Продолжение
ГЛАВА 40. Зютфен и Антверпен
Александр никогда не бывал в Зютфене и теперь с некоторым изумлением смотрел на город и его многочисленные башни. Одно делать слышать и читать и совсем другое дело — видеть самому. Правда, стены Зютфена понравились руварду меньше, чем многочисленные башни, и молодой регент добавил в своей список дел еще один вопрос — необходимость срочного ремонта городских стен. Или Иоганн полагал, что после того, как десять лет назад в Зютфене порезвился Альба, городу никогда и ничто не будет угрожать?
А вот в резиденции штатгальтера Иоганна Нассау не оказалось. Брат Молчаливого жил в одном из арендованных замков под Зютфеном. Об этом Александру рассказал сторож резиденции. С сочувствием оглядев совсем молодого, но уже увечного дворянина, он во всех подробностях разъяснил «гонцу», куда ехать и что искать. С таким описанием заблудиться было невозможно.
В замке Иоганна все оказалось не столь благостно. Узнав, что господин Гейред ван Дален привез штатгальтеру послание от руварда, которое может передать только ему лично в руки, и, выслушав сообщение, что господин штатгальтер предупрежден о его визите, офицер коротко бросил «Жди, за тобой придут» и велел слугам отвести «гонца» на кухню. Если «Гейред ван Дален» полагал, что слова «послание от руварда» заставят Нассау и его приближенных поторопиться, он глубоко ошибался.
Минуты превращались в десятки минут, а затем и в часы ожидания. Что-то не так было с Иоганном Нассау, их последняя беседа в Париже ясно показывала, что Гейред ван Дален при его появлении должен быть вызван к штатгальтеру немедленно. Впрочем, возможно, Иоганна просто не было в замке, и дежурный офицер не счел нужным делиться этим с чужаком. Умение молчать встретило полное одобрение руварда, и Александр преисполнился терпения.
Ждать пришлось часа три. Сначала Александр просто грелся у большого очага и даже успел немного подремать. Его плащ высох, ноги и руки согрелись, так что он сам не заметил, как задремал. Проснулся от звона упавшего котелка. Заботиться о покое гонца, занятая своими хлопотами кухонная братия не считала нужным, как и обращать на него внимание. Впрочем, насчет внимания он, кажется, ошибался. На него не бросали сочувственных взглядов — местные женщины и мужчины привыкли к увечьям и шрамам, но большая миска каши, а более того, пара ломтей ветчины, за которой нужно было идти в неурочное время в кладовку, лучше всяких слов доказывали сочувствие к молодому офицеру, потерявшему здоровье в их общей борьбе. Лукуллов пир венчала огромная кружка густого, темного пива.
Александр не стал отказываться от позднего ужина и с усердием заработал ложкой. Ветчина была великолепной, каша тоже, но доесть ее, а также допить пиво молодой человек не успел — ближний слуга штатгальтера велел ему следовать за собой: «Его высочество ждет».
Переодетый рувард с сожалением отставил миску и кружку и поковылял за слугой. В отличие от кухонных слуг, слуга штатгальтера не собирался брать в расчет его «увечья», замедлять шаг или каким-то другим способом облегчать ему путь — хотя бы предупредить о нежданно подвернувшихся ступеньках, о которые Александр в полумраке с одним закрытым глазом и запнулся. И это пренебрежение тоже заставляло задуматься.
Иоганн Нассау, похоже, действительно только что вернулся и освобождался от верхней одежды прямо на глазах молодого посланца. Похоже, Гейреда ван Далена действительно не собирались держать на задворках. Из окончания разговора штатгальтера с офицером Александр понял, что ненадежные стены Зютфена обеспокоили не только его. Младший Нассау, наконец, освободился от теплых чулок и, как Александр несколькими часами перед этим, с удовольствием поднес зазябшие руки к камину. На «Гейреда ван Далена» он бросил беглый взгляд и без всяких приветствий коротко скомандовал: «Письмо!».
Александр прохромал к камину и протянул штатгальтеру послание. Иоганн буквально вырвал пакет из его рук и, торопливо взломав печать, погрузился в чтение, но через пару минут в раздражении отбросил документ.
— Это только рекомендательное письмо. Где послание его высочества?! Поторопись!
— После трех часов ожидания можно и не торопиться, — тихо и неспешно, чтобы было слышно только принцу, отвечал Александр, и Иоганн вдруг отшатнулся, будто призрак увидал. И тут же овладел собой, выпрямился и отослал секретаря, офицеров и слуг.
Александр решил, что стоит сразу расставить все по своим местам и потребовать отчета от штатгальтера, как и положено руварду.
— Да, вы правы. Письмо — это я. И я желаю знать, что вам сказал император.
Штатгальтер вгляделся в лицо посланца, густо покраснел, потом побледнел.
— Не может быть…
— Почему же? Вас просили принять Гейреда ван Далена — так вот, это я, и я повторяю свой вопрос: что сказал император? — голос руварда был холоден, как зимний ветер с Атлантики. — Кажется, это простой вопрос. Если я все еще ваш рувард — вы мне ответите. А если нет… Что ж, в таком случае, я пойду. Уверен, в городе найдется гостиница, где я смог бы переночевать.
Александр непринужденно кивнул на прощание и двинулся к двери. Нассау развернулся от огня с прытью, неожиданной для столь массивного человека.
— Ради бога, Александр… граф… ваше высочество! Подождите!
Александр остановился. По-прежнему холодно оглядел штатгальтера.
— Прошу вас, сядьте, я ждал вас, несмотря ни на что…
Молодой рувард оглядел кабинет, опустился на первый попавшийся стул, прислонил трость к подлокотнику. Трость упала. Иоганн вздрогнул.
— Никак не могу привыкнуть, — проворчал Александр. — Я вас слушаю.
Иоганн прошел по кабинету. Он был ошарашен. Долгожданным появлением посланца руварда… совершенно нежданно оказавшимся самим рувардом.
— Вы должны нас понять, — протянул Нассау. Бросил взгляд на молодого человека и в смущении отвел взор от повязки, скрывающей пол-лица. — Когда мы с Виллемом узнали, что вы арестованы, а король повелел снести ваш Бретей…
— Вас напугали слухи, — отвечал Александр де Бретей, пытаясь понять, как могло получиться, что братья Нассау поверили в то, что они планировали вместе с Иоганном как дезинформацию испанцев.
— Какие слухи! Я получил точные известия, — возразил младший брат Молчаливого. Добавил с возмущением: — Думаете, у меня совсем не осталось друзей при французском королевском дворе?
«Как много интересного узнаешь, стоит только переодеться», — размышлял Александр. А еще он понял, что им нужны система связи и надежный шифр для обмена информацией. Кажется, Жорж что-то говорил про Виета?
— Так вот, — продолжил брат Молчаливого, даже не пытаясь скрыть укор в голосе. — Мне сообщили, что Релинген арестовал вас прямо в кабинете короля, а Генрих повелел снести ваш Бретей. А еще мне написали, что вас приказали заковать в железо. И что я должен был подумать, получив такие вести?!
— Но я же здесь, — возразил Александр, подумав при этом, что те недели, что он занимался делами, пролетели быстро для него, но не для томящегося ожиданием Иоганна.
— Вас слишком долго не было. Я каждый день спрашивал слуг, не появился ли ваш посланец… Но не было никого! — в волнении Нассау встал и прошелся по комнате. Остановился напротив руварда.
— Мы ведь обсуждали, что работы по подготовке армии требуют времени, — напомнил Александр. — И говорили, что необходимо держать все в тайне. Что вас смутило на этот раз? Мой арест был такой же комедией перед Тассисом, как и представление на балу.
Нассау упрямо мотнул головой.
— А откуда мне было знать, — наконец, глухо проговорил он, — что это была комедия перед Тассисом, а не передо мной… и не перед вами… Знаете, сколько бессонных ночей я провел, размышляя, что вероятно, вы… мы… заблуждаемся, надеясь на принца Релингена… Все же он племянник короля Филиппа…
— А кем был принц Матвей, которого ваш брат намеревался призвать в Низинные земли? — вздохнул Александр. — После того решения прошло не так уж и много времени. Впрочем, главное даже не это, — Александр приподнял руки, чтобы показать собеседнику запястья. — Как видите, у меня нет следов от оков. И никто не приказывал сносить мой Бретей. Я сам решил разобрать замок на камень.
— Вы не предупреждали об этом, — все также упрямо повторил Иоганн, расхаживая по кабинету. Радость может принести не меньше беспокойства, чем боль, и он никак не мог взять верный тон в разговоре с младшим другом и своим рувардом.
— А должен был? — вздохнул Александр, размышляя, что Иоганн как-то слишком уж болезненно отреагировал на его задержку.
Иоганн вскинул голову:
— Вот об этом я и говорил, — воскликнул он. — Вам не знакомы наши страхи! Вы не знали наших потерь… Для вас разобрать замок — это просто разобрать… На камень, на новое строительство, да мало ли на что! А испанцы использовали разрушение наших замков, крепостей и городов для устрашения. И у них получается… Филипп и Альба арестовывают и казнят даже принцев, будто это простые поденщики, а Рубе не берет фламандцев в плен. Вот потому я и предлагал голосовать за вас, потому что страх не парализует вас, не сбивает с толку, не заставляет ждать только дурного… Над вами не довлеют десять… да какие десять! — пятнадцать лет страха… А мы отравлены им.
И тут же смутился от своей горячности, от того, что изливает душу перед молодым человеком, годящимся ему в сыновья.
Александр встал и осторожно положил ладонь ему на руку. Помолчал. Вот этого они с Жоржем не учли. И теперь об этом придется думать.
— Хорошо, — признал он. — Вы правы. Я подумаю, как обмениваться вестями. А теперь все-таки скажите — о чем вы договорились с императором.
Нассау только махнул рукой.
— Да ни о чем… — почти безнадежно ответил он. — Император живет в каком-то своем мире — картины, заклинания, молебны, странные праздники… А близкие ему люди, те самые, что принимают решения, не хотят столкновений с Филиппом даже на поле дипломатии. Они уверяют, будто сохранят нейтралитет. Может быть, — вздохнул Иоганн. — Не с таким императором воевать и пытаться присоединять земли. Еще мне сказали, что в случае чего я получу убежище, и никто не станет конфисковывать мои графства. Я уже начал думать, кого смогу вывезти с собой, если вы не вернетесь, и Фарнезе продолжит наступление. Но… мои владения не так уж и велики. Что я могу сделать?
Александр решительно тряхнул головой, прогоняя безнадежность, которая, казалось, просто изливалась с каждым словом штатгальтера. В Париже Иоганн был деятелен и решителен, сейчас он потух, словно отгоревшая свеча.
Продолжение следует...