Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
В ВИХРЕ ВРЕМЕН |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Конкурс соискателей » "Короли без короны" (из цикла "Виват, Бургундия!"
А что за ягоды, шиповник?
Нет. Это облепиха. Шиповник Александр бы узнал.
А что за растение, лаванда?
Вереск.
А что за "котики"? Нерпы?
Морские котики — тюлени.
Sneg, спасибо за правки, а то я уже ничего не вижу.
Продолжение (предыдущий фрагмент на стр.40)
В то время как Александр де Бретей с радостью в сердце возвращался в Гент, графиня де Коэтиви с трудом сдерживала слезы досады. Нет, обещания мерзавца оказались правдой. Сундуки обнаружились там, где Каймар их и прятал, и они действительно были наполнены золотом. И шкатулка с украшениями тоже нашлась. Но вот как Луиза могла уволочь свое богатство, было совершенно непонятно.
Ее сиятельство от души проклинала наглого откупщика, который даже не подумал напомнить ей, сколь тяжело золото, не намекнул, что отправляться к тайнику без надежных людей — бесполезно. А с другой стороны, где этих надежных взять?! Верить слугам… Проще было сразу выкинуть свое добро на поживу уличным воришкам.
Луиза могла только запустить руку в один из сундуков, высыпать горсть золотых монет в расшитый серебряной нитью кошелек, а еще завернуть в платок несколько перстней и спрятать их на груди. И, конечно, отыскать половину монеты, о которой говорил Каймар. Возвращение за остальным богатством пришлось отложить до того дня, когда она обзаведется надежными людьми, которые не попытаются ее ограбить и не станут молоть языками.
Всю дорогу до Парижа графиня де Коэтиви мысленно желала мерзавцу Каймару давно заслуженных им адских мук. Кузену Релингену тоже досталось немало проклятий. Слезы заливали лицо Луизы, она плакала, не обращая внимания на недоуменные взгляды сына. Четыре платья — подарок принцессы Релинген, который в обычном состоянии привели бы ее в восторг, теперь казались жалкой подачкой. Нитка жемчуга вызывала раздражение. В Париже Луиза поняла, что в таком виде не сможет показаться даже собственным слугам. Маска надежно скрывала заплаканное лицо, но, когда на следующий день, придя в себя, графиня отправилась к Анжелике Жамар, ее ждало новое разочарование.
Демуазель Жамар, почтенная вдова богатого и влиятельного виноторговца давно перестала чему-либо удивляться. Когда известная ей графиня де Коэтиви подала условный знак от покойного откупщика и почти что зятя, она не стала задавать лишних вопросов, а только почтительно присела в реверансе. Отчего покойный решил передать свое тайное состояние этой даме, ее не касалось. Ссориться с матерью королевского бастарда не входило в планы демуазель, но и поддерживать графиню в ее авантюрах она также не собиралась. Чутье говорило, что это может слишком плохо закончиться, а чутье никогда не обманывало ту, что некогда именовалась просто Смиральдой.
Слухами полнилась земля, и в эти слухи так часто вплетались имена Релингена и Каймара, что демуазель Жамар предпочитала держаться от его высочества как можно дальше. Получить удар кинжалом или, не дай то Бог, отправиться на костер, не входило в планы вдовы почтенного торговца. И потому Анжелика предпочла просто отчитаться о вложениях откупщика, ни словом не намекнув на свои подозрения.
К удивлению графини, ничего предосудительного, кроме незаконной торговли в отношениях почтенной вдовы и Каймара не водилось, а большая часть средств и вовсе была вложена в честную торговлю вином.
— Он сказал, что вы мне поможете. В деликатных делах… — добавила Луиза.
Как раз этого Анжелика и не желала делать:
— Мадам, — демуазель вновь присела в низком реверансе, однако следующие ее слова оказались для графини полной неожиданностью: — Я была бы счастлива оказать вам услугу, но все деликатные дела вел мой покойный супруг, а я могу лишь дать совет по торговле вином и специями.
Луиза в растерянности остановилась. Только сейчас она поняла, что не знает, что делать в случае отказа. Попробовать самой нанять людей убить кузена Релингена?
Не смешно…
После трех покушений, двух четвертований и трех колесований рассчитывать на смелость парижских браво было бессмысленно. На тот свет деньги не унесешь даже головорезам! Впрочем, заработать на ней браво вполне бы смогли — выдав ее мерзавцу Релингену, связанной по рукам и ногам!
Анжелика Жамар терпеливо ждала, и тогда Луиза вспомнила свою неудачу с сокровищами Каймара. И вспомнила о его доле в делах Жамар. Теперь ее доле!
— Мне нужны деньги, — объявила она. — Я хочу забрать свою долю.
Торговка кивнула.
— Конечно, мадам, — со всем почтением проговорила она. — Вы можете забрать деньги из дела. Через две недели я выдам вам все ваши семьдесят тысяч ливров. И все-таки деньги должны работать — делать другие деньги. Поверьте, я ни в коем случае не собираюсь вас поучать, но, оставшись в работе, эти деньги принесут вам регулярный доход. Это гораздо выгоднее, чем получить по счету семьдесят тысяч…
Анжелика говорила и говорила, Луиза слушала, и ей казалось, будто она попала в какой-то бессвязный сон. Странные слова, оскорбительные для любой благородной дамы — «работа», «проценты», «заклады», «торговля»… Графине де Коэтиви хотелось затопать на мещанку, оборвать ее грубым словом, может, даже влепить ей звонкую пощечину, но она как завороженная внимала возмутительным речам простолюдинки.
Она была богата, но деньги были для нее недоступны. Могла получить семьдесят тысяч, но ей некого было купить! Даже эта мещанка не спешила стараться за ее куш!
И все-таки ей нужны были деньги. Деньги давали свободу. И если для получения свободы ей нужно было рискнуть честью, погрузившись в низменную торговлю, что ж, пусть будет так. Рано или поздно, но Релинген заплатит за ее унижение.
— И… что же нужно сделать, чтобы получить этот доход? — наконец-то вопросила мадам де Коэтиви.
— Для начала нам нужно будет заключить договор, — ответила демуазель Жамар и с облегчением перевела дух. Отныне графиня де Коэтиви была у нее в руках.
Продолжение следует...
Продолжение
Если бы Луиза де Коэтиви знала, что происходит в Лоше у Релингенов, она почувствовала бы себя хотя бы немного отомщенной.
Карл Кюнеберг вот уже добрых пару недель пребывал в звании воспитателя старшего сына своего сеньора и только спустя такое непозволительно долгое время, наконец, решил для себя, что делать с внезапно свалившейся на него обязанностью. Сначала его высочество высказался предельно ясно — его сын должен стать настоящим принцем. Не неженкой, не законником, не горожанином, смерть Христова, как такое вообще могло получиться?!
За последний месяц юноша умудрился разочаровать отца по меньшей мере дважды. Первое происшествие, разозлившее и одновременно озадачившее принца, завершилось отставкой воспитателя графа д’Агно и просьбой, вернее приказом Карлу «заняться мальчишкой». К восторгу Филиппа, тотчас забросавшего верного дворянина кучей вопросов и просьб.
Второй случай заставил его высочество взглянуть на сына и его поведение по иному. Человек, даже юный, не может поменяться от того, что у него сменился воспитатель, а дядюшка-король вдруг неожиданно решил весьма странно одарить племянников. Нет, не может такого быть! А, значит, принц Релинген совершенно не знает своего первенца. Потому что отклик Филиппа на правосудие был абсолютно не тем, что ожидал Жорж-Мишель, учитывая недавнюю выходку юного графа.
Губернатор Турени еще только получив королевское предписание, дал себе слово не повторять недавно виденное им на Гревской площади жестокое действо и не доводить казнь до крайнего предела. Постарался объяснить сыновьям, что им по воле его величества придется наблюдать, и попросил постараться хотя бы не плакать. Увидев же слезы на глазах младшего сына, и, как и тогда, позеленевшего крестника, и вовсе решительно и резко оборвал пытку.
Филипп тоже заметил слезы на глазах брата, жалевшего вовсе не лошадок, но не выразил ни малейшей радости от решения отца. Наоборот, старший сын нахмурился и бросил Арману презрительное «девчонка» в присутствии всего лошского двора его высочества.
Юный граф заслужил наказание, но на этот раз принц Релинген решил разобраться, понимает ли сын, за что будет наказан. В первый раз Жорж-Мишель не стал разбираться, что двигало его старшим сыном, но сейчас понял, что хочет получить ответ на свой вопрос.
Отец и сын стояли друг против друга в кабинете его высочества. Принц Релинген старался быть терпеливым. Граф д’Агно изо всех сил стремился быть почтительным. Пока что обоим это удавалось.
Филипп не боялся порки, но был раздосадован тем, что опять проявил несдержанность, в чем немедленно и попросил прощения у отца.
— Несдержанность? — Жорж-Мишель даже подался вперед, услышав покаянные слова первенца.
Филипп склонил голову и смиренно извинился, что должен был догадаться, что Арман еще очень мал, но он не понимает, почему отец просто не приказал кому-нибудь забрать ребенка, и зачем нужно было лишать собравшихся возможности наблюдать исполнение правосудия во всех его проявлениях.
— Исполнения правосудия? — повторил принц Релинген, силясь понять, правильно ли расслышал слова Филиппа.
Сын подтвердил, что именно так и считает и не понимает, отчего избавили от созерцания казни родственников преступника. Потому что именно в этом заключаются и правосудие, и справедливость, коль скоро негодяй хотел убить его отца.
Тон мальчика был спокоен, голос ровен, вид почтителен. И все-таки он спорил с отцом. Спорил вежливо, почтительно, спокойно, не давая повода для родительского гнева. И этот тон, и эта почтительность, скрывавшие протест, яснее ясного говорили, что мальчик вырос и простыми запретами, наказаниями и угрозами с ним не совладать. Мальчик становился мужчиной, а, значит, пришла пора перестать относиться к Филиппу как к ребенку.
Как когда-то с юным еще тогда шевалье де Бретеем, принц Релинген вдруг осознал, что не знает, что делать. Эта растерянность была неприятна, как и неожиданно неприятно было то, что он с легкостью простил младшему Жуайезу.
Принц Релинген подумал, что впервые за долгие годы ему трудно подобрать слова. И для кого? Для собственного сына. «Откуда в Филиппе эта кровожадность?» — спрашивал себя принц и не находил ответа на своей вопрос.
— Справедливость? Правосудие? Вы так это понимаете? — тон его высочества, обращенный к сыну, сделался резок, и любой человек дрогнул бы, услышав нотки металла в обычно спокойной речи принца, но Филипп оставался по-прежнему спокойным и по-прежнему выглядел истинным принцем уверенным в себе и собственной правоте.
— Справедливость и правосудие, — Жорж-Мишель прошел по кабинету, оглянулся на уже прибранную площадь, еще раз повторил слова, будто проверяя на слух, как они звучат. — Правосудие — это пуля для провинившегося солдата, плаха и меч для виновного дворянина и веревка с петлей для всех прочих, а остальное — неоправданная жестокость.
Филипп тоже перевел взгляд на окно и неожиданно отрицательно мотнул головой. Он так и не переменил своего мнения.
А принц замолчал, размышляя, как же все-таки объяснить Филиппу смысл оролевских привилегий и странный дар своего августейшего кузена.
Объяснить мальчику, как люди становятся шахматными фигурками в руках сильных мира сего? Когда даже человек ни в чем не повинный, но случайно оказавшийся не в том месте и не в то время может с легкостью потерять не только свое достояние, но и жизнь. «Значит, им не повезет», — с неожиданным раскаянием вспомнил он свои небрежные слова, брошенные Мало во время рейда в Анжер.
Был ли у него тогда выбор? Жизнь Александра де Бретея важнее жизни какого-нибудь горожанина. В этом не было сомнений и все-таки… То, что было простым и привычным на протяжении всей его жизни, теперь, в попытке объяснить устройство этого мира ребенку, сразу переставало быть таковым. Почему убрать камешек с дороги в виде какого-нибудь простолюдина это правильно, а четвертование — нет?
Его высочество вдруг подумал, что его несовременные и какие-то очень странные размышления, бесспорно, вызваны всего лишь усталостью и волнением. И все же мысль, что Филиппу может нравиться вид чужих страданий, пусть и преступника, все равно была неприятна, и следовало внушить первенцу неприемлемость такого поведения.
— Иногда… да, иногда, в чрезвычайных случаях, Филипп, мне приходится идти против своих убеждений. И утешать себя тем, что антонов огонь или оспа приносят не меньше страданий. Но вы же всегда любили правосудие, Филипп! Что же с вами случилось?
Юноша молча слушал отца, и по всему его виду было очевидно, что с его высочеством его сиятельство абсолютно не согласен. Наконец, он собрался с мыслями и выпалил со всей горячностью юности:
— Правосудие не нужно любить, ваше высочество, правосудие надо вершить!
И, конечно, Филипп хотел сказать, что переживает за отца и очень боится за его жизнь. А раз так… Знание о неотвратимости и крайней жестокости наказания должно было бы вызвать у потенциального убийцы такой ужас, что он отказался бы от своих замыслов, а, вернее, никому бы и в голову не пришла сама мысль о покушении на принца Релингена. Но юный граф промолчал, опасаясь, что отец вновь сочтет его слабаком, неженкой или горожанином. А сказать кому-то, что он и сам готов был разрыдаться не лучше Армана — нет уж, лучше порка!
— Вершить… — Жорж Мишель не мог знать о мыслях и чувствах первенца, он только понимал, что на сегодняшний день впечатлений и без разговора с Филиппом достаточно. А ведь был еще и Арман, которого надо было успокоить, и которому надо было объяснить, почему отец подверг его такому испытанию.
Таким образом, наказание Филиппа принц отменил, не видя в нем смысла, и отослал сына к его обычным занятиями, распорядившись, чтобы тот поразмыслил над своим поведением. А потом Жорж-Мишель ощутил настоятельную потребность поделиться сомнениями с Карлом.
Продолжение следует...
Юлия Белова В конце-концов, де Бретей оказался... дома, как ни странно... 
Cherdak13, да. Он обрел дом в Низинных землях. Сам удивляется, но признает.
Продолжение
Карл Кюнеберг как раз в этом поведении сына принца проблем не видел, хотя мнение свое и держал при себе. Когда речь не будет идти о жизни и смерти отца, здравомыслие непременно вернется к молодому человеку. А вот порывистость, несдержанность и неумение ориентироваться в моменте, следовало научиться контролировать, иначе, при положении Филиппа, так и до беды недалеко.
Причем намного более близкой, чем могло бы показаться.
Через шесть дней после казни Каймара и один день после отъезда крестника принца, Карл убедился в этом со всей наглядностью. Принц Релинген не имел доказательств какой-либо связи вдовы и ее шестнадцатилетней дочери с преступлениями мерзавца, так что распорядился выпустить женщин из тщательно охраняемых покоев лошского замка, и, вручив сиротам тугой кошелек, приказал выставить их «ко всем чертям».
Себастьен Мало умел понимать своего принца. «Выставить ко всем чертям» в устах его высочества означало снабдить родственниц преступника двумя осликами, вывести их из замка и города и указать дорогу на Тур. После этого миссию Мало можно было считать выполненной, и он мог возвращаться к своим основным обязанностям.
К величайшему неудовольствию Карла, наткнувшись на его воспитанника, девица Каймар тут же фальшиво извинилась, изобразила смущение и назвала его «красивым мальчиком». Еще меньше доверенному человеку Релингенов и воспитателю графа д’Агно понравился задумчивый вид Филиппа, внимающего льстивым речам юной падчерицы покойного преступника.
Лесть достигла цели, потому что юноша попросил женщин задержаться, пока он сходит за подарком. Принесенный Филиппом «подарок» и вовсе заставил Карла оторопеть — не узнать фамильное кольце Релингенов было невозможно. Юноша резко оборвал дворян отца, попытавшихся его вразумить, и заявил, что волен дарить то, что ему принадлежит, кому вздумается, и Карл понял, что его сеньор, кажется, был прав, сменив молодому человеку воспитателя. Мальчик совершенно не понимал, как следует вести себя потомку императора и сыну принца.
В абсолютном молчании и оцепенении он наблюдал, как вдова с дочерью в сопровождении Мало исчезла за дверью, и только после этого еще раз позволил себе усомниться в решении молодого человека.
— А я уж подумал, тебе наплевать на моих родителей, — с непонятной усмешкой отозвался Филипп на упрек воспитателя. — Ты считаешь, что я сделал слишком дорогой подарок, отдав кольцо ее высочества? Хорошо. Тогда верни его мне.
Карл в удивлении воззрился на Филиппа. Он что хочет, чтобы тот догнал девицу и потребовал перстень обратно? Это было разумно — женщины не могли еще покинуть Лош. Что ж, по крайней мере, мальчишка способен признавать ошибки, и это нелепое происшествие удастся скрыть от его отца.
— Верни мне перстень, — вновь повторил юноша, на этот раз делая шаг вперед и заступая дорогу дворянину на службе Релингенов. — Верни. Его. Мне.
Голос молодого человека внезапно стал холоден, а жесткостью тона он мог посоперничать со своим батюшкой.
— Ты понял? — взгляд Филиппа ожег холодом. — Понял?!
Карлу хотелось протереть глаза и прочистить уши. Юноша, стоящий перед ним, никаким образом не походил ни на «красивого мальчика», ни на «милого мальчика», ни на «неженку», ни на горожанина. Правнук императора до ужаса напоминал сейчас своего испанского крестного. А еще сын принца и правнук императора не хотел любить правосудие, он собирался вершить правосудие. Правнук императора отдал приказ, правнук императора ждал исполнения приказа.
Ругнувшись про себя, Карл вышел за дверь и, пусть чуть запыхавшись, но догнал Мало и женщин уже спустя несколько минут, сообщив офицеру принца, что его сиятельство распорядился проводить женщин до Тура…
Забирая перстень обратно, Филипп не задал ни одного вопроса, а лишь попросил Карла ничего не говорить его высочеству. Не потому что юноша боялся гнева отца — на это он лишь равнодушно пожал плечами. Поркой больше — поркой меньше… Но вот лишиться воспитателя, о котором можно было только мечтать, Филиппу не хотелось. А что решит в отношении этого батюшка, узнав о его самоуправстве, мальчик не мог не знать. А еще милостиво объяснил свое решение верному человеку. Сперва, правда, озадачил вопросом:
— Карл, я красив? — уловив замешательство воспитателя, хмыкнул, удобно расположился в кресле. — Не старайся, я обыкновенный.
В ответ на утвердительный кивок воспитателя хмыкнул еще раз и указал на соседнее кресло.
— Знаешь, не понравилось мне это… Мой отец приговорил ее отца, а она взялась мне глазки строить, когда тело еще убрать не успели. Это нормально, да?! — мальчик в волнении вскочил со своего места, разом позабыв о желании казаться взрослым. — Да знаю я, что он отчим, но я не слышал, будто он ее тиранил, вроде, говорят, что наоборот — баловал.
Карл задумался. Мальчик много выяснил о злосчастном деле, а они это не заметили.
— Вот я и решил проверить... Они что не понимали, что я подарил? Думаешь, я просто так позволил тебе отчитать меня при всех?
Юноша остановился прямо напротив воспитателя. Он совладал с волнением, и его взгляд снова сделался не по-детски жестким. Карл Кюнеберг взор не отвел — не мальчишке, будь он хоть трижды принцем и правнуком императора, обращаться с доверенным человеком Релингенов как с простым слугой.
Филипп склонил голову в сторону, заново изучая воспитателя, кивнул, будто что-то про себя решил:
— И, еще… Я знаю, что было в тех бумагах, и это… — Филипп осекся, сообразив, что не имеет права выдать тайну. — В общем, за такое щадить нельзя. Если есть хоть малейшее подозрение в соучастии, нужно действовать решительно. То, что может погубить моего отца и всю нашу семью, должно сгинуть с теми, в чьих руках могут оказаться бумаги.
Карл попробовал было сказать, что для подозрений существует следствие, но мальчишка едва не усмешкой прервал речь воспитателя.
— Следствие — это для тех, кто кошельки срезает, или овец ворует. Но все-таки, как сказал отец, «иногда, в чрезвычайных случаях». Это был как раз такой «чрезвычайный случай». Неужели ты не понимаешь, что следствие при чрезвычайных преступлениях другое! И, очевидно, что под принуждением человек может либо оговорить себя, либо раскрыть что-то, что устроит судей, утаив самое важное. А двое преступников, в отличие от целой шайки, легко сговорятся, что им отвечать, только вот проверить это совершенно невозможно.
Карл Кюнеберг вдруг осознал, что уже довольно долго сидит перед стоящим молодым сеньором, попытался встать, но Филипп повелительно махнул рукой. «Кажется, он не хочет, чтобы я был выше, чем он», — вдруг осознал воспитатель юного графа, оценив уловку молодого человека. Сидеть, когда юный граф стоит, было неловко, и юноша явно это понимал, так что дворянин на службе Релингенов еще раз убедился, что Филипп уже умеет распоряжаться людьми, как ему угодно и когда ему угодно, а те, кто считают сына принца тихоней или горожанином, могут горько поплатиться за свои заблуждения.
Филипп отошел к окну, кинул быстрый взгляд в сторону дороги на Тур, обернулся:
— Остальное ты знаешь лучше меня, но я не хочу подробностей, — снова холодный тон и ледяной взгляд.
Да. Слова и поступки юного принца не были случайны. Филипп принял решение. Филипп отдал приказ. Филипп не сомневается в том, что его приказ исполнен. И теперь он был абсолютно спокоен. Юноша будто захлопнул книгу и поставил ее на полку. И это тоже удивительно напоминало его испанского родича. «Кровь не водица», — понял Карл.
Быть воспитателем Филиппа оказалось более сложной задачей, чем он полагал. Сына принца предстояло не столько учить быть принцем, сколько защищать, в том числе от него самого, а раз так — следовало очень быстро разбираться, какие приказы юноши стоит выполнять без раздумий, а где следует обождать или обращаться к его отцу за разъяснениями. Эта роль для Карла Кюнеберга была почти привычной и почти понятной еще с молодых лет. И пусть принц Релинген совершенно не знал своего сына, да и никто в Лошском замке не мог похвастать тем, что знает первенца своего господина, он-то точно справится с ролью воспитателя и защитника сына инфанты.
И все-таки Карл волновался. Ведь в Испании воспитателем юной инфанты был еще и король Филипп. А вот в Лоше никого равного его католическому величеству не предвиделось. Очень жаль...
Карл вышел из комнаты, поклонившись воспитаннику и сеньору, и не увидел, как юноша уронил голову на стол и залился слезами. Страх за отца никуда не делся, юноша только понял, что отныне не имеет права показывать этот страх, а еще он поклялся, что приложит все силы, чтобы никто и никогда не мог навредить его отцу!
И все же… Iustitia est omnium et domina et regina virtutum, ergo*… Мальчик поднял голову, всхлипнул еще раз и подвинул к себе листок бумаги, взял в руку свинцовый карандаш: слева «pro»**, справа «contra»*** и линия между ними — как взмах клинка. Филипп писал быстро, опасаясь, что все, что он только что говорил своему воспитателю, внезапно исчезнет из памяти. Странно, но ничего не исчезало, напротив, юноша готов был поклясться, что может вспомнить не только каждое свое слово, но и жест. Он прикрыл глаза и понял, что пережитое стоит перед глазами, будто розыгрыш спектакля. Слезы высохли с последним написанным им словом. Принц перечитал написанное, пересчитал пункты в каждом столбике. В столбике «pro» оказалось на два пункта больше. Он рассудил верно. Филипп кивнул сам себе, подтверждая правильность собственного решения и приговора. Actum ne agas****.
_____________
* Правосудие — властительница и царица всех доблестей, следовательно…(лат.)
** «За» (лат.)
*** «Против» (лат.)
**** Не переделывай сделанного, т.е. «сделано и кончено» (лат.)
Продолжение следует...
А принц замолчал, размышляя, как же все-таки объяснить Филиппу смысл оролевских привилегий и странный дар своего августейшего кузена.
Королевских
Поступок Филиппа мне непонятен. Зачем было делать такой дорогой подарок родственницам преступника, а потом его возвращать? Какой смысл во всём этом?
Королевских
Cпасибо!
Поступок Филиппа мне непонятен. Зачем было делать такой дорогой подарок родственницам преступника, а потом его возвращать? Какой смысл во всём этом?
Смысл в том, чтобы СИЛЬНО мотивировать своих людей. И не просто в возвращении подарка, а в убийстве родственниц преступника.
Как сказал Филипп:
То, что может погубить моего отца и всю нашу семью, должно сгинуть с теми, в чьих руках могут оказаться бумаги.
Поэтому потом Филипп и говорит, что ему не нужны подробности, поэтому потом и плачет. Мальчик вообще-то организовал убийство.
Продолжение
Принц Релинген не подозревал об этом происшествии. С тоской глядя на документы из дома Каймара, он говорил себе, что обязан их изучить — на всякий случай. И все же каждое упоминание о мерзавце вызывало у Жоржа-Мишеля почти тошноту, и он понял, что жаждет полностью очистить свой дом от всего, что могло бы вызвать в памяти это омерзительное дело. Сейчас он очень хорошо осознавал значение слова «скверна».
Однако же документы надо было просмотреть, и только в том случае, если ничего опасного в них нет, отправить бумаги в камин. Ну, кроме тех, которые непременно должен был прочитать один до ужаса наивный человек... Начать принц вознамерился с самого простого — с супружеской переписки Каймара. «Господи, вот только чужих писем я еще не читал!» — в смятении размышлял его высочество. Но предосторожность была предосторожностью, и принц Релинген и Блуа дал себе слово не слишком углубляться в чужие семейные отношения…
Через четверть часа Жорж-Мишель понял, что впервые разделяет мнение отцов церкви, что женщина — сосуд греха и скорее склонна склоняться ко злу, чем мужчина. Его высочество уже не мог понять, в чьей голове зародился адский план, и мог только поражаться ненормальной изощренности госпожи Каймар, как и причине ее мести.
Еще через пару писем он понял, что в этой семье безумны были все. И все были смертельно опасны.
Осознание, что еще ничего не закончено, и они по-прежнему в опасности, заставило его высочество срочно вызвать Себастьена Мало и приказать, как можно скорее разыскать и взять под стражу обеих Каймар. И с облегчением перевести дух, когда Мало сообщил, что уже поздно.
— Их уже дня три как загрызли волки, — безмятежно сообщил офицер.
Жорж-Мишель впился взглядом в лицо бывшего браво.
— Это точно?
— Точнее невозможно, — подтвердил Мало.
Жорж-Мишель благодарно кивнул. Он признавал, что поторопился выпустить на свободу двух тварей, но волки оказались полезными животными. Особенно те, что о двух ногах…
А еще через день к нему явился сын.
Его первенец, наследник Релингена, которого в его двенадцать шарахало из стороны в сторону. И теперь мальчик пришел, чтобы признаться в своем проступке и обосновать решение. О своем приговоре Филипп рассказал спокойно и деловито.
Смерть Христова! Да он больше опасался, что отец «отберет» у него Карла. Подробности, рассказанные верным дворянином после того, как Филипп отправился на занятия математикой, заставили принца и вовсе нахмуриться.
— Он знал, что делает, — Карл был собран и внешне невозмутим, но принц довольно знал верного человека Релингенов, чтобы понять, что тот взволнован. — Он знал, что делает, отдавая девице Каймар фамильный перстень предков. Он знал, что я не стану рассуждать, когда приказал вернуть кольцо моих принцев.
Принц Релинген с силой потер лоб. Может быть, Карл ошибается? Может быть, мальчишка допустил случайную оплошность и решил ее исправить — просто взять кольцо назад, а Карл неправильно его понял? А уже потом Филипп смирился с тем, что произошло, и выдумал эту историю, чтобы показать себя взрослым?
Верный дворянин отрицательно покачал головой.
— Слышали бы вы, как говорил его сиятельство. Он ясно дал понять, что эти двое не должны доехать до Тура.
Жорж-Мишель внимательно посмотрел на воспитателя своего сына. «Его сиятельство», значит, уже не «мальчик» и не «Филипп»...
Принц Релинген подумал, что как раз вот эти слова Карла являются наилучшим доказательством истинности слов его сына. А еще он с сожалением подумал, что помнит о подобных случаях… Да, Карл IX и Колиньи, Альба и Эгмонт… И хотя между прославленными полководцами и маленькой разбойницей, также как между правителями и двенадцатилетним мальчиком различие, несомненно, существовало, но оно не было таким уж большим. Его сын поступил как… Ну да, как принц, и в этом не было никаких сомнений. Но сознавал ли Филипп вполне, что именно и как он делал?
Еще Жорж-Мишель подумал, что, хвала Небесам, Филипп был его сыном, потому что иметь такого человека врагом, когда тот станет взрослым, было бы смертельно опасно.
А сейчас… Сейчас надо было перестать считать его ребенком и относиться к нему серьезно. Это было необходимо, это было правильно. И, значит, надо было подобрать мальчику шпагу по руке и заказать ему полный доспех. А еще пора было заниматься с Филиппом. Лично…
И все же благим намерениям принца не суждено было сбыться. Подготовка к фландрской компании не оставляла времени.
Жорж-Мишель только и смог четыре раза съездить с сыном на охоту, да лично подобрать для него интересные на свой взгляд книги.
А потом в планы принца, как всегда, вмешалась Судьба. В Турень наконец-то прибыл Александр де Бретей. И не один.
Продолжение следует....
Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Конкурс соискателей » "Короли без короны" (из цикла "Виват, Бургундия!"
|
|