Продолжение

Иоганн Нассау встретил Александра с той же тревогой, что и Жорж, а листовку положил перед ним почти с тем же видом, что и Мартин. Александр понимающе кивнул и сообщил, что обзавелся надежной охраной. «С Влиланда», — внушительно добавил он. И потому, как при упоминании острова успокоился дважды штатгальтер, понял, что единственный не знал, чем промышляли в его владениях. Судя по всему, Иоганн искренне полагал, что каперство — прекрасный способ для небогатого руварда поправить свои дела.
Говорить ничего не хотелось, и Александр перешел к насущным вопросам — встрече французской армии и будущего короля. Многочисленные беседы со штатгальтерами, мэрами, членами Генеральных Штатов и Штатов провинций проходили одна за другой, переодетый рувард вновь не замечал весны и лета, зато обнаружил, что после испанской листовки с объявлением награды за его голову, его стали встречать с еще большим почтением, чем прежде.
Только Вильгельм Молчаливый, занятый уламыванием Штатов Голландии признать своим графом принца из дома Валуа, небрежно отмахнулся от неуклюжего поклона «инспектора руварда» и столь же небрежно посоветовал ему подумать об охране. Судя по всему, Гейреда ван Далена старший Нассау уже не числил среди живых, а раз так — чего ради ему было расстраиваться от вида калеки?
Пренебрежение Молчаливого Александру было уже привычно, он давно понял, что подчеркнутая забота принца о простолюдинах и солдатах было обычной показухой, а без внимания сотен восторженных глаз старший Нассау был скуп на чувства, заботу и понимание и считал себя настолько выше всех окружающих, что мог не утруждать себя вежливостью в отношении покалеченного мальчишки. Сделать с этим ничего было нельзя, и потому «Гейред ван Дален» только поинтересовался, как продвигается процедура признания Франсуа сеньором провинций. По его прикидкам, большая часть провинций Утрехтской унии, включая изгнанников из Турне, готовы были признать Валуа — упрямилась только Голландия. И даже посланцы от графств Эно и Намюр готовы были обратиться к любому, предложенному Утрехтской унией принцу, надеясь, что он поможет им освободиться от испанцев.
Молчаливый не счет нужным отвечать, вот только досадливая гримаса старшего Нассау подсказала руварду, что переговоры идут трудно. И все же вмешиваться в беседы Молчаливого было глупо. Александр уже сталкивался с красноречием старшего Нассау и не сомневался, что рано или поздно (а, скорее, рано) тот уболтает Штаты и добьется своего. Оставалось только заехать в Гент, дать распоряжения Даалману, а потом еще встретиться с Эпинуа и выяснить, как идут дела у него.
Пьер де Мелен, принц Эпинуа встретил его уже осточертевшим вопросом, что он предпринял для своей безопасности. Александр молча кивнул на «китобоев» и перевел разговор на прибрежные батареи. Пушки сейчас вдохновляли его больше охраны, а обустроенные батареи больше охов и ахов из-за бесстыдства испанцев.
А потом к Эпинуа примчался взмыленный гонец.
Когда Пьер принял из рук шатавшегося от усталости гонца письмо, Александр еще не заподозрил ничего дурного. И когда тот начал читать — все тоже казалось в порядке. А потом Эпинуа взорвался яростью. Даже от хмельных солдат, ошалевших от побед и поражений, Александр не слышал подобных слов. Да и грузчики с Гревской площади и даже отбросы парижского дна выражались сдержанней и приличней.
Эпинуа сыпал площадной бранью, буквально выплевывал слова, которые Александр понимал через одно, хотя принц и ругался на известных ему языках. И, в конце концов, переодетый рувард не выдержал:
— Да что случилось?!
— Они посмели назвать моего брата принцем Эпинуа! — возмущенно выпалил Пьер.
Александр в некоторой озадаченности уставился на собеседника. Ну, да, посмели... Но с чего титулование, которому благодаря испанцам было уже более полугода, могло настолько вывести принца из равновесия? Судя по всему, отгадка крылась в слове «они».
— Кто «они»? — уже с легким нетерпением поинтересовался Александр.
— Да испанцы! Это испанцы написали моему брату! Это они посмели… — Эпинуа даже задохнулся от негодования.
Зато слово «испанцы», произнесенное с таким выражением и напором, что могло бы распахнуть двери, оказало живительное воздействие на людей принца. Услышав крик сеньора, они ворвались в кабинет господина, схватили гонца и в один миг разоружили. Уставший испанец даже не успел охнуть.
Александр начал что-то понимать. Судя по всему, гонец перепутал двух принцев Эпинуа и вместо Рубе приехал к Пьеру. «Бедолага, — с неожиданным сочувствием подумал переодетый рувард. — Это же надо так вляпаться!»
Принц Эпинуа читал послание со все возрастающим негодованиям и через пару минут вновь разразился возмущенными восклицаниями:
— Да как они смеют приказывать моему брату?! Мерзавцы!
Плененный испанец вскинул голову:
— Дон де Бисагра имеет право приказывать любому фламандскому принцу! — гордо провозгласил он.
Александр успел броситься между принцем и пленником.
— Да успокойтесь же вы, Пьер! — крикнул он, стараясь оттолкнуть Эпинуа от испанца. — Сядьте, мне тяжело стоять!
Эпинуа выдохнул, словно его враз оставили все силы. Отшатнулся, устыдившись своей вспышки. Отошел на несколько шагов и почти плюхнулся на табурет
— Отдайте письмо, — скомандовал Александр. — Вы слишком вспыльчивы, чтобы читать письма из Испании.
— Они посмели писать ему по-испански, — пожаловался Пьер, отдавая послание.
— Естественно, сеньор всегда пишет вассалу так, как ему удобнее, — отвечал Александр. — Ваш брат сам выбрал такую участь.
Повернулся к пленнику, внимательно его оглядел. Уставший, едва стоящий на ногах, тот, однако, старательно задирал подбородок, чтобы казаться выше и увереннее в себе.
— Кастилец? — вопросил переодетый рувард, ни на миг не усомнившись в ответе.
— Да! — ответ прозвучал хрипло, но гордо.
— Сержант?
— Лейтенант! — возмутился пленник.
— Вот видите, Пьер, — наставительно проговорил Александр, отвернувшись от посланца. — Этот самый сеньор де Бисагра…
— Дон! — яростно поправил кастильский офицер.
— Неважно, но пусть будет «дон», — небрежно бросил через плечо Александр. — Так вот этот «дон», — рувард продолжил беседу с Эпинуа, — постарался выказать вашему брату уважение — отправил к нему не сержанта, а целого лейтенанта. Вам не на что жаловаться… Все честь по чести…
— Вы еще смеетесь? — удивился Эпинуа.
— Ну, не плакать же, — рассмеялся Александр. — Таким уродам, как я, плакать просто неприлично. Слезы — величайший дар Всевышнего, не стоит их осквернять, — с этими словами Александр сделал знак не отвлекать его и погрузился в чтение. И сразу же восхитился.
Письмо было составлено идеально. Роскошная бумага — до такой ему было еще работать и работать — сразу было видно, кто первым в Европе вступил на путь производства бумаги. Великолепная каллиграфия. У Бретея были документы, составленные в канцелярии его христианнейшего величества, но рядом с этой роскошью даже его генеральский патент выглядел до неприличия скромно. Как и дарственная принцессы Релинген. А здесь было всего лишь письмо. Да, требующее провести расследование, но все же обычное письмо, а не официальный документ! Но как составлено… — Александр с восхищением покачал головой.
Сейчас он убедился, что Жорж все же отправил дядюшке письмо с недовольством из-за убогой листовки. И вот теперь неизвестный ему дон де Бисагра рассуждал о непривлекательности документа, о плохой и нечеткой гравюре, по которой совершенно невозможно опознать преступника, о дурной бумаге, но в письме, посвященном откровенному воровству, ни разу не было упомянуто это слово. Это был шедевр иносказания, высокомерное игнорирование столь низменной вещи, как деньги — в письме шли рассуждения исключительно о красоте. Требования провести самое тщательное расследование «недоразумения» и прислать дону де Бисагре отчет завершали письмо. Принц писал принцу… Последние слова Александр произнес вслух.
— Да какой принц! — взорвался Эпинуа. — Нет никаких принцев Бисагра! Это вообще ворота! Один самозванец пишет другому…
Александру было, что ответить Пьеру, но повторять слова Жоржа о еще одном сыне первого министра он не стал. Просто молча указал на герб и печать.
— Узнаете?
«Вот мы и познакомились», — размышлял он. Правда, из слов Жоржа он счел, что бастард министра еще ребенок, а это письмо явно писал взрослый мужчина, но, возможно, он просто не так понял друга или же друг не так понял художника. В любом случае, послание незаконнорожденного принца должно было попасть к Рубе.
Рувард поднялся и проковылял к пленному офицеру.
— Голоден, лейтенант?
Утробное урчание желудка пленника дало ответ раньше, чем офицер открыл рот.
— Какая разница? — угрюмо проворчал пленник. — Все равно же повесите.
— Это решит суд, — холодно отвечал «Гейред ван Дален».
— Да что с ним церемониться! — вновь вскинулся Эпинуа. Испанское письмо предателю-брату всколыхнуло худшие воспоминание Пьера, выбило из равновесия, в очередной раз заставило мечтать о возмездии. — Вздернуть на воротах и дело с концом!
— Решаю здесь я! — сурово ответил «инспектор руварда» и с таким видом поочередно взглянул на одного и другого, что оба проглотили языки. — Так вот, лейтенант, если ты повинен в бесчинствах, как повелось среди вас, кастильцев, в грабежах, насилиях и убийствах мирных поселян, ты будешь повешен на главной площади города как подлый разбойник без исповеди и отпущения грехов. Если же ты честный враг и в бесчинствах не участвовал, тебя расстреляют, но перед этим мы дадим тебе возможность исповедоваться и причаститься. Впрочем, — «Гейред ван Дален» на мгновение задумался. — Если маркиз Рубе, тот самый, кого ваш дон де Бисагра необоснованно именует принцем Эпинуа, решит обменять тебя на кого-то из своих пленников, что ж — тогда тебе повезет. Не захочет, значит, честная пуля. Увести! — резко скомандовал Александр. — Заприте пленника как следует, но принесите ему еду. Мы не испанцы, чтобы издеваться над пленными, — объявил рувард, обрывая протесты Эпинуа.
Когда приунывшего пленника вывели из кабинета, Эпинуа расстроенно объявил, что подобного милосердия испанец не заслужил.
— С нашими-то людьми они не церемонятся, — жаловался он.
Говорить — «Мы не они», увещевать или просто советовать принцу помолчать, Александр не стал. Только сложил письмо, чтобы сломанные половинки печати хотя бы для вида сомкнулись, и принялся размышлять, как выполнить задуманное. И что на всякий случай с письма надо снять копию.
Еще через два часа он спросил своих «китобоев», кто из их служил в испанской армии. И не под началом фламандца, немца или итальянца, а именно у испанского командира.
— А флот сгодится? — уточнил старший из телохранителей, и Александр утвердительно кивнул. Главное было правильно представиться. Заявить пленнику, будто «китобой» друг Испании и для убедительности назвать своего капитана, тихонько вывести офицера за ворота, дать ему свежего коня и, конечно, вернуть письмо. А еще объяснить, как найти Рубе, напомнить об осторожности и пожелать безопасного пути.
Опытные каперы кита съели на военных хитростях, и потому Александр мог не опасаться ошибок, и вскоре обнаружил, что умеют они даже больше, чем он надеялся — к примеру, соединить две половинки сломанной печати.

Продолжение следует...

Отредактировано Юлия Белова (11-10-2024 12:17:48)

Sneg, спасибо, что заметили (и ведь никто в упор не видел!) — конечно, лейтенант.