Продолжение
Когда все прошлые ошибки были разрешены, и принцесса Релинген дала согласие на брак Соланж с шевалье де Бретеем, ее высочество принялась размышлять, как лучше устроить свадьбу воспитанницы. Свадьба по-испански не казалось принцессе достойным образцом для подражания, так же как и ее свадьба с Жоржем, более всего напоминавшая военную кампанию. Ее высочество никогда не жалела о своем браке с графом де Лош, но временами печалилась, что их свадьба прошла без должной пышности и размаха. И вот теперь Аньес Релинген получила возможность устроить торжество, о котором всегда мечтала.
Лишь наличие жениха несколько сдерживало неуемное усердие принцессы. Ее высочество размышляла, что корона нетитулованного дворянина слишком ничтожна для мужа ее воспитанницы, и, следовательно, необходимо было обеспечить шевалье хоть каким-то титулом. Возможно, богатство Соланж и должно было позволить молодым любую прихоть, но Аньес сомневалась, что жалкого Саше даже в придачу к Азе-ле-Ридо хватит на то, чтобы получить корону графа. Принцесса раз за разом пересчитывала владения молодых, стараясь найти выход, когда неожиданно вспомнила об утраченном некогда женихом Бретее. Выяснив, в чьих руках находится имение Александра, Аньес довольно улыбнулась. Получить из казны не так давно угодивший туда Бретей, представлялось принцессе не самым трудным делом. Бретей, Саше, Азе-ле-Ридо непременно должны были принести шевалье графскую корону. Решение было правильным — писать королю.
Его величество Генрих де Валуа уже не первый месяц пребывал в состоянии тоски и печали. Бравый дю Гаст навеки покинул его, кузен Жорж сбежал в Рим, Келюс влюбился, Ливаро с кем-то враждовал, Можирон и Сен-Люк с головой окунулись в тяжбу, а д’О погрузился в вопросы государственных финансов.
Его величество с печалью понял, что мир это склеп, благодарность — иллюзия, а дружба — не более чем дым. Генриху не с кем было поговорить. В конце концов, не с братом же ему было общаться!
Таким образом, письмо принцессы Релинген пролилось бальзамом на раны его величества. Король Генрих настаивал лишь на одном, чтобы счастливый жених лично явился к нему, дабы принять в дар Бретей и желанную корону.
Увидев скривившееся лицо шевалье, принцесса Релинген напомнила молодому человеку, что ее воспитанница не может выйти замуж за простого дворянина, и хотя корона графа не идет ни в какое сравнение с короной герцога, это все же лучше, чем ничего. Дабы жених как можно лучше понял эту истину, Аньес решилась лично сопровождать молодого человека в Париж, опасаясь, что в противном случае шевалье может потеряться где-нибудь по дороге, или предаться неуместной меланхолии, или заняться свершением никому не нужных подвигов, вроде тех, что совершал в Польше ее муж. И все-таки, когда сияющий король предложил шевалье де Бретею помочь ему собрать картину, изображавшую грехи Магдалины, ее высочество подумала, что в чем-то ошиблась. Вынужденная в одиночестве возвращаться во дворец Релингенов, принцесса отчаянно спрашивала себя, как могла поверить в тонкость чувств и слезы этого пройдохи Бретея? Да, твердила себе Аньес, шевалье Александр очень ловко подобрал момент для самого эффектного возвращения ко двору. Добился от нее уверений в том, что его высочество не питает к нему злобных чувств, и скакнул в фавориты. Аньес не сомневалась, что теперь Бретей с легкостью получит и герцогство, и пэрство, только что за польза от этих титулов будет для бедняжки Соланж? Ее высочество была вне себя от гнева и отчаяния. Она сама, собственными руками, устроила счастье обманщика, обеспечила ему триумф.
Раскладывая под взором его величества деревянные фрагменты разрезанной картины, шевалье де Бретей размышлял, что уже лет десять так не влипал. Король Генрих волновался, словно девица на первом свидании, и в своем волнении ухитрился смахнуть со стола чуть ли не половину доставшихся ему кусочков картины, без всякого результата передвигая фрагменты мозаики в тщетной попытке сложить лицо Магдалины. Каких то два месяца назад Александр было возмечтал проучить обнаглевших друзей его величества и сейчас с сожалением думал, что его мечты сбываются с пугающей точностью и быстротой. Ну, как он мог купиться на слезы принцессы? — сам себе удивлялся шевалье. Позволил усыпить свою бдительность, заманить в ловушку… Конечно, размышлял молодой человек, ее высочество рассчитывает, что через месяц-другой герцогу де Бретею ничего не останется, как вежливо раскланиваться в Лувре с герцогиней де Меркер или де Майенн — кого бы она там не выбрала в мужья Соланж — и что все свершится по ее воле. Ну, уж нет, — с закипающим гневом подумал шевалье. Привести его в Лувр недостаточно для того, чтобы он выполнял чьи-либо капризы.
Пару минут повозившись для вида с Магдалиной, его величество смахнул со стола оставшиеся детали картины и заговорил:
— Отныне, вы будете служить мне, Бретей. Мне нужны верные и преданные люди…
Молодой офицер осторожно отодвинул почти сложенного ангела и со всем возможным почтением склонил голову.
— Я уже давно служу вашему величеству, сир, и мои раны свидетельствуют, что я не щажу себя на поле брани.
Генрих рассмеялся.
— Оставьте поле брани другим, Бретей… Кто в шестнадцать лет не мечтал стать вторым Ахиллесом? Но что хорошо для шестнадцати лет, глупо в двадцать. Армия нужна государю так же, как любому дворянину нужны шпага или кинжал, но вам, с вашими талантами, с вашим вкусом и способностью тонко чувствовать, становиться простым кинжалом — преступление против природы. Доспехи, сапоги, тяжелый аркебуз — это все не для вас. Я не могу представить, чтобы вы месили грязь в какой-то дыре на краю Франции! Вы нужны мне здесь, близ моей особы… Вы должны блистать при дворе…
Его величество склонился над столом, протянул руку, рассчитывая коснуться руки молодого человека, и вдруг в замешательстве остановился. Этой руки, которая только что касалась пальцами крыла ангела, на столе не было. Генриха так поразило это открытие, что он не сразу понял, что именно сказал ему Бретей:
— Ваше величество, вы оказываете мне большую честь, но я не чувствую в себе склонности к придворной жизни. Мое призвание — служить вам на полях сражений…
Король смотрел на молодого офицера, не веря ни глазам своим, ни ушам. Если бы речь шла о провинциале, он мог бы решить, будто молодой человек не понял. Но Бретей, который был образцовым придворным еще при его брате и, строго говоря, никогда не отличался особой щепетильностью, не мог не понять смысл его слов. Ответ шевалье означал одно — решительный отказ. Но отказывать королю было несказанной дерзостью. Нет, не дерзостью, поправил себя король, преступлением.
С минуту Генрих разглядывал наглеца, размышляя, что лучше, приказать отправить ослушника на веки вечные в Бастилию или без затей перерезать ему горло. Если бы в прихожей как обычно толпились его юные друзья, его величество, возможно, и поддался бы искушению разделаться с негодяем раз и навсегда, но сейчас, оставшись в одиночестве, Генрих получил возможность задуматься, к чему приведет его прихоть. Ни к чему хорошему, — догадался король. Пару месяцев назад он уже пытался проделать нечто схожее с кузеном Жоржем, и в результате этих попыток кузен отправился в Рим и по убеждению матушки мог доставить ему там немало хлопот. Если же вспомнить, что Жорж некогда весьма благоволил этому наглецу…
И все-таки Генрих не собирался оставлять дерзость Бретея безнаказанной. Как истинный сын своей матери, его величество быстро пришел в себя и улыбнулся.
— Служить мне на полях сражений — это прекрасно. Я счастлив, что среди моих подданных встречается подобная доблесть. Ее высочество достаточно поведала мне о ваших подвигах, полковник, и я нахожу, что они достойны награды. Я возвращаю вам Бретей, граф. Однако здесь есть одна тонкость. Некогда король Карл Седьмой лишил вашего предка графского достоинства за участие в заговоре, — почти с нескрываемым удовольствием проговорил Генрих. — И если я сделаю вас графом де Бретей, это будет означать, что мой предшественник был неправ и что заговора вовсе не было. Я не могу нанести подобный удар престижу государя, Бретей, но коль скоро вы заслуживаете награды, я возвожу в графское достоинство Саше. Отныне вы граф де Саше, шевалье де Бретей. Примите мои поздравления, полковник.
Молодой человек побледнел. Быть лейтенантом, капитаном и даже полковником де Саше было нормально. Быть графом де Саше было глупо. Но быть графом де Саше и шевалье де Бретеем — было и вовсе абсурдно. «Меня засмеют», — обреченно понял офицер. Новоиспеченный граф смотрел на короля и думал, что Валуа всегда отличались редкой мстительностью и мелочностью.
От Генриха не укрылось замешательство молодого человека и на душе полегчало. Дав понять «счастливому» дворянину, что аудиенция окончена, король отмахнулся от молодого человека, словно от назойливой мухи и повернулся к нему спиной. Александр склонился перед этим свидетельством королевской немилости и вышел из кабинета. Напрасно граф де Саше утешал себя тем, что титул есть титул, даже если от него на целое лье разит до отвращения новым гербом — каким образом он добрался до дворца Релингенов, Александр не помнил. Разгневанная Аньес ждала объяснений.
Молодой человек устало привалился к стене, подбирая слова ответа. Принцесса Релинген требовательно вопросила:
— Так как, сударь, вас можно поздравить с титулом пэра или вы всего-навсего герцог?
— Ни пэр, ни герцог, ни даже граф де Бретей, — устало ответил шевалье.
Аньес обратила, наконец, внимание на состояние молодого человека. Бледный, уставший, он выглядел так, словно целую неделю провел в осажденный крепости без всякой надежды на помощь извне.
— Чем же вы так не угодили его величеству? — с недоверием переспросила принцесса.
Молодой человек поднял голову.
— А разве я должен был угодить королю? — очень медленно и четко проговорил он. — Мне казалось, речь шла о моей женитьбе на Соланж. Или вы опять передумали, мадам?!
Глаза шевалье засверкали.
— Меня зовут Жераром, мадам, и я боевой офицер. А что до шевалье Александра, так он уже пять лет как умер, погребен и на его могиле установлен огромный камень. И я не собираюсь его воскрешать, даже если он это я.
Несколько мгновений офицер и принцесса испепеляли друг друга взглядами, силясь понять, что они только что наговорили друг другу и что друг о друге думали. Как человек военный, Александр первым пришел в себя.
— Все очень просто, мадам, — вновь заговорил он. — Его величество предложил мне службу при дворе, а я ответил, что мое призвание — это военная служба. Тогда король по своей доброте напомнил, что мой предок лишился графского титула за участие в заговоре, поэтому он не может сделать графством Бретей, но возведет в графское достоинство Саше. Таким образом, я граф Жерар де Саше, шевалье де Бретей, а если будет на то Божья воля, то и сеньор Азе-ле-Ридо. Вот и все…
В первую минуту Аньес с облегчением перевела дух, во вторую подумала, что не ждала подобной мелочности от короля. Хотя, что еще ждать от сына итальянской банкирши?
— Что ж, граф, — проговорила, наконец, принцесса Релинген, — графский титул все равно остается графским титулом, и, по крайней мере, теперь вам с Соланж не придется кланяться каждому встречному дворянчику и пропускать их вперед в церкви. А во-вторых, теперь у вас есть еще одно основание взять на шпагу герцогство, чтобы у его величества не появилось искушения возвести в герцогское достоинство Саше. И знаете, возможно, некогда Бретеи и лишились графского титула, но вот герцогское достоинство у них никто не отнимал.
Молодой человек невольно усмехнулся.
— Он никогда не пойдет на это, мадам… слишком уж он обозлен…
— О, Боже, злой король — это что-то из детской сказки, — пренебрежительно заметила Аньес.
Какие бы сплетни не ходили по Турени о новоявленном графе де Саше, но под церковными сводами лошского собора прозвучали те самые слова, которые уже несколько столетий произносились при церемонии венчания:
— Берешь ли ты, Александр-Франсуа-Жерар…
Да, сплетни ходили разные. За последние три десятка лет Саше так часто переходило из рук в руки, что обитатели провинции не успевали запоминать имена своих новых соседей, да и прежде Турень не знала никаких дворян де Саше. Таким образом, титул молодого человека казался соседям до отвращения новым, а происхождение графа неясным. И все же дамы склонны были прощать шевалье сомнительное дворянство, полагая, что молодость и красота должны больше радовать молодую жену, чем старые пыльные грамоты, подтверждавшие происхождение их владельца от короля Дагобера.
Сплетни сплетнями, но свадьба событие всегда радостное, в Турени или в других местах. Лош и Азе-ле-Ридо от души веселились и пили за здоровье молодых. И лишь один человек был мрачен, когда под сводами лошского собора епископ объявил Александра-Франсуа-Жерара де Бретея, графа де Саше и Марию-Антуанетту-Соланж де Сен-Жиль, даму Азе-ле-Ридо мужем и женой. Это был тот самый человек, которому принадлежал Бретей до того, как попал в королевскую казну.
Де Бретей, — с досадой шептал он, — опять де Бретей, а вот соседи косились на него, когда он пытался именоваться хотя бы «ле Бретей». Мэтр Каймар хорошо помнил слова тестя: «Вы решительный человек, дорогой зять, и я уверен, вы без труда найдете доказательства смерти последнего представителя это рода. И когда род Бретеев прервется, вам не составит труда как владельцу имения получить право на выморочное имя и дворянский титул. Как видите, я не случайно доверяю свою дочь именно вам». Он доверил и проиграл. А вот этот мальчишка выиграл: жизнь, жену, титул, богатство и Бретей. Выиграл. А он из-за него проиграл.
Бывший откупщик, а ныне управляющий королевским замком Ланже мэтр Каймар вышел из собора, размышляя, что хорошо смеется тот, кто смеется последним.
Продолжение следует...
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
