Продолжение

— … Вот когда он себя проявит, — проговорил Генрих Третий.
Жорж-Мишель терпеливо ждал. Пока они ехали в столицу, Готье де Шатнуа в подробностях рассказывал ему не только о событиях июля, но и обо всем, что волновало их за прошедший год. При этом рассказе принц Релинген то мысленно хватался за голову, то принимался ругаться — попрекать Шатнуа безумной закладной его высочество уже не стал. Смысла не было. Надо было дождаться Александра и высказать все ему. А пока требовалось подготовить почву для визита друга, обеспечить его армией, финансами и обелить перед законом.
— Вообще-то ты обещал, — с деланной небрежностью заметил принц.
— И не отказываюсь, — подхватил король. — Как только голову Франсуа увенчает корона,  я сделаю Бретея герцогом и пэром.
Жорж-Мишель притворился, будто верит, но он слишком хорошо знал кузена, чтобы обманываться. В тот же миг, когда Франсуа станет королем, Генрих примется уверять, будто теперь, как король, его брат может сам наградить человека, добывшего ему корону. Что там, в Низинных землях — нет подходящего герцогства или на худой конец, маркизата? А Франсуа станет уверять, что никому ничего не обещал, и награждать Бретея должен Генрих. Ничего нового…
— И все же, сир, хотя бы снимите с Бретея это нелепое обвинение в убийстве Бюсси. Чтобы говорить с Генеральными Штатами, он должен быть чист перед законом.
Генрих поморщился и с досадой уставился в окно.
— Ну, хорошо, — произнес он, вдоволь налюбовавшись на Сену и Нельскую башню. — Я его помилую.
— Ты не понял, Генрих, — мягко поправил короля принц. — Чист перед законом — это не помилование, а снятие всех обвинений, — Жорж-Мишель с удивлением заметил, как Шико согласно кивнул. — К тому же ты прекрасно знаешь, что к этому делу Бретей не имел ни малейшего отношения. Об этом тебе рассказал господин Лангларе и подтвердил я сам. Так к чему ставить под удар шансы Франсуа из-за какого-то недоразумения?
— Он прав, Генрике, — вылез из своего угла Шико. — Ради того, чтобы твой мятежный братец убрался из Франции, можно не только снять все обвинения с Бретея, но даже сделать его генералом!
— Прекрасная идея, — отозвался Жорж-Мишель. — Тем более что в Нидерландах Бретей и так генерал. К чему раздражать Генеральные Штаты, не принимая очевидного?
Его величество вновь отвернулся к окну, полюбовался на Сену и пышный сад, решил, что полуразрушенный вид Нельской башни основательно портит пейзаж. А потом по его губам скользнула лукавая улыбка, которая всегда настораживала Жоржа-Мишеля, когда он успевал ее разглядеть.
— Вы оба правы, — наконец-то произнес Генрих. — И, конечно, раз это должно помочь Франсуа, я сниму все обвинения с Бретея. Вот — прямо сейчас.
Генрих сел за стол и принялся писать. Жорж-Мишель наблюдал за кузеном с некоторым недоверием, удивленный столь легким согласием короля. И все же документ был составлен по всем правилам, и принц Релинген не мог найти ни малейших оснований для придирки. Желание избавиться от брата творило с его величеством чудеса.
— И патент генерала… Конечно, его я тоже готов даровать, — Генрих вытащил из вороха документов наполовину заполненный лист. — Жорж, ты вполне сможешь заполнить его сам и передать мальчишке Бретею. Но… не сейчас.
Он с улыбкой отдернул документ, когда принц протянул к нему руку.
— Вот посмотри, патент будет лежать здесь, — довольно проговорил король. — И когда Бретей прибудет в Париж, чтобы получить от меня инструкции, ты сможешь взять его и порадовать любимчика.
Жорж-Мишель подавил вздох — Генрих был неисправим.
— Но, Генрих, ты же понимаешь, что рувард Низинных земель не может примчаться в Париж по твоему первому зову? — проговорил он.
— Само собой, — не стал возражать король. — Но теперь у него есть дополнительное основание поспешить. Объясни ему это. Надеюсь, вы переписываетесь?
Жорж-Мишель понял, что пора вспоминать царя Давида и всю кротость его.
— Да, Генрих, переписываемся. Но, знаешь ли, рассказы о природе и море трудно назвать полноценной перепиской. Я два года не видел Бретея и теперь совершенно не представляю, каким он стал.
Генрих весело рассмеялся.
— Боже, Жорж, что за детские хитрости, — он непринужденно погрозил его высочеству пальцем. — Хочешь сказать, что скучаешь, так и говори, разве я не пойму? Можешь пообщаться с ним два дня — перед его поездкой в Париж. И можешь проводить его до Низинных земель — я же все понимаю. Думаешь, я не скучаю по Жуайезу?
Жорж-Мишель приложил героические усилия, чтобы не кривиться при упоминании королевского друга. Впрочем, был еще один момент, который обязательно надо было прояснить:
— И еще, Генрих, держи пока эти известия в тайне, — попросил Жорж-Мишель. — Не хотелось бы, чтобы слухи помешали твоим планам. Чем меньше об этом будут говорить, тем больше шансов, что Франсуа, наконец-то, покинет Францию…
Пока он говорил, Шико раз за разом кивал, чем-то напоминая ученого коня фокусника. Генрих с беспокойством выпрямился.
— А как тогда мы сможем объяснить твой визит в Париж? Твой и твоего офицера? — уже серьезно вопросил он.
— Вот как раз это просто, — успокоил принц Релинген. — Мой офицер приехал за книгами для Бретея, а я за твоим дозволением воспользоваться королевской привилегией.

Продолжение следует...

Это уже вне искусства. Уж лучше сноску сделать. Хотя по большому счету совершенно неважно, какой именно это псалом. Важно, как Жорж-Мишель мыслит, и то, что он с легкостью вспоминает что Библию, что мифологию — он образованный человек.

Продолжение

Александр давно понял, что война — это не только войска, оружие и деньги. Это ещё и борьба идей. Боевые песни, девизы, флаги и кличи для сражавшихся. Летучие листки для всех прочих. Истории о героях. Истории о врагах. И документы!
Юристы прекрасно справились с поставленной перед ними задачей, отобрав для публикации семь дел. Как подозревал Александр, дела они брали наугад, потому что какое ни возьми — все они свидетельствовали о непомерной испанской алчности, жестокости и презрении к правосудию. Как убедился рувард, дело Эгмонта и Горна было еще не самым бесстыдным из всех, хотя и поражало какой-то азиатчиной. Дело Флорана де Монтиньи, младшего брата Горна, оказалось намного гаже, и Александр жалел лишь о том, что не может показать эти документы родственникам казненных на той стороне.
Публикация должна была восполнить пробел, и рувард мысленно поклялся, что непременно отправит по экземпляру и Эгмонтам, и Рубе, и Лалену. И пусть объясняются со своей совестью как хотят!
Александр распорядился аккуратно все переписать, обратился к самому уважаемому в Генте судье с просьбой подготовить подробные комментарии к процессам и сам написал предисловие.
А потом принялся размышлять, где все это печатать. С летучими листками, приказами и распоряжениями вполне справлялись один печатный станок и три печатника при гентском Совете Восемнадцати, но Александр отдавал себе отчет, что справиться со столь сложным изданием будет им не по силам.
Оставалось выбрать самое уважаемое в Низинных землях издательство и обратиться туда.
Изучение попадавших ему в руки книг и советы знающих и опытных людей определили и выбор молодого руварда — издательство Кристофера Плантена из Антверпена. Самая лучшая печать, самая тщательная вычитка текстов, а еще элегантные виньетки, буквицы и гравюры. Не в последнюю очередь Александра привлек и тот факт, что Плантен был французом и даже уроженцем Турени и, значит, два выходца из одной провинции легко могли найти общий язык.
Переписка с Плантеном обнадеживала, договоренность о встрече была быстро достигнута, Иоганн Нассау горячо одобрял идею печати, а остальным это было безразлично.
Плантен принял молодого руварда в доме, более похожим на дворец. «Золотой циркуль», как называлась обитель Плантена, был удобен, роскошен и просторен, и Плантен не ограничивал себя в количестве окон на фасаде, да и его доходы были достаточными, чтобы оплатить самый высокий налог. Великолепно обставленные жилые покои, светлая типография, прекрасный сад… Знаменитый издатель спешил показать Александру свои владения, явно стараясь ошеломить, но, уже привыкший к богатству здешних ремесленников и дельцов, молодой рувард сохранял спокойствие и невозмутимость. Лишь вид библиотеки поколебал сдержанность Александра, и он даже замер при виде этого книжного изобилия, вызвав довольную улыбку издателя.
Книжное собрание Плантена было прекрасно, и рувард подумал, что даже библиотека друга в Лоше могла похвастать далеко не всеми из этих роскошных томов. Правда, у Жоржа были книги, на которые Плантен внимания не обращал — в основном по военному делу. И все же библиотека издателя была настолько хороша, что на четверть часа Александр забыл о цели своего визита.
А потом знаменитый делец пару раз вежливо кашлянул, отвлекая гостя от лицезрения книг, и с величием принца предложил представителю Генеральных Штатов гостеприимство, небрежно заметив, что гостиницы города вряд ли смогут дать достойный приют руварду. Александру ничего не оставалось, как с благодарностью принять предложение издателя, тем более что «Золотой циркуль» был удобен, а проживание в доме издателя позволяло вести переговоры спокойно и без излишней суеты.
Однако когда наутро после приезда рувард изложил Плантену, в чем заключается его заказ, улыбка на губах издателя погасла, он сник и словно бы постарел, а потом отрицательно замотал головой.
— Нет-нет, молодой человек, я слишком стар, чтобы браться за такое сложное дело. Да оно и не принесет доход, — словно извиняясь, проговорил старик.
— Смею надеяться, что вы ошибаетесь, — Александр неспешно достал папку с расчетами. — Но в любом случае, эта работа будет хорошо оплачена, а все возможные убытки возьмут на себя Генеральные Штаты.  К тому же, я уверен, что издание разойдется быстрее, чем уличные вафли, — с улыбкой добавил рувард. — Вам не придется ни о чем жалеть. Вы писали, что столкнулись с некоторыми финансовыми трудностями — так вот, они будут благополучно решены…
Старый печатник сокрушенно вздохнул. Смущенно отвел взгляд. Вновь повернулся к Александру, словно бы набираясь смелости.
— Хорошо, буду откровенным, молодой человек, — вновь заговорил он, — это слишком опасная работа. Короли не прощают подобных трудов…
— Но вы же взяли в печать акт о низложении Филиппа Габсбурга, — напомнил рувард Низинных земель.
— Да-да, взял, — нехотя согласился Плантен, — но по сравнению с вашими документами — это такая мелочь… Король Филипп и так задолжал мне огромную сумму, полагаете, он заплатит хотя бы флорин после публикации вот этого? И если только не заплатит… — вздохнул старик и на мгновение спрятал лицо в ладонях, словно хотел скрыть слезы. — Знаете ли вы, генерал, что такое испанская ярость? — скорбно вопросил он. — Представляете, что этот дом несколько раз пытались поджечь, а в моей типографии испанские солдафоны устраивали конюшню? И грабят, всегда грабят...
Александр с сочувствием посмотрел на издателя:
— Эта публикация и нужна для того, чтобы испанские бесчинства больше никогда не повторились…
— Вы не можете гарантировать это! — запальчиво воскликнул Плантен и в порыве чувств хлопнул ладонью по столу. — Вы не знаете, что такое отвечать перед судом Испанией… Или Инквизиции! Вы не знаете, что это такое, когда в вашем доме проводят обыски и ваших людей берут под арест!
Александр невольно посмотрел на свою папку с бумагами.
— О да, я знаю, вы все это читали, но читать — не значит, испытать!  — выкрикнул издатель. — Впрочем, не дай вам Бог… — прошептал Плантен. — Я старый человек и не хочу рисковать последними годами свой жизни. У меня внуки… у меня дом… Я боюсь…
Рувард Низинных земель лихорадочно искал решение проблемы, которые устроило бы всех:
— А если вы на время продадите мне часть станков и шрифты… и на время отпустите некоторых работников? — предложил он. — Тогда издателем и ответственным за людей и работы стану я. На книге не будет вашей марки, я поставлю на титульном листе свой герб.
Старик с сожалением покачал головой.
— Кого это обманет, юноша? Не обольщайтесь. Во всех Низинных землях никто кроме меня не сможет осуществить подобное издание, а я больше не хочу рисковать… Нет-нет, не спорьте, молодой человек, я просто не хочу, — издатель махнул рукой. — Лучше полюбуйтесь моей библиотекой — она ведь понравилась вам, не так ли? Вы ведь не хотели бы, чтобы ее сожгла рука палача?
— Нет, не хотел бы… Но я смогу…
— Не надо слов, — прервал Плантен. — Давайте я покажу вам свои сокровища. Уверен, у вас таких нет…
Плантен говорил и говорил, показывал одну книгу за другой, ждал восхищения и восторга, но Александр понимал, что все эти речи были просто способом заткнуть ему рот. Понял, что пора прощаться. Переговоры провалились, а принуждать издателя было непростительной ошибкой.
При словах прощания старый мастер сгорбился и посмотрел Александру в глаза.
— У меня есть для вас подарок, — после паузы проговорил он. — Это тоже издание моей типографии. Возьмите.
— «Индекс запрещенных книг»? — удивился Александр.
— Да, молодой человек, да, — проговорил издатель и как-то по-старчески затряс головой. — Вы годитесь мне во внуки, так что выслушайте совет. Вы слишком неосторожны и слишком доверчивы, — сообщил он. — Полагаете, в Низинных землях мало знатных господ и принцев и некого было выбрать рувардом?
Александр не ответил, потому что подобная мысль приходила в голову и ему. Но все же это не было основанием отступать.
— Вот только все эти принцы знают, что такое страх — Испания научила. А вы знаете о страхе слишком мало, — объяснял издатель. — Эта книга… Возможно, она поможет вам понять, что это такое, научит вас осторожности и осмотрительности... Мне бы не хотелось, чтобы вы закончили свою жизнь на костре.
— Здесь больше не будет костров, — возразил Александр
Старик печально усмехнулся:
— В молодости все так просто… Но молодость проходит. Постарайтесь вместе с молодостью не утратить жизнь.
В Гент Александр возвращался в тяжкой задумчивости. В словах Плантена было много правды, и Александр не собирался себя обманывать. И все-таки, чтобы здесь вновь не заполыхали костры, надо было победить, а для этого надо было подготовить почву. Попытаться найти типографию во Франции? Или в Германии? В Англии? Впрочем, сейчас он не мог себе это позволить. А для скромной типографии Гента это и вовсе было немыслимо.
Точнее, немыслимо было издать большой том, но не летучие листки!
В этом явно был смысл. Публикацию дел Эгмонта, Горна и Монтиньи можно было отложить до лучших времен, да и какой интерес суконщикам, рыбникам и угольщикам в судьбе далеких от них принцев? Стоило рассказать им об обычных людях, таких же, как и они, тем более что большинство дел были настолько короткими, что вполне могли поместиться на одном небольшом листе.
Александр раз за разом раскладывал бумаги, выбирая подходящее дело, и, в конце концов, остановился на деле Петера де Вита — человека, который спас испанца, и за это был этими самыми испанцами казнен. Pax Hispanica словно напоминал жителям Низинных земель, что для Испании не имеет значения их вера — католики они, лютеране, кальвинисты или же вовсе сторонники сект, названия которых и произнести-то было невозможно, да и убеждения жителей Низинных земель для короля Габсбурга тоже не важны — почитают они короля или Генеральные Штаты. Кем бы они не были, но если они хотели жить, жителям Нидерландов надо было поддерживать Генеральные Штаты и свои полки, потому что кроме них больше никому они были не нужны — разве что в качестве дичи!

Продолжение следует...