Продолжение

Вести о победе в дюнах и об освобождении Дюнкерка облетели Фландрию и другие провинции Низинных земель со скоростью пушечного ядра, в каждом городе обрастая все большими подробностями — по большей части совершенно фантастическими. Дюнкерк был хорошим призом. Дюнкерк вполне мог поспорить по значимости с Турне, и Александр не сомневался, что ответят Генеральные Штаты, если испанцы предложат обмен.
А еще он обнаружил, что с мальчишкой Ларсом нашел больше, чем ожидал. Разбирая дела в Дюнкерке и посматривая на военный лагерь с городских стен, он заметил, что в лагере что-то происходит. Лагерь вновь обустраивался, в лагере вновь ставили палатки и так ровно, словно их вымеряли по линейке. Через пять дней вернувшись к себе, генерал обнаружил, что замеченное им обустройство дело рук Ларса ван Бика, а его офицеры свято верят, будто мальчишка выполнял его приказ.
Восстанавливать истину и пускаться в объяснения Александр посчитал неразумным, тем более что его палатка перестала хлопать и трепетать на ветру, больше напоминая парус, чем временный дом, и, наконец, была укреплена и натянута так, как это и делалось обычно, когда лагерь ставился не в такой спешке и не на песках. Похвалив старания капрала и велев ему продолжать свой труд, генерал решил, что все складывается на редкость удачно — сын строителя и племянник корабела не только знал толк в отвесах, уровнях и опорах, но и понимал, что такое план. Оставалось объяснить новоиспеченному капралу, что такое карта и зачем она нужна. А потом можно было подобрать юноше в наставники лучших топографов Низинных земель — Александр даже знал, где.
Впрочем, вопрос с Ларсом был сейчас не самой важной проблемой. Гораздо важнее было вызвать в Дюнкерк Мартина с его «китобоями», отчитаться перед Генеральными Штатами и Франсуа и, наконец-то, добиться созыва Штатов, чтобы подписать акт будущего короля по отречению от французских владений.
Все эти дела Александр выполнял одно за другим, старательно отмечая в памяти каждый шаг. Проще всего было с Мартиной, сложнее всего с Франсуа. Зато Генеральные Штаты, впечатлившись блистательной, как они говорили, победой, и убедившись, что французские полки кое-что стоят, перестали жаловаться на дороги и довольно быстро собрались в резиденции избранного короля.
Подписание акта прошло со всей возможной торжественностью и пышностью. Роскошь наряда и сияние драгоценностей, благородные манеры и звучный голос избранного короля произвели благоприятное впечатление на представителей Низинных земель, и они даже не заметили неприлично малый рост принца, благо тот стоял на возвышении, да еще и прибег к помощи каблуков, и излишнюю худобу. Нездоровый румянец и лихорадочный блеск глаз принца тоже не вызывали ничьей тревоги. Один за другим представители провинций ставили свои подписи и печати под подписью и печатью Франсуа. Вильгельм Оранский гордо задирал подбородок и не забывал напоминать окружающим, что именно он предложил избрать на трон Нидерландов принца из дома Валуа. А потом целых два часа старший Нассау втолковывал будущему сюзерену и королю, что тому необходимо срочно жениться, дабы произвести на свет наследника, и для этого лучше всего выбрать в жены его старшую дочь Марию или же следующую по старшинству Анну.
Франсуа внимательно слушал, с серьезным видом кивал, а потом глубокомысленно заметил, что не может заключать новый союз, предварительно не аннулировав соглашение с королевой Елизаветой. «Ведь Нидерланды заинтересованы в добрых отношениях с Англией, не так ли?» — кротко заметил он.
Молчаливый остался доволен дипломатической осторожностью и благоразумием Франсуа и пообещал задать работу юристам и богословам, дабы они нашли самые лучшие обоснования для расторжения помолвки, не причинив ущерб отношениям двух стран. Франсуа сдержано поблагодарил принца, зато когда Вильгельм степенно покинул его кабинет, почти выскочил из кресла и принялся изливать свое негодование на руварда:
— Ты, слышал, Бретей, слышал?! Он меня что — считает дураком? Его дочь Мария… Ну надо же! Да она тебя старше — куда ей рожать?
Принц возмущенно размахивал руками, неосторожно своротив со стола кувшин с вином, а потом досадливо отпрянул от темно-красной винной струи.
— Да что б меня… — его высочество ругался долго и изобретательно, и Александр с удивлением обнаружил, что не знает примерно четверти этих слов. Это кто же так просветил его будущее величество?!
— А эта Анна… — принц вновь вернулся к предложению Нассау. — С чего он вообще решил, что это его дочь?! Знаешь, Бретей, я достаточно наслушался о ее мамаше, чтобы иметь дело с ее дочерьми… Да она пила как грузчик, а еще по пьяни спала со стряпчим и, может, не только с ним…
В порыве чувств принц вновь принялся размахивать руками, но, к счастью, больше ничего не своротил.
— Я не собираюсь жениться на дочери крючкотвора или, не удивлюсь этому, конюха! Да лучше я выберу кого-нибудь из дочерей твоего приятеля Иоганна. Ну и что, что он младший из братьев? Зато у него в семье рождаются сыновья. А у Молчаливого с этим плохо. Слушай, у Иоганна ведь есть дочери?
— Есть, и сразу пять, — сообщил рувард, но предупреждающе поднял руку, когда Франсуа готов был разразиться радостными восклицаниями. — Но старшую он уже выдал замуж. Остается только Юлиана — ей восемнадцать, остальные еще не достигли брачного возраста.
— Ну, пусть Юлиана, какая разница, — отозвался принц. — Главное отвязаться от Елизаветы. И от этой Анны или как их там всех?! Не желаю иметь дело с девицами-бастардами, хватит! — от избытка чувств Франсуа топнул. — Нет, Бретей, ты не думай, я вовсе не спесив и не гонюсь за титулами… — принялся объяснить будущий король. — Я и так Валуа, что мне еще надо? Если хочешь знать, я до сих пор жалею, что не женился на малышке Сен-Жиль! Да если бы я это сделал, у меня бы уже было два или три крепеньких мальчишки и кроткая, послушная жена… Это все Коэтиви, вечно она лезет, куда ее не просят! — объявил принц и вновь махнул рукой. — Если бы не ее придирки, Сен-Жиль никогда бы от меня не сбежала!..
Произнося эти слова, Франсуа де Валуа несколько подзабыл, что говорит все это мужу «малышки Сен-Жиль», мужу счастливому, чей брак увенчался рождением двух детей и непременно должен был принести ему и других. А Бретей в очередной раз размышлял, что его жена ангел, а Аньес Релинген — святая, или же наоборот, что было не так уж и важно. Главное, и Соланж, и Аньес были фениксами среди женщин. А еще он подумал, что начал все же осваивать искусство дипломатии, потому что не возмутился на заявление Франсуа, а только сочувственно кивнул. Принцу и правда не повезло. Но в таких делах повезти может только одному — такова жизнь...
А Франсуа все же вспомнил, что «малышка Сен-Жиль» уже несколько лет именуется «госпожой де Бретей», но со свойственным ему самомнением сделал несколько странный вывод из этого обстоятельства:
— Да ты не расстраивайся, Бретей, — снисходительно проговорил он. — Ты ведь не знал, что я хочу жениться на малышке Сен-Жиль. И ты не виноват, что Релинген женил тебя именно на ней… Конечно, принцам «нет» не говорят, я же понимаю… — вздохнул он. — Тем более, если он еще и губернатор Турени, и ты от него полностью зависишь. Тогда мой братец так старался угодить Релингену, вот и передал ему мою воспитанницу и невесту… Между прочим, со всеми ее землями, угодьями, замком и доходами... — пожаловался он. — Как он ему еще и мой Анжер не отдал, удивляюсь! А, впрочем, — принц пожал плечами, — Анжер теперь не мой, так что может дарить его кому угодно, мне-то что…
И все же принц сокрушенно вздохнул, сожалея о потерях, и уже медленнее прошелся по кабинету. Остановился.
— Послушай, Бретей, а твоя жена на меня очень обиделась? — неожиданно забеспокоился он. — Ну, что не стала дофиной? Конечно, ты теперь рувард, и это неплохо, но все же быть женой руварда — это совсем не то, что стать женой дофина и будущего короля. Не хотелось бы столкнуться лицом к лицу с разъяренной женщиной. Женщины они такие — Коэтиви подтвердит.
Александр понял, что должен внести успокоение в мысли принца, не говоря уж о том, что лишние тревоги его высочества могли основательно осложнить жизнь в Низинных землях.
— Сир, — почтительно начал он, — вы же сами сказали, что моя жена — кротка и послушна. Она знает, что такое власть опекунов, и она подчинилась этой власти со всеми добродетелями благородной дворянки и смирением истинной христианки — без недовольства и жалоб. И разве могло быть иначе? Ее воспитывали в монастыре — одном из самых строгих во Франции...
— Твоя правда, Бретей, — с облегчением выдохнул Франсуа. — И... на всякий случай... Вот передай ей от меня эту цепь... И скажи, что я дозволяю ей носить платья цвета крамуази! — последние слова принц произнес почти торжествующе, свято уверенный, что перед таким даром не устоит ни одна дама. — Знаю я женщин — принцессы, простолюдинки или монахини — да никто из них не откажется от драгоценностей и расшитых тряпок...
— Вы великодушны, сир, — проговорил Александр, лихорадочно соображая, а не поставит ли это платье в неловкое положение их семью. И сразу же понял, что нет. Соланж все же кузина Беарнца и наверняка дворянство Низинных земель решит, будто, давая подобные привилегии госпоже де Бретей, Франсуа хочет сделать приятное своего союзнику королю Наварры. Так и надо всем говорить. Не стоит вносить сумятицу в незрелые умы изложением запутанных отношений избранного короля и руварда.
— Когда ты собираешься ехать к моему брату, Бретей? — вернулся к насущным делам будущий король. — Хотелось бы поскорее покончить со всеми препятствиями к коронации.
— Как только закончу дела в Антверпене, ваше величество, — Александр решил, что титуловать принца уже как короля в данной ситуации было правильно. Тем более что с точки зрения Франсуа выехать во Францию ему стоило уже завтра.
— А что у тебя за дела в Антверпене? — Франсуа был, по меньшей мере, не глуп и знал, какие задавать вопросы.
— Карты, сир, у нас проблемы с картами, — отозвался рувард и генерал. — Они хороши для того, чтобы повесить их на стену в кабинете принца, а потом радоваться обширности находящихся под его властью земель. Но они совершенно не годятся для ведения войны — слишком приблизительны и неточны, — Александр сказал эти слова, как припечатал. — К счастью, я нашел подходящего парня, из которого можно сделать топографа, но его еще учить и учить, — добавил Александр, давая понять, что радоваться рано. — Я преподал ему основы, но у меня нет времени для обучения парнишки, ему нужны другие учителя. Хорошо хоть в Антверпене такие люди есть.
— И когда ты отправишься в Антверпен? — уже по-деловому поинтересовался принц.
— Завтра с рассветом, сир, мальчишка уже здесь.
— Тогда вечером представишь его мне, — распорядился Франсуа. — Должен же я посмотреть на нашу надежду.
Представление состоялось после ужина и прошло без каких-либо неприятных сюрпризов. Франсуа, еще не успевший понять, как свободно держатся горожане Низинных земель, и не знавший, что приставка «ван» далеко не всегда признак дворянина, с интересом расспрашивал Ларса, а потом вполголоса посоветовал Александру дать «юному шевалье» патент лейтенанта. «После того, как он пройдет обучение», — добавил принц. Именно это генерал и собирался делать, так что только поклонился его высочеству, присовокупив, что непременно выполнит его приказ.
А с рассветом, пока Франсуа и большая часть представителей Штатов еще спали, генерал де Бретей и будущий лейтенант ван Бик отправились в путь. Путешествие ожидалось не такое уж и дальнее, дороги основательно подсохли, и потому путники могли погрузиться в свои мысли, более не тратя все силы на то, чтобы просто переставлять ноги. Александр размышлял, как лучше провести беседу с Плантеном, юный Ларс был исполнен самых радужных надежд, а солдаты сопровождения просто выполняли свой долг, мечтая о радостях большого города.
В Антверпен они въехали в полдень, и в тот же полдень Франсуа де Валуа получил толстый пакет. Этот пакет был адресован именно ему, а вовсе не руварду Низинных земель или кому-нибудь из представителей Штатов. Это было необычно и приятно, так что принц не стал звать ни своего юриста, ни юриста брата. Свои дела он способен был решать сам.

Продолжение следует...