VII

- Значит, не излучает, профессор? – спросил Леонов. Лицо у начальника станции было серым от недосыпания, веки набрякли, под глазами легли тёмные круги. 
- Нет, мсье… - Гарнье развёл руками. Он тоже выглядел уставшим. – Во всех диапазонах пусто, одни помехи. Но кое-какие сигналы всё же есть – мощные световые вспышки. Длительность и периодичность их меняется, образуя непрерывно повторяющуюся последовательность. Оказалось, что это фраза, передаваемая обыкновенной азбукой Морзе.
Он откашлялся, извлёк из кармана лабораторного халата (и он сам, и его сотрудники предпочитали именно такую «униформу») и громко, очень медленно прочёл:
- Это Земля. Помощь близко. Держитесь. Если надо, примените протокол «Морфей».
Сидящий рядом со мной Дима непроизвольно дёрнулся. История была давняя, хорошо известная всем присутствующим. Пассажирский лихтер отправленный к «засолнечной» точке Лагранжа методом «свободного прыжка», сильно отклонился от финишной точки, и завис в межпланетной пустоте, ожидая спасателей.  Ожидание это растянулось на две недели в условиях поистине невыносимых  - теснота, жара, отупляющая скука, невесомость… К концу первой недели, осознав, что запертые в дюралевой коробке люди уже на грани, командир лихтера прибег к крайней мере – погрузил часть пассажиров в глубокий медикаментозный сон.
Дима, как раз и был на том лихтере, вместе  с другими пассажирами тоже погружался в вынужденный сон – и сохранил об этом опыте весьма неприятные воспоминания.
Тем не менее, это помогло продержаться до прибытия «Эндевора» - а земные НИИ, занимающиеся космической медициной, немедленно начали разрабатывать новые методики специально для подобных случаев.  Протокол «Морфей», введённый сразу после того, как экипаж и пассажиры вынуждены были провести две недели
Разработки эти вскоре принесли результат в виде «протокола «Морфей». Комплекты препаратов для него были разосланы на некоторые космические станции, включая и «Лагранж,  со строжайшим условием применять их только после специального разрешения Земли – дело было в каких-то формальностях, связанных с клиническими испытаниями новинки. В результате, спецконтейнер с ампулами «Морфея» так и пролежал под замком, чудом избегли уничтожения, когда метеорит уничтожил медотсек вместе со всем его содержимым, включая наличный запас медикаментов – и вот, кажется, пришло его время.
- Значит, хотят сделать из нас подопытных свинок? – сказал кто-то из заднего ряда. – А что, случай подходящий, а если что – всегда можно заявить, что других вариантов не было, нам так и так загибаться!
Я поискал взглядом говорившего – им оказался Леднёв. Начальник станции смерил шутника тяжёлым  взглядом, но тот начальственное недовольство проигнорировал. Недавние катастрофические события словно надломили его – обычно юморной, чуть-чуть даже даже легкомысленный во всём, что не касалось работы,  астрофизик сделался вдруг мрачен, неразговорчив, перестал отзываться на шутки, оброс и, если верить Гарнье,  уже несколько дней не появлялся в лаборатории. На попытку поговорить он злобно огрызался и старался поскорее уйти под любым предлогом. Однако, на собрание пришёл – и вот, решил поупражняться в сарказме.
- Вопрос применения «Морфея» мы обсудим позже и в другом составе. – невозмутимо ответил Леонов. Похоже, он решил сделать вид, что не заметил наглой реплики Леднёва.  – Сейчас меня интересует другое. Первое: почему контейнер, хоть и сигналит морзянкой, но не ведёт передач в радиодиапазоне? Кажется, было бы вполне логично, не так ли?
- На это ответить проще всего – сухо отозвался Гарнье. – Радиоаппаратура в контейнере наверняка есть, но она вышла из строя, как та, что была установлена на первом зонде. Что же касается сигнального фонаря,  то он, полагаю, приводится в действие простейшим реле, нечувствительным к самым сильным электромагнитным импульсам.
Леонов немного подумал и кивнул.
- Согласен с вами, профессор. Тогда второй вопрос, куда более важный: как мы будем ловить контейнер? Как я понимаю, «омар» отремонтировать не удалось?
Теперь раз он обращался не к Гарнье, а к нам.
- Не удалось, Алексей Архипович. – Дима встал.– Двигатели разрушены полностью, система управления и топливный бак -  тоже. Кое-что можно будет починить, но это дела не меняет. Без двигателей мы никуда не полетим.
Я вздёрнул руку.
- Позвольте мне, товарищ начстанции?
Леонов посмотрел на меня и кивнул.
- Я не согласен с Дим… товарищем Ветровым. – заговорил я. -  Полагаю, не всё так безнадёжно. Вместо двигателей можно установить на раме батарею из баллонов с СО2, снабжённых самодельными дюзами…
- Не слушайте его, Алексей Архипыч! – не выдержал Дима.- Я знаком с тем, что задумал Лёшка, он просто спятил, если предлагает такое!
Я покосился на разгневанного напарника. Мы, действительно до хрипоты, едва не разругавшись, спорили, обсуждая моё предложение. И когда я предложил ему озвучить идею на совещании у Леонова, Дима категорически отказался.
- Погодите, Ветров. – Леонов смотрел на меня с интересом. - Дайте вашему товарищу высказаться.
Я, как ни в чём не бывало, продолжил.
- Тяги, которую разовьёт такой кустарный движок, хватит, чтобы добраться до контейнера и отбуксировать его к «Лагранжу». То есть, должно хватить, если   я не сильно ошибся в расчётах….
Аудитория зашумела – похоже, моё предложение поразило всех. В самом деле, отправиться в полёт верхом на баллонах с углекислотой – это отдавало даже не авантюрой, а откровенным безумием.
- Тихо, товарищи, тихо!! – Леонов постучал карандашом по столешнице. – Ну хорошо, Монахов, предположим… Но как вы будете управлять подобным, с позволения сказать», транспортным средством?
- Продумано, Алексей Архипович. Прикрепим к одному из манипуляторов рычаг, и с его помощью будем менять угол установки баллонов,  изменяя, таким образом, и вектор тяги.
В кают-компании повисла тишина. Видимо, слушатели пытались переварить моё предложение. Дима тоже молчал, уставившись на меня бешеными глазами. Ох, и будет мне после этого собрания, подумал я, ведь эта идея - новость и для него…
- Вам никогда не говорили, Алексис, что вы немного… того? - сидящий во втором ряду Жюль-Батист Арно постучал согнутым пальцем по лбу. – Вы что, и правда, собираетесь пролететь четыреста километров верхом на этом вашем рычаге, словно ведьма на метле? Нет, я, конечно, знал, что некоторые русские коллеги… как бы это помягче… не страдают избытком рассудительности, но, чтоб такое!..
По кают-компании прокатились смешки, прерванные стуком леоновского карандаша.
- Спокойствие, товарищи. Понимаю, предложение Алексея выглядит несколько экстравагантно, но других идей, насколько я понимаю, нет?
Тишина была ему ответом. Жан-Батист изумлённо мотал головой, Гарнье торопливо черкал карандашом в своём блокноте, и даже Леднёв удостоил меня взгляда.
- В таком случае, этот вариант принимается, как рабочий. Ещё вопросы есть? Только, если можно, по существу.
Со второго ряда поднялся канадец Арно.
- Как полагаете, почему с Земли послали контейнер, а не спасательный корабль?
Леонов замялся.
- Ну… либо люди на «Тихо Браге» погибли, либо на Земле решили воздержаться от риска и вместо корабля с экипажем  отправили нам груз припасов, чтобы мы смогли продержаться до прибытия «Зари».
- А что это могут быть за припасы?
- Хороший вопрос. – Леонов повертел в пальцах карандаш. Предполагаю, что там кислород, вода, батареи, провиант, медикаменты. Возможно, ещё кое-какое оборудование, - расходники для системы регенерации воздуха, «пластыри» для заделки пробоин. Или, скажем, мощный радиопередатчик – для связи с «Зарёй», когда она прибудет в систему Сатурна.
- На таких дистанциях хватит и нашей рации.  - проворчал канадец. – Вот если бы там нашлась парочка скафандров…
- И ещё один буксировщик» - улыбнулся Леонов. – Садитесь, мсье, спасибо.
Канадец пожал плечами и сел. По-моему, ответ его не удовлетворил.
- Будут ещё вопросы, товарищи?
Больше вопросов не было – видимо, людям требовалось время, чтобы переварить услышанное. Леонов немного подождал и тяжело поднялся со стула. Всё-таки он смертельно устал, как и любой на этой станции….
- Монахов, Ветров – через полчаса жду вас у себя в каюте с планом работ. Остальным, кроме дежурной смены и вахтенных, рекомендую поспать хотя бы пару часов. Скоро нам всем здесь будет не до сна.

Из записок
Алексея Монахова
«… - В общем, всё получилось примерно так, как я имел удовольствие излагать на совещании у Леонова. Всё, да не всё – когда Дима немного отошёл, он взялся за дело и предложил несколько серьёзных изменений конструкции. И главное из них заключается в том, том, что вместо «ведьминой метлы» (так мы с подачи канадца Жана-Батиста стали называть прикреплённый к манипулятору рычаг), которой предполагалось ворочать связку баллонов, меняя вектор тяги, у нас теперь одно общее поворотное сопло. Его изготовили в мастерских «Лагранжа» под руководством Кира Авдеева – инженер, после того, как кэп Сернан откомандировал его для работы с «омарами», так и застрял на «Лагранже», избежав рискованного путешествия через «звёздный обруч».  В его исполнении конструкция получилась неказистая, но надёжная. Углекислота под давлением подаётся сразу из нескольких баллонов в камеру-смеситель, а оттуда уже в сопло; включать или выключать подачу  газа к соплу можно дистанционно, из кокона  – или вручную, что должен проделать находящийся снаружи «второй пилот» с помощью вентиля на камере-смесителе. Кроме того, в его обязанности входит «заправка» агрегата уже в полёте. Для этого надо по одному снимать опустевшие баллоны, отправлять их в свободный полёт, а на освободившееся место ставить полные, неизрасходованные – изрядный их запас мы потащим с собой, притороченным к лыжам буксировщика.
С соплом, камерой смесителем и прочими приспособлениями мы провозились почти трое суток – если бы не Кир, на это ушло бы вдвое больше времени, которого у нас не было совершенно. Но вот, наконец, всё было готово к ходовым испытаниям – в непосредственной близости от станции, на полукилометровом страховочном фале.
Испытательный полёт закончился оглушительным провалом. Прокатиться с ветерком «на фирменном сопле, как  в старой МАИшной (а может, и МФТИшной, кто их разберёт) песенке не вышло. То ли фирма оказалась не та, то ли сами соплостроители дали маху – но только стоило мне дать тягу, как «омар» закрутился, закувыркался, и выровнять его я уже  не смог. Что ж, первый блин комом бывает; пришлось подтягиваться к станции и  браться за работу, ища замену маневровым двигателям.
Голь, как известно, на выдумки хитра. Вместо смятых бортами «Теслы» и «Лагранжа» маневровых дюз, мы установили на раме буксировщика несколько баллонов, направив их выхлопные отверстия в разные стороны. Предполагалось, поочерёдно открывая и закрывая краны, создавать струйками углекислоты боковую тягу и с её помощью худо-бедно гасить вращение и вообще, корректировать положение аппарата в пространстве. Одна беда – управлять этим процессом из «кокона» невозможно, так что эта задач, вместе со сменой израсходованных баллонов, ложится на Диму, который будет сопровождать меня в этом рейсе пристёгнутым к раме буксировщика. Он же поможет пришвартовать «омар» к контейнеру, когда (и если!) мы до него всё же доберёмся. Я сам с этой работой не справлюсь – в моём распоряжении будет только одна клешня-манипулятор (вторая, занятая «ведьминой метлой, не в счёт), а покинуть кокон в «Скворце, чтобы произвести швартовку вручную, представляется не самой лучшей идеей…
Оставался ещё вопрос навигации. Направлять «омар» к контейнеру пользуясь бинокуляром, дальномером  и слабеньким бортовым радаром я не смогу, поскольку буду целиком занят управлением. Решено было, что полётом будут управлять с «Лагранжа» - их мощный радиолокатор» позволял уверенно видеть и контейнер, и буксировщик, так что оператору оставалось только командовать «Вверх!» «Вниз!» «Вправо!» «Влево!», направляя нас к цели полёта. Примитивно? Убого даже? Не спорю, на какие ещё у нас есть варианты?
На изготовление «системы корректировки курса» и последующие испытания ушли ещё сутки; мы доложили Леонову о готовности,  и он назначил старт через пять часов. Вопрос «лететь или не лететь? На повестке дня не стоит – если мы не сможем притащить этот чёртов контейнер,  то очень скоро людям на «Лагранже» придётся запереться в изолированных помещениях, надеясь на системы регенерации воздуха. Но даже и в этом случае протянуть на остатках воды и кислорода удастся не больше восьми-девяти дней...
Часть отпущенных на предполётный отдых пяти часов я потратил на то, чтобы сделать эту запись в своём электронном дневнике. Хочется верить, что смогу вернуться, чтобы и дальше  его вести. Ну а если не получится – что ж, тогда, дневник прочтут мои друзья, те, кто прямо сейчас летит сюда с Земли.
В том, что они долетят, я нисколько не сомневаюсь, и какая бы судьба не ожидала меня самого. Вероятность счастливого исхода нашего безумного рейда по самым оптимистическим прикидкам составляет процентов десять - и остаётся только пожалеть, что  я не увижу, как вытянутся физиономии тех, кто доберётся до моих ранних записей…»

Я успел закупориться в коконе «омара» и даже сдвинул на лицо забрало шлема своего «Скворца» - а потому не слышал Леонова, говорившего по внутрикорабельной трансляции, и среагировал,  только когда Дима (облачившийся уже в «Кондор») похлопал перчаткой по бронированному стеклу колпака. Из-за этого я пропустил не меньше двух третей объявления – но и оставшейся трети хватило, чтобы понять, кто произошло.
А ведь произошло, и ещё как! За семь с половиной минут до объявленного старта нашей «экспедиции», аппаратура Гарнье засекла на периферии системы Сатурна всплеск тахионного поля. Крайне слабый, на пределе чувствительности – и всё же «обруч», скрытый в толще ледяного панциря отреагировал на него скачком активности своего «зеркала», что зафиксировали установленные в колодце датчики.  Выброса на этот раз не случилось, но не это сейчас интересовало наблюдателей – обнаруженный всплеск не мог быть ничем иным, кроме как другим тахионным зеркалом, возникшим в момент выхода из прыжка корабля. А именно – «Зари», с которой были связаны все наши надежды на спасение!
Естественно, старт был отменён. Мы набились в диспетчерскую, как сельди в бочку (те, кому не хватило места, толпились в коридоре и вытягивали шеи в попытках заглянуть в отсек через плечи соседей) и с замиранием сердец вслушивались в переговоры диспетчера, которые тот вёл с планетолётом.
Канадец Арно оказался прав: мощности нашего передатчика оказалось вполне достаточно, чтобы связаться с гостями - благо, в энергии, спасибо реактору «Теслы», мы недостатка не испытывали. Аппаратура позволяла только определить пеленг на «Зарю», а о разделяющем корабль и станцию расстоянии мы могли судить только по времени прохождения сигнала. Оно составило чуть больше семи секунд, что давало около двух миллионов километров, где-то между орбитами Титана и Япета.
Несложные расчёты показывают: для того, чтобы преодолеть это расстояние на своих ионных двигателях, «Заре» понадобится не меньше двух недель, считая время на разгон и торможение. Вывод этот озвучил присутствовавший в диспетчерской Гарнье; услыхав его, я понял, что обрадовался рано.  Продержаться такой срок на стремительно тающих запасах «Лагранж» не сможет - а значит, рейд за контейнером, от которого я совсем, было, собрался откосить, состоится – иначе Юлька и остальные обнаружат на станции одни только мёртвые тела. Хотя – кто-нибудь может и дотянуть, закупорившись в каюте с несколькими баллонами кислорода. Но это точно буду не я – не могу даже представить, что буду потихоньку, спрятавшись от умирающих от удушья товарищей, вдыхать из неумолимо пустеющих баллонов последние глотки жизни.
Третья по счёту (и, надеюсь, последняя) отмена старта состоялась спустя полчаса, когда мы с Димой, закончив последние приготовления, готовы были распахнуть люк ангара и вывести навьюченный, словно верблюд «омар» наружу. Сухой голос диспетчера сообщил, что «Заря» прибудет на орбиту «Энцелада» через три, максимум четыре дня, и Леонов распорядился срочно привести буксировщик в первоначальное состояние – нам предстоит помогать планетолёту в швартовке к станции. Что до контейнера, добавил диспетчер, то охота за ним отменяется, пусть болтается на орбите в ожидании, когда до него дойдут, наконец, руки.
Уж не знаю, что чувствует приговоренный к смерти, услыхав на ступеньках эшафота о помиловании – не было в моей жизни такого опыта, - но полагаю, в этот момент я испытал нечто подобное. Не то, чтобы я совсем уж не верил в успех нашей миссии, всё же десять процентов это далеко не ноль – но на подвиги я не рвался. Зачем? Я прожил достаточно много лет, чтобы приучиться избегать бессмысленного риска – и, надеюсь, проживу ещё. Какие, в самом деле, мои годы?

Конец третьей части.

III

- Лёш, а почему выбрали именно Титан? – спросил Дима. Мы сидели в «бомбовом погребе» - так на «Заре» прозвали отсек, предназначенный для хранения и запуска  исследовательских бомбозондов - ещё один термин, позаимствованный из научно-фантастической литературы. Вернее, не сидели, а свободно парили в воздухе возле стен, заставленных стеллажами. Похожие на тяжёлые фугасные снаряды бомбозонды   высовывали из их ячеек свои тупые головки с разноцветными  разноцветными защитными колпачками. Точь в точь, как в артиллерийском погребе военного корабля - из-за чего, собственно,  отсек и получил своё прозвище. 
- Благодари учёных. – отозвался я. – Это они убедили Волынова и Леонова предпринять этот рейд, и даже ухитрились продавить решение через ИКИ - Институт Космических Исследований - на Земле. В результате  «Заря третьи сутки кружила вокруг Титана по орбите на высоте примерно ста семидесяти километров.
- Я бы тоже предпочёл слетать хоть к Кольцам, но кто меня спрашивал? А планетологи, что наши, с Лагранжа», что земные, дождаться не могут, когда можно будет поближе рассмотреть поверхность именно Титана. Они давно выдвинули гипотезу, что там есть океаны, и не условные, вроде лунных, а самые настоящие – но  не  водяные, а из метана, этана и других жидких углеводородов. Там и атмосфера есть, вполне солидная, не то что жиденький слой углекислоты на Марсе. В этой атмосфере ней  плавают облака, из который проливаются на углеводородные дожди и идёт снег. Давление на поверхности раза в  полтора раза превосходит земное, а ускорение свободного падения мало отличается от того, что испытывает на себе человек, оказавшийся на Луне. Как тут не заинтересоваться, сам подумай!
- Они что, надеются найти там жизнь? – подумав, спросил Дима.
Я покачал головой.
- Вряд ли. Это, скорее, к Европе, но она далеко, в системе Юпитера. А в углеводородном океане – какая может быть жизнь?
- Всё равно жаль, что выбрали Титан. – упрямо повторил мой собеседник.  - Мы ведь даже спуститься туда не сможем!
- Верно, не сможем. – согласился я. – Наши «омары» для полётов в такой плотной атмосфере не годятся. Возможно,  подошёл бы присланный с земли лихтер, но он остался на орбите Энцелада. Так что - покружим на орбите ещё пару дней, пошвыряемся бомбозондами, снизимся немного, чтобы взять пробы из верхних слоёв атмосферы, и назад!
Интерес, проявленный нашим бывшим вожатым к изучению Титана, искренне меня радовал. Он, правда, не мог заняться прямым своим делом, пилотированием буксировщиков и вакуум сваркой – зато нашёл своё место здесь, в «бомбовом погребе». Врач «Зари», которую «юниоры» хором убеждали допустить Диму, несмотря на достаточно болезненное его состояние, к участию в экспедиции, согласилась, но при условии:  он будет проводить вне зоны гравитации не больше трёх, максимум четырёх часов в сутки. Запрет пропал втуне:  Дима сутки   напролёт  торчал  в «погребе», перетирая промасленной тряпочкой бомбозонды и снаряжая им особые обоймы, по три штуки в каждую. Обоймы эти требовалось вставлять по в приёмник на затворной раме пусковой установки.
Это устройство, занимавшее всю центральную часть «погреба», чрезвычайно напоминало автоматический миномёт «Василёк», только увеличенный раза в два с половиной. Разрабатывалось оно для изучения атмосфер планет-гигантов, и я сильно подозревал, что конструкторы (судя по шильдику на затворной раме, сотрудники одного из тульских КБ) тоже читали  "Путь на Амальтею». Как и в повести братьев Стругацких бомбозонды с начинкой, дающим вспышку в определённом диапазоне видимого спектра, взрываются в атмосфере на выставленной заранее высоте (или глубине, это уж как посмотреть), а установленные на корабле приборы фиксируют спектр возникшего при взрыве излучения,  что даёт возможность при помощи спектрального анализа определять состав атмосферы.
Выстреливали бомбозонды по сигналу с мостика, по одному или серией  в три штуки. В «погребе» не было иллюминаторов, только перископ, через который можно было при некотором везении наблюдать их вспышки в атмосфере Титана. Мы с Димой занимались этим третьи сутки подряд, и я чувствовал себя комендором на каком-нибудь броненосце времён Порт-Артура и Цусимы. Или, скажем, фейерверкером – бог знает, как они там назывались…
Интерком ожил.
- Погреб, приготовиться! Дистанция сорок, три красных, очередью!
Дима вытащил из стеллажа снаряженную обойму. Пояски на бомбозондах были красные – цвет означал тип взрывчатой начинки и, соответственно, определённый спектр вспышки. Всего их было семь, по цветам радуги, но красный отчего-то использовался чаще других.
Я рванул на себя рукоять затвора; Дима сорвал защитные колпачки, специальным ключом провернул латунные пояски с делениями, устанавливая дистанцию подрыва. Многократно отработанным движением вогнал обойму в приёмник и ударил кулаком по верхнему бомбозонду – обойма подалась и со звонким щелчком встала на место. Дима покачал её обеими руками – люфта нет, порядок! - и махнул мне в знак готовности.
Я с натугой, обеими руками толкнул рукоять вперёд. Затвор с лязгом накатился на казённик. Я покосился на панель – там угольком тлела красная лампочка. Всё правильно: бомбозонд в казённике, заслонка открыта, в стволе пускателя вакуум.
- К стрельбе готов! – отрапортовал я и поспешно приник к нарамнику перископа.
- Пли! – мужественно скомандовал с мостика планетолог, и Дима, сморщившись, дёрнул красную рубчатую рукоятку спуска.
Ду-ду-дут!
Грохот выстрелов заглушил лязг откатного механизма, и спустя несколько секунд,  три бомбозонда один за другим лопнули в  атмосфере Титана. С сорока километров    вспышки были хорошо заметны - ярко белые, вопреки цвету колпачков,
Красная лампочка сменилась на жёлтую, потом зелёную. Я ждал, глядя на решётку интеркома.
- Погреб, на сегодня всё. – скомандовали с мостика. - Свободны, парни.
«Вот и этот туда же, «парни»,  -  усмехнулся я. – Его что, кэп Сернан покусал? Ох уж эти мне американизмы – спасибо, хоть «окей» пока не говорят. Во всяком случае – не все…»
Дима тем временем откатил затвор, откинул его в сторону и принялся прочищать  - «банить», как мы с ним шутили» - ствол палкой с намотанной на него промасленной тряпкой. Выстрелы производились при помощи обыкновенного бездымного пороха, и подобное обслуживание требовалось пусковой установке точно так же, как и обычному артиллерийскому орудию. Дима тем временем собрал плавающие по «погребу» жестянки обойм.
Ну что, пошли?
Я кивнул и принялся отдраивать люк. Четыре проворота кремальеры – и мы уже плывём по круглому в сечении коридору, в направлении переходного шлюза. Ещё пять минут, и мои подошвы стукнулись о палубу – в жилом «бублике» корабля присутствует тяготение, вполне комфортные ноль-шесть «же». Мы сняли «Скворцы» (работать в «погребе» полагалось в гермокостюмах), упаковали в мешки и, закинув их на плечи, вышли в кольцевой коридор.
- Лёшка, Дима, привет! Вы что, уже закончили? Пойдёмте тогда в столовую. Леднёв, как с утра засел за ЭВМ, так и не отрывается - даже обедать идти отказался, просил принести бутерброды с кофе прямо в лабораторию. Переброска пробного груза назначена на завтра, вот он и не даёт нам передыха, гоняет, как зайцев!
Кроме изучения атмосферы и поверхности Титана запланирован ещё один, важнейший эксперимент. Предстоит через «корабельный «батут» отправить прямиком на Землю малый грузовой контейнер. Это будет первый опыт перемещения через тахионное зеркало  на такое громадное расстояние, и Леднёв нарочно напросился на «Зарю», чтобы вместе с Юлькой настраивать «батут» для этого, поистине, беспримерного прыжка. Гарнье же остался на станции –   подозреваю, он тоже хотел принять участие, но не пожелал работать Леднёвым. Вот уж действительно: «назло бабушке отморожу уши…»
Я помотал головой.
- Ты иди, Юль, а мы позже подойдём. Надо зайти в каюту, «Скворцы» оставить, душ принять. А то провоняли, понимаешь, порохом, прямо как матросы какого-нибудь пиратского брига!
Это, конечно, было преувеличение. Пороховые газы, образующиеся при выстреле, вытекали наружу, в вакуум – но всё равно в «погребе» ощутимо попахивало кордитом.
- Хорошо, тогда я вам места займу. – кивнула моя подруга и упорхнула по коридору.

Всё прошло, как запланировано – чётко, без сбоев и малейших задержек. Юлька с Леднёвым ввели в электронное устройство, управляющее «батутом»  программу предстоящего прыжка – для этого пришлось воспользоваться бобиной с магнитной лентой, - Середа, исполняющий обязанности дежурного энергетика, в последний раз проверил параметры питания – и повернул рубильник на пульте.
Я много раз видел, как вспыхивает в кольце «батута» тахионное зеркало, но каждый раз это зрелище меня завораживало. Правда, на сей раз обошлось без столба энергетического выброса – подобное явление наблюдалось только при срабатывании «звёздных обручей». Тем не менее, я на своём «омаре» держался в стороне – мало ли что может случиться?
Когда рябь «зеркала» слегка успокоилась, в наушниках прозвучала команда. Я дал тягу, толкнув и контейнер, удерживаемый клешнями моего омара. Мы медленно поплыли вперёд, и когда оказались точно над центром светящегося омута, я притормозил маневровыми движками, перевернулся на девяносто градусов – и дал короткий тяговый импульс. После чего – разжал клешни  и дал тягу.
И на этот раз обошлось без спецэффектов.  Контейнер скользнул в светящийся омут, который, спустя несколько секунд погас без следа. Я же развернул «омар» и завёл его в ангар – что бы ни случилось с нашей посылкой дальше, я ничего изменить уже не смогу. А случиться может много чего, и даже всезнайка-Леднёв предпочитает избегать прогнозов. Впрочем, неведенье долго не продлится – если контейнер попал по назначению и уже вышел из «батута» станции «Звезда КЭЦ» - оттуда в самом скором времени пришлют ответную посылку с сообщением. Правда, ловить её буду уже не я – моя «смена завершена», и на смену моему «омару» из ангара зари выводит свой буксировщик Шарль Шарль д'Иври. Вот пусть и потрудится, а я пока приму у себя в каюте душ и пообедаю. Но сначала – разыщу Диму, есть у меня к нему разговор…
Я рассчитывал, что он встретит Дима встретит меня у шлюза Ангара – обычно он так и поступал. Но сегодня за открывшимся люком никого не было. Я перешагнул комингс и, посвистывая, направился к его каюте.

За следующие полчаса я обошёл весь жилой «бублик», но Димы нигде не было. Я уже начал прикидывать, как лучше поступить: зайти в диспетчерскую и попросить передать по внутреннему вещанию сообщение, чтобы он срочно меня разыскал – или всё же сперва перебраться в служебное кольцо и поискать там? Пока я мучился выбором, ко мне подошёл Середа. Вид у него был озабоченный.
- Вить, что-то случилось? – спросил я.
Он замялся.
- Да, понимаешь, ерунда какая-то получается... Зурлов проводил плановый осмотр скафандров в главном шлюзовом отсеке – так говорит, одного не хватает, «Кондора-ОМ»  с номером одиннадцать. Ещё нет  трёх запасных баллонов – они лежали на стеллаже рядом с ячейками для скафандров, уже заправленные. Я ещё глянул регистрационный журнал – отметок о том, что кто-нибудь их забрал нет. Прямо чудеса какие-то!
И тут до меня дошло – словно обухом по голове ударило. Кусочки мозаики разом встали на свои места – и сложившаяся картина мне совсем не понравилась. 
- Слушай, а за кем числится одиннадцатый «Кондор»? Часом… не за Ветровым?
Он посмотрел на меня с удивлением.
- Верно, за ним. Я как раз собирался поискать его, спросить – может, он отправил скафандр в мастерскую, а отметку в журнале не сделал? В последнее время какой-то вздёрнутый, мог и забыть…
Я медленно покачал головой. Ну, Дима, ну, учудил…
- Не забывал он ничего. И скафандр в мастерскую не носил. И искать его тоже бесполезно.
- Это ещё почему? – удивился Середа. – Куда, по-твоему, он денется - с подводной-то лодки? 
- По кочану. Извини, Вить, но сперва я должен поговорить с Волыновым. Если хочешь – пошли со мной, там и узнаешь.

- Это моя вина, Борис Валентиныч. Недосмотрел.
Волынов поднял на меня глаза и я поёжился – взгляд капитана «Зари» не сулил мне ничего хорошего.
- Конечно, виноваты, Монахов. Ветрова был включён в состав экспедиции под вашу ответственность – вот она, получите…
- Я и не отказываюсь, товарищ капитан! – я подавил желание вытянуться по стойке смирно. – Готов понести.
- И понесёте, если он погибнет. И я вместе с вами.
Я опустил взгляд. Капитан прав – Дима ведь и его подставил, подобное ЧП способно поломать карьеру не одного дважды Героя… То есть, не Дима, конечно, а я – не уследил, расслабился, обрадовался, что он, вроде приходит в норму.  Теперь нахлебаюсь проблем ситечком, как говорят в одном южном городе у моря.
- Это же голове не укладывается! – кипятился Волынов. – Выйти за пределы корабля, так, чтобы никто этого не заметил – как такое вообще возможно?
Вопрос, вероятно, был риторическим, но меня это не остановило.
- Ветров опытный монтажник. И со станциями типа той, что пошла на обитаемый модуль «Зари» имел дело неоднократно, знает их до последнего винтика. Полагаю, он воспользовался одним из аварийных шлюзов – они приспособлены для того, чтобы открывать и задраивать их в одиночку, на случай серьёзной аварии, требующей срочной эвакуации экипажа.  Таких шлюзов у нас восемь – по четыре в «жилом» и служебном кольцах. При некоторой изобретательности – а с этим у Димы всё в порядке – воспользоваться ими незаметно особого труда не составляет.
- Каким образом? Насколько я помню, каждый из этих люков снабжён сигнализацией. Стоит его приоткрыть – тут же вспыхнет сигнальная лампа и на главном пульте, и в диспетчерской!
- Есть такое, да. – подтвердил я. – Но Ветров – грамотный инженер, отключить сигнализацию для него труда не составило бы. «Заря» всё же не банк,  на ограбление со взломом не рассчитана…
- А стоило бы… – ворчливо заметил Волынов.
Люк каюты распахнулся, и я увидел Юльку.
- Борис Валентинович, мне передали…
- Садитесь, Травкина. – капитан показал на стул. – У нас тут кое-что произошло, нужна ваша консультация.
И он в двух словах поведал ей о случившемся.  С каждой фразой Юлькины глаза расширялись, пока не заняли половину лица.
- …Короче говоря, мне бы хотелось знать: какова вероятность того, что контейнер с Ветровым промахнётся мимо финиш-точки? Неважно, отклонение в пределах орбиты Луны, или он вообще не долетит до Земли, а застрянет где-нибудь в Поясе Астероидов - так и так, долго ему в скафандре не продержаться…
Юлька задумалась.
- Я полагаю, этого случиться не может, товарищ капитан. Если бы «червоточина» не установилась между нашим «батутом» и целевым, на «Звезде КЭЦ», но зеркало просто не возникло бы. Но оно возникло – а значит, всё в порядке. Понимаете, это как прямой тоннель без ответвлений, только вход и выход. Контейнеру попросту некуда больше деться.
- Будем надеяться, что вы правы. – буркнул Волынов. Видно было, что он остывает. Вот и хорошо, какой прок теперь шуметь? Диме этим всё равно не поможешь…
- Ладно, свободны. - он встал из-за стола. -  Будем ждать – и молитесь, чтобы с этим олухом не случилось ничего фатального. Тоже  мне, нашёлся космический заяц!..

Все три фары – на шлеме и на плечах скафандра, - светили ровным белым светом. Исправно было и устройство, проецирующее показания приборов на прозрачное забрало гермошлема. Ничего удивительного, подумал Дима, контейнер прошёл через обычный, земной постройки, «батут», а не сквозь «звёздный обруч», от которого только и ждёшь пакостных сюрпризов… Но это неважно, главное - закончилось мучительное, вконец вымотавшее нервы ожидание, а если ему суждено вместо Земли увидеть за стенками контейнера межпланетную черноту – что ж, во всяком случае, он попробовал. Никто ведь не помешает ему открыть забрало шлема, и тогда смерть будет быстрой…
Но - пока ещё рано. Дима щёлкнул клавишей на правом рукаве, в наушниках зашипело, затрещало. Так, и рация в порядке – правда, чтобы воспользоваться ею, надо выбраться из контейнера, стальные стенки которого экранируют радиоволны.
Дима огляделся – рядом, метрах в полутора, пристроена была связка из трёх запасных баллонов с воздухом. Пока в них необходимости не было – указатель кислорода показывал, что баллон в его ранце не использован даже на четверть. Секундой позже Дима сообразил, что от запасных баллонов ему не будет ни малейшего проку. Готовясь к своему безумному предприятию, он взял в шлюзовом отсеке не новейшую «Пустельгу», а привычный «Кондор-ОМ», а его конструкция, в отличие от более поздней модели, не позволяет менять баллоны своими силами, без посторонней помощи. Фатальная ошибка, которую можно объяснить только сильнейшим стрессом – и ему, возможно, придётся заплатить за неё жизнью.
Но это уже не имеет никакого значения – хотя дожидаться этого прискорбного события  безропотно, запертым  в стальном гробу, Дима не собирался. Стресс там, или не стресс – он, ветеран Внеземелья, приучен был бороться за жизнь до последнего вздоха.
Нашарив монтировку, с помощью которой он вскрыл контейнер на «Заре»,  Дима принялся отжимать  запоры створок. Тугие замки не поддавались; тогда он поудобнее упёрся ногами и надавил изо всех сил.  Секунда, другая –  створки сдвинулись и стали медленно распахиваться.   У Димы захватило дух: прямо перед ним  в расширяющейся щели плыл пепельный, весь в шрамах метеоритных кратеров, шар Луны. Он пристегнул карабин страховочного фала, выплыл наружу, огляделся - и охнул, испытав ни с чем не сравнимое облегчение. Внизу, под ногами, в нескольких сотнях метров, висел в пустоте огромный тор «Звезды КЭЦ», и от его края спешили к контейнеру буксировщики-«крабы» и фигурки в скафандрах, тянущие за собой шлейфы выхлопов ранцевых двигателей.

IV

Из записок
Алексея Монахова
«…К «Лагранжу мы вернулись через двое суток. За время нашего отсутствия – около полутора недель, - на станции не случилось ничего примечательного. Ремонтные работы, рейды на поверхность Энцелада за льдом, научные исследования… Пополнился парк космических транспортных средств –через «обруч» прибыл сразу целый корабль – однотипный с «Тихо Браге» космический грузовик «Гюйгенс». Новенький, с иголочки, космический грузовик загнали на  земной стороне в висящий на орбите Луны обруч с отключённым, поставленным на консервацию бортовым  оборудованием, зато с грузовыми трюмами, набитыми самыми разными грузами. Над Дырой корабль поймали, отбуксировали к станции, и теперь разгружают, одновременно приводя электронную начинку корабля в рабочее состояние. Дело это небыстрое – начинает сказываться нехватка рабочих рук, слишком уж много дел приходится делать одновременно. Но начальник станции Леонов доволен – выросшие нагрузки позволяют кое-как справляться с тяжёлой психологической усталостью, грозящей стать чуть ли не главной проблемой для измученных ожиданием людей. В самом деле: видеть, как на Землю чуть ли не ежедневно уходят грузы и при этом самим не иметь возможности отправиться за ними вслед – такое, согласитесь,  не всякий выдержит…
А ведь была ещё и усталость. Человеческий организм может выдержать многое, но рано или поздно он начинает сдавать. И тогда растёт количество мелких аварий, сплошь и рядом, откровенно идиотских, которых и случиться-то не  должно было – ан нет, случились! В результате  - мелкие и не очень травмы, напрасно потраченные ресурсы, выеденная из строя аппаратура и, самое скверное в нашем положении, общий упадок духа.
Конечно, экипаж пытался с этим бороться. Устраивали какие-то вечеринки, концерты самодеятельности, викторины. Поговаривали даже об экскурсиях на введённом в строй «Гюйгенсе» к Кольцам  - всё, что угодно, лишь бы отвлечь людей от томительного ожидания. А тут ещё на станции случился конфликт - неожиданный, возникший чуть ли не на пустом месте – и, тем не менее, взбудораживший и без того издёрганных вконец людей.
Поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем – то есть станционные светила науки, Гарнье и Леднёв. Повод вполне соответствовал по вздорности гоголевскому сюжету, только вместо ружья и бурой свиньи фигурировал масс-спектрограф, который Валера предложил обменять на два куба магнитной памяти для ЭВМ – они пылились в лаборатории Гарнье без всякого проку, но были остро необходимы Леднёву, развернувшему новый этап своих исследований. Нетрудно догадаться, что Гарнье отказал, причём в оскорбительной форме. Сделано это было публично; вместо «гусака» (словечко, не вполне типичное для французского языка), астрофизик назвал оппонента «анфан террибль».  Не самое тяжкое оскорбление, по сути, не оскорбление вовсе, так, фигура речи  – однако,  Леднёв  усмотрел в нём гнусный намёк на незначительность собственных научных заслуг и, натурально, слетел с катушек
Спектрограф и блоки памяти были немедленно забыты. Скандал перехлестнул через комингс лаборатории и очень быстро докатился до кабинета Леонова; многочисленные свидетели утверждали, что в результате возникшей словесной перепалки, очень быстро переросшей в отвратительный скандал, Леднёв порывался нанести французскому астрофизику оскорбление действием и даже преуспел в этом -  но был остановлен сотрудниками Гарнье. Отголоски происшествия перехлестнулись через комингс лаборатории и очень быстро достигли ушей начальника Станции – и тот, разумеется, вынужден был принять к скандалистам меры сугубо дисциплинарного характера. Леднёв отправился под домашний арест в свою каюту; его же оппоненту Леонов предложил воздержаться пока от публичного выражения недовольства – как и от демонстрации залепленной пластырем битой физиономии. Сотрудники обоих учёных разошлись по лабораториям, неприветливо косясь друг на друга – очевидно было, что о продолжении исследований в нормальном режиме можно забыть, причём надолго. А ведь  это было как раз то, в чём мы нуждались сильнее всего. И Гарнье, и Леднёв занимались, каждый на свой собственный манер, проблемой отключения «звёздного обруча», вмёрзшего в лёд Энцелада. А, поскольку Леонов по-прежнему слышать не хотел об отправке через него пассажиров – только от их успеха зависело, как быстро люди с Лагранжа попадут, наконец, домой…»

- Слыхал новость? -  Юлька глотнула кофе из картонного стаканчика. – Леонов собирает совещание. На повестке дня – переброска людей на Землю через «батут» «Зари»! Лёш, значит, мы не зря старались?
- Конечно не зря. – согласился я, надкусывая сэндвич. – Да и куда бы он делся? С тех пор, как на станции узнали, что Дима добрался до Земли живым и невредимым,все только того и ждут. Так что, протяни Архипыч с решением ещё пару дней - мог и бунта дождаться!
- Бунт – это ты преувеличиваешь… - Юлька глотнула ещё кофе. – Но, в общем, правильно: чем скорее первый лихтер с людьми отправится к Земле, тем лучше будет для всех.
Я дожевал бутерброд, сходил за новой порцией кофе. Заодно взял в соседнем автомате вишнёвую слойку. Это была новинка, выпеченная по рецепту Оли Вороных, которая перебралась с «Зари», сменив на камбузе станции местного инженера-кулинара  - тот накануне сильно порезал руку, шинкуя овощи, и угодил в медотсек. Тоже, между прочим, следствие всеобщей усталости  и постоянного нервного напряжения, что царят на «Лагранже»…
О том, что «заяц» уже на орбите Луны и вот-вот отправится на Землю, к голубому небу и зелёной травке,  мы узнали спустя восемь часов после возвращения «Зари» к Энцеладу. Задержка объяснялась тем, что на «Звезде КЭЦ»  так и не смогли настроить свой батут для обратного прыжка (помешало отсутствие сведений о точном положении корабля на орбите Титана) и решили воспользоваться привычным способом – отправить сообщение о случившемся с очередным грузовым контейнером. Что и заставило начальника станции всерьёз задуматься о возвращении людей с «Лагранжа» домой. Как по мне – вовремя, настрадались уже…
От этих мыслей меня отвлёк Юлькин голос. Оказывается, она уже полминуты, как рассказывала о подоплёке ссоры Леднёва и Гарнье.  Я, в общих чертах был в курсе, но не стал мешать: солидный жизненный опыт, накопленный за шесть десятков лет в двух реинкарнациях, подсказывал, что мешать женщине выговорится о том, что её волнует – очень скверная идея.
-.. Валера полагает, что самое важное сейчас это прыжки сквозь «обруч» на сверхдальние расстояния. Знаешь, Лёш, он уверен, что с их помощью мы сможем добраться не только до самых отдалённых уголков Солнечной системы, но и до звёзд – причём уже в ближайшие годы! А кроме того, он собирается расчистить ото льда «обруч» на Энцеладе и даже собирается затребовать для этого горнопроходческую технику с Земли!
Я недоверчиво хмыкнул.
- Вздор, уж прости. Как он собирается работать в колодце? Вспомни, когда в обруч упал один-единственный блок датчиков, выброс был метров на двести. А что будет, когда туда повалятся ледяные глыбы, причём одна за другой?
- Я тоже так сказала. - вздохнула Юлька. – Валера в ответ стал объяснять про какой-то страховочный тент, который он намерен установить над самым «зеркалом» - ну, чтобы в него ничего не попало, даже случайно. Но, боюсь, ничего из этого не выйдет – как тогда мы будем получать посылки с Земли?
- Через батут «Зари». Туда – людей с «Лагранжа», оттуда – грузы в контейнерах. Ну и смену, надо же кому-то работать на станции? Не слишком удобно, конечно, придётся тащить всё это  с орбиты Титана – но другого варианта я пока не вижу.
- А вот Гарнье как раз и предлагает другой вариант. Он хочет, воспользовавшись данными, полученными при исследовании лунного «обруча» взять тот, что на Энцеладе, под контроль и погасить его «зеркало». Тогда можно будет наладить грузовое и пассажирское сообщение с Землёй с «Лагранжа». Да и дальняя связь, наконец, наладим, ведь помех от постоянно действующих «звёздных обручей» больше не будет…
- Станция «Энцелад-пассажирский», стоянка пять минут. – ухмыльнулся я. – Леднёв, конечно, против?
- Естественно. – Юлька кивнула. – Упёрся, твердит, что ни в коем случае нельзя вмешиваться в работу «звёздного обруча», потому как есть риск, что не удастся включить его снова.
- А что Леонов? С кем из двоих он согласен?
Юлька пожала плечами.
- Понятия не имею. Думаю, на сегодняшнем совещании узнаем и это.

Из записок
Алексея Монахова
«…Решение, о котором Леонов объявил на совещании, оказалось поистине соломоновым. Он распорядился передать в ведение  Гарнье лабораторию Леднёва вместе с сотрудниками, а  так же исключительные права на исследования «обруча» на Энцеладе.  Взамен требуется только одно: как можно скорее заблокировать упомянутый «обруч», чтобы, во-первых, восстановить радиосвязь с Землёй (учёные доказали, что перебои вызваны непрерывным функционированием тахионных зеркал), а во вторых - наладить, наконец, переброску людей и грузов через «Лагранж». Задачка не из рядовых, но,  если верить французу, вполне выполнимая.
Леднёва же решено убрать с глаз долой – в деревню, к тётке, в глушь, в Саратов, в туруханский край, в сахалинскую ссылку. То есть, в наших реалиях –  на орбиту Титана, куда Валерка отправится на «Заре» с заданием наладить бесперебойное пассажирское и грузовое сообщение между батутами корабля и «Звезды КЭЦ». И правильно, так и надо: хотел заниматься сверхдальними прыжками – вот ему сверхдальние прыжки!
Люди с «Лагранжа» будут небольшими партиями доставляться   к кораблю и оттуда, группами по 5-7 человек, в пассажирских лихтерах отправятся домой, на Землю. Вместо них на «Зарю» прибудут сменщики – те, кому предстоит и дальше работать на станции.
Обслуживать этот «сатурнианский экспресс» будет «Гюйгенс»; капитаном его назначен Андрюшка Поляков. Он в восторге – в его-то годы, да с его не вполне законченной подготовкой  получить свой корабль, да ещё для рейсов на такие дальние расстояния (дистанция от Энцелада до Титана  втрое больше, чем от Земли до Луны)  - это вам не жук чихнул. Если всё пройдёт благополучно – мечту Андрея о карьере капитана-межпланетника. Но, как известно, человек располагает, а Внеземелье предполагает, так что постучим на всякий случай по дереву, отыскать которое в системе Сатурна  не так-то просто.
Описанным выше способом предполагается отправлять домой по двадцать-двадцать пять человек за неделю. Мы с Юлькой в самом конце списка. Подозреваю, что она с осталась бы здесь, чтобы продолжать работу в группе «Леднёва (Леонов обещал допустить его к «обручу» наравне Гарнье справится со своей задачей) – но любовь всё же победила тягу к науке, так что на Землю мы отправимся вместе. Пока же мы останемся на «Лагранже» - Юлька работает в лаборатории Леднёва, а я буду, как и раньше,  ловить в своём «омаре» грузы с Земли. Тем более, что с некоторых пор работы прибавилось – через «обруч» потоком пошли контейнеры с тяжёлой техникой для работы на поверхности Энцелада.

Итак, «Заре» на некоторое время предстоит переквалифицироваться из планетолёта в межпланетную пересадочную станцию. Заодно планетологи развернут широкую программу исследования атмосферы и поверхности Титана. Недавние исследования (в которых автор этих строк принимал самое непосредственное участие в качестве штатного бомбардира) подтвердили гипотезу об углеводородных океанах. Облака тоже в наличии, запас бомбозондов истрачен едва на треть – а раз так, зачем терять время?
Что ещё? На «Лагранже» и на Земле спешно разрабатывают проект глубокой модернизации «Лагранжа» и, прежде всего, усиления метеоритной защиты. Для этого предполагается развернуть на дальних подступах сеть наблюдательных зондов – они будут сообщать о предстоящей атаке, после чего мощные маневровые двигатели (которые ещё предстоит доставить с Земли) уведут станцию в пути роя обломков. Возможно, это не самое лучшее решение – но другого нет, во всяком случае, до тех пор, пока на Земле не разработают какие-нибудь особо мощные лазеры, способные сжигать обломки на безопасном удалении. Подозреваю, случится это нескоро – а потому, параллельно с работами по перестройке «Лагранжа» вовсю идёт проектирование ещё одной станции -  на этот раз на поверхности Энцелада. Строить её собираются в толще льда, где метеориты будут не страшны. Ну, разве что, Кольца однажды выбросят глыбу несколько десятков метров в поперечнике, способную проделать в ледяном панцире планетоида дыру размером с парочку футбольных полей – но это уже, как говорят американцы, «форс-мажор», неотвратимая сила,  противостоять которой не в силах человеческих…»

Отредактировано Ромей (04-08-2024 19:14:07)