Продолжение (предыдущий фрагмент на стр.29)

ГЛАВА 24. Победы и поражения

На этот раз Шатнуа удалось все: заложить Бретей и Саше — и на довольно выгодных условиях, а потом в целости и сохранности доставить принцессе Блуасской необходимые для оплаты сделки документы. Как уверял Готье, при виде закладных ее высочество многозначительно приподняла бровь и скривила губы, но сделка была заключена самым срочном образом.
Когда первая партия груза была благополучно доставлена в Гент, Александр и Готье принялись решать важнейшую задачу — какие пушки им необходимо отлить. Чтобы повторить уже имеющиеся орудия, особой изобретательности не требовалось, но вот пушки облегченные… Для опытов у них было не так уж и много возможностей, так что решено было отложить эксперименты до получения второй партии металла.
Проблемы со второй поставкой заставили Александра на время забыть об экспериментах.
Когда отряд испанцев перехватил предназначенный для Гента груз, Александр почти не удивился. Испанцы не имели привычки зевать, да и то, что знают двое — знает весь мир, а в сделку с железом было замешено гораздо больше людей. Поведение Совета Восемнадцати тоже не стало сюрпризом для полковника. Желание магистратов как можно больше получать и при этом как можно меньше отдавать, уже давно стало для него привычным, и Александр лишь с некоторым сожалением понял, что оплачивать его расходы на металл Совет явно не собирался. Но вот Карел Даалман стал тем человеком, который от души потряс молодого полковника.
Еще с первого дня знакомства Александр испытал к опытному суконщику, решившему встать на защиту Гента, неподдельное уважение. С тех пор каждое слово и каждый шаг Карела только укрепляли его в этом чувстве. И все же когда лейтенант Даалман громко и изобретательно послал к чертям магистратов, словно был не почтенным бюргером, а немецким рейтаром, Александр не поверил собственным ушам.
— Это ваш груз, — твердили магистраты, когда Александр явился в Совет за разрешением отправиться вдогонку за обозом, — вот и отбивайте свое имущество со своими людьми. При чем тут наши ополченцы?
— Это груз для Гента, — возмутился Даалман раньше, чем Александр успел вставить хотя бы слово. — И мы пойдем за ним со своим командиром!
— Совет не оплатит ополченцам время экспедиции, — категорично объявили магистраты. Вот тогда Даалман и разъяснил, куда господа из совета могут засунуть свои угрозы вместе со своей скупостью, тупостью и неблагодарностью, а потрясенный Александр понял, что отныне стал для ополченцев действительно своим — любимым командиром, за которым пойдут в огонь и в воду…
На испанцев они обрушились как шторм, и ошеломленные этой яростью, оставшиеся в живых захватчики даже попытались сдаться в плен, и им это даже удалось. Александр еще не дошел до той стадии одичания, когда, не моргнув глазом, отдают приказ расстрелять безоружных людей. И хотя он не совсем представлял, зачем ему в Генте полтора десятка пленных, вид двух захваченных пушек — тех самых, облегченных! — настроил его на благодушный лад. Правда, пушки испанцы все же успели испортить, и стрелять из них было нельзя, но изучить было вполне возможно. А еще полковник решил, что все сведения о вожделенных орудиях могут поведать испанцы — хотят они того или нет. Главное, было правильно сформулировать вопрос.
Их возвращение в Гент было почти триумфальным — отсутствие потерь (легкие ранения не в счет), долгожданный обоз, пленные испанцы и две пушки! Горожане под осуждающими взглядами магистратов были непривычно радостны и оживлены, три пастора и его капеллан впервые стояли рядом и что-то горячо обсуждали, а солдаты и ополченцы шагали в одном строю, как символ единения и стойкости Гента.
Когда полковник де Саше де Бретей спросил у пленников, хотят ли они жить, испанцы, уже пришедшие в себя после нежданного разгрома, дружно ответили «Нет!».
Александр рассердился. У него не было ни малейшего желания выполнять дикие прихоти захватчиков, не было желания и тратить на мерзавцев пули и порох, а вешать пленников было и вовсе некому, поскольку пришедшие в себя  магистраты категорически отказались предоставить для подобного действа своего служащего, ссылаясь, что такое не обговорено в его контракте. Именно это полковник и постарался донести до испанцев с использованием самых хлестких выражений, позаимствованных у Карела Даалмана. А еще он объявил, что раз им так нестерпима жизнь, так он прикажет проводить их к ближайшему каналу, где они смогут утопиться, только топиться придется самим, потому что помогать испанским собакам никто не будет. В конце концов, их души принадлежат им, а он не святой отец, чтобы заниматься их спасением. Впрочем, если они хотят сохранить и души свои, и тела, им стоит рассказать все о захваченных пушках и тогда — слово дворянина! — он отпустит их ко всем чертям, в чем готов выдать даже бумагу с печатью.
Идея бумаги пленникам не понравилась, и все же они задумались. Тихонько посовещались.
— А вы готовы целовать крест, что отпустите нас, если мы все расскажем?
— Если все расскажете — как обращаться с пушками, как стрелять... Да, тогда отпущу. Клянусь.
Они опять тихо посовещались, а потом, к удивлению Александра, вперед вышел самый молодой из пленников. И начал говорить на образцовой университетской латыни.
Это был настоящий гимн артиллерии и тем самым пушкам. Достоинства и недостатки, особенности использования… Множество подробностей и совершенно искренний восторг. Слова лились из пленника, словно вино из бочки, в которую забыли вставить затычку. А когда поток слов испанца иссяк, он победно уставился на Александра, словно хотел сказать: «Ну что, кальвинист, выкусил?! Много ты понял из моих речей?»
Полковника так и подмывало поблагодарить испанца на том же языке, но он подавил мальчишеский порыв. Зачем испанцам знать, что он все понял? Александр сокрушенно вздохнул, развел руками, проговорил: «Да, ловко подловил. Но слово есть слово — вас проводят», отвернулся, делая вид, будто не может скрыть досаду.
Испанцы ликовали, и, если б не плен, принялись бы качать умника, а пока в восторге наговорили ему море хвалебных слов, из которых Александр узнал, что «обманщика» зовут Диего и он студент, что парнишка совершенно отбит на голову даже с точки зрения испанских ветеранов, а если маркиз Рубе за потерю пушек и плен отдаст их под суд, они с гордостью поведают его сиятельству, как легко «обули» латынью фламандских собак.  Видимо, что фламандцы, что испанцы были свято уверены, что принадлежат к одним и тем же представителям царства фауны.
Ничего полезного в болтовне пленников больше не было, и потому полковник кликнул Даалмана и велел проводить пленников за внешние посты.

Продолжение следует...

А зачем им документ, который фактически подтверждает, что они были в плену? Им ведь возвращаться к командованию, а Рубе не похвалит за то, что они были в плену. Он ведь и расстрелять может (в лучшем случае). А может за это повесить.

Cherdak13, это уже не Средневековье -- это конец эпохи Возрождения. Но тут причина есть. Вот эту ораву людей надо как-то держать в руках. Когда они вышли из повиновения несколько лет назад, испанская солдатня без всякого приказа разгромила Антверпен (поскольку не получили жалованье). Было убито несколько тысяч мирных жителей, разграблено и сожжено множество домов. Так что дисциплина крепится самыми суровыми методами.