Уж очень нынче наука серьезная пошла,
не то что во времена Гальвани и Рентгена.
Вот так, не подумав, можно однажды открыть
и способ мгновенного уничтожения Земли —
с блестящим экспериментальным подтверждением.
Владимир Савченко
«Открытие себя»

Фаэтон (Phaeton, блистающий) миф.,
сын Гелиоса и Климены, выпросивший
у отца позволение править солнечной
колесницей, но приблизился к земле,
отчего она загорелась. За это был
сброшен Зевсом в Эридан.
Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон
"Энциклопедический словарь"

Чужая улыбка, недобрый взгляд,
Губы скривил пилот…
Струсил Десантник, тебе говорят.
Но если бы ты не вернулся назад,
Кто бы пошел вперед?
А. и Б. Стругацкие. «Полдень, XXII век»

ПРОЛОГ

Основанием памятника служила чёрная плита с неровной, бугристой, словно изъязвленной метеорными кратерами и усыпанной каменными обломками поверхностью. На ней, ближе к переднему краю лежит фигура в скафандре – громоздком, с парой баллонов на спине и глухим шлемом. Человек упал лицом вниз; правая, вытянутая вперёд рука сжимает шест с сигнальным фонарём, левая согнута, скрюченные пальцы вцепились в грунт, последним предсмертным усилием передвинув человека вперёд - ещё немного, хоть на шаг, хоть на дюйм…
За спиной у человека отпечаталась цепочка следов. Они словно выходят из другой плиты, зеркально-чёрной, установленной вертикально. На этой плите тонкими бороздами намечены силуэты двух людей – тоже в скафандрах, лёгких, едва различимых, если не считать прозрачных колпаков шлемов. Один указывает на лежащего своему товарищу, тот сжал кулаки, лицо искажено горем. По основанию монумента тянутся надписи на русском, английском и французском языках: «Проложившим путь к звёздам».
- Лёш, смотри! – Юлька дёрнула меня за рукав. – Наш капитан здесь!
- Как и Леонов. – Сказал я. Вон он, рядом с Волыновым. А его сосед – высоченный такой, черноволосый, - это Андрей Соколов, художник, он вместе с Архипычем картины пишет на космические темы. У них типа разделение труда – Леонов специализируется на реальных сюжетах, а Соколов больше по части фантастики. Кстати, мемориал создавали на основе его картины «Через сто лет».
- Точно! А я-то гадала, где я это видела? Пронзительная такая картина, я, помнится, едва не всплакнула, когда её увидела.
- Да и мемориал не хуже получился. – ответил я.
Она помолчала.
- Лёш, скажи - а у вас этого художника помнят?
«У нас» - это в моём прошлом, в двадцать первом веке, откуда я прибыл несколько лет назад. Юлька единственная, кому об этом известно – если не считать ещё одного человека. Но на его счёт у меня уверенности нет - уж очень таинственная личность Евгений наш Петрович, он же И.О.О. Вон он, кстати – стоит шагах в десяти от Леонова с его спутниками, окружённый группой людей в которых я без труда узнал первых лиц советского сегмента Проекта «Великое Кольцо». А дальше, в толпе кэп Сернан, Быковский и ещё многие, каждый из которых – статья в Большой Советской энциклопедии, а все вместе – живая, история космонавтики, первый ряд когорты покорителей космоса,
…с чего это меня пробило на пафос? Хотя, понять можно –сегодня такой день, что без торжественности никак. В Королёве открывается мемориал всем погибшим в Космосе, и мы в числе почётных гостей. Моя подруга, похоже, чувствует себя неловко в окружении всех этих космических волков и больших начальников – а зря, заслуг у неё, как и у многих «юниоров», не меньше, чем у иных прочих. А что года едва перевалили за девятнадцать – так времена такие, к Внеземелью надо привыкать с младых ногтей, как выражается упомянутый И.О.О.
Имён на плитах нет. И правильно – счёт погибших за пределами нашей планеты идёт на сотни, а будет ещё больше. Человечество выбравшись за пределы родной планеты, не собирается останавливаться – а значит, к спискам погибших при авариях и катастрофах будут новые и новые имена, и однажды на плитах попросту не хватит места для новых и новых имён. Но это не мешает мне – на всем! – вспомнить тех, кого мы знали, с кем вместе учились, работали, делили отсеки и каюты, строили планы и мечтали – а потом выковыривали их из промороженных в вакууме скафандров или кораблей, навылет пробитых метеоритами. Память каждого из нас хранит галерею таких образов, и трижды справедливы слова припева нашей главной песни.
К горлу подкатил ком, глаза подозрительно увлажнились. Я торопливо отвернулся– не хватало ещё, чтобы Юлька заметила. Хотя, она и сама вовсю уже шмыгает носом…
Выстроившиеся перед мемориалом солдаты подняли к плечам карабины. А серенькое подмосковное небо ударил залп. Десяток мальчишек и девчонок выстроившиеся с шеренгу перед мемориалом – все в «юниорской» форме, с красными галстуками, - вскинули ладошки в пионерском салюте. Леонов с Волыновым (оба они были в военной форме, со всеми положенными наградами) взяли под козырёк. Я вытянулся по стойке «смирно» - к пустой голове руку, как известно, не прикладывают, - и проводил взглядом двух солдат с огромным траурным венком. Вот они склонились – особым образом, согнув правую ногу в колене и отставив левую назад, - и утвердили венок на специальной подставке. В облака ударил второй залп, затем третий, оркестр заиграл «Реквием Звездоплавателей», мелодию, написанную специально к этому событию, солдаты, держа свои СКС перед собой, удалились, чеканя шаг, и я ещё долго видел тускло сверкающие штыки над головами толпы. Оркестр ещё пару раз вздохнул своей медью – и умолк. Толпа задвигалась, зашуршала и медленно потекла по направлению к стоянке. А я всё стоял, крепко держа Юльку за руку, и в ушах у меня всё звучало:
«…Если что-то я забуду
Вряд ли звёзды примут нас…»
Нет, не забуду. И никто из нас не забудет.

II

Транспарант над аллеей, ведущей от памятника Мальчишу-Кибальчишу белым по красному сообщал: «Привет участникам Всесоюзного слёта юных космонавтов, астрономов и планетологов!» Точно такой же висел ив холле главного корпуса Дворца, над кучкой экзотических деревьев и бассейном с золотыми рыбками – здоровенными, каждая не меньше ладони в длину. Забавно, подумал я, третий пункт в этом коротком перечне появился только в этом году. Что ж, жизнь не стоит на месте: стремительное движение человечества в космос требует специалистов в новых областях. Профессии, о которых предыдущее поколение знало только из фантастики, прочно обосновались в графах платёжных ведомостей, в брошюрках для абитуриентов и даже в списках кружков районных, областных и прочих Домов Пионеров и Школьников. Специализированные ВУЗы и техникумы, готовят будущих работников Внеземелья, в традиционных институтах и университетах появились «космические» факультеты - вроде недавно созданного отделения планетологии при кафедре астрофизики и звёздной астрономии физфака МГУ. Наверняка многие из мальчишек и девчонок, съехавшихся на слёт, задумываются о поступлении туда, и это правильно – земляне семимильными шагами движутся в космос и сбавлять темп не собираются. А мне – что ж, мне остаётся только принимать посильное участие и радоваться, что в этой реальности люди не променяли мечту о звёздах на виртуальные миры, не закуклились, как мои современники, во всепланетном цифровом коконе…
Однако, тенденция, как говаривал мудрый аксакал из старого анекдота: всякий раз, оказываясь здесь, на Ленинских Горах, я принимаюсь сравнивать окружающий мир с «тем, другим», давно мною оставленным. И ничего с этим не поделаешь – ностальгия, груз всего накопленного за все эти годы, который с трудом уживается с окружающей действительностью. А ниточка между «тем» и «этим» - Бритька, моя собака, золотистый ретривер, единственное (если не считать карманного ножа-балисонга) материальное свидетельство того, что всё случившееся - не причуда воображения, не странная галлюцинация, порождённая больным разумом…
Но сейчас со мной нет ни Бритьки, ни и балисонга. Собака ждёт дома, в квартире на улице Крупской - а что до ножа, то он давно потерян во внеземельных скитаниях. Не время сегодня и для ностальгических воспоминаний, как и для сомнений в собственной вменяемости. Я приглашён на слёт в качестве почётного гостя – как же, воспитанник дворцовского Кружка Юных Космонавтов, герой Внеземелья, кавалер «Знака Звездоплавателей» и прочая и прочая и прочая. Это, кроме места в президиуме на торжественном открытии слёта и букетов от пятиклассниц в крахмальных блузках и красных галстуках означает ещё выступление на трёх, минимум, тематических семинарах.
Один из них будет проходить в хорошо знакомом мне месте – на «козырьке» над гардеробом центрального холла, где я сам когда-то сиживал в числе прочих «юных космонавтов» на учебных занятиях, крутился на колёсах-тренажёрах маленьких, похожих на решётчатые бочки, центрифугах, тренируя вестибулярный аппарат. А ещё – именно здесь я впервые представил свой фантастический проект, те самые «тахионные торпеды», открывшие для меня – да и не только для меня! - дорогу в Космос…
Что ж, дело знакомое: ещё в «юниорах» я водил экскурсии по Центру Подготовки в Королёве экскурсии из провинциальных школ и окрестных пионерских лагерей. И далеко не всегда меня слушали с открытыми ртами - случались вопросы с подковырками, такие, что я не всегда мог ответить с ходу. Сегодня слушатели так же ожидались вполне подкованные – на такой съезд неучей не пришлют, - так что я готовился к серьёзному разговору.

- Скажите, Алексей Геннадьевич, а «Заря» сейчас по прежнему в системе Сатурна?
Спрашивал «юный космонавт» из калужского Дома Пионеров – парень лет пятнадцати, русоволосый, крепкого сложения. Не дать, не взять, Пашка Козелков их «Москвы-Кассиопеи». Сходство это вызвало в памяти первую нашу встречу с Юлькой и Витей Середой – они ведь тоже из Калуги, из того самого кружка юных космонавтов. Надо бы рассказать ребятам, подумал я, как их земляки стали для Зака Авенира, автора сценария фильма прототипами киношных персонажей. Но вовремя сообразил, что калужане и сами это знают - эти двое наверняка у них что-то вроде местной легенды.
- Это как посмотреть. Вроде, «Заря» и там, а вроде и не совсем. Частично.
Аудитория недоумённо загудела – сказано было сильно, но непонятно.
- Частично? – удивился калужанин. - Её что, демонтировали? Но зачем? Какая-то авария? Но сообщений, вроде, не было…
- Вас, молодой человек, как зовут? – осведомился я.
- Вася… Василий Устюжанин, Алексей Геннадьевич.
Я улыбнулся.
- Давай-ка Василий, без отчеств, не настолько я тебя старше. Что до «Зари», то никакой аварии не было. Дело в том, что ещё на этапе строительства с почти готовым жилым отсеком планетолёта случилась неприятность, и пришлось срочно искать ему замену.
Я вооружился указкой и подошёл к большому, в половину стены, плакату, изображающему планетолёт в разрезе. Аудитория внимала, в задних рядах на кого-то шикали.
В нескольких словах я описал возникшую тогда ситуацию: разрушение жилого кольца в результате столкновения с орбитальным грузовиком, лихорадочные попытки исправить что-то в условиях жёсткого цейтнота – люди на «Лагранж» ожидали спасательной экспедиции, медлить было нельзя. И найденное в итоге решение в виде пристыкованного к недостроенному планетолёту «бублика» орбитальной станции малого типа, которые как раз тогда начали строить для размещения на орбитах Луны и Марса.
- …А когда «Заря» обосновалась возле Титана, нам пришла в голову простая мысль. Ни ионные маршевые двигатели, ни, тем более, тахионные торпеды орбитальной станции ни к чему, верно? Вот и решили отсоединить «бублик» от корабля и оставить на орбите. А вторую часть корабля – реакторные колонны, пусковые установки торпед, двигательный отсек – оттащили на буксире к «Энцеладу» и через батут станции «Лагранж» отправили назад, к Земле. И так, на орбитальной верфи поставили на место «бублика» новую станцию, того же типа, что и первая.
- А почему было не построить новый жилой отсек? – спросила девочка из второго ряда. – Снова не захотели возиться, да?
Я покачал головой.
- Нет, не совсем. Опыт с «Зарёй» изучили, проанализировали – и сочли, что решение оказалось удачным. Новый жилой отсек изначально оснастят узлом, позволяющим быстро отделить его от остальной части корабля и снова превратить в космическую станцию. Таким образом, «Заря» - кораблю решено сохранить прежнее имя, - сможет добраться до какой-нибудь из планет, оставить на орбите готовую космическую станцию с экипажем, а сама вернётся на Землю не используя тахионные торпеды, через «батут». Представляете, как это ускорит освоение Солнечной системы?
Аудитория снова загудела, на этот раз восторженно – нарисованную мной картину представили все.
- Классно! – одобрил калужанин Василий. – Только я вот чего не понимаю: «батут» ведь на Заре запитывался от корабельного реактора, так?
- Да, как и прочие системы. – подтвердил я. – Обычно орбитальные станции снабжены собственными реакторами, но с той, что пошла на жилой отсек для «Зари», реактор при монтаже сняли.
- И как же станция без него обойдётся – теперь, когда остальную часть корабля от неё отсоединили? Нельзя ведь без энергии?
А парень толковый, отметил я. Хваткий, в корень зрит. Надо бы сообщить его данные в отборочную комиссию «юниорской» программы Проекта - глядишь, и придётся ко двору. Впрочем, они здесь все толковые, иначе бы сидели по домам…
- Ну, это как раз проще всего. В систему Титана перебросили корабль-энергостанцию, однотипный с «Николой Теслой», которая питает энергией «Лагранж», и состыковали его с новой станцией. Кстати, она будет называться «Гюйгенс» - в честь голландского учёного, открывшего кольца Сатурна и Титан. Что до новой станции, которую сейчас стыкуют с «Зарёй», то с неё реактор снимать не будут. И когда придёт время её отсоединять и оставлять на орбите какой-нибудь планеты – просто переведут реактор из холостого режима в «горячий», рабочий.
- Тогда да, тогда всё ясно. - калужанин солидно, по-взрослому кивнул. - А куда пойдёт обновлённая «Заря» - не секрет? Может, к Юпитеру? В «Вестнике «Великого Кольца» была недавно статья о том, что и там планируется поставить станцию…
«Вестник Великого Кольца» - так назывался научно-популярный журнал, издаваемый в рамках Проекта. Журнал выходил на русском, английском и французском; недавно его стали издавать на китайском и ещё десятке других языков.
Я покачал головой.
- Нет, не в этот раз – хотя, конечно, дойдёт очередь и до Юпитера, и до других планет. Не так давно на Энцеладе было сделано важное открытие, заставившее нас изменить планы. Дело в том, что…

- Лёша? Монахов? Это ты?
Женский, звонкий, явно молодой голос показался мне знакомым. Её владелицу я тоже узнал, хотя и встречались мы мимолётно и довольно давно. Влада Штарёва, одна из тех, кто вместе с ребятами из нашей «юниорской» группы проходила психологическую акклиматизацию в подземном комплексе «Астра». Меня тогда с ними ещё не было - и, чтобы догнать группу до положенной численности в шесть человек, к нашим четырём добавили двоих из параллельной группы… уже не вспомню, 1«В» или 1«С»? Ладно, неважно; одного из них, американца Марка Лероя, сына ведущего конструктора космического филиала корпорации «Боинг», я знал ещё по смене в «Артеке», где мы были в одном отряде. Что касается второго, вернее второй, Влады, то с ней мне доводилось встречаться всего несколько раз – на учебном семинаре по высшей математике, где она поразила всех, включая преподавателя, способностью решать в уме дифференциальные уравнения, и позже, в «юниорской» общаге . Хотя – была ещё одна встреча, о которой вспоминать не слишком приятно - когда она вместе с остальными выходила из подземного бункера «Астры». Результат их пребывания в комплексе оптимизма, прямо скажем, не вселял – по большинству показателей оценки колебались между «весьма посредственно» и «полная катастрофа». И во многом это случилось как раз благодаря Владе. Роковая красотка с выдающимися математическими способностями и предельно стервозным характером вольно или невольно становилась источником ссор, склок, натянутых отношений между остальными «астровскими» сидельцами.
Результат был вполне предсказуем – Владу отчислили из Проекта, чему она не слишком-то огорчилась. А напоследок заявила, что всё равно добьётся своего и несмотря ни а что попадёт в Космос. Тогда ей поверил – девица настырная, знает себе цену и с мозгами у неё полный порядок. А что до стервозности – что ж, все мы не без греха; во Внеземелье хватает мест, где психологическая совместимость не так уж и важна, не то, что лет пять-семь назад, когда космонавтам приходилось неделями, а то и месяцами уживаться в тесных алюминиевых банках буквально на головах друг у друга. Сейчас не то - на крупных орбитальных станциях, особенно транзитных, вроде «Гагарина» или «Звезды КЭЦ», текучка кадров не уступит любому московскому НИИ, а что до скученности и тесноты – то их там и вовсе никогда не было.
Несколько лет, прошедших со дня нашей последней встречи, отразились на Владе самым, что ни на есть благотворным образом. Она и раньше считалась первой красавицей «юниорской» программы, а сейчас на неё и вовсе оборачивались все мужчины – от двенадцатилетних пацанов до солидных сорока- и пятидесятилетних преподов. Про юных космонавтов, астрономов и планетологов, перешагнувших пятнадцатилетний рубеж, я и вовсе не говорю – в просторном холле стоял костяной стук отвисших челюстей и хлюпанье слюней, обильно выделяемых их половозрелыми организмами. Даже мне, человеку тёртому, способному противостоять женским чарам любой степени убойности понадобилось некое усилие, чтобы сохранить хотя бы видимость хладнокровия.
Влада, воспользовавшись моей секундной растерянностью, ловко продела руку мне под локоть и увлекла меня по коридору в сторону буфета. Я с опозданием сообразил, что у неё, как и у меня, свисает с шеи на тесёмке бэйджик участника слёта; надпись на нём гласила, что Влада Штарёва представляет здесь общество «Эра Встретившихся Рук». Об этой организации я слышал впервые и стал прикидывать, как бы поделикатнее выяснить, что это за зверь такой, и с чем его едят. Но ничего выяснять не понадобилось – моя спутница уже вовсю щебетала о своих делах, и вскоре я узнал много такого, о чём раньше не догадывался…
Пока я гонял олгой-хорхоев на Луне, вытаскивал людей с затерянного в Пространстве «Эндевора», учился на космодесантника и мотался в систему Сатурна и обратно, на Земле происходили весьма любопытные вещи. Нет, я не о политике - хотя с некоторых пор я стал уделять международным новостям больше внимания. Дело было совсем в другом – и я удивлялся, как сам не подумал об этом раньше.
А следовало бы! Разве мало в «той, другой» моей жизни было всяческих сект, обществ по изучению НЛО, любителей эзотерики во всех видах и прочих «Космопоисков»? Нет-нет, сам я подобными вещами не увлекался – так, любопытствовал, но в меру, издали, наблюдая за упомянутыми «одержимцами» (на редкость меткое словечко из «Маятника Фуко» Умберто Эко) издали, с некоторой даже брезгливостью и настороженностью. Подобная публика массово расплодилась в перестроечные времена и позже, в девяностые. Здесь её время еще не пришло – если бы не гобийская находка Ивана Ефремова.
Событие, и правда, было грандиозного, цивилизационного даже масштаба: человечество впервые получило бесспорное доказательство того, что оно не одно во Вселенной, что есть (или были раньше) и другие носители разума, которые однажды добрались до нашей планеты и оставили вполне осязаемые и материальные следы. И не какие-нибудь японские статуэтки Догу, изображающие гуманоида в скафандре, и даже не барельефы майя с сидящим в корабле человеком. Нет, оставленные неведомыми пришельцами «звёздные обручи» изменили жизнь на Земле до неузнаваемости, вытолкнув человечество из накатанной колеи и заставив проложить другую – за пределы планетарной колыбели, во Внеземелье, к звёздам.
И, как это всегда бывает, на периферии грандиозных событий, на обочине великих начинаний забурлила и попёрла из щелей пена – в виде сляпанных на скорую руку философских концепций, сект поклонников Высшего Звёздного Разума, всякого рода реформаторов, норовящих перекроить прежние религии, теории о происхождении разумной жизни и прочие мировоззренческие представления на свой лад. Конечно, человечество не раз проходило через это на протяжении всего двадцатого века - но на этот раз «накипи», неважно, религиозной, философской или псевдонаучной, было чересчур много. Её порождения вылезали на свет чаще всего в США, Еропе и Японии в виде сект, околовсяческих обществ с громкими названиями и невнятными сферами деятельности и ютящихся по цокольным этажам «академий», учреждённых личностями, которых Станислав Лем в своё время метко назвал «инвалидами от науки». Организации эти отличались одна от другой степенью не вменяемости и агрессивности, устраивая время от времени шумные акции, увы, далеко не всегда безобидные.
Не обошло это поветрие и СССР – правда, в несколько смягчённом виде. Видимо, кто-то очень неглупый решил вместо того, чтобы бороться с одержимцами, взять их под контроль и направить энтузиазм и энергию этой публики в безопасное для общества русло. «Эра Встретившихся Рук» как раз и была из числа таких организаций – занимались там по большей части философско-мировоззренческими аспектами Внеземного разума, сочинили даже целую теорию, свалив в одну кучу многочисленные гипотезы о создателях «звёздных обручей» и то, о чём ещё в конце шестидесятых писал в своей «Колеснице богов» швейцарец Эриха фон Дэникен. Тогда эта книга стала мировым бестселлером; в семидесятом по ней сняли фильм «Воспоминание о будущем» - его крутили и у нас, в СССР, что в свою очередь вызвало бум интереса к пришельцам, «тарелочкам» и инопланетным прародителям человечества. Для ЭВР-овцев же творение Денникена стало, вместе с ефремовским «Лезвием Бритвы», сразу и Ветхим и Новым Заветом, а заодно и деяниями апостолов.
Если отбросить в сторону некоторые экстравагантные формы деятельности, ЭВР оказалась организацией безобидной, тихой, даже по-своему любопытной - за что и была обласкана властями. Помимо сочинения теорий разной степени бредовости, они занимались популяризацией палеокосмонавтики (так обтекаемо именуется у них наука о «тарелочках»), проводили конференции, устраивали лекции и литературные конкурсы, издавали какие-то брошюрки и сборники фантастических рассказов – что характерно, за государственный счёт. Влада попала в ЭВР два года назад и быстро сделала карьеру, заняв пост секретаря московской организации. Именно в этом качестве её и пригласили на слёт - поучаствовать в семинаре, посвящённом поискам следов внеземного разума и этой самой палеокосмонавтике. Что ж, дело хорошее: будущим покорителям космоса не помешает быть в курсе новой, зарождающейся мифологии. Понять бы ещё, кто надоумил организаторов слёта позвать представителя ЭВР? Ох, чует моё сердце, не тут обошлось без Евгения нашего Петровича – неспроста я заметил И.О.О. восседающим, как и я сам, в президиуме на торжественном открытии.

- Знаешь, я только что сообразил, что Влада не задала мне ни единого вопроса о нас – обо мне, тебе, других наших. – сказал я. Мы ехали по Проспекту Мира; справа осталась станция метро «Алексеевская, а впереди пронзала небо косая игла с ракетой на кончике – монумент «Покорителям космоса» перед центральным входом ВДНХ.
- Что, даже об Энцеладе не спрашивала? – удивилась Юлька. – Хотя, этого следовало ожидать – Штарёва всегда предпочитала говорить о себе, любимой, было бы кому слушать…
Она держала руль одной рукой, положив локоть другой на дверку, и набегающий ветерок трепал её волосы. Машина была подарком Шарля на мой день рождения – конечно, не «Шевроле-Корвет», на котором мы гоняли по шоссе от космодрома Куру до прибрежного пансионата , а новенький «Пежо-504» специальной сборки, только для сотрудников французского отделения Проекта. Кабриолет цвета тёмно-синий металлик смотрится на московских улицах настоящей экзотикой – особенно с эмблемой Центра Подготовки на дверках, при виде которой встречные водители сигналят и приветственно машут руками, а постовые гаишники берут под козырёк. Говорите что угодно – а популярность всё-таки приятная штука…
Я рассказал о встрече с Владой сразу по возвращении из Дворца – и видели бы вы, какую физиономию состроила моя подруга. И это моя-то Юлька, способная, кажется, ужиться со скорпионами, доброжелательная с любым, даже с Гарнье с его, мягко говоря, непростым характером. Да, видимо, Влада достала их тогда, в «Астре» всерьёз, раз одно упоминание о ней до сих пор вызывает такую реакцию…
Мы не успели обсудить эту встречу – надо было собираться и пулей лететь в Королёв, где меня же ожидали три совещания, все на тему грядущего рейса «Зари». Юлька же условилась о встрече со своим научным руководителем, профессором Бортниковым. Неделю назад он, попросил её задержаться после лекции и прямо заявил: если «Уважаемая Лидия хочет добиться чего-то на поприще тахионной физики, то следует побольше времени проводить в университетских аудиториях и библиотеках, а меньше – на кораблях и орбитальных станциях. Внеземелье никуда не денется - наставительно говорил профессор, - но сейчас следует плотно взяться за учёбу, не отвлекаясь на космические приключения, большие и малые…» Так что на этот раз Юлька, может статься, никуда не полетит. Грустно, конечно - но мы и раньше не часто оказывались в одном экипаже (практика на «Гагарине» и «Ловелле» не в счёт) - так хоть на Земле будем видеться, в недолгих промежутках между моими полётами. А то – он ушёл с экспедицией к Юпитеру, она торчит где-нибудь на Марсе - куда, скажите на милость, такое годится?
А вот Мира после эпопеи «Лагранжа» заболела Внеземельем всерьёз. Собрала скрипичное трио из таких же как она студенток консерватории, и собирается гастролировать по Внеземелью. В планах значатся и околоземные станции, и Луна, и недавно заработавшая марсианская "Скьяпарелли" и даже «Гюйгенс», он же бывший жилой «бублик» «Зари», исправно нарезающий круги вокруг Титана. Юрка-Кащей не слишком этому рад – вряд ли его возлюбленная скрипачка начнёт гастрольный тур с нашего корабля. Слушателей маловато, да и рейс обещает затянуться…
Машина проскочила ВДНХ, миновала эстакаду и понеслась по Ярославке. Машин в этот час немного, так что Юлька с удовольствием топила в пол, не опасаясь ГАИшников с их радарами. Водит она гораздо лучше меня – я со своим дорожным опытом чересчур осторожен и склонен к перестраховке, она же, наоборот, обожает скорость и при каждом удобном случае гоняет по подмосковным трассам, выжимая из заграничного мотора все лошадиные силы до капли. Я этого не одобряю – пусть стритрейсеров здесь пока не водится, да и до пробок «той, другой» Москвы далеко, но ведь и качество дорожного покрытия далеко не из двадцать первого века. Юлька это недовольство игнорирует, и я с грустью понимаю, что ей, совсем ещё молодой девчонке, порядком моё старческое брюзжание…
- Кстати, вылетело из головы… – сказала она. – Как раз перед тем, как ты пришёл домой, звонил Леднёв и просил обязательно разыскать его, когда будешь в Королёве. Не знаешь, что ему нужно?

III

Серёжа поднял револьвер обеими руками, навёл на ледяную стену перед собой и надавил клавишу электроспуска. Револьвер едва ощутимо дрогнул – воспламенился заряд циркониевой фольги скрытой в патроне. Горит он, если верить проглоченному наспех руководству, около пяти миллисекунд при температуре в пять тысяч градусов, и этого хватает, чтобы накачать энергией встроенный в ствол оптический резонатор, который в свою очередь порождает лазерный импульс. Увы, ни светового шнура, как в «Гиперболоиде инженера Гарина», ни летящих сгустков света, как в недавно пересмотренных «Звёздных войнах» при выстреле не возникло; Серёжа, конечно, знал, что в вакууме такого быть не может, но подсознательно ожидал какого-то особого эффекта. Всё же в руках у него – настоящий лазерный пистолет (ну, хорошо, револьвер, не будем цепляться к мелочам), хоть и используемый в мирных целях.
В том месте, куда ударил луч, не было никаких искр - только клубок пара, моментально растаявший в вакууме. Да и откуда им взяться, искрам? Совершенно неоткуда: лёд – он лёд и есть, как его ни обзови. Здесь лёд называют ледоритом – как поведал опытный ветеран Пьявко, этот необычный термин ввёл в обиход Алексей Монахов, позаимствовав его очередь из какой-то фантастической книжки. Серёжа допытывался у ветерана, что это за книжка – хотел, вернувшись на землю, найти и прочитать – но Пьявко так и не вспомнил. Надо будет спросить у Алексея, когда «Заря» придёт, наконец, к Энцеладу, уж он-то наверняка помнит…. А сейчас – Серёжа повернул револьвер (он же «ЛСКП-2М, спектрографический комплекс, переносной, модель вторая, модифицированная») и посмотрел в узкое окошечко. Высветившиеся там цифры числом девять, ничего ему не говорили, однако Серёжа старательно переписал их в нарукавный блокнот – непростая задача, когда приходится пользоваться специальным толстенным карандашом, который так и норовит выскочить из пальцев руки, облачённой в неуклюжую перчатку «Кондора». Он и выскакивал – хорошо, что карандаш крепился к блокноту тонкой, длиной в полметра, леской, иначе пришлось бы ловить его по всему гроту…
Вообще-то в записи не было особого смысла – как гласила та же инструкция, полученные данные сохранялись на встроенном в спектрограф магнитном запоминающем устройстве. Ёмкости его хватало на полсотни проб; после окончания замеров устройство следовало отсоединить и сдать в лабораторию, где данные с него перекачают на катушки магнитной ленты. Но Пьявко, а с ним и Зурлов, настаивали, чтобы Серёжа каждый раз аккуратно записывал полученные данные.
Ну вот, готово… Серёжа захлопнул крышку блокнота, вставил карандаш в гнездо – леска при этом сама собой смоталась, - и убрал ЛСКП в контейнер. На сегодня работа закончена, можно идти в шлюзовой балок, снимать «Кондор» и, закрепив его в соответствующей нише, отдраить внутренний люк и, хватаясь за поручни, двинуться по длинной, не меньше пятнадцати метров, рубчатой трубе перехода. В противоположном её конце – ещё один люк, ведущий в жилой балок. И тут важно не забыть плотно задраить тот, что остался за спиной - во-первых, это злостное нарушение, а во-вторых люк жилого балка попросту не откроется, останется заблокированным. Техника безопасности, всё продумано до мелочей – на случай того, если шлюз или переходная труба потеряют герметичность. Это вряд ли может случиться здесь, в рукотворном ледяном гроте в трёхстах метрах под поверхностью Энцелада. Но – мало ли что? «На аллаха надейся, а верблюда привязывай» - учит мудрый аксакал Пьявко, да и инструкции пока ещё никто не отменял.

- И здесь я буду жить?
Серёжа осмотрелся, изучая внутренности балка. Хотя – изучать тут особо и нечего: узкие полки в два яруса, снабжённые пристяжными ремнями, как и полагается в невесомости; лёгкий столик у дальней стены, сиденья возле него прикручены к полу и тоже снабжены ремнями, на манер автомобильных. В дальнем углу, за лёгкой раздвижной, на манер жалюзи, дверью – санузел с унитазом, рукомойником и душевым мешком.
- Вы, все трое. – уточнил Зурлов. – Один поработал внизу дня три-четыре, потом другой его меняет, по очереди. Надо же вам всем получить НА «Лагранже» сила тяжести как на том же «Гагарине» или, скажем, на Луне – а здесь всего-то одна сотая «же», считай, вовсе её нет. А какие же вы будущие космонавты без опыта в условиях отсутствия нормальной гравитации?
- Ну, в ангарах буксировщиков тоже невесомость… - заметил Серёжа. Перспектива провести здесь четыре дня не вызывала в нём особого энтузиазма. На занятиях по истории космонавтики он знакомился с устройством орбитальных станций раннего, «добатутного» периода, осматривал полноразмерные макеты в Центре Подготовки и даже посещал «музейный» модуль «Гагарина». Модуль этот, внутренности которого в точности повторяли интерьеры орбитальных станций «Салют-6» и американской «Скайлэб» был пристыкован с внешнему, безгравитационному кольцу «Гагарина» и служил одной из главных достопримечательностей станции. Там Серёжа видел точно такие же, как в балке, койки с пристяжными ремнями, столики, шкафчики, привинченные к полу и потолку, и, конечно же, особую космическую сантехнику – душевой мешок, рукомойник и унитаз, снабжённый помпой-отсосом. Но одно дело – рассматривать экспонаты, сочувствуя первым космонавтам, которые вынуждены были ими пользоваться, и совсем другое – испытывать на себе!
- А ты чего хотел? - куратор усмехнулся, будто угадав его невесёлые мысли. - Знакомься, осваивайся - на грузовиках вроде «Тихо Браге» или «Гершеля до сих пор всё точно так же устроено. И ещё долго таким останется, пока не придумают какую-нибудь искусственную гравитацию, без вращения и прочих громоздких штучек.
- Да я что, я ничего… - Серёжа пожал плечами. – Освоюсь, конечно.
- А раз ничего – натягивай «Скворец», и продолжим экскурсию.
Серёжа кивнул и полез в подкоечный рундук за гермокостюмом - «Кондоры» они сняли в шлюзовом балке, а правила внутреннего распорядка подлёдной базы требовали от её обитателей постоянно находиться в гермокостюмах. Не слишком-то удобно, уныло подумал он – это что же, стаскивать «Скворец» всякий раз, когда нужно воспользоваться известным устройством, или принять душ? Спасибо, хоть шлемы не заставляют носить постоянно – вон они, закреплены в головах коек… Интересно, а какой смысл постоянно таскать на себе гермокостюмы, если за шлемами всё равно придётся бежать в жилой балок? И вообще, что тут может случиться – метеоритных дождей нет, никто не таскает грузовые контейнеры, чьи острые углы способны пропороть бочкообразный алюминиевый корпус. Серёжа понимал, конечно, что база только что введена в эксплуатацию и начальство перестраховывается - но очень уж хотелось стащить с себя эту оранжевую гадость, из-за которой никак не выходит расслабиться по-настоящему…
Но нет, рано расслабляться. Серёжа перевернулся в воздухе и вслед за Зурловым вплыл в люк переходной трубы, ведущей в общий балок, где располагались камбуз и кают-компания.

- Ну как, освоился с этим самопалом? – Зурлов указал на ящик с ЛСКП. Серёжа кивнул. В течение часа, последовавшего за недолгим отдыхом в балке, он только и делал, что под наблюдением куратора дырявил лазерными лучами ледяную стену каверны, каждый раз занося показания спектрометра в блокнот.
- Да, освоился, ничего сложного. Володь, а Лёша… Алексей Монахов действительно подстрелил из такого лунного электрического червяка?
Упоминание о давней охоте на спутнике Земли, вскользь брошенное собеседником, не давало ему покоя – особенно после того, как он впервые взял в рук лазерный револьвер. В мечтах Серёжа представлял, как он, вооружившись этим… нет, не самопалом и не каким-то там спектрографическим комплексом, а лучемётом, словно позаимствованным из фантастических книжек! – выслеживает в лунных кратерах инопланетных чудовищ.
В прошелестел раздался ехидный смешок - в точности, песок сыплющийся на каменную плиту.
- Ну, во-первых, олгой-хорхои не обитатели Луны, а явились туда через обруч. Во вторых, у Монахова был не такой аппарат, а предыдущая модель, гораздо примитивнее этой и не такая мощная. А в третьих никого он не подстрелил, этим тварям лазерный луч – что слону дробина. Миной взорвал, самодельной, что было, то было…
- Но тогда почему…
- По кочану. – оборвал Зурлов. – Сегодня в программе вечер вопросов и ответов, или таки собираемся поработать?
Серёжа не нашёлся что ответить.
- Молчание – знак согласия. – констатировал куратор. – Бори эту штуку и пошли.
Он пристегнул поясной карабин к тросу, протянутому к стоянке буксировщиков. Впрочем, стоянка – это было громко сказано: оба омара были зачалены за вбитые в ледорит стальные шкворни поближе к краю каверны. Сама каверна представляла из себя огромную, ста метров в ширину и не меньше десяти в высоту полость; в глубину она имела не меньше тридцати метров и увеличивалась, по мере того, как ледорезные машины расчищали всё новые и новые участки гигантского «обруча». Сейчас техника простаивала – Пьявко с двумя помощниками пешнями и струями перегретого пара сбивали лёд с символов, густо покрывающих металлическую поверхность.
- Леонид Андреич просил взять пробы на стене напротив каверны. – сообщил Зурлов, показывая на планетолога. - Говорит, работы собираются продолжить уже там. Сперва вручную вырежут небольшую нишу, установят в ней малый ледорез и уже с его помощью подготовят площадку для тяжёлой техники.
Серёжа посмотрел на противоположную стену, на которой играли отсветы прожекторов. Внизу, на самом дне Дыры тоже шли работы, копошился проходческий комбайн и два ледореза.
- А как же балки? Их что, тоже будут перетаскивать?
- Зачем? Оставят на прежнем месте. А люди на новую площадку будут добираться своим ходом.
- Это как? – удивился Серёжа. – С реактивными ранцами, что ли? На «Лагранже» вроде, есть несколько штук, но их на всех не хватит.
- Зачем на ранцах? Поперёк колодца натянут трос - пристёгиваешься карабином, отталкиваешься посильнее, и вперёд!
- Трос? – Серёжа задумался. – А «омары» за него не будут цепляться?
- Если пилот зазевается – вполне можно и зацепиться. Так что постарайся быть повнимательнее, когда сядешь в капсулу.
- В капсулу? – Серёжа радостно вскинулся. – И управлять тоже буду?
Не в этот раз. – Зурлов охладил его пыл. – Сейчас поведу я, а ты цепляйся к решётке, будешь брать пробы. И смотри, ящик закрепи хорошенько. Улетит на развороте - гоняйся за ним по всей Дыре…

Серёжа вовремя сообразил, что главное – это хорошенько закрепиться, чтобы не мотало во все стороны при манёврах «омара». Зурлов пилотировал буксировщик в своей обычной агрессивной манере, чередуя резкие повороты с мощными тяговыми импульсами, и если бы не пара дополнительных ремней, пассажиру пришлось бы несладко. Даже сейчас приходилось держаться за грузовую решётку обеими руками, дожидаясь, пока «омар» не встанет параллельно стене метрах в пяти от её зеркально-гладкой поверхности; потом следовало открыть ящик, извлечь из него «самопал», произвести лазерный выстрел и записать показания спектрометра. С одной позиции брали три пробы; после этого Серёжа убирал ЛСКП обратно в ящик и давал сигнал. «Омар смещался в сторону метра на четыре – и всё повторялось снова. Они уже сожгли восемь патронов с магниевой фольгой, когда после очередного выстрела вместо облачка пара из стены ударил сном искр – ослепительно-белых, словно при электросварке.

- …исходя из вышеизложенного, я принял решение эвакуировать персонал из каверны. Тяжёлое оборудование будет законсервировано, энергопитание отключено. – закончил Леонов. Человек-легенда, первый человек в открытом космосе, он всего три дня, как вернулся на «Лагранж» с Земли, где проходил курс лечения и реабилитации. На станции говорили, что ему предлагали аналогичную должность на Марсе, на строящейся станции «Берроуз» - Леонов отказался, предпочёл вернуться на прежнее место. В системе Сатурна он царь, бог и воинский начальник – ему, кроме «Лагранжа» подчинялись и станция «Гюйгенс», кружащая по орбите Титана, и небольшой флот из трёх орбитальных грузовиков, «Гершель», «Койпер» и «Кассини» - последний был специально оборудован для изучения Колец. Поговаривали о планах подвесить над плоскостью колец ещё одну станцию, малую, подобную «Гюйгенсу» - и она тоже окажется в подчинении Леонова. Подчинённые в шутку называли его «вице-королём» системы Сатурна - забавные картинки на эту тему то и дело появлялись на доске объявлений в станционной кают-компании. Они впрочем, никогда не носили характера недоброжелательного – Леонова на станции любили, уважали и искренне радовались его возвращению.
- Всё из-за тебя! – Таня Пичугина ткнула Серёжу в бок острым локотком. – Что тебе стоило пальнуть на метр левее –ничего бы тогда не нашли!
Курсанты, все трое, сидели на предпоследнем ряду и вытягивали шеи, стараясь не упустить ни слова.
– Неизвестно, но какое время они закроют Дыру. – кипятилась Татьяна. - А вдруг больше, чем на два месяца? Тебе-то хорошо, ты уже был на Энцеладе – а что нам делать? Так и улетим домой, не побывав внизу!
Серёжа потупился. Не то, чтобы он чувствовал себя виноватым – но ведь это после его лучевого выстрела испарившийся в жаре лазерного выстрела ледорит открыл крошечный, не больше пары квадратных сантиметров, участок металлической поверхности. Зурлов подвёл «омар» вплотную к стенке и Серёжа, орудуя молотком-ледорубом (такие висели у каждого из них на поясе «Кондора») расчистил участок побольше – и обнаружил на нём выпуклые символы, очень похожие на те, что покрывают «звёздный обруч».
Ну и завертелось: Зурлов доложил о находке Пьявко; планетолог прибыл на место на втором «омаре», оснащённом струйным парогенератором и за сорок примерно минут освободил ото льда находку – плоский, стоящий вертикально металлический объект прямоугольной формы. Это оказалось не так уж непросто: струя перегретого пара отбрасывала «омар» от стены; управлять же дюзами и одновременно орудовать парогенератором Пьявко не мог за недостатком опыта пилотирования. Пришлось Зурлову «подпереть» буксировщик планетолога, компенсируя реактивный эффект паровой струи тягой своего маршевого движка. Серёжа при этом висел на грузовой решётке «омара» и по рации корректировал действия куратора, ничего не видевшего в облаках пара и разлетающегося ледяного крошева.
Расчищенный объект имел вид металлического листа размером три на четыре с половиной метра; в его центре красовался овальный люк, достаточно широкий, чтобы пропустить человека в скафандре. Вскоре выяснилось, что никакой это не лист, а передняя стенка вмёрзшего в лёд то ли контейнера, то ли чего-то в этом роде. Металл его, до чрезвычайности напоминающий сплав, из которого были изготовлены «звёздные обручи», был гладким почти полированным – через стекло гермошлема Серёжа видел в нём своё отражение, словно в огромном зеркале. В полуметре от левого края обнаружилась рельефная табличка, сплошь покрытая знакомыми символами – и именно в неё пришёлся первый Серёжин выстрел, с которого всё и началось…
- Что ты такое говоришь, Тань? – отозвался Егор, третий из их маленькой группы. На него обернулись с неудовольствием, пришлось перейти на шёпот. – Такое открытие, первое творение создателей «звёздных обручей», кроме этих самых обручей, конечно… Только представь, что может оказаться за этим люком! Библиотека, приборы, машины, действующие на неведомых физических принципах… да что угодно!
- Ага, зеленокожие пришельцы в криогенных ваннах! Или серокожие, в фиолетовую крапинку! – насмешливо прошипела Татьяна, и Серёжа отметил, что одногруппница, похоже, чересчур увлекается фантастикой. – Но сначала люк нужно открыть, а что-то никто с этим не торопится. Вот объясни, зачем для этого ждать «Зарю», и уж тем более, сворачивать все работы? Металл не слишком толстый, просвечивание ультразвуком дало меньше полутора сантиметров – вспороть плазменным резаком, да и делу конец!
- То-то что конец! – Егор не желал сдаваться. – А если там что-нибудь эдакое… взрывоопасное? Или наоборот, записи какие-нибудь, звёздные карты? Они же бесценны для науки, а твой резак вмиг превратит всё в кучку пепла!
Но и Татьяна не намерена была уступать, да ещё и перед столь жалкими аргументами.
- А на «Заре» что, ключ привезут, отмычку? Возьмут так и откроют? Они, если хочешь знать, первые резак в ход и пустят, а наши, на «Лагранже», просто боятся брать на себя ответственность!
- Это Леонов-то боится? – возмутился Егор. - Ты думай, что говоришь, хоть иногда!
Из переднего ряда снова зашипели, и спорщики умолкли. Что-то они в последнее время часто стали ссориться из-а ерунды, подумал Серёжа – Егор явно неравнодушен к Татьяне и проявляет свои чувства таким вот образом. Ох, наплачется он с этой вздорной девицей, если, конечно, не выкинет дурь из головы и не займётся чем-нибудь полезным. Например – поможет Серёже подготовить буксировщики. «Заря», как объяснил Зурлов, прибудет не своим ходом, а через станционный «батут, и на этой стороне его будут встречать все четыре наличных «омара» - встретят, зацепят клешнями и аккуратно отведут от станции на положенные три километра. Потом развернут в Пространстве и снова подведут, но уже не к «батуту» а к центральному стыковочному узлу на внешнем кольце. Операции эти сложные, даже рискованные, техника должна быть в идеальном порядке – а потому они уже вторые сутки возились в ангарах, по нескольку раз проверяя каждый узел, каждый механизм, каждое вспомогательное устройство.
- …Таковы ближайшие задачи. – подвёл итог начальник «Лагранжа». – Консервационная группа отбывает на «Энцелад» через два часа, на «Гершеле». Андрей Львович, - он повернулся к Полякову, - посадите корабль поближе к колодцу, а то им ещё вниз спускаться…
- Можем сесть прямо на дно Дыры. – ответил тот. - А дальше на террасу сами запрыгнут высота всего ничего!
- Тогда так и решим. – кивнул Леонов. – За работу, товарищи. «Заря» вот-вот прибудет, а сделать предстоит ещё очень многое.

V

Из записок
Алексея Монахова.
«…Дежа вю – я снова в своей каюте (они на «Заре» точно такие же, как на любой орбитальной станции) и снова передо мной на столике распахнутый ноутбук. Термин этот здесь пока не прижился – а я вот пользуюсь, хотя бы и наедине с самим собой…
Предстартовые дни пролетели незаметно. Ещё вчера я собачился со снабженцами на «Гагарине» по поводу дополнительных ремкомплектов к «омарам» (буксировщики в моём ведении, как и пристыкованный к одной из реакторных колонн малый орбитальный грузовик) - а вот теперь сижу, наслаждаюсь кратким периодом ничегонеделанья. Каюта у нас с Юлькой общая, но она сейчас с лаборатории с Леднёвым -изучают магнитные ленты, которые Валерка привёз из США, из Ливерморской национальной лаборатории. Раньше, в пятидесятых и начале шестидесятых годов там занимались исключительно разработками ядерного оружия, но с тех пор мир изменился, призрак атомного гриба больше не нависает над человечеством, и лабораторию целиком переориентировали на нужды Проекта «Великое Кольцо». В частности, там стоят шесть новейших суперкомпьютеров «Крей-1», которые только и способны потянуть Валеркины расчёты. В СССР такой роскоши пока нет; Юлька ездила в Ливермор вместе с Леднёвым, и до сих пор ходит под впечатлением увиденного.
В данный момент они заняты тем, что кормят бортовую ЭВМ заокеанской магнитной лапшой; мне же делать совершенно нечего, и я со скуки решил взяться за дневник – а то что-то давненько я его не открывал, нехорошо это. Вот запущу окончательно – и откуда потом брать свежие впечатления для задуманной книги? И ведь не просто задуманной: «Уральский Следопыт» уже в курсе, ждёт, напоминает-дёргает, обещая публиковать по главе в каждом номере, только дай…
Но пока с книгой придётся повременить. Дело в том, что я снова выпал из информационных потоков – за две недели предполётной подготовки на «Заре» ни разу не включил телевизор, чтобы посмотреть новости – а ведь земные программы здесь ловятся, и превосходно! Что до газет, то пока корабль висел на орбите Земли, их регулярно доставляли на борт в виде микрофиш, для чтения которых имеется специальный аппарат. Им-то я и воспользовался, и три часа кряду изучал газетные полосы на блёклом экранчике размером со школьную тетрадь – и всё на глазах у посетителей кают-компании, недоумевавших, как можно тратить время на подобную ерунду…
Может, конечно, и ерунда – но определённая польза от газет всё же случается. В одном из англоязычных изданий (кажется, заокеанская «Нью-Йорк Геральд»? Уже не припомню…) я отыскал упоминание о громком скандале, разразившемся недавно в научном мире, с участием – ну конечно, нашего с Леднёвым старого знакомца, астрофизика Гарнье! Не знаю, почему Валерка не упомянул об этой истории – может, ему банально стало стыдно за коллегу? Хотя - от француза чего угодно можно ожидать, особенно после его ссоры с руководством Проекта и перехода в англо-японскую «батутную» программу…
Если вкратце, то Гарнье ушёл с прежнего места не с пустыми руками. Нет-нет, никаких хищений, растрат и прочей экономической уголовщины – он всего лишь прихватил с собой сведения о том, где на Земле следует искать ещё один «звёздный обруч». Сведения эти, добытые в результате расшифровки части символов с лунного «обруча», вообще-то никакой не секрет, состава преступления в их разглашении не было - но то, что француз, не поставив в известность бывших своих коллег и руководство Проекта, вот так, запросто, передал их «конкурентам», никого, разумеется, не обрадовало. А кое-кого и натолкнуло на мысли, не вполне приятные…
И ведь было с чего! Предполагаемое место нахождения «обруча» - в австралийском секторе Антарктиды, на Земле Уилкса. Руководство Проекта давно уже добивалось от австралийцев разрешения на поиски, но те тянули, откладывали решение, ссылаясь на каике-то формальности, и в итоге отказали. Это случилось всего через пять дней после того, как Гарнье сменил место работы, а ещё через неделю транспортные самолёты Королевских Воздушных сил перебросили на посадочную площадку в ста двадцати километрах от австралийской станции «Кейси» несколько десятков тонн грузов, в том числе, экскаваторы и тяжёлые трактора с ледорезным оборудованием. Всё было ясно: англичане и их партнёры по космическому Содружеству решили сами добраться до «обруча», и это всерьёз встревожило руководство Проекта. Они даже сделали попытку протолкнуть через ООН резолюцию о своём исключительном праве на любую работу с «обручами», но результата не добились. Как раз сейчас готовится к подписанию всепланетная конвенция о запрете ядерного оружия, и ссориться с англичанами, без чьей подписи этот документ не стоит бумаги, на которой он написан, никто, естественно, не спешит. Заседание по «обручам» откладывалось не меньше четырёх раз, а тем временем, англичане вместе с японцами и австралийцами развернули в Антарктиде масштабные работы и на пушечный выстрел не подпускают туда посторонних наблюдателей…
Не то, чтобы меня это обеспокоило: хотят – пусть выкапывают, прямых запретов на изучение «звёздных обручей» нет. Другое дело, что добраться до них без прямого разрешения руководства Проекта невозможно. То есть, до сих пор было невозможно, но если англичане добьются-таки своего, ситуация изменится. А ещё - не даёт мне покоя фраза Валерки о то, что Гарнье готов играть с могущественными силами, которых толком не понимает – даже теперь, когда его теория тахионного резонанса разработана, признана и приносит практические плоды, свидетельством чему наша экспедиция…»

«…Спросите, откуда у меня появилось свободное время для газет и, тем более, дневника? Вопрос законный – «Заря» должна была отправиться к Энцеладу через «батут» станции «Лагранж», после чего экипаж немедленно включился бы в работу. Но – не сложилось, и благодарить за это следует того же Леднёва. Валерка категорически воспротивился прыжку сквозь большой, стационарный «батут» - это, заявил он, безвозвратно нарушит тончайшие настройки, с которыми они с Юлькой мучились без малого неделю, а без них на экспериментах по «тахиолокации» (термин изобретённый им самим) можно будет ставить большой жирный крест. Против малых «зеркал», создаваемых тахионными торпедами, Леднёв ничего не имеет, хотя, подозреваю, будь его воля – заставил бы нас тащиться в систему Сатурна на ионных движках. Но это, к статью, невозможно – а потому мы движемся «жабьим прыжками», по разведанным во время первого рейса «Зари» опорным точкам. Первая - примерно на уровне орбиты Марса, вторая в поясе Астероидов, ну а третья - уже в системе Сатурна, между орбитами Титана и Япета. Оттуда к Энцеладу мы пойдём уже на ионной тяге, и это будет самая продолжительная часть нашего путешествия.
После второго прыжка, пока Юлька возилась с программированием новой торпеды, Леднёв опробовал-таки свою новую методику, взяв поочерёдно пеленги на лунный «обруч» и на тот, что вморожен в лёд Энцелада. Валера пытался взять ещё один пеленг, на «засолнечную» точку Лагранжа, где висит в пространстве третий «обруч», но успеха не имел – как он объяснил, виной тому Солнце, как раз оказавшееся между «Зарёй» и объектом его интереса. Я сгоряча предложил поискать ещё какие-нибудь отклики – ведь собирался же он разыскивать другие «обручи», ещё не обнаруженные. Леднёв отказался, сославшись на необходимость довести до ума настройки своего «тахиолокатора» - но при этом глянул на меня как-то странно…»

«…На нашем корабле нет кота. Нет, я не жалуюсь, просто констатирую этот прискорбный факт. Не то, чтобы я жить не мог без хвостатых космонавтов – но привык, что на корабле или станции рядом с людьми присутствует эдакий комок шерсти, и душевной теплоты, неважно, лающий или мяукающий. Объясняли же психологи Проекта, что питомцы необходимы, чтобы поддерживать моральный климат в нашем дружном коллективе – и где же он, спрашивается?..
Найн, ноу, нон – нету, не судьба. Юрка-Кащей, перед тем, как отправиться на «Зарю», специально заглянул за котом в «Астру» - оказывается, там действует целая программа подготовки пушистых космонавтов. Специально отобранных котиков проверяют там на предмет адаптации к новому коллективу и незнакомой обстановке. Помогают в этом двуногие обитатели подземного комплекса – ребята и девчонки, участники «юниорской» программы, проходящие в «Астре первичную обкатку на предмет психологической совместимости в условиях многодневной изоляции от окружающего мира. Что и говорить, условия для котиков экстремальные, особенно с учётом темперамента и общей бестолковости будущих покорителей Внеземелья, так что проверку проходит каждый третий из четверолапых соискателей.
Вот и Юрке не повезло – за два дня до его визита из «Астры» забрали единственного мурлыку, признанного годным к службе в качестве психотерапевта во Внеземелье. Новые кандидаты на эту ответственную должность появятся не раньше, чем через месяц, а к тому времени «Заря» будет очень далеко от Земли…
Я попрекнул Кащея – мог бы взять Даську, его-то готовить не нужно, опытный котяра, ветеранский… Он помялся и ответил, что да, была такая попытка – тем более, Мира сейчас на гастролях и пресечь покушение на своего пушистого любимца не сможет. Увы, с этой задачей вполне справилась матушка нашей скрипачки – упёрлась, и ни в какую! Если у вас с Мирой шило в одном месте, и вы не способны сидеть на одном месте, - заявила она Юрке, - то можете скакать хоть по всей Солнечной Системе. Бешеной собаке известное дело, семь вёрст не крюк, а Дасю она мучить не позволит, и так настрадался котичка…»

Обитаемые «бублики» космических станций «батутной» эпохи устроены практически одинаково, точно так же, как и жилой сегмент нашей «Зари» - что неудивительно, ведь он по сути, и есть такая же станция, только в уменьшенном варианте. Сами «бублики» трёхслойные. На внутреннем, «аппаратном», как его иногда называют, кольце смонтирована вся хитрая машинерия «батута» - преимущественно трубопроводы жидких газов и энергетическое оборудование. Наружное же кольцо служебное, «сервисное» - склады, лаборатории, мастерские, шлюзы. Между ними подвижная, вращающаяся прослойка, обитаемая часть «бублика», в которой живёт и работает большая часть населения космической станции.
Аппаратное и сервисное кольца неподвижны относительно корпуса корабля, там царит невесомость; но если сервисное вообще не имеет деления на внутренние отсеки, это сплошная путаница труб, кабелей и токопроводящих шин, то два других кольца разделены на отсеки, соединённым сплошным коридором.
Внутреннее их устройство диктуется функционалом, но, в первую очередь, наличием или отсутствием постоянной силы тяжести. Если посмотреть на поперечный разрез жилого кольца, то станет видно, что оно разделено на три слоя. В центре тянется кольцевой коридор, справа каюты, столовые, рекреационные залы и медотсеки – всё то, что создаёт среду обитания для экипажа. По другую сторону коридора расположены рабочие помещения – отсеки систем жизнеобеспечения, прежде всего, регенерации воды и воздуха, отсеки вспомогательного оборудования и, конечно, многочисленные лаборатории. Пол – палуба, как принято говорить на внеземных объектах – с внешней, вогнутой стороны жилого кольца, что определяется силой тяжести, создающейся при его вращении.
Сервисное кольцо устроено иначе. Внутреннего коридора здесь нет, само кольцо разделено поперечными переборками на отсеки различного назначения. Перебираться из одного в другой надо по кольцевой трубе, тянущейся по всей верхней поверхности кольца - термин «верхняя», разумеется, условен, в силу отсутствия здесь силы тяжести, и отражает положение трубы относительно «верха» и «низа» жилого кольца. На противоположной его стороне расположены шлюзы, стыковочные отсеки, люки ангаров буксировщиков, а так же «лифты» - хитроумные устройства, позволяющие перебираться с вращающегося среднего кольца на неподвижное наружное.
Один из отсеков наружного кольца – это резервный мостик. Чтобы попасть туда надо, выйдя из «лифта», нырнуть в шахту, пронизывающую кольцо насквозь и оказаться в трубе-коридоре. После чего, следуя стрелам - указателям, нанесённым на стены флуоресцентной краской преодолеть, хватаясь за поручни, примерно четверть длины коридора – и вот ты уже возле овального люка, на котором красуется табличка: «СЮРПРИЗ». Табличку эту Середа выпросил на студии имени Горького, куда нас пригласили после возвращения из системы Сатурна по случаю очередной годовщины любимого фильма, и собственноручно прикрутил её к люку. Волынов, бессменный капитан «Зари», обнаружив во время предполётного обхода новый элемент дизайна, иронически хмыкнул, но от комментариев воздержался. Что ж, молчание начальства следует истолковать, как одобрение, и теперь на резервный мостик иначе никто не называет.
Перед этой табличкой и стоял теперь я – вернее? не стоял, а висел, держась за поручень. До этого полёта я бывал на «Заре» лишь от случая к случаю, во время строительства и при подготовке к первому рейсу. До резервного мостика я тогда не добрался; вот и на этот раз дела, дневник и газеты не позволили мне выкроить минутку, чтобы заглянуть на огонёк в «молодёжную» кают-компанию. Ребята не раз меня звали, но я всякий раз отговаривался занятостью. Нет, никаких потаённых мотивов и, тем более, комплексов у меня не было, за исключением, пожалуй, одного - я подсознательно ожидал увидеть за люком с табличкой «СЮРПРИЗ» тот самый пульт с картинками квартир, земных пейзажей и всего прочего, что украшало его в фильме. И боялся разочароваться, обнаружив вместо этого вполне утилитарный интерьер резервного ходового мостика, слегка дополненный кофейным автоматом.
Звукоизоляция на корабле превосходная и, даже прислушавшись, я не уловил ни звука, исходящего из «кают-компании». Что ж, если никого нет – не беда, зайду попозже; подумав так, я надавил красную клавишу в стене слева от люка, и створка с мелодичным звуком отъехала вправо.

- Ты когда последний раз говорил с Валерой? - спросила Юлька. Я сидел в пилотском кресле, пристёгнутый ремнями, и потягивал из пластикового пузыря кофе.
- Надо говорить «крайний» - наставительно заметил Кащей. – примета дурная: «последний» - значит, совсем последний, понимаешь? Типа больше и поговорить не придётся, кому-то из собеседников кирдык.
- Я этих ваших пилотских суеверий не понимаю. – отрезала она. - И вообще, не встревай, а? Я ведь не просто так спрашиваю, важно, значит!
Я посмотрел на запястье, где мигал цифирками индивидуальный браслет.
- Да вот сегодня и говорил, через час после того, как вы закончили возиться с тахионным локатором. Валера ещё сетовал, что не всё там у вас получилось, Солнце мешает, что ли…
Это он о пеленге на тот обруч, что висит в точке Лагранжа.. – Юлька нетерпеливо махнула ладошкой. – Но я не о том: тебе в этом разговоре ничего не показалось… странным?
- Ну… - я сделал попытку вспомнить весь диалог с Леднёвым. – был один момент: показалось, что он что-то скрывает, недоговаривает. Ну, я решил: вымотался человек, устал, не хочет отвечать на вопросы, бывает. Придёт время – сам расскажет, а сейчас к чему его дёргать?
- То-то что скрывает! – Юлька подняла указательный палец. - И от меня, между прочим, тоже, и от Коуэлла. Мы с ним потом просмотрели регистрационные ленты, и оказалось, что Валера взял ещё один пеленг, но никому об этом не сказал, даже координаты не занёс в журнал наблюдений!
Джон Коуэлл был включён в состав научной группы «Зари» в самым последний момент, заменив заболевшего помощника Леднёва. Тот относился к сорокалетнему астрофизику с некоторым подозрением – навязали не пойми кого! – но позже признал, что Коуэлл отличный специалист, превосходно разбирающийся в динамике тахионных полей. К тому же он не был совсем уж чужим – мы с Юркой знали американца ещё по миссии на «Резолюшне», где он натаскивал Кащея в непростом ремесле астронавигатора.
- Может, решил что ошибся, и не захотел разводить пачкотню в документе? – предположил Середа. Витька не участвовал в разговоре, был занят принесёнными из столовой бутербродами
- Может и так. Только я потом проверила настройки «батута» - они всё время пишутся на магнитную ленту, - и оказалось, что он делал не один замер, а целых пять, и каждый раз корректировал настройки «тахионного зеркала». То есть, он взял как минимум, четыре уточняющих пеленга, но ни по одному не сделал записи в журнале. И ещё – судя по настройкам, пеленги брались на некий объект в Поясе Астероидов, ни одной из планет в этом направлении не было. Что вы на это скажете?
- А самого Валеру вы спрашивала? - осведомился Кащей.
- Пыталась. – Юлька вздохнула. – И Джон пытался.
- И как?
Взбеленился и хлопнул дверью. Знаете… - она обвела нас взглядом, - он такой бледный был, и руки дрожали, словно до смерти чего-то перепугался!
- Так, мне всё ясно. – я отстегнул пряжку ремня, оттолкнулся и всплыл над пультом. – Пошли!
- Куда? – удивился Середа.
- К Леднёву, в лабораторию. Сколько нас тут, пятеро? – я обвёл притихших собеседников взглядом. - Вот все вместе и пойдём, и пусть попробует не расколоться!
Юлька неуверенно кашлянула.
- Что, прямо сейчас?
- А чего ты собираешься ждать? Чтобы он пришёл в себя и сочинил оговорку поубедительнее? За Валеркой-то не заржавеет, ты его знаешь - только что мы потом будем с ней делать?
Ребята переглянулись. Середа кивнул, Оля улыбнулась, Кащей с широкой ухмылкой оттопырил большой палец. Всё ясно: Лёшка Монахов включил «командирский» режим. Давненько этого не случалось, но ведь и мы давно не оказывались вот так, все вместе, в обстановке, требующей быстрых решений…
- Звучит разумно. – Середа хлопнул ладонью по колену в знак того, что дискуссия закончена. – Тогда чего тянуть, двинули!
И, оттолкнувшись от стены, поплыл к люку.