Sneg, спасибо. А вот закончилось заболевание печально.
Продолжение (предыдущий фрагмент на стр.43)
Когда слуги назвали его «вашим высочеством», Александр еще не сообразил, что это значит. Зато когда распахнулись двери зала приемов, и Жорж-Мишель торжественно представил его дворянству Турени не как бывшего помощника губернатора и местного жителя, а как регента Низинных земель, графа де Бретея, сеньора Азе-ле-Ридо, ван Гельдерна и ван Влиланда (имя Саше не упоминалось вообще), только опыт и закалка обитателя королевского двора помогли Александру сохранить спокойствие и невозмутимость.
«Регент Низинных земель…» Молодой рувард с милостивой улыбкой принимал приветствия местных дворян, и до него впервые дошло, что друг представил его совершенно точно. Рувард и правда был регентом, да и право на имя «ван Гельдерн» у него действительно было — может, и не бесспорное, но для здешних дворян это было несущественно.
Дворянство Турени не скрывало радости и гордости от возможности первыми приветствовать делегацию Низинных земель. Юные Филипп и Арман с ног до головы в белом напоминали ангелов небесных, и Александр вновь поразился, до чего же хорошим художником был друг, а Иоганн Нассау наблюдал за происходящим чуть не открыв рот.
Младший брат Молчаливого испытывал чувство, очень похожее на озарение. Ему показалось, будто над головой сверкнула молния, освещая собрание в каком-то новом свете. В очередной раз Александр де Бретей предстал перед ним в непривычном облике. Впервые после назначения рувардом молодой человек выглядел так, как и должен выглядеть рувард — правитель-регент одной из богатейших стран Европы.
И все же штатгальтера двух провинций и владельца шести графств потрясала даже не роскошь наряда молодого человека (будучи немало наслышан о Релингене, роскоши Иоганн мог не удивляться), а свобода и непринужденность, с которой Александр держался в новом одеянии. Он привычно и спокойно принимал приветствия дворян. Непринужденно сказал пару слов двум юным принцам, наследникам Релингена. И он умел носить роскошные наряды, легко двигаться, удобно сидеть, есть, не пачкая манжеты и не роняя еду на воротник. Эта непринужденность и несомненная привычка к роскоши яснее всех слов доказывали, что молодой рувард вовсе не так прост и неприхотлив, как ему когда-то показалось, и, значит, с молодым человеком придется считаться.
Александр ел, разговаривал, непринужденно шутил, когда это было необходимо, выслушивал восхваления обитателей Турени и их воспоминания о прежних знакомствах, которые начисто вылетели у него из головы, и думал, как все странно. В Турени царил мир. Здесь никто не опасался возможных нападений, не вздрагивал от резких звуков, не косился опасливо за окно... Здесь на стенах Лоша не было пушек, улицы не патрулировали ополченцы, а на дорогах почти не было разъездов. Здесь дворяне с азартом рассуждали о семейных союзах и свадьбах, а не сетовали, куда бы спрятать дочерей.
Молодой регент размышлял, что это тот самый урок, который ему следовало бы затвердить назубок. После каждой войны наступает мир, и об этом мире стоит подумать уже сейчас. А пока он тепло улыбнулся Филиппу и Арману, судя по всему, впервые допущенных за общий стол, и решил, что у друга прекрасные сыновья. Судя по виду Нассау, тот тоже оценивал наследников Жоржа, и увиденное ему нравилось.
А после обеда наступило время вручения даров.
Жоржу Александр привез переплетенный список той самой «Батавии» Адриана Юниуса, о которой все говорили, но которую пока мало кто мог прочесть. Филиппу вручил прекрасное плантеновское издание «Записок Цезаря о Галльской войне», а Арман довольно прижал к груди «Естественную историю» со множеством цветных картинок.
Вручение коня мадам Аньес состоялось на площадке перед замком.
Как только конюхи под руководством берейтора привели его трофей, и вокруг раздались восторженные возгласы, Александр понял, что знает о подарках далеко не все. Два часа назад он узнал, как приятно получать подарки. Сейчас понял, что нет ничего прекраснее, чем самому их дарить.
Аньес Релинген, как завороженная, подошла к белому андалузцу, и счастье в ее глазах сполна вознаградило Александра за все потрясения этого дня. Ему больше не казалось, будто он падает в гнилую воду и тонет в болоте. Взгляд мадам Аньес даровал ему крылья.
Принцесса восторженно гладила великолепного коня, что-то шептала ему по-испански, а Жорж-Мишель чувствовал себя глупцом. И как он сам, и давно, не догадался подарить жене коня?! Воистину, подобная недогадливость была недостойна самого любезного кавалера французского двора!
После положенных вздохов и слов восхищения хозяин замка позволил покатать на Подарке сыновей. Аньес в парадном платье никак не могла сесть в мужское седло, но по ее лицу было видно, что если не сегодня вечером, то завтра утро она обязательно это сделает, облачившись в охотничий наряд, разрешенный ей еще покойным королем Карлом.
Первым в седло сел Арман, и было видно, что всеобщее внимание доставляет ему удовольствие. Мальчик не выказывал робости и держался верхом на огромном для него коне изящно и с достоинством, а Александр представлял, как через несколько лет будет учить верховой езде своего Мишеля.
Когда настала очереди Филиппа, тот вначале тоже проехался шагом, держась за луку седла, а потом, вдруг наклонившись, о чем-то спросил берейтора и после кивка последнего принял повод. Мальчик управлял андалузцем довольно умело, хотя и слегка напряженно, и, кажется, конь почувствовал некоторую неуверенность всадника, недовольно мотнув головой.
«Нашла коса на камень», — с беспокойством подумал Александр, размышляя, что юноша вряд ли совладает со строптивым четырехлеткой.
К удивлению руварда, мальчик не стал состязаться с андалузцем, а ловко соскочил с коня и сам повел его в поводу, остановился у лестницы и с поклоном произнес, обращаясь к матушке:
— Кажется, ваш Подарок устал, ваше высочество, мне не хотелось его утруждать.
Александр внимательно оглядел свой дар.
Андалузец действительно выглядел взволнованным и тревожным. Все-таки впечатлений для одного дня для него было слишком много. В таком виде стоило поручить коня заботам опытного берейтора — Филипп был абсолютно прав. И вдруг Александр уловил досаду на лице друга. «Жорж что — хочет, чтобы Филипп шею свернул?!».
Филипп тоже поймал взгляд отца, закусил губу, резко мотнул головой, кивнул берейтору «Подсади» и неожиданно спокойно и уверенно направил андалузца по кругу, сперва шагом, а потом легким галопом. Конь попытался было проявить непослушание, но Филипп все так же спокойно поправил его, опять пустил шагом, остановился, произнес что-то успокаивающее, потом опять был шаг и легкий галоп, и опять шаг. К лестнице конь вернулся спокойным, а мальчик запыхавшимся, но явно довольным.
Принц, наблюдавший за своим первенцем с тревогой и волнением («Ага, все-таки не хочет, чтобы Филипп пострадал», — подумал Александр), опередил берейтора. Шагнул вперед, едва сын соскользнул на землю, и положил руку тому на плечо. Лицо юноши осветила горделивая улыбка.
— Простите, ваше высочество. Я и вправду опасался навредить Подарку. Лучше, если его выездкой займется опытный человек, — и кивок в сторону берейтора.
Уловив невысказанный вопрос, принц повернулся к другу:
— Конечно, я волновался, но Андрэ — человек опытный, он бы не позволил Филиппу сесть в седло, если бы не был уверен, что тот справится. Хотя, конечно, не дело принцу самому выезжать коня.
Филипп просиял.
А Александр вдруг уловил очень внимательный взгляд Нассау, обращенный на первенца его друга. Он оценивал, он размышлял, и Александр мог заранее представить, что он расскажет брату.
Продолжение следует...