Гураны родились из смешения крови и культур прибывших в Забайкалье восточных славян (сосланные в Забайкалье старообрядцы, называемые местным населением "семейскими")  и древних жителей этого края - народов монгольской и тунгусо-маньчжурской языковых групп (эвенки-тунгусы, хори-буряты, ононские хамниганы). Складывание особого народа с русским языком, восточным обликом и азиатскими чертами характера произошло между серединой 18 и серединой 19 веков.

«Спасёнышей» подсадили к Тимохе с Алёной, там им спокойней будет, - вроде, как коллеги в некотором смысле, вот и есть о чём потолковать. Так оно и получилось. На стоянке они скучковались своим кружком, что-то оживлённо обсуждая. Да и сам мужик повеселел, ему сверху тот боров полсотни отслюнявил, видимо, опасаясь, что он с моей подачи может к господам из ОКГБ сунуться. Ну, в принципе, - вполне достойная плата за среднюю отбитость организма и отшлёпанную задницу дочери.
   Быстренько разбили лагерь, поужинали приготовленным нашими «кухарками» кулешом с копчёной свининкой и завалились спать. Естественно, кроме костровых-часовых. С летающей гадостью разобрались с помощью очередной фишки академика Павлова. Этой чуть маслянистой жидкостью по заверениям Ивана Петровича следовало смочить любой кусок ткани, и все кровососущее население облепляло его и наслаждалось своим вампирским счастьем до самого утра, не обращая внимания на какие-то там теплокровные организмы. Поэтому развешанный на колышках между телегами пяток старых уже ненужных портянок отлично решил проблему. К тому же народ решил ночевать в палатках, которые и поставил с завидной поспешностью.
   Но выспаться было не суждено. Меня тихонько хлопают по ноге, сажусь и выслушиваю доклад шёпотом от очередного бдящего:
- Командир, смотрят за нами.
- Кто? Где?
- От дороги. Человека два, может три.
- … Буди Сашку, пусть он глянет.
   Боец исчезает, а я вылезаю из-под полога, старательно делая вид, что очень нужно сбегать до ветру. Через минуту подползает «наш ПНВ», один из снайперов, светловолосый и голубоглазый крепыш Александр Суровцев. У человека врождённое ночное зрение, видит, как кошка. Ставлю ему задачу и вместе с другим диверсом он исчезает в темноте, а мне приходится изображать «дежурного по пепелищу».
   Минут через десять они появляются и Сашка подтверждает, что шесть наглых и бесстыжих глазёнок смотрят, как мы почивать изволим.
- Саш, поднимай свою тройку, и спеленайте их. Только очень тихо. Мало ли кто ещё вокруг шарится…
   Небо на востоке начало светлеть и наливаться сиренево-розовым, когда к костерку подтащили двух связанных мужичков, судя по одежке – охотников. Вроде бы чужие, не те, с кем вечером схлестнулись. Рядом кинули две охотничьи «тулки» и мосинский карабин.
- Одного кончить пришлось, иначе бы шумнули. – Отвечает на немой вопрос один из «призраков».
   М-дя, не повезло бедняге. А с другой стороны – спал бы сейчас себе спокойненько у какого-нибудь костерка, глядишь, и жив бы остался. Разведгруппа в тылу свидетелей не оставляет. Особенно таких…
- Добро. Поупражняйтесь, ребятки, в полевых допросах. Очень уж интересно, что за гости к нам пожаловали. – Даю ценные указания, залезая в карман за портсигаром…
  - В банде четырнадцать человек. В основном – беглые каторжане. Девять… Восемь винтовок, три охотничьих ружья. Обитают отсюда вёрст за двадцать где-то в тайге на заимках по пять-шесть человек. Атаманит какой-то Разгуляй, он с маузером хитрым шастает. К нему купчик один иногда подкатывает, на обозы наводит. В этот раз – так же. Нас заметили, когда сюда шли. Атаман эту троицу оставил на стрёме, чтобы последили. Накроют тех, потом к нам сунутся. – Суровцев кидает окурок в угли. – Что делать будем, Командир?
- Когда должны напасть?
- Сказали, чуть более рассветёт, - и начнут.
- Тихо поднимай наших, Бура – сюда…
   Снайпер, понятливо ухмыльнувшись, исчезает в темноте, вскоре возвращается с Буртасовым.
- Ну, что, Илья Алексеевич, ты уже в курсе?
- Да, по дороге рассказали.
- Делаем так… Ты организуешь здесь охрану и оборону, я беру две тройки, казаков и иду туда.
- Денис Анатольевич, их там около дюжины. – Осторожничает мой зам.
- Угу. И атаки с тыла не ждут. Кто у нас хорошо с короткими стволами работает?..
- Линь и Дрон.
- Одному я свой браунинг отдам, другому – ты. Они с ними поболее упражнялись, чем с кольтами. Сам пойду с томпсоном, попробую «американца» в деле. Плюс двое с помпами, плюс два снайпера, плюс Митяевские с карабинами. В идеале бы их вообще в ножи взять, но – как пойдёт. Короче, лагерь на тебе, а мы собираемся… - Натягиваю на себя лохматку и начинаю шарить по телеге в поисках чемоданчика с любимой игрушкой сицилийских эмигрантов…
   В бодром темпе рысим на ту поляну, очень надеясь успеть, перехватить гадёнышей прежде, чем они перехватят обоз. А я ещё на ходу прикидываю где может сидеть тыловой дозор. Или я слишком армейскими категориями думаю? Тех деятелей, что «заблокировали» нас на стоянке, по мнению атамана должно хватить за глаза, у него же банда не резиновая, четырнадцать… Не-а, уже одиннадцать  человек. Так что вряд ли кто ещё на пути попадётся.
   Мы не успеваем. Появляемся на въезде, когда действо в самом разгаре, поэтому моментально притворяемся незаметными деталями пейзажа, продолжая осматриваться… Два душегуба волокут за ноги тушку к отхожей яме… Четвёрка «конюхов» осматривает лошадей, одну уже пытаются впрячь в крайнюю телегу. Винтовки у всех за спиной, в походном положении… Так, уже шестеро, остальные пятеро, значит, возле костра… Надо заняться вычитанием. Показываю присевшему рядом «призраку» на тащильщиков, мол, должны упокоиться рядом с грузом, только очень тихо. Тот, кивнув, легонько хлопает по плечу соседа и оба исчезают в кустах.
   Поворачиваюсь к Митяю, показываю на «конокрадов», казаки так же беззвучно растворяются в сумерках. «Санитары» уже дотащили тело к краю ямы, остановились, чтобы перехватить посподручней. Две «кочки» взмывают вверх, затем опадают и никого стоящего на ногах в том месте уже нет… В голову в очередной раз приходит идиотский вопрос – слышали ли они, хруст своих  шейных позвонков?..
   Возле лошадей тоже происходит мгновенная суматоха, один уже лежит на земле с рассечённым горлом, обильно окропляя травку красным, что при таком освещении кажется чёрным. Второй падает рядом после удара ножом в почку. Третьему так же банально, как курёнку, свернули шею. Четвёртого Митяй уложил своей коронкой – ребром ладони по затылку. И всё это заняло секунды три-четыре. Пора!!!..
   Десять метров до знакомого уже тележного полукруга пролетаем за несколько секунд, «призраки» рассредотачиваются по периметру, я с Линём и Дроном заскакиваю внутрь. А там – снова «картина маслом»!..
   Опять связанные дневные знакомцы-алкаши валяются возле костра  живописной кучкой. Как я понимаю, их на месте лёжек и повязали тёпленькими. Где они своим китайским пойлом ушибы врачевали, да обидушку горькую залить пробовали. За ними кучкуются их победители, с весёлым смехом попинывая, как они предполагают, будущих покойничков.Боров-приказчик, тоже со стянутыми за спиной руками, стоит на коленях перед живописной парочкой…
- Ну что, Мишка,.. – Не прерывая фразы невзрачно одетый козлобородый мужичок оборачивается в нашу сторону, но сказать ничего больше не успевает, слева пару раз хлопает глушителем браунинг, на штанине появляются чёрные дырки, и он, потеряв опору, валится вниз. Его спутник, непривычно-модно для здешних краёв одетый в стиле «англицкий джентльмен на сафари», как-то моментально просекает ситуацию и ныряет под телегу одновременно со следующей парой хлопков. Всё это замечаю краем сознания, отрабатывая короткими очередями «групповую цель», тут же принимающую горизонтальное положение рядом со своими жертвами. М-да, всё-таки не зря мафиози влюбились в томпсон, 45-й калибр не сравнить ни с чем, прежде попробованным.
   Мимо меня проскакивает второй диверс, суёт что-то в угли, затем крик «Бойся!», взмах рукой,  за «вагенбургом» громко бахает, сиреневый сумрак на мгновение превращается в ослепительно-белую вспышку. А там, где упала «зорька» сквозь испуганное ржание лошадей слышны пара глухих ударов и вопль.
   Подхожу к дёргающемуся в попытке освободить руки брюхатому «караван-баши», возле которого пытается перетянуть ремешком простреленную в двух местах ногу козлобородый.
- Ну никуда от тебя, толстый, не деться!  - В одно движение перехватываю ножом верёвки на руках. – Даже поспать спокойно не дал!
   Михал Михалыч, ещё не совсем придя в себя, смотрит выпученными глазами на меня, потом на бойцов, освобождающих его подчинённых от пут и собирающих трофеи.
- Дык… Эт-та как эта?.. – Наконец-то раздаётся что-то членораздельное.
- Каком взад, блин! Что – как? Тебе опять что-то не по душе?.. Да вставай, хватит тут коленками елозить…
   Встать удалось только с третьей попытки. Чтобы вдруг поясным поклоном всех удивить.
- Благодарствуем, Вашбродь! Должники мы твои отныне!.. – К его монологу присоединяется от кострища хор согласных, горячо подтверждающих слова начальства.
- Да какой я тебе вашбродь? – Делаю очень удивлённое выражение лица.
- Дык за версту видать же, в благородиях обретаешься! И ружжо диковинное, и палить с него умеешь! И людишки твои то ж…
- Ну-ка пасть свою вонючую захлопни!!! Ещё раз золотопогонником меня обзовёшь, в поганой яме лично утоплю!!! И где ты тут людишек увидал, а?
- … Прощеньица просим, не тое слово вырвалось!!! – Приказчик снова начинает утрамбовывать коленками чахлую травку.
- Нет здесь людишек! Если только у тебя в подчинении. А со мной – считай, братья мои. Понял? Или доходчивей объяснить?.. Да поднимись ты, придурошный! Расскажи-ка мне лучше, что это за хрен валяется.
- Этот-та?.. – Михал Михалыч, снова кряхтя, принимает вертикальное положение и вдруг сильно пинает лежащего козлобородого по раненой ноге, отчего тот чуть ли не клубочком съёживается, выдавая в эфир почти паровозный гудок. – Эта - купец Федька Палюгаев, чтоб ему на том свете котёл поболе и смолы пожарче! Да и не купец, так, купчишка. Где сам приворует, где пограбленное продаст… А вот ентого не знаю.
   Митяевский казак пинками вгоняет в круг света от костра и красивым крюком «в душу» роняет на землю связанного незадачливого беглеца, нырнувшего под телегу, после чего передаёт мне только что снятый с «жертвы» интересненький такой трофей – разборный охотничий карабин на основе 96-го маузера.. Тут же появляется и сам сотник, негромко докладывающий:
- Остатние – все «холодные». У нас потерь нету. Силантию тока кобыла под ж…пу дала, когда полыхнуло.
- Добро. Собирай трофеи, телеги не трогать.
- Ну куда уж мне! Я стока и не выпью! – Митяй весело ухмыляется и начинает проводить внеплановую инвентаризацию.
    А я прерываю диалог двух представителей торгашеского сословия, щедро сдобренный нецензурными эпитетами:
- А ну, цыц!.. Ну, Федька, мать твою вперехлёст до поросячьего визга, - рассказывай.
   Федьке годков уже под полсотни, но, принимая во внимание своё не очень завидное положение, решает не обращать внимания на разные там фамильярности и угрюмо переходит к сути дела:
- Чё хошь?..
- Ну, все мы чего-то хотим, любезнейший. – Чего-то меня на красноречие пробило. – Михалка вон Михалыч обозик свой дотащить хочет. Ты – жить хочешь, хоть жизнь у тебя поганенькая, да и ножка вот побаливает.
   Присаживаюсь на колено и похлопываю ладонью чуть повыше раны, отчего собеседнику приходится сдерживаться изо всех сил, чтобы не заорать от избытка впечатлений.
- А я вот узнать кое-что хочу. Нет, не то, о чём ты подумал. Твои дела с Михайлой – то твои дела, и мне до них интереса нет. Ты мне расскажи-ка как звать твоего дружка, который вон валяется…
- Знакомец один… Разгуляем прозвали…
- Угу-м… И это всё? - Добродушно повторяю свой вопрос. – Феденька, а ты больше ничего не скажешь, а?.. Совсем-совсем ничего?.. В молчанку играть будешь?
   Судя по насупленной морде – будет. Добро, тогда постращаем малость.
- Тебе хоть и годков поболе моего, а всё ж дурашка ты глупая и неразумная. Я сейчас вот эту веточку обломаю до нужного размера… - Подбираю из травы длинный сучок. – Потом в ранку тебе и засуну. И буду крутить-вертеть, пока всё-всё не выложишь.
   Снова несильно хлопаю поближе к кровоточащей дырке, и это срабатывает.
- … У-у-у-м-м!.. Атаманом он у душегубов!.. Банда евонная по наводкам на дороге шалит…
- А с какого перепуга  - Разгуляй? Нет, чтобы там Ванька Вырви Глаз, или Петька Живопыра.
- Фамилие евонное –Разгульский…
   Встаю и подхожу поближе, чтобы как следует рассмотреть пленного. И очень сильно удивляюсь. Я на память не жалуюсь, но его мордочка мне абсолютно незнакома, а вот он меня он узнал! И в глазах это узнавание перемешалось с возникшим от него жутким страхом. Где и когда я мог с ним пересекаться?.. На фронте?.. В Питере в семнадцатом?.. Позже?.. Нет, не помню от слова совсем…
- Ты кто таков будешь, сволочуга?
- …
   Молчит… Смотрит на меня дикими глазёнками и, как рыба, беззвучно ртом плямкает. Опаньки, а что это наш свежеспасённый толстячок превратился в одно большое ухо? Любопытный? Вот мы ему сейчас, как говорит наш батальонный одессит Яша, бейцы и покрутим:
- Ты кем себя возомнил, крысюк помойный? Хозяином земли здешней? Типа, один ты решаешь кому можно здесь ездить, а кому и под травку пора?.. Тут ведь вот какое дело… Серьёзные люди караван отправили, а ты, сучий потрох, со своими сявками им всё дело порушил. Вот и попросили они нас товар найти, да порядок навести на дороге. Порядок-то навели, теперь и за товар наговоримся!.. Ладно, полежи пока, вся наша дружба ещё впереди… Ты мне, с…ка, всё расскажешь! Начиная от своих крестин и по сей денёчек!..
   Возвращаюсь к толстобрюхому приказчику, уже плотоядно смотрящему на валяющегося перед ним козлобородого Федьку:
- Слышь, толстый, хватит уже на него любоваться! Или ногу перетяни, чтобы кровью не истёк, или добей уж, чтоб не мучился.
- Дык это как это? – Толстый от удивления застывает соляным столбом.
- Я тебе уже говорил – каком взад! Всё, что надо, он сказал. Мы уходим, он – твой, делай с ним, что хочешь. Какие ружьишки оставим, можешь забрать… Ну, а с дружком своим сам решай…
   Осознав с задержкой всё услышанное, приказчик вдруг сгибается в поясном поклоне, с пыхтением из-за мешающих килограммов громко выдавая в эфир:
- Благодарствуем за заступничество, всем нам жизни поспас!!!.. Господа нашего Всеблагого и Всемилостивейшего за тебя вечно молить будем!.. Тока скажи, яви милость, как звать-величать тебя? Ну, штоб знать, за кого свечки в церкве ставить?..
   Оставшаяся в живых ватага начинает вторить своему боссу, повалившись на колени. Ну да, сообразили кое-что, сравнили почти дружескую дневную «возню в песочнице» с только закончившейся акцией возмездия. 
- За кого свечки, говоришь, ставить?.. За Робин Гуда, что в Шервудском лесу обитает…
   Пока добрались до нашего бивуака, солнце уже встало. Алёна и её невольная помощница уже закончили кухарничать, так что мы вернулись очень даже вовремя. Тройку пленных тоже угостили от щедрот своих, сунули  каждому по краюхе хлеба и кружке кипятка, предупредив, что это – разовая акция и дальнейшее питание полностью зависит от их поведения. Антонай ещё час где-то опасливо косился на страшного и ужасного атамана Разгуляя, но, всё же, освоился и перестал обращать на него внимание. Тем более, что пора было отправляться.
   Переселенца с дочерью устроили на встреченный почти перед самими Талалями обоз местного лавочника в три телеги. Мужик долго и коряво, с упоминанием всех святых, ещё раз поблагодарил  за спасение и пообещал, что на его хуторе близ Семёновки мы всегда желанные и дорогие гости. После чего, уже сидя в отъезжающей телеге, с облегчением перекрестился, окончательно поверив, что мы его отпускаем безвозмездно, то есть даром. К моему неописуемому удивлению с  ними поехала и Тимохина семейка. О чём уж они шептались всем гамузом на привале ночь напролёт, кто там кому чего наобещал – одному Господу известно, только вот взял и поехал бывший блатной с жёнкой и приёмышем под ту Семёновку счастья в жизни искать. Попрощались по-человечески, подарили главе семьи трофейный карабин, чтоб в следующий раз за себя и своих постоять мог, патронов сыпанули от души, Алёна крестом нас осенила, и вскоре исчезли телеги за поворотом…
   Талали мы проехали транзитом, нигде не останавливаясь. Всё необходимое у нас было с собой, а спелёнатых бандюков, сидящих вперемежку с бойцами на случай неадекватного поведения, лишний раз светить не было никакого резона. Само село было небольшим, недавно только «проклюнувшимся» из казачьего хутора, основанного четверть века назад. Навстречу попалось только несколько баб, к счастью, с уже полными вёдрами. Которые лишь мельком глянули на нас и тут же вернулись к обсуждению чего-то чисто женского и  жизненно важного для себя любимых. Больше всего внимания оказали нам местные  Шарики-Бобики, эстафетой дежурного гавканья  передававшие нас от забора к забору, да серо-полосатые Васьки-Мурки, лениво и презрительно прищурясь смотревшие на проезжающих чужаков с этих же самых заборов.
   Дорога по мере удаления от слегка населённого пункта начала всё больше и больше походить на заброшенную, но достаточно ещё пригодную  для гужевого транспорта тропу, разве что петлять между деревьями надо было чаще. По просьбе Антоная, чтобы облегчить жизнь нашим четырёхкопытным «моторам», народ перешёл на двухсменно-пешеходный вариант движения, пленных привязали «гибкой сцепкой» к задкам телег, дабы размялись болезные перед форсированием водной преграды, которое будут отрабатывать на ближайшем броду. Пообедали на ходу сухпаем, чтобы не задерживаться, до сумерек надо было добраться до следующей заимки…