Продолжение

Резко отвернулся от окна.
— Это случилось в марте семьдесят третьего года, — без всяких вступлений вполголоса начал он. На фоне окна лицо молодого человека было не разглядеть, но Жорж-Мишель не рискнул подойти, чтобы не спугнуть редкую откровенность друга. А потом понял, почему Александр почти никогда не рассказывал, как жил после своего бегства. — Бриссак приказал нам сдаться де Муи. Мы не хотели, мы считали, что можем сражаться… но… полковник сказал, что приказ есть приказ.
Александр привалился к стене, и Жорж-Мишель разглядел, что тот на миг прикрыл глаза.
— Де Муи был очень любезен, и все же… Нам пришлось сдать оружие… Офицеров заперли в церкви, солдат загнали на огороженный луг и поставили часовых, а нашего полковника господин де Муи пригласил на ужин, — в тоне руварда — ровном и бесстрастном, впервые послышался едкий сарказм. — Пьер был со мной. Все считали его моим родственником, возможно, дядюшкой — поэтому он был в церкви, а не там — на лугу…
Александр шагнул вперед, вновь захромав, опустился на стул, подпер кулаком подбородок, помолчал.
— Сначала все было тихо, а потом… не знаю, откуда это пошло… кто-то крикнул, что среди пленных офицеров есть любимчик короля Карла, — быстро и тихо заговорил молодой генерал, — и что этот любимчик вместе с солдатами был в Париже в ту ночь… Ну да, Жорж, мы были, — почти с вызовом проговорил рувард и вскинул голову. — Но Богом клянусь, мы не убивали, точнее, убивали, но лишь тех мерзавцев, что лезли на штурм дома Сен-Жилей. Мы отбивались — мои люди и люди Сен-Жиля, католики и протестанты, плечом к плечу...
— Протестанты? — удивился Жорж-Мишель. — Но ведь господин де Сен-Жиль был католиком.
— Он да, но его родственники протестанты — Монтескью-Фезенсаки, — напомнил молодой человек. — Я вывез из Парижа всех… Думал, все закончилось, а оказалось — нет…
Лицо Александра потемнело. Губы сжались в линию.
— Де Муи где-то ужинал, — после паузы продолжил он. — Его офицеры пытались успокоить людей, но одному из них сбили с головы шляпу, они махнули руками и ушли. И тогда все пошло вразнос.
Александр де Бретей огляделся, будто что-то искал, не нашел и вновь заговорил.
— Знаете, как бывает? «Кто был в Париже… Лучше признаться, иначе перережем всех…» Мои люди вышли, и их стали убивать одного за другим… Как мясники скот. Безоружных… Я все видел, и ничего не мог сделать. Я поклялся, что отомщу, но не верил, что выживу. Хотя эта клятва помогала держаться… А потом они вспомнили, что есть же офицер и вошли в церковь… И опять тот же вопрос: «Кто был в Париже…»
Жорж-Мишель сокрушенно покачал головой.
— Пьер пытался меня удержать, но не умирать же всем! Тех не интересовала правда, они просто решали, как меня убить. Нож и пуля слишком милосердно, закапывать или топить — ничего не видно, для костра нет дров… Решили повесить. Да, Жорж, я знаю, что такое веревка на шее. Знаю… А потом явился де Муи… Должно быть, ему рассказали, что происходит. Или он закончил ужинать, не знаю… Он наорал на солдат, врезал одному по роже, других разогнал… Но его тоже не интересовала правда. Ночью он дал нам с Пьером лошадей и велел убираться. Мол, из-за такого мерзавца, как я, он не хочет, чтобы в полку были волнения. Еще сказал, мол, если бы знал, что среди офицеров Бретей, не стал бы принимать сдачу. И в будущем не станет брать меня в плен… Я не сдержался, сказал, что он уже клятвопреступник, что его солдаты убили невинных людей… Но он не желал слушать какого-то нищего лейтенантика. Заявил, что если я доживу до чина полковника, что ж, я знаю, где его найти, и тогда, так и быть, он поговорит со мной на языке пушек. А еще надеется, что мне хватит ума сдохнуть так, чтобы не обременять его необходимостью хоронить мерзавца…
Александр помолчал, перебирая в памяти события девятилетней давности. Поднял голову, и Жорж-Мишель с облегчением увидел, что взгляд друга был уже не столь застывшим.
— Знаете, Жорж, я благодарен вам за то, что вы вырвали меня из армии Бриссака. Я не сразу это понял, но хорошим там бы не кончилось. После того случая Бриссаку было несколько неловко, но не так чтобы сильно. Взвод он мне дал, но можете представить, как меня встретили. Я год жил, как в Аду. И только через год, когда все поняли, что я не кладу людей почем зря, меня признали своим. Правда, к этому прилагалась полная безбашенность и редкая везучесть. Бриссак отправлял меня туда, куда в здравом уме никто не сунется. Никто чаще меня не ходил в разведку, не сидел в засаде и не отвлекал на себя врага… Я искал смерти… Там меня встретили бы мои товарищи, и я бы смог честно смотреть им в глаза… Но смерть — сука такая! — мела хвостом перед всеми, но только не передо мной. Пришлось учиться жить с этим. Я научился. Правда.
Александр встал и вновь подошел к окну. Посмотрел на полуразобранные, присыпанные снегом стены замка. Снег был уже не тот — рыхлый, как бывает в конце зимы, когда дни становятся длиннее, а солнце теплее. В Низинных землях Александр научился разбираться и в этом. Совсем скоро они выступят в поход. И значит… Молодой рувард решительно повернулся к другу.
— Я клялся отомстить, но я не стану из-за мести ставить под удар наш поход в Низинные земли, — объявил он. — К тому же лучшая месть — это заставить полковника де Муи подчиняться приказам генерала Бретея. Если он так хорош, что ж, надеюсь, у вашего приятеля хватит ума выполнять мои приказы, потому что неповиновения я не потерплю!
Это прозвучало столь внушительно, что, казалось, могущественный регент одной из богатейших стран Европы отдает приказ мелкому немецкому принцу. Александр сказал это и вдруг сам онемел. Он разговаривает подобным тоном со старшим родственником и другом? Со своим королем? Попытался найти слова извинений, но в голове не осталось ни одной мысли, а на языке ни одного слова.
К его потрясению, Жорж-Мишель улыбнулся:
— Вижу, общение с Гейредом ван Даленом пошло вам на пользу, друг мой. Что вас смущает? — добродушно вопросил он. — Кроткий рувард — это не то, что нужно Нидерландам. Теперь же я вижу, что вы справитесь со всеми проблемами, и потому даже не стану предлагать перевести полк де Муи ко мне. Хотите вина? — Жорж-Мишель решительно сменил тему разговора. — И, кстати, какое вино вы предпочитаете?
— А у вас есть выбор? — в удивлении проговорил Александр.
— Вообще-то не у меня, а у вас, — с той же улыбкой отвечал Жорж-Мишель. — Здесь прекрасный винный погреб. Я нашел его совершенно случайно, — поведал он. — Судя по всему, ваши верные слуги спасали здесь от Жамаров хозяйское вино. А еще вам надо будет примерить доспехи — я распорядился доставить их сюда. И попробовать новое оружие.
Жорж-Мишель улыбался, но на души скребли самые злобные и свирепые кошки. Два дня назад он испугался маскировки друга, но сейчас с ужасом размышлял, что эта повязка, этот ужасающий шрам и хромота могли стать правдой. Александра могли изуродовать, могли покалечить, могли убить… И он бы ничего не смог сделать! Думать об этом, переживать это было мучительно, но принц почти героическим усилием воли изгнал из мыслей кошмары и беззаботно ухмыльнулся:
— А, знаете, Тассис разрешил вас расковать и даже принести вам в камеру лютню, — сообщил он.
— Что это с ним?
— А как же! Мало радости, когда вам шипят в спину и в лицо, — не без удовольствия сообщил Жорж-Мишель. — Д’О всему свету «разболтал», что ваш «ужасный арест» был вызван не моей прихотью, а требованиями посла. Вот и догадайтесь, как много интересного услышал в свой адрес маркиз. И что обидно — дам ведь не вызовешь на дуэль! А тут еще Крийон сказал свое слово.
Александр в удивлении воззрился на друга. Он что-то не помнил, чтобы Крийон хоть когда-то испытывал к нему симпатию. Ну, разве что, в пику испанцам…
— Да, нет, — рассмеялся Жорж-Мишель, — он невольно подтвердил нашу версию событий. Тассис, конечно, верный муж, но его все же расстроила неприязнь дам и, в кои-то веки, он попробовал оправдаться. Мол, у него не было выхода… Если молодой человек, пусть и по недомыслию, воевал с Испанией и осаждал крепости, он обязан был добиться его ареста. Вот только мимо проходил Крийон и поднял Тассиса на смех. Заявил, что единственные крепости, которые когда-либо осаждал шевалье Александр, почему-то носили исключительно женские имена — то Невер, то Люс, то Ториньи…
— Не было такого! — возмутился Александр. — С Жийоной я просто дружил.
— Да, какая разница, друг мой, — отмахнулся принц. — Все знают, что Крийон никогда не лжет, а он еще заявил, будто я всегда прятал вас от разъяренных мужей в армии. Причем уже после сдачи крепостей на милость победителя… Ну, и что оставалось Тассису? Только поверить, — Жорж-Мишель усмехнулся. — После этого он и разрешил снять с вас цепи. А вот выпустить вас на свободу не позволил. Сказал, что вы слишком подвержены чужому влиянию, поэтому вам лучше оставаться под замком — почти до самой поездки в Испанию. И да, почитайте! Я обещал Тассису передать вам текст для заучивания — передаю.
Жорж-Мишель протянул другу папку, обтянутую красным бархатом, а когда Александр раскрыл ее, добавил:
— Правка моя. Я вырвал у маркиза эти уступки, все же речь идет о моем родственнике и воспитаннике. А вот добиться, чтобы покаяние проходило скромно, только перед высшими сановниками, мне не удалось, хотя я и старался, — уже серьезнее сообщил он. — Вальядолид жаждет, чтобы рувард Низинных земель каялся перед всем двором. И, Александр, — уже совсем серьезно, даже без намека на улыбку, проговорил принц, — будьте осторожны. Мне не нравится, что Тассис расспрашивал о вас — в смысле, о Гейреде ван Далене. Интересовался, не слышал ли я от вас каких-либо сведений о нем. Конечно, я честно ответил «нет», — на этот раз Жорж-Мишель криво усмехнулся. — Он решил, что вы подписывали бумаги, которые вам подсовывал Нассау, и полчаса ругался, что Нассау спустил на них исчадия ада — вас.
—  Никогда не думал, что скромный инспектор окажется страшнее руварда Низинных земель, — заметил Александр.
— Просто вы еще молоды и не обращаете внимания на некоторые вещи, — заметил Жорж-Мишель. — У мальчишки-руварда — жена, дети, владения, титул, кузен-принц… Видите, как много возможностей оказать давление — запугать или наоборот купить. А что есть у Гейреда ван Далена? Ничего. Человеку, у которого ничего нет, и терять нечего. И вот это обычно и пугает. Знаете, что о вас говорят?
Молодой человек помотал головой.
— Что вам плевать на деньги и почести и единственное, чего вы жаждете, это уничтожить как можно больше испанцев.
Александр смотрел на друга в полном остолбенении.
— Бездна! Но я вовсе не столь кровожаден, — проговорил он. — Вы описываете какое-то чудовище…
— А что еще должны думать люди, когда вы забываете отдыхать, спать и есть, одеваетесь черте во что и не принимаете подарки?
— Что думать, что думать… — проворчал рувард. — Что у нас мало времени, — сообщил он. — А некоторые подарки очень смахивают на взятки. И, Жорж, я не хочу, чтобы меня узнавали, чтобы испанцы обо всем догадались. Я не хочу нового семьдесят второго… Хватит уж!
Вновь поднялся и в волнении прошелся по комнате. Остановился.
— По-моему, нам надо выпить, — наконец-то, проговорил он. — Не знаю, что там хранится в погребе — на ваш выбор — но нам просто необходимо отвлечься.
— Ну, слава Богу, вы поняли, что люди должны отдыхать! — воскликнул Жорж-Мишель. — Возрадуемся! — Александру показалось, будто с зубов друга капает яд. — Не забывайте, что существуют воскресенья — вы же добрый католик… А если не будете это делать, то вы сляжете, особенно с такой маскировкой. И я настаиваю, чтобы вы провели здесь еще три дня. И это не осуждается!

Продолжение следует...