Sneg, спасибо большое! А сейчас
Продолжение (предыдущий фрагмент на стр.52)

— Вы, ваша милость, впервые в наших краях? — поинтересовался хозяин, когда Александр попросил комнату поскромней. На первый недовольный вопрос гостинника, а не желает ли гость поискать не комнату, а гостиницу поскромней, переодетый рувард смущенно ответил, что секретарь его высочества велел дожидаться здесь.
Такой ответ мгновенно стер с лица хозяина малейшее недовольство, и дальше разговор протекал вполне мирно и доброжелательно. Владелец почти княжеской гостиницы покровительственно разъяснял Александру, что его куртка, чулки и башмаки, конечно, крепкие и, наверняка, теплые, но совершенно не подходящие для благородного дворянина.
— Подшутил кто-то над вами, да, наверное, еще и содрал втридорога, — назидательно вещал он. — Ну да ничего, есть у меня кум через две улицы, он вам все, что необходимо продаст. И недорого возьмет.
При других обстоятельствах путник и мог бы принять такой совет, но не сейчас.
— Хорошо бы так, — отвернувшись, проговорил Александр, чтобы не солгать, а хозяин понимающе кивнул. Ясно все, как божий день — в стесненных обстоятельствах его гость признаваться не хотел.
Зато когда хозяин гостиницы узнал, что бедный дворянин поступил на службу к самому руварду — советы посыпались как из рога изобилия. «Господин собирается на Влиланд? Тогда вам надо ехать на Амстелвеен, а там остановиться в «Серебряном щите». Шепните хозяину, что от меня — он много с вас не возьмет, да и комнату предложит по достатку. А еще на Влиланде подберите себе одежонку из хозяйской. Не забудьте, юноша, встречают по одежке. Да и провожают тоже. Даже принцев, дворян и горожан…».
Правота почтенного горожанина из Делфта сомнений не вызывала. Что там говорить о дворянах или горожанах... Содержатель того самого «Щита» во время внезапно налетевшей метели с трудом и нехотя согласился пустить крестьянскую семью переночевать в хлеву. Конечно, запах, который источали эти достойные люди, не слишком отличался от запаха законных обитателей хлева, и все же отношение хозяина к тем, кто обеспечивал Низинные земли пропитанием, заставило Александра в третий раз дать себе слово стать рувардом для всех. Крестьяне безропотно и даже с радостью согласились, а хозяин без зазрения совести забрал у главы семейства пару монет в уплату за ночлег.
Александр уже понял, что для здешних крестьян даже медная монета была целым состоянием, и решил было уже поделиться своим богатством с простецами, попросив почистить его Звездочку, но содержатель гостиницы так рявкнул на почтенного крестьянина, что тот даже руками закрылся, опасаясь удара палкой.
— Ну, и что вы удумали, мейнхеер? — со снисходительным укором заговорил гостинник. — Они ж с господскими лошадьми управляться не привычны, вот мальчонка мой ее вам вычистит. 
Александр не хотел облагодетельствовать мордастого (в батюшку) сына хозяина, но трактирщик внезапно выпихнул вперед другого мальчонку — худого и бедно одетого, который умоляюще смотрел на «богатого господина».  Несмотря на горделивое «мой», мальчишка явно не походил на человека, осчастливленного фортуной, и тем более не выглядел членом хозяйского семейства.
Александр не сдержал любопытства и поинтересовался мальчишкой, весьма ловко вычистившим его лошадку.
Удостоившийся перед этим беседой с молодым дворянином, трактирщик самодовольно поведал, что доглядывает за сыном сестры-покойницы и ее умершего мужа. Их вообще-то четверо было, ребятишек-то, да какие-то хлипкие все — вот Господь и прибрал. Это старшенький, да и право сказать, убытку от него больше, чем прибыли, но он по доброте душевной кормит и одевает сиротку.
«Кормит и одевает?» —  Александр с сомнений оглянулся на мальчонку. Он заметил, с какой жадностью тот, одетый чуть ли не в лохмотья, смотрит на брошенную псу корку хлеба, и подумал, что детям крестьянина в хлеву повезло намного больше, чем этому сиротке. Но что он может сделать? Еще одна заметка для руварда…
К удивлению Александра, трактирщик заметил его задумчивый взгляд и истолковал его по-своему.
— Да, не смотрите, господин, что он худой. Он сильный, и с лошадью управляться обучен, и платье чистить умеет, и сготовить что на скорую руку. Растет просто быстро, вот и смотрится таким.
Александр повернулся к хозяину. К чему клонит почтенный господин, он пока понять не мог.
— Вам ведь, господин хороший, все одно слуга надобен, — продолжил хозяин, поднося молодому человеку кружку «в счет заведения». — Так если вы со мной порохом поделитесь, я вам мальчонку и отдам в услужение.
Переодетый рувард подумал, что мальчик и вправду выглядит болезненным и вполне возможно не заживется на этом свете, так что хозяин таким образом ловит в одни силки сразу двух птиц — и необходимым в хозяйстве припасом разживается и избавляется от расходов на похороны. Да еще и рассказывать будет всем, какую непыльную работенку нашел для «любимого племянника».
Конечно, мальчишка в пути будет обузой, но, размышлял Александр де Бретей, скорее всего, недолго. Быть по сему — может, мальчишка и не протянет долго, зато перед смертью хоть наестся досыта и отогреется.
Трактирщик по-своему истолковал молчание собеседника:
— Да, вам ежели нанимать кого, мейнхеер, ему ж платить придется. А мальчонке что? Ест как птичка, одежку ему вашу старую перешьют. За пару монет я вам для него старого осла отдам, чтоб от вашей лошадки не отставал. Ну, а прибьете его в сердцах — так никто ж и не спросит. Помер — и помер. Невелика потеря.
В глазах Александра потемнело. «Троих Господь прибрал», значит. Он на миг забыл, что здесь он не рувард, что у господина ван Далена нет власти карать и миловать…
Выдохнул. Разжал сжатую в кулак руку. Пообещал себе запомнить эту гостиницу и разобраться потом с этой темной историей. А пока согласно кивнул и поставил перед трактирщиком туго набитый мешочек и пару монет выложил.
Того, что хозяин хотел навести на него разбойников, Александр не опасался. Поживы с него не предвиделось, пистолеты он взял самые простые, хотя и самые надежные. Эх, Жорж — «возьми мои»… Лошадь… Ну, может, для кого-то и его лошадь — целое состояние, да не похоже. Скорее всего, хозяину и вправду захотелось разжиться военным припасом. Он уже по-другому посмотрел и на легкую хромоту хозяина, и на его оценивающий взгляд опытного сержанта. На чьей стороне был бывший вояка, рувард предусмотрительно спрашивать не стал.
Зато увидев, как мальчонка обнимает «матушкиного ослика», и, оценив сукно «матушкиной юбки», заменившей седло — благодаря Даалманам в тканях Александр разбираться научился — он понял, что просто обязан разобраться в этой истории. Забота трактирщика не выглядела такой бескорыстной, как он напел гостю. Александр заметил и новый пристрой к гостинице, и новую конюшню, и явно новый очаг. Судя по всему, трактирщик хорошо разжился за счет покойной сестрицы и племянников.
Да и вообще, сироты тоже требовали внимания — слишком много их появилось — и об этой стороне войны, он, как оказывается, раньше тоже не думал. И еще раз поглядев на изможденного «лакея», неловко взгромоздившегося на ослика, он вспомнил другого мальчика — сверстника вот этого самого ребенка, горделиво восседавшего на великолепном коне под восхищенными взглядами придворных своего друга.
Ну и чем так отличались друг от друга эти два ребенка? Разве не были они оба одинаковыми творениями Божьими? Но какая пропасть разверзлась между ними, едва они испустили свой первый крик. Филипп, растущий в роскоши и почете и не сомневающийся в своем праве дерзить регенту Низинных земель, и тот, чьего имени он пока не узнал, не видевший в своей жизни ничего, кроме колотушек и вздрагивающий от каждого резкого жеста…
Разве справедливо, что простой каприз Фортуны вознес одного на вершину власти и богатства, а другого низвергнул в пропасть, где даже сон, единственная отрада бедняка, прерывался для него грубым тычком?
Он пока не мог понять, почему эти мысли пришли ему в голову, почему так зацепили его и отвлекают от государственных дел, приличествующих руварду, принцу и родственнику будущего короля.
Может быть, собственное парижское детство, изрядно им подзабытое, взглянуло на него глазами этого убого одетого и запуганного ребенка?
Жорж, наверное, усмехнулся бы чудачеству друга… Впрочем, почему он так дурно думает о друге? Как он там сказал — «взбалмошный мальчишка, которого больше нет»?
Да, наверное, сам он не обратил бы внимание на этого сироту, но теперь уж точно не стал бы хмуриться на сравнение нищего мальчишки со своим сыном. Обмолвился же он как-то полушутливо, что посчитал бы себя хорошим королем, если у каждого из его будущих подданных будет курица на столе каждое воскресенье.

Продолжение следует...

Продолжение

ГЛАВА 39. Влиланд

Ваттово море застыло, и до своих владений Александр добирался на ботике, поставленном на большие полозья. Звездочка сначала с некоторым изумлением уставилась на сходни, но, заметив, что ослик спокойно зашагал наверх, тоже поднялась на борт. Конечно, парус несколько смущал лошадку, но Александр без затей замотал ей голову «матушкиной юбкой». Что до юного «слуги», так проведя несколько дней с Александром, получив возможность сытно есть, спокойно спать — в постели, а не где придется — в потрясении обнаружив, что к нему могут даже позвать врача, на что дядька расщедривался только ради своего любимчика Вима, найденыш ожил и преисполнился такой благодарности к спасителю, что готов был отдать собственную руку, лишь бы угодить «доброму господину». Хотя Александр раз двадцать говорил, что мальчишке не надо чистить Звездочку и ослика — для этого есть другие люди, Янс Купман трепетно выполнял возложенные на самого себя обязанности и старался экономить невеликие средства «господина».
Путешествие на ботике по замерзшему морю привело мальчишку в восторг. Закутанный в старую куртку переодетого руварда, в новых шерстяных чулках и крепких башмаках, Янс не боялся ветра, не страшился серых туч над головой, не ужасался скорости… Впервые за последние три года он вообще ничего не боялся. А Александр смотрел на мальчика и думал не о государственных делах, не об испанцах, принцах и будущих королях, а о том, что делать с воспитанником.
Он сам не мог сказать, когда это слово пришло ему на ум. Может, тогда, когда он увидел растерянность Янса, получившего крепкие теплые башмаки, с которыми он готов был спать в обнимку… Или когда мальчишка узнал, что может сидеть на табурете, а не на полу? Или позже, когда позвал мальчику врача и в потрясении обнаружил следы побоев на его теле… Бездна! Да как он тогда на ногах-то держался?!
Не важно, когда он принял решение, слово было сказано, и его нельзя было взять назад, просто Александр пока не представлял, что делать с внезапно повернувшимся воспитанником. Как обращаться со слугами, пажами, офицерами и солдатами, он знал. Да и работать с горожанами научился. Члены Генеральных Штатов и должностные лица Низинных земель тоже не представляли особой сложности — к ним он уже привык. Но вот воспитанников у него пока не было.
Сейчас Александру вновь не хватало советов друга, но Жорж был далеко, и справляться с новой заботой надо было самому. И вновь, как уже бывало прежде, на помощь молодому руварду пришел здравый смысл. Сначала мальчика надо было одеть, обуть и накормить, научить читать, писать и считать, а дальше смотреть на его склонности. А вот брать его с собой в поездку по Низинным землям пока было неразумно. Слава Богу, как владелец Влиланда, он мог оставить воспитанника в своем доме, и, слава Богу, там было кому за ним присмотреть. А потом… Кто знает, что ждет мальчишку — армия или корабли, или заботы купца, на которые намекала фамилия Янса, а, возможно, и университет!.. Александр вдруг сообразил, что может открыть перед воспитанником почти любые пути...
Влиланд встретил путников привычной тишиной и покоем. К удивлению Александра, на замерзшем причале его поджидал здешний староста.
— Управляющий его высочества руварда, — поспешил представиться переодетый граф, пока староста не обратился к нему «ваше высочество». — Гейред ван Дален.
Староста понимающе кивнул, а вот глаза Янса расширились от восторга.
— Я знал, знал, что мне повезло! — радостно затараторил он. — Вы служите самому руварду… Его высочество — самый лучший!
— А почему ты так думаешь? — удивился Александр.
— Так дядька его все время бранит, так ругается, что просто жуть! Значит, точно хороший человек, как иначе…
Староста хмыкнул, а Александр неожиданно ощутил себя самозванцем. Тряхнул головой, возвращая себе ясность мысли. Распорядился позаботиться о мальчишке — подобрать ему подходящую одежду, а не то тряпье, что сейчас на нем, но прежде всего хоть как-то вымыть или хотя бы обтереть, ну и как положено — накормить, напоить, а после всего уложить спать.
Пока он отдавал распоряжения, здравый смысл вновь вернулся к нему, и теперь можно было вновь работать, вновь задавать вопросы и получать на них ответы. А почтенный староста, оставшись наедине с рувардом, ошеломил его удивительный заявлением:
— А я вас уже заждался — каждый парус все дни встречал.
Александр хотел спросить, неужели до Влиланда не доходили слухи о его аресте, но староста заговорил об этом сам:
— Да тут столько о вашем аресте болтали, столько возмущались, что я понял, что вы должны вот-вот приехать. Но скрытно. Известно же, кто громче всех кричит «Держи вора…»
— Ну, у тебя и сравнения, — ответил рувард, не зная, смеяться или возмущаться.
— Да какие есть, — степенно отвечал староста. — Ясно ж было, что брехня!
— Не совсем, — возразил Александр. — Тассис действительно потребовал взять меня под арест.
Староста заворчал и в своем глухом ворчании стал очень похож на Даалмана. Понимая, что сейчас последует вопрос о Бретее, Александр решил предвосхитить события:
— И мой замок король не приказывал снести, — сообщил он. — Это я велел разобрать Бретей на камень, потому что от замка сплошные убытки, а так хоть деньги будут…
— Ага, деньги, — одобрительно кивнул почтенный староста. — А мальца вы тоже из экономии взяли? Так от него толку чуть… Он есть будет больше, чем работать… Давайте я лучше подберу вам парочку или лучше трех крепкий парней…
— Янс не слуга, а мой воспитанник, — с холодком в голосе отвечал Александр, и староста даже руками всплеснул.
— Вот этот бродяга — воспитанник? — вопросил он и плавно опустился на табурет. — Да он же дуита* не стоит… Да что дуита — пеннинга**!

* Дуит (иначе, дойт) — мелкая разменная монета. Чеканилась с 1573 года из меди. 1/160 гульдена.
** Пеннинг — в Нидерландах мелкая разменная монета. 2 пеннинга составляли 1 дуит.

Рувард нахмурился:
— А во сколько ты оценишь моего сына, Мартин?
— Но это же совсем другое дело! — возмутился староста. — Разве можно сравнивать?
— Почему же нельзя? — вслух заговорил Александр о том, что волновало его все последние дни поездки по Низинным землям. — Разве в колыбели отличишь младенца дворянина от младенца крестьянина, младенца принца от младенца купца? А здесь… мальчишку ограбил собственный дядюшка. Надо отправить людей для расследования…
Староста с сожалением покачал головой.
— Вы же не хотите, чтобы вас узнали, я правильно понял? А управляющий, пусть это даже управляющий руварда, не может заниматься судебными делами. Управлять имениями, следить за деньгами, даже передавать письма руварда — сколько угодно, но не это.
Александр с досадой откинулся на спинку кресла. Мартин был прав. Пару раз он писал будто бы переданные из Франции распоряжения руварда — об ополчении, оружии и крепостях, но вот узнать историю Янса, якобы сидя в заточении в Лоше, он никак не мог. Приходилось отложить дело до лучших времен. И оставалось надеяться, что эти лучшие времена настанут — они подошли к ним уже совсем близко.

Продолжение следует...

Это профессиональная фамилия, означает — торговец.

Когда совсем маленькие дети умирают — никто не удивляется, ведь детская смертность была очень велика. Но вот мальчик в возрасте Янса — здесь соседи могли обратить внимание, могли к священнику обратиться или к властям. Зачем ему это? А чужой человек заберет — и сгинет мальчишка. Он же сказал: прибьете в сердцах и ладно — никто не спросит, помер и помер. Он был уверен, что нищий дворянин обязательно в злости может ударить мальчика и зашибить насмерть. И не догадывался, что нарвался на руварда, который вполне может провести расследование. Да, не сейчас. Но может.