Sneg, я подумаю.
А сейчас Продолжение (предыдущий фрагмент на стр.4)
О том, при каких обстоятельствах он вынужден был выйти в зимний рейд, адмирал красочно рассказал за столом в крохотной каюте — свою каюту он отдал Александру. По мнению Альтовити, Генрих де Валуа, бастард короля Генриха II и единокровный брат короля Генриха III был полным болваном. Бретей не был в этом уверен. Он много слышал про герцога Ангулемского и полагал, что главная беда всех, кто находился рядом с губернатором Прованса, была уверенность герцога в полной безнаказанности, жестокость и редкая продажность. При таких «блистательных» качествах от герцога можно было ожидать всего.
Первый день они шли под парусом, и Мартин с удовольствием болтал с бывшим учеником. А еще рассказывал Александру об адмирале:
— Филипп дело свое знает, — с удовольствием говорил он. — Совсем мальчишкой удрал в море. Вот только на каравелле его укачивало. Глупо, но факт. Вот я и посоветовал ему перейти на галеру.
Александр слушал, Александр кивал и размышлял, почему испанец не пошел вслед за ними. Ну да, капитана на борту не было, но не вечно же он должен был прохлаждаться на берегу. Или галеон пришел не за ним? Тогда за кем?
И сразу же вспомнил о словах его святейшества и мысленно пожелал капитану, как можно дольше ожидать своих господ.
Галера стремительно продвигалась по морским волнам, но наутро рувард проснулся под мерный бой барабана — они двигались на веслах.
Море было не просто тихим — Александр не мог заметить на воде даже ряби. Это было красиво и почему-то тревожно. Молодой регент попытался разобраться, что вызвало это беспокойство — тяжкий труд гребцов или что-то иное, и вдруг вспомнил слова Мартина. «Самый сильный шторм начинается вот после такой тишины».
На них надвигался январский шторм. А ведь Мартин обещал им пять или даже шесть дней.
Мартин оказался прав. Пять дней они передвигались в полный штиль, и Александр старательно записывал все необходимое, чтобы потом тщательно завернуть листы в промасленную кожу. А еще перечитывал буллу, вспоминая, как ее получил. Дни неслись под ровный бой барабана, и Александр мог только порадоваться, что штиль заставил испанский галеон где-то безнадежно от них отстать.
А потом все изменилось. Александр сам не знал, как это понял, но все же что-то в воздухе стало не так.
Мартин зашел в каюту. Тяжело оперся рукой о стол.
Голос старого капера, в котором против обыкновения слышалась тревога, оторвал молодого регента размышлений и воспоминаний.
— Вам тоже не понравилось море? — Александр поднял голову. — Этот чертов штиль, я имею в виду. Я бы сказал, что мы потеряли ветер, вот только невозможно потерять то, чего нет. Не знаю, сколько выдержат гребцы. Наш адмирал свое дело знает и здесь недалеко есть, где укрыться. Но если мы не успеем…
Александр поднялся. Объяснений не требовалось. Всевышний и так был слишком добр к ним. Регент сложил пергамент, завернул его еще в один слой кожи и спрятал под рубашку. Если они выживут, драгоценный документ не будет утерян. Если нет — так тому и быть. И все же…
— Сколько у нас времени?
Мартин поглядел в узкую прорезь окна:
— Надеюсь, это будет ближе к закату, но лучше подготовиться заранее, ваша милость.
Регент отослал Мартина на палубу, а сам остался. Мартин и его «китобои» могли в случае чего помочь команде галеры, а вот он сам… Чувство, что там, наверху, ты будешь только помехой, обжигало стыдом. Но он также понимал, что самое лучшее, что может сейчас сделать, это не мешать славным морякам выполнять свою работу. А он еще научится — потом. Если это «потом» у них будет.
«Подготовиться» сказал Мартин. А что он для этого должен сделать? Покаяться в грехах? Прочитать молитвы? Помолиться за близких и друзей, пока это еще возможно? Нет, вздор, не сегодня!
Боже! Моя жизнь принадлежит тебе, но она принадлежит и тем, за кого я отвечаю, кому я дал клятву защищать их, пока бьется мое сердце, и раз нынче я должен предстать перед Твоим Судом, разреши меня от моей клятвы или дай мне знак, что я должен делать.
Глупо… Всевышний не говорит со своими твореньями напрямую. Да и знаки… Жорж всегда посмеивался над суевериями и приметами. Да, наверное, это знак: Жорж справится и без меня. Я могу уйти спокойно. Благодарю тебя, Отец Небесный, за это воспоминание.
Волна плеснула в борт, они поворачивали, и от этого мощного усилия шкатулка с не столь важными, как булла, документами упала на дощатый пол. Дьявольщина! На ногу!..
Будто завороженный регент наблюдал, как еще один пергамент упал к его ногам и расстелился прямо перед ним. Как он мог забыть?! Еще одна булла. Благословение его святейшества строить корабли…
Александр де Бретей поднял пергамент, перечитал его и поднял взор к небу.
Ты хотел знак? Тебя услышали. Ты его получил. Не сегодня, Господи, благодарю тебя за милость, ниспосланную Тобой, за скорби и радость…
— …За скорби и радость, — слова молитвы, произносимые его святейшеством, имели особое звучание, регент Низинных земель не мог это не признать.
Папа дал аудиенцию доброму католику Александру — как положено, всего несколько мгновений! Молодой граф приник к стопам понтифика и удостоился ласкового слова.
Он уже собрался покинуть резиденцию, когда камерарий пригласил его разделить с его святейшеством молитву.
Благодарение Всевышнему заняло почти час. Александр де Бретей послушно повторял затвержденные с детства слова молитвы и неожиданно ощутил, что, как и в детстве, после обращения к Всевышнему его охватывает чувство легкости и умиления. Возможно, оттого, что здесь ничто не отвлекало молодого человека от общения с Создателем.
Впрочем, молитвам, как и всему хорошему, пришел конец, и его святейшество уже совершенно по простому обратился к принесшему ему состояние регенту. Сначала по требованию папы полная исповедь, потом разговор. Исповедь далась Александру нелегко, но после нее он вновь ощутил легкость и прилив сил. И все же... Богу Богово, кесарю кесарево.
Они проговорили довольно долго и откровенно, и Александр получил от его святейшества разрешение для Жоржа обнародовать старую буллу в любое удобное для того время — все-таки его друг не ошибся с золотом. И в своих наставлениях он тоже не ошибся — Александр вспоминал их с благодарностью. Как с благодарностью вспоминал и все рассказы Жоржа о крестном.
Григорий XIII ценил жизнь, ее большие и маленькие радости, а теперь, когда эта жизнь подходила к концу, собирался взять от нее все, что еще можно. А еще щедро поделиться советами и наставлениями — что еще делать на склоне лет?
— Представьте, молодой человек, мои испанские дети нетерпеливы и порывисты, как и все юнцы, но и талантливы сверх меры. Вы говорили, дон Матео де Бисагра помог вам с расчетами при переходе на новый календарь? Я рад, что не ошибся в этом юноше. Он еще станет светочем церкви…
…Удар волны в корпус галеры был так силен, что Александр с трудом удержался на ногах. Светильник свалился со стола, почти беззвучно в грохоте шторма прокатился по настилу каюты, и рувард мысленно похвалил себя за то, что догадался погасить перед штормом свечи. Галеру швыряло из стороны в сторону, и Александр молился уже вслух — его голоса все равно не было слышано — за тех людей, что боролись со стихиями там, снаружи. Молился за Мартина, Филиппа, своих «китобоев» и людей Альтовити, раз уж ничего другого не мог сделать. А потом совсем рядом раздался грохот, а потом наступила не тишина, но покой — они вошли в безопасную гавань.
Продолжение следует...