IV

- Второй – Первому. Отстрел! – прозвучало в наушниках. Я скосил взгляд на экранчик дальномера – порядок, шестнадцать с половиной метров! – и надавил на кнопку. Два хлопка, слившихся в один, несильный толчок – и «омар» неторопливо поплыл вверх. Отдача, реактивный эффект от двух вышибных зарядов не такая уж и слабая, и если якоря не возьмут лёд, придётся гасить скорость маневровыми движками и снова снижаться до предписанных пятнадцати плюс-минус три метра. На раме «омара» установлено три пары метателей и две я уже израсходовал.
Пискнул сигнал, загорелись зелёные лампочки – сигнал, что якорные гарпуны раскрылись штатно. И тут же отреагировали наушники:
- Второй - Первому. Визуально подтверждаю: гарпуны вошли глубоко, как нужно.
Первый - это я, мой буксировщик. Вообще-то ему полагается быть «вторым», но большая чёрная единичка нанесена на белый бок кокона чрезвычайно стойкой краской – не перекрашивать же его из-за такой ерунды?
- Первый – Второму. – отозвался я. - Оба индикатора зелёные.
- Второй – Первому. – прошуршал голос моего бывшего вожатого. - Подтягивайся, Лёшка, я следом.
«Омар» снова дрогнул, на этот раз из-за размотавшихся до конца гарпунных линей. Я снова покосился на приборную панель - ровно семьдесят метров до поверхности, оба якоря держат хорошо, если не врёт датчик натяжения…
- Первый - Второму. Порядок, врубаю лебёдку.
И надавил кнопку слева от подлокотника. Под ногами зажужжал электромотор, «омар» дёрнулся и поплыл вниз, увлекаемый натяжением двух стальных тросиков, наматывающихся на барабан. Очень хотелось вывернуть шею, заглянуть вниз и посмотреть на приближающуюся поверхность. Но я удержался - верно оценить расстояние на глаз не выйдет, лучше уж полагаться на показания приборов. Толчок при прилунении (а как его назвать, не «приэнцеладивание» же?) может быть весьма чувствительным – пара «лыж», изогнутых труб, заменяющих шасси, амортизаторов не имеет, а лебёдка разогнала буксировщик до приличной скорости. Так что метров за пятнадцать до контакта с поверхностью нужно её остановить и дать короткий тормозной импульс маневровыми движками – тогда «лыжи» коснутся льда мягко. А потом снова врубить лебёдку, чтобы та натянула тросики, ставя буксировщик на якоря. Вроде, просто - но я проделывал эту процедуру впервые, не то, что Дима, на счету которого не меньше двух десятков успешных посадок на Энцелад. Перед вылетом он заставил затвердить всю последовательность действий назубок и погонял бы ещё на тренажёре-симуляторе, вроде тех, на которых мы в «Артеке» учились управлять «крабами» - но, увы, подобного оборудования на «Лагранже» не было.
Всё прошло штатно, без происшествий – «омар» не опрокинулся, не застрял «лыжей» в трещине, не провалился в «обманку» - так Дима назвал коварную полость под тонким слоем льда, обычную для коварного планетоида ловушку. Я перевёл дух – лиха беда начало! – отрапортовал «Второму» об успешной посадке (он и сам всё видит, но порядок есть порядок!) и щёлкнул тумблером, переходя на другой канал.
- Второй – Всаднику. Валер, ты как, в порядке?
- Всё хоккей. – раздалось в наушниках. – Порядок то есть.
Позывной «Всадник» принадлежал Леднёву. Вообще-то, я вполне мог обойтись и без радиозапроса – достаточно повернуть голову и увидеть облачённого в «Кондор» астрофизика, надёжно принайтовленного сбоку от капсулы, к грузовой решётке «омара».
- Так я отцепляюсь? – спросил астрофизик.
- Всадник, отставить спешку! – зазвучал в наушниках голос Димы. – Сиди, где сидишь, и жди команды. Как понял, приём?
- Всадник - Второму. – недовольно отозвался Леднёв, уже предвкушавший, как ступит на Энцелад. - Вас понял, «Второй», жду.
- Вот и хорошо. – На этот раз Дима обошёлся без позывных. – Лёш, как полагаешь - лёд лучше прямо сейчас напилить, или сперва расставим датчики?
Пополнение запасов льда было нашей главной задачей в этой вылазке. На станции ещё оставался некоторый запас драгоценных брусков, но Леонов, получив в своё распоряжение пару новеньких буксировщиков, распорядился загрузить бункера по максимуму – люди на «Лагранже» устали от режима экономии воды, да и охладители не стоило слишком долго держать на голодном «ледяном» пайке. Но и астрофизик не был праздным пассажиром – он собирался установить округ загадочного пятна-колодца («Дыры», как мы, не сговариваясь, стали его называть) универсальные блоки датчиков. Шесть таких устройств были навьючены грузовые решётки второго «омара», и ждали своего часа.

Казавшийся с орбиты совсем белым, вблизи лёд смотрелся иначе. Неровный, ноздреватый, местами он был покрыт тёмной неопрятной коркой, напоминающий старый, скверно уложенный асфальт – видимо, из-за метеоритной пыли, которой в системе Сатурна полным-полно. Что-то мне это напоминало – ну, конечно, Павловские «Мягкие зеркала», фантаста Сергея Павлова! Дело там тоже происходит в системе Сатурна, только не на Энцеладе, а на другом спутнике, Япете. Он тоже покрыт толстенным слоем льда, который в книге именуется… кажется, «ледорит»? Или нет, ледорит – это смерзшаяся смесь льда, затвердевших газов и пыли, из которой и состоит этот слой, именуемый, в свою очередь, «ледорадо». Необычные эти термины изобрёл автор романа – он вообще увлекался подобным словотворчеством, которое, как по мне, и составляло одну из главных приманок романа. Кстати, словечки получились удачные, яркие, запоминающиеся; надо бы подкинуть их планетологам «Лагранжа», подумал я - вряд ли те успели прочесть павловскую дилогию, тем более, что вторая её часть ещё даже не вышла из печати...

Обычно водители «омаров» садятся в свои буксировщики без скафандров – герметичная обитаемая капсула, снабжённая полноценной системой обеспечения позволяет обходиться гермокостюмом типа «Скворец».  Но сегодня нам с Димой возможно понадобиться выйти на поверхность – поэтому мы облачились в  «Кондоры–Б2». Эта модель специально разработана для «омаров», но всё равно громоздкий скафандр доставляет запечатанному в тесную капсулу пилоту  немало неудобств. Например – нет привычной тангенты ларингофона на шее, приходится пользоваться пультом ближней связи на правом подлокотнике ложемента.
- Первый – Второму.  – сказал я, отжав клавишу. - Как по мне, то заготовку льда лучше отложить на потом. Прикинь, сколько мы топлива  сожжём, таская его туда-сюда-обратно сотню без малого кэмэ? Опять же – ты, помнится, говорил, что  маневрировать с полной загрузкой брусками довольно сложно - а кто знает, какие кренделя придётся там выписывать?
Пауза длилась секунды три. 
- Второй - Первому. Насчёт кренделей – это Леднёв тебя уговаривал в Дыру нырнуть?
Я немедленно представил себе ироническую ухмылку моего бывшего вожатого – такая появлялась, когда кто-то из мальчишек нашего отряда пытался доказать, что ему крайне, вот прямо жизненно необходимо  отсутствовать в спальне во время тихого часа.
- Так передай, пусть даже и не мечтает! Как он, кстати, не сбежал еще?
- На месте. – я покосился вправо, где за прозрачным колпаком маялся пристёгнутый к грузовой решётке астрофизик. Физиономия за забралом «Кондора» была невесёлой – переговаривались мы на общей частоте,  и он прекрасно всё слышал.
- Вот и хорошо. – снова зашуршало в наушниках. -  А насчёт льда – может, сейчас напилим, заскладируем тут, а заберём уже на обратном пути?
- Заскладируем, говоришь? – я критически обозрел металлические сетки, видимо, для этого и предназначавшиеся? Да ну их, возня – сначала складывать, потом на омары перегружать. … давай лучше всё потом и сделаем?
Пауза длилась секунд пять – Дима обдумывал это предложение, явственно подсказанное самой банальной ленью.
- «Второй – Первому. – Согласен, лёд может подождать,  сначала слетаем к Дыре, расставим аппаратуру. Так, Лёша, я стартую первым, ты за мной. Высота сто метров, выше не подниматься. Готов?
- Как юный пионер!
- Тогда – поехали!
Всё же это гагаринское словечко – «поехали!» - пользуется у работников Внеземелья, от «портеров»-буксировщиков до пилотов больших кораблей особой любовью. Правда, по нынешним временам оно не сопровождалось эффектными огненными шоу, подобно стартам первых «Востоков» и «Атласов» - при стартах с Земли давно уже пользовались батутами и гидравлическими толкателями; те же, кто отходит от орбитальных станций, ограничиваются тонкими белёсыми струйками из маневровых дюз. Остатки былого великолепия можно увидеть, разве что, во время взлёта с Луны корабля вроде нашего «Тихо Браге». Они поднимаются со спутника нашей планеты  на колонне огня (куда скромнее, конечно, тех, что забрасывали на орбиту ракеты-носителя Королёва и Фон Вернера фон Брауна), вздымая густые тучи «лунной пыли». Эти тучи потом не рассеиваются по многу часов -  частички реголита, из которой они состоят, заряжены статическим электричеством и подолгу не оседают на поверхность.
Нечто подобное происходило и сейчас, только, как говорится, «труба пониже, да дым пожиже». Эффект, производимый дюзами буксировщиков более походил на праздничный файер, чем на  стартовый факел, пусть и малого, но всё же космического транспортного средства. Пылевые же вообще выбросы ограничились легким серебристым облачком – вода, в которую превратился лёд, растаявший под  действием выхлопа, в вакууме мгновенно замерзала и оседала на поверхность планетоида инеем.

До Дыры по прямой лететь было ровно  сорок два километра – около четверти часа полёта, считая взлёт и посадку. Конечно, можно сразу сесть где-нибудь поближе – но в том месте Дима с напарником уже много раз брали лёд; там были установлены приводные маяки, до сих пор исправно передававшие приводной сигнал, а при вриближении буксировщиков включавшие яркие фонари-мигалки. Кроме того, на месте выработки образовался своего рода небольшой карьер, оборудованный для удобства «шахтёров» тросами и металлическими сетками – работать там было гораздо удобнее и, главное, безопаснее, чем на нетронутой поверхности.  образовался небольшой карьер, где работать было куда удобнее, чем на нетронутой поверхности…
К финишу нашего недолгого перелёта мы подходили на высоте восемьдесят метров. Контур Дыры выползал из-за близкого горизонта постепенно, и почти сразу я понял, что с орбиты я недооценил её реальные размеры. Дыра была огромна – не меньше трёхсот метров в поперечнике; её края, очень ровно очерченные, уходили вглубь гладкими, словно отполированными вогнутыми стенами. Ну да, конечно – если Леднёв прав, и этот колодец действительно образован энергетическим выбросом скрывающегося в толще льда (ледорадо, привыкаем пользоваться новыми терминами!) «звёздного обруча» - то они примерно такими и должны быть…
Атмосфера на Энцеладе отсутствует от слова совсем - тени здесь лежат особенно чётко и резко – граница между светом и тьмой не размыта, как на земле, а словно прочерчена чёрной тушью по белому листу бумаги. Из-за этого и мрак в глубине Дыры казался непроницаемым для взгляда, как я не вытягивал шею, стараясь туда заглянуть. Меня, разумеется, интересовал тот лилово-зеркальный блеск, который я успел заметить с орбиты – если верить Леднёву, это не что иное, как действующее на дне колодца «тахионное зеркало». Астрофизик целиком и полностью разделял моё нетерпение; он даже потребовал зависнуть над Дырой, чтобы получше разглядеть, что в ней творится, но Дима решительно эти поползновения пресёк. «Садимся в пятидесяти метрах от края, - скомандовал он, - а там осмотримся и решим, что делать дальше…»

Я уже приспособился работать с гарпунными якорями, и «прилунился» синхронно с Димой. Он опустился метрах в десяти от меня, и из-под прозрачного колпака своего «омара» выполненный манёвр, продемонстрировал мне оттопыренный вверх большой палец.
- Второй, я Первый. Выхожу, встречай…
Ну что, пора? Я опустил забрало гермошлема – справа и слева, под подбородком заперемигивались красные огоньки. Они стали жёлтыми, потом зелёными – контроль герметичности пройден, системы жизнеобеспечения «кондора» в порядке, аккумуляторы заряжены до упора. Я нашарил сбоку от ложемента рычаг разгерметизации и рванул его на себя. «Омар» вздрогнул, прозрачный колпак капсулы откинулся вверх и назад, заполняющий её воздух мгновенно рассеялся в окружающем пространстве. 
Так, теперь следующая процедура... Переносная лебёдка со страховочным фалом упрятана под  кресло, и чтобы извлечь её оттуда, пришлось согнуться, преодолевая натяжение ремней,  пристегнуть лёгкую дюралевую раму к поясу скафандра, а карабин на кончике стального троса – к скобе на наружной поверхности капсулы… готово! Я отстегнул привязные ремни – теперь достаточно несильного толчка, чтобы вылететь из ложемента и воспарить над буксировщиком.
Леднёв, всё ещё пристёгнутый к грузовой решётке, наблюдал за моими действиями с нескрываемым нетерпением. Вообще-то его можно понять.  Дима не раз спускался на Энцелад, я немало погулял по Луне и на своих двоих, и на «лунном багги», и даже поохотился там на инопланетных электрических тварей; астрофизик же, единственный из нас троих, ни разу ещё не бывал на поверхности другого небесного тела – а тут вся эта раздражающая возня! Ничего, потерпит, злорадно подумал я: в конце концов, это он, Валерка вынудил нас подписаться на вылазку к Дыре,  вот пусть теперь висит на багажнике «омара» и не терпит…
Я осторожно, рассчитывая каждое движение, выбрался наружу. Ужасно хотелось  добраться до Димкиного буксировщика одним прыжком – но я, разумеется, не стал этого делать. Прикинул расстояние, изготовился, несильно оттолкнулся – и поплыл над самой ледяной поверхностью со скоростью, вряд ли быстрее обычного прогулочного шага. Три метра… пять… семь… есть контакт! Дима уже ждал меня снаружи; он принял из моих рук тросик,  пропустил её через раму  буксировщика и защёлкнул карабин. Теперь наши «омары» были связаны накрепко, и мне осталось только пристегнуть к соединяющей их стальной «пуповине» страховочный фал, и вызвать Леднёва.   
- Всадник, я первый. Цепляй страховку, отстёгивайся и двигай к нам. Осторожно, перебирай руками по тросу, и не вздумай торопиться. Если перевернёшься вниз головой – замри, досчитай до десяти и осторожно – осторожно, понял? – продолжай движение. Всё ясно? 
- Да ясно мне, ясно… - буркнул в ответ астрофизик. – Сейчас, минуту - тут какая-то хренотень с замком, заело…
- Всадник, отставить пачкотню в эфире! – по-капральски гаркнул Дима. – Отвечайте, как положено!
В наушниках раздался невнятный звук – Леднёв вовремя проглотил ответную реплику, явно не подпадающую под упомянутые правила.
- Всадник – Второму. Вас понял, готовлюсь произвести перемещение в вашем направлении согласно полученным от Первого инструкциям.
Голос астрофизика сочился ядом. Ещё и ёрничает, ухмыльнулся я - будет ему от Димы, когда вернёмся  на «Лагранж»… Одно дело дружеские шуточки и подколки на станции или корабле – и совсем другое они же, но здесь, на Энцеладе. Внеземелье легкомысленности не прощает ни в каком виде и всегда заставляет платить за него по самым высоким ставкам…
Леднёв, вопреки сказанному, инструкциям следовать не стал. Вместо того, чтобы перемещаться по тросу в висячем положении, как не раз делал это в переходном тамбуре «Гагарина», он предпринял попытку передвигаться по поверхности пешком, держась за трос рукой. Получалось это не то, чтобы очень – при каждом шаге он взлетал вверх и разок даже упустил «пуповину», повис на страховочном фале – и болтался бы там, медленно опускаясь на поверхность, если бы я не сжалился и не посоветовал включить лебёдку. Дима наблюдал за незадачливым астрофизиком с мстительным удовлетворением, но советов не давал. И правильно: люди, обычно учатся только на своих ошибках, да ещё, пожалуй, на инструкциях, которые суть выжимки из ошибок чужих -  но это, увы, помогает далеко не всем...

С поверхности Энцелада «Лагранж» был виден, как довольно крупное, ярко светящееся пятно. При некотором напряжении зрения рядом с ним можно было разглядеть пятнышко поменьше – «Тихо Браге».  Орбита, по которой они вращаются вокруг Энцелада имеет форму слабо вытянутого эллипса с высотой в апогее не более пятидесяти километров и периодом обращения около восемнадцати минут. Даже в несильную оптику   и станцию, и корабль можно разглядеть в деталях, но это нам сейчас не требовалось. Я следил, как светящееся пятнышко сползает к горизонту, но всё равно упустил момент соприкосновения – отражённый свет далёкого Солнца растаял в снежном блеске поверхности планетоида.  Вот, сейчас, ещё несколько секунд, когда «Лагранж», как и планировал Леднёв, окончательно уйдёт из зоны прямой видимости… На Димином «омаре» трижды мигнул прожектор – пора! Я дважды толкнул джойстик тягового движка, каждый раз задерживая его в переднем положении секунды на две. Тяговые импульсы подбросили буксировщик метров  на пятьдесят; я погасил вертикальную скорость одиночным импульсом тормозных дюз, предупреждающе мигнул прожектором и врубил маневровые.
В предложенном астрофизиком плане на первый взгляд не было ничего сложного – «омары» зависают над центром Дыры, после чего синхронно начинают снижение до глубины примерно в сотню метров, если считать от верхней кромки.  Одновременно Леднёв, по-прежнему висящий на грузовой решётке моего «омара», пытается при помощи ручного дальномера определить дистанцию до «тахионного зеркала» на дне колодца – нам с Димой будет не до того, пилотирование сцепленных друг с другом буксировщиков поглотит внимание без остатка. Да и насчёт измерения дистанции имелись некоторые сомнения - дальномер у астрофизика был новейшей системы, лазерный – и кто знает, как отразит поверхность «зеркала» его луч? На всякий случай, мы контролировали глубину погружения с помощью ещё одного троса, прицепленного к лыже Диминого «омара» - в длину трос имел сто тридцать метров, верхний конец мы закрепили на вбитом возле самого края Дыры стальном шкворне. Вместе с двадцатиметровым отрезком фала, соединяющего буксировщики, это давало полтораста метров, примерно половину предполагаемой глубины колодца.
Весь манёвр предстояло уложить в десять минут – по расчётам Леднёва на глубине в сто метров мы окажемся вне зоны видимости локаторов станции и сможем провести внизу столько времени, сколько потребуется. Хотя, слишком уж задерживаться там никто не собирался. Не обнаружив в течение трёх витков подряд наши «омары», наблюдатели на «Лагранже» могли забить тревогу – а оно нам надо? Конечно, на помощь «пропавшим» никто не кинется, потому как на чем – но вопросов по возвращении будет много…
Это всё были расчёты, математические и логические выкладки, сделанные нами троими перед тем, как кинуться в эту авантюру с головой – в прямом и переносном смысле. Я несколько раз прокрутил в голове всю последовательность действий, но стоило только увидеть сияющее в глубине колодца лилово-серебристое пятно, как все расчёты разом вылетели у меня из головы. На глаз до сияющей поверхности было не меньше полукилометра (хотя – кто верит глазомеру в таких вот условиях?), и оно действительно было огромно – казалось, колодец книзу расширяется, образуя своего рода пустотелый усечённый конус. Но это, конечно, был обман зрения, в отличие от концентрических кругов, разбегавшихся по зеркальной поверхности – заметив их я поспешно опустил нашлемный светофильтр. Ещё на Земле, на лекции по теории «тахионных зеркал» нам говорили, что  долго смотреть на эту рябь опасно – какие-то там частоты, способные при определённых условиях воздействовать на альфа-ритм головного мозга… Рисковать без особой нужды не хотелось; я с усилием отвёл взгляд от сияния внизу и поднял голову. И вовремя – на втором «омаре» замигал морзянкой прожектор, Дима запрашивал готовность к снижению. И почти сразу раздался стук по колпаку  - Леднёв условленным заранее кодом сообщал результаты измерений. Семь одиночных интервалов… пауза… восемь двойных. Потом пауза побольше – и снова семь одиночных, восемь двойных. Семьсот восемьдесят метров – ты смотри, глазомер-то не подвёл! Так… спустились мы метров на сорок, оба «омара» висят рядом, на расстоянии максимум, десять метров – порядок, порядок! Я кивнул астрофизику – принял! – трижды мигнул прожектором Диме в знак готовности к спуску и положил руки, неуклюжие, из-за массивных перчаток «Кондора», на джойстики.