Продолжение (предыдущий фрагмент на стр.10)

А потом появились тревожные известия из провинции. Рубе совершил налет на Голландию и сжег деревню. Это можно было списать на случайность, тем более догнать его не удалось. Но потом пришел черед еще одной деревни. Они снова опоздали. Рубе напоминал взбесившегося волка, который врывается на крестьянский двор и режет овец не для пропитания, а для убийства.
А еще огнем жгла мысль о невозможности предугадать следующую атаку. Это что — насмешка над рувардом?
Александр приказал выдвинуть вперед секреты, докладывать о замеченных передвижениях врага, но не лезть на рожон, приказал выдвинуть три полка и держать их в полной боевой готовности.
Третье нападение они почти не прозевали.
Правда, Рубе опять ускользнул, но на этот раз хотя бы никого не убил и не повесил, а всего-то спалил пустой сарай.
—  Да, священника этот бешеный какого-то искал, —  растерянно объяснялся староста. — Мы нашего святого отца недавно похоронили — он от оспы помер. — Вздохнул, махнул рукой: — Да у нас тут все рябые сызмальства — один он только и заболел, и вольно ж ему было в это кальвинистское гнездо ездить… Книги, слышь, ему там прислали на почту!
Староста в недоумении взглянул на руварда, словно не мог понять, как их добрый священник — такой почтенный и умный! — мог совершить столь вопиющую глупость. Из-за каких-то книг! Ведь был же у него молитвенник, так какого рожна ему еще было надо?!
И все же вдоволь наохавшись и покачав головой, крестьянин продолжил рассказ:
— Этот, — староста избегал называть Рубе по имени, — как о том услыхал, так в лице переменился, стал расспрашивать, был ли наш отец Михель праведником и святым. С чего он взял, что нашего отца Виллема Михелем звали — не знаю… Да я спорить с ним не стал — себе ж дороже… А он велел про святые деяния отца Михеля его человеку рассказать.  Ну, с каждого жителя по рассказу о праведных делах. Мы два дня языками мололи, аж семь потов сошло, столько врать пришлось, а они жрали, да девок портили… ладно больше ничего не натворили… Девок вот только замуж выдавать придется, как бы теперь не понесли невзначай, а денег на свадьбы надобно много… — староста выжидательно уставился на руварда.
Александру было жаль этого человека, пережившего жестокий налет и теперь вынужденного миром улаживать скандалы. И пусть беда этих простецов и выглядела ничтожной в глазах владетельных сеньоров, Александр не забыл о своем обещании быть рувардом всех Низинных земель. Да и будущие дети не виноваты в грехах их отцов. Он вызвал Мартина и велел выдать для каждой невесты по два «льва»*. Этого должно было хватить в качестве платы за бесчестье.
А потом староста привел проводника. Они не простили. Эти простецы не были готовы умирать и убивать. Но всем сердцем жаждали помочь тем, кто мог расквитаться за их горе.

* Левендальдер (львиный талер) — низкопробная серебряная монета Нидерландов, чеканилась с 1575 года. Содержание серебра в монете 20,736 г, общий вес — 27,648 г. 1 левендальдер был равен 2,4 гульденам.

***

Регент Низинных Земель сидел в убогой хижине и с удовольствием грел руки над жаровней.  Он вспомнил, как приятны бывают жар и мерцание углей для усталого путника, и подумал, что его люди, увы, лишены этого удовольствия. Впрочем, костры их согреют, а еще больше добрых фламандцев должно греть ощущение одержанной над испанцами победы, пусть пока это и были всего два полка армии Рубе. Но, наконец-то, они отплатили за смерти, пожары и разорение. И все-таки, он не мог не размышлять о том, какая муха укусила Рубе начать эти бессмысленные боевые действия среди зимы. Впрочем…
Нежданная мысль обожгла огнем.  Возможно, это продолжение игры мерзавца де Бисагры — разоренные католические деревни, убитые добрые католики… Да, здесь в окрестностях Делфта все знают, кто виновен в бесчинствах. Но вот Артуа — Аррас, Бетюн, Ланс… Но Эно… Да и Льеж тоже… Рувард догадывался, как испанцы представят дело в южных провинциях — кальвинисты мстят добрым католикам за отца Михеля.
Проклятье! Сейчас он сожалел о своем приказе не брать пленных. И что делать теперь? Он вновь сглупил, как и с тем делом о наказании предателей… Если бы он догадался чуть раньше, они бы обязательно прихватили с собой пару десятков мерзавцев, которые уж точно бы дали показания о виновниках разорения и убийств.  А то ведь и пары недель не пройдет, как Европу заполонят летучие листки о зверствах кальвинистах — в цветах, красках и картинках!
Он старательно восстановил в памяти подробности короткой, но яростной схватки. Проводник провел два его полка через замерзшие болота и каналы наперерез Рубе. Предателя-маркиза, к сожалению, захватить не удалось, но его подонкам уйти не случилось. Ничего, псы, лисы и волки обеспечат испанским трупам вечный покой. Конечно, кто-то сумел ускользнуть, но давать пощады фламандцы не собирались. Александр подивился своему равнодушию лишь миг, а потом все-таки подосадовал — ведь всегда же брал пленных! Ладно, они еще подловят Рубе во время очередного рейда и тогда уж пленники у них непременно будут.
— Вот, ваша милость, стало быть, пленные, — Мартин в волнении перешел на совсем уж простонародную речь. Александр заметил в бывшем адмирале эту особенность.
Посмешил добавить, пока командующий не разразился упреками:
— Да не брали мы их, ваша милость, не брали... Это они к нашим кострам вышли — заплутали в снегопад. Ребята их по первости даже за своих приняли. Обогрели, накормили, лошадей опять же обиходили… А потом… Вишь ты — испанцы…
Александр откинулся на спинку стула — его люди обошли все дома, чтобы найти самое удобное жилище для командира.
— И уж как-то рука не поднялась — приколоть-то, — признался бывший адмирал и капер. — Но вы скажите, что делать — на сук или… — Мартин выразительно провел рукой по горлу. — Правда, я разумею, ваша милость, допросить бы их стоило — не простые это солдаты, а гонцы, и поручение у них по всему важное.
Александр жестом пригласил Мартина присесть к импровизированному очагу, и тот с наслаждением расположил над углями зазябшие руки.
— Один сержант, трое солдат, — вполголоса продолжал рассказывать он. — Лошади у них добрые, оружие справное. Если бы не метель, да наша экспедиция — поминай уже как звали… И вот — сумка.
Мартин вполне понял желание своего господина не прикасаться к чужим вещам и начал выкладывать содержимое сумы прямо на походную кровать генерала.
Толстый пакет с бумагами… «Его Высочеству дону Матео де Бисагре…»
Александр взял в руки послание — очередное свидетельство бесчестности и подлости испанского принца — так, как будто схватился за змею. Он был прав, и Рубе действительно выполнял подлый план сеньора Толедо.  Впрочем, как бы то ни было, он обязан это прочесть.
Латынь? Десяток листов текста на латыни. Но это не был отчет Рубе. Скорее, жизнеописание какого-то человека — священника… «Ну, да, — вспомнил Бретей, — святой отец Михель! Два дня языками мололи, аж семь потов сошло…»
Посланник маркиза вряд ли знал о содержании пакета, но задать вопрос стоило.
Александр велел ввести сержанта. Тот держался стойко, вполне, видимо, понимая, что скоро вознесется над всеми, но не так, как бы ему хотелось. Ладно. Письмо для дона Матео отправится на растопку — хоть какая-то польза.
Уже наудачу Александр предложил кастильцу свидетельствовать против Рубе. Кастилец ожидаемо отказался. Его командующий неповинен ни в каких бесчестьях, он сам, кстати, тоже…  Вешать? Ну, воля ваша, господин генерал, пусть фламандские собаки увидят, как может умирать кастилец!
Мартин попытался было сказать, что виселицу надо еще заслужить, но Александр прервал нетерпеливо:
— Accusare nemo se debet, nisi coram Deo*, — а потом он вспомнил кораблекрушение и добавил резко: — Веревка, Мартин, не более. Dixi**!

* Никто не обязан обвинять самого себя, разве что перед Богом (лат.). 
** Я сказал (лат.). Используется в смысле «Я сказал, что нужно было сказать, и я уверен в своих аргументах».

Он и сам не понял, почему обронил эту фразу на латыни, но к величайшему удивлению получил столь же длинный, да еще цветисто-пафосный ответ:
— Brevis nobis vita data est, at memoria bene redditae vitae sempterna***!

*** Нам дана короткая жизнь, но память об отданной за благое дело жизни вечна (лат.).

«За благое»?!
Александр чуть не задохнулся от возмущения, забыв на миг, что удостаивает беседы отъявленного мерзавца.  И вдруг замер… Неожиданно он вспомнил, что знает, кажется, одного кастильца — специалиста по классической латыни… Бывший студент Диего, который по недомыслию, в которую превратилась построенная не неверном предположении хитрость, дал ему столько полезных сведений о пушках… И — смерть Христова! — он же, наверняка, и Янса спас.  Что ж, если Диего и вправду тот человек… В таком случае, сулить бывшему студенту веревку стало как-то неправильно. Да и честную пулю тоже.
На простой вопрос о Янсе храбрый кастилец внезапно побледнел. Даже в тусклом свете жаровни и лампы это было видно.
— Пощадите, мальчишку, господин генерал. Он ведь только приказы хозяина выполняет. Он и не знает и не понимает, что делает! Помилуйте его! Он ж еще совсем малой, — молил испанец. — Я вам все расскажу…
Только, кажется, великая гордыня и не позволила кастильцу опуститься на колени, но, уловив в лице Александра что-то, принятое им за сомнение, Диего все-таки рухнул на земляной пол к ногам генерала.
Командующий поднялся. Давать показания против Рубе кастилец отказался, но что еще такого он может сказать, чего им не известно? Следовало выяснить.
Он дал слово не причинять вреда Янсу в обмен на рассказ. Да, кажется, он опять обманул Диего, хотя какой обман? Он не сказал ни слова лжи, это кастилец второй раз ухитрился обдурить сам себя. А вот не надо хитрить! Конечно, говорят, что на войне дозволена любая хитрость, но к чему браться за то, что делать не умеешь?
— Дон Матео де Бисагра, сеньор маркиза Рубе, приказал собрать сведения о святом отце. Вот мой командующий и занялся розысками. И нашел — я два дня сведения о нем записывал, — Диего кивнул на увесистый пакет. — Дон Матео диссертацию пишет в Саламанке – ему это для его научных трудов надобно.
Александр вдруг почувствовал, как пол уходит из-под ног.
Вот это все — сожженные деревни, разоренные дома, убитые, раненые, искалеченные, опозоренные… даже уничтоженные полки Рубе… Вот это все — ради сраной диссертации испанского принца?!
Новость не укладывалась в голове. Если бы Диего сказал, что Рубе выполнял коварный и жестокий план дона Матео… Намеревался клеветать на Низинные земли, Генеральные Штаты и на него лично… Собирался поссорить католиков и протестантов, натравить на Низинные земли всех католических государей — даже это было бы нормально, насколько это слово вообще применимо к случившемуся. И тогда все было бы хотя бы объяснимо и соразмерно потерям. Но какая-то диссертация!
Александр выругался. А Диего продолжил:
— И если дон Матео не получит это послание, он ведь снова напишет Рубе, господин генерал. Потому что в Саламанке не меняют темы для научных работ — я там учился, я знаю, да и принцы упрямы как ослы, — поделился сокровенным знанием Диего. — Дон Матео не отступит, и хоть вы меня повесьте, хоть горло перережьте, но Рубе и три полка положит, и четыре, а свой отчет этот принц получит.
Александр вновь опустился на стул. Поймал непонимающий взгляд Мартина, тихо проговорил:
— Выведи его… Нет, просто за дверь и охранять!

Продолжение следует...

Кстати, почему?