Добро пожаловать на литературный форум "В вихре времен"!

Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
Для начинающих писателей, желающих показать свое произведение критикам и рецензентам, открыт раздел "Конкурс соискателей".
Если Вы хотите стать автором, а не только читателем, обязательно ознакомьтесь с Правилами.
Это поможет вам лучше понять происходящее на форуме и позволит не попадать на первых порах в неловкие ситуации.

В ВИХРЕ ВРЕМЕН

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Конкурс соискателей » "Меч и право короля" — из цикла "Виват, Бургундия!"


"Меч и право короля" — из цикла "Виват, Бургундия!"

Сообщений 61 страница 70 из 72

61

Юлия Белова написал(а):

Ведь уже двести лет — двести, Александр! — итальянцы в случае возникающих моров объявляют карантин, а эти болваны вцепились в тысячелетней давности представления Галена, будто он уже сподобился святости!

Я не понял о чём речь. Какое отношение карантин имеет к святости и к Галену?

0

62

Sneg написал(а):

Ещё раз напишу - явный попаданец из будущего!


:D
Нет, просто у него было очень специфическое детство и отрочество и многие дворянские представления оказались сбиты. И в норму эпохи его представления так и не вернулись. И это оказалось большим везением для Нидерландов.

Sneg написал(а):

Я не понял о чём речь. Какое отношение карантин имеет к святости и к Галену?

Ну как же, там же все объяснено. Гален — это выдающийся древнеримский врач. Многие его исследования сохранили значения до сих пор. Но он вслед за Гиппократом придерживался миазматической теории возникновения заболеваний. И как раз эта теория оказалась ошибочной, хотя многие придерживались ее до середины XIX века. Но в Венеции уже с XIV века все же установили опытным путем, что мор возникает не из-за миазом, поэтому надо не покидать место болезни, а устанавливать карантин. А за несколько десятилетий до времени действия романа была выдвинута так называемая теория контагий, что болезнь передается через контакты людей — короче, опять нужен карантин. Вот герой и возмущается, почему врачи до сих пор следуют теории Галена, хотя он жил давным-давно — во второй половине II века и начале III, когда новейшие достижения медицины эту теорию опровергают? Мол, Гален не святой, чтобы верить ему безоговорочно.
Кстати, многие врачи действительно верили Галену безоговорочно, даже когда их собственные опыты опровергали Галена. Его даже называли "Медицинским Папой".
Но я поняла, что надо сделать сноску, кто такой Гален.

+1

63

Продолжение (предыдущий фрагмент на стр.6)

Друг смотрел на Александра с тем недоумением, которое всегда возникало у него при столкновении с человеческой глупостью и упрямством.
— Если бы они были католиками, — продолжал принц, — у них было бы хоть какое-то оправдание, но протестантам выступать против карантина просто неприлично! Они же читают Священное писание, а там на этот счет все сказано совершенно четко. Но временами у меня возникает сомнение, умеют ли эти люди читать… К тому же есть еще и научные труды — тот же Фракасторо, помните? Ах да, — перебил себя Жорж-Мишель, — вы же не читали Фракасторо, а зря. Я пришлю вам экземпляр. Так вот, мой друг, — принц говорил устало, как человек, в сотый раз растолковывающий прописные истины собеседникам, по какой-то странной причине не желающим принять очевидное, — я в своей врачебной деятельности полностью разделяю идеи Фракасторо о корпускулярной теории инфекций и, как и он, считаю, что контагии суть семена.
— А что это такое? — свой вопрос Александр и Мартин задали одновременно.
Жорж-Мишель тяжко вздохнул:
— Ну, это же понятно. Контагии — семена болезни, бесконечно малые, чтобы их можно было разглядеть глазом. Об этом еще когда писали… Но эти неповоротливые болваны, по какому-то недоразумению называющие себя врачами, не читают научных трудов! И это в то время, когда человеческий разум, ведомый божественным вдохновением, открыл величайший закон мироздания о круговращении небесных тел!
По мере произнесения своей филиппики, принц, казалось, вдохновился и стряхнул с себя бремя усталости. Он говорил твердо и четко, с воодушевлением проповедника и познаниями университетского профессора.
— Очевидно же, что контагии не образуются в виде паров из земли, как считают сторонники этой устаревшей миазматической теории, а переносятся от человека к человеку — с его жидкостями и дыханием, либо через вещи.
Александр слушал друга, завороженный его речами и стройностью идей, слушал, несмотря на крайнюю усталость и подступившую скорбь от потерь близких ему людей.
— Если бы миазматическая теория была верна, бегство из зараженного района было бы спасительным и погибли бы лишь ослабевшие, — уверенно и вдохновенно говорил Жорж-Мишель. — Но инфекция убивает и в самых благоприятных для жизни краях, стоит там появиться беглецам из зараженной местности. Распространение инфекции вместе с беженцами самым наглядным образом доказывает, что они несут контагии на своих вещах и на своих телах. Я уверен, в своих словах, как и в том, что контагии имеют столь малые размеры, что недоступны человеческому глазу. Но, поверьте, когда-нибудь я сумею так сфокусировать свои стекла, что любой сможет увидеть эти частицы и защититься от их губительного действия.
Александр глядел на друга с той гордостью, с какой обычно смотрят на того, кто сумел отыскать дорогу в зарослях, свет в кромешной тьме и вывести себя и других их тьмы губительного невежества. Воистину, даже если бы Жорж Релинген не был принцем и родственником королей, он нашел бы свое место в анналах истории.
Мартин внимал словам хозяина замка с внимательностью человека, не вполне понимавшего его речи, однако услышавшего в них нечто важное, а, главное, понятное для себя. А потом проговорил, словно, наконец, смог увязать слова его высочество с чем-то памятным для себя.
— Это испанцы… Это они нанесли удар.
Жорж-Мишель повернулся всем телом, впился взглядом в лицо адмирала, резко спросил:
— Что вы хотите этим сказать? — и тон, каким был задан этот вопрос, не предполагал молчания. Принц, врач, будущий король намерен был прояснить этот вопрос до последней детали.
Мартин помолчал, подбирая слова. Контагии… нет, это было слишком сложно, проще было пересказать старую историю в привычных ему выражениях.
— Это было давно, я еще адмиралом не был — только-только получил корабль от старого принца Релингена, — начал староста-адмирал. — Мы захватили турецкий галеас — они их называют мавнами — и там был богатый пассажир. Мальчишка совсем, лет пятнадцати-шестнадцати, но разряженный до неприличия. Я решил, что его знатный и богатенький папаша вполне может дать за него хороший выкуп.
Адмирал криво усмехнулся, словно сожалея о себе прошлом. Помолчал, но все же продолжил рассказ:
— В Средиземном море все друг друга знают, ну, я и пустил слух, что отпущу юнца за две тысячи эскудо. Только оказалось, что отец юноши вовсе не столь богат, как я вообразил, зато он был хакимом — так турки называют своих врачей. Этот турок явился за сыном, сказал, что у него нет таких денег на выкуп, зато он может открыть мне тайну. Если я решу, что она стоит две тысячи, я отпущу его и сына, ну а если нет — они в моей власти и я могу делать с ними все, что захочу…
Мартин опять замолчал, пытаясь как можно точнее вспомнить объяснения врача. Заговорил медленно, как говорят люди, которые стараются ничего не упустить.
— Тайна касалась оспы. Когда турки хотят избавиться от кого-то и чтобы все прошло без огласки, они используют болезнь. Это может быть какая-то вещь больного, а скорее — оспенная чешуйка. Это все укладывается в коробочку и заливается воском — до поры до времени, конечно. А еще оспенный гной можно использовать, чтобы потом не болеть. Там тоже умирают, но гораздо меньше, чем при болезни… Хаким предложил обезопасить меня, но я не рискнул. Уж лучше пережить два абордажа подряд, чем вот это все… Я отпустил их обоих, — уже обычным тоном проговорил Мартин. — А потом выяснил, что не такая уж это и тайна. С турками дело имели многие, а еще от мавров нахватались… И уже потом, когда у меня забрали патент адмирала и вместо него дали каперское свидетельство, мне опять предложили защиту от оспы — как раз в Испании… И знаете, кто это был?
— Должно быть, врач? — предположил принц Релинген.
— Да в том-то и дело, что нет, — возразил Мартин. — Это был управляющий первого министра.

Продолжение следует...

+1

64

Очень интересное продолжение! Релинген тоже попаданец... Оспу действительно так рано прививали? Задолго до 18-го века? И использовали в качестве биологического оружия?

0

65

Sneg написал(а):

Оспу действительно так рано прививали? Задолго до 18-го века? И использовали в качестве биологического оружия?

Да. Этот способ был известен туркам. Его применяли арабы. И не только они. Поэтому те, кто с ними контактируют, эти способы знают. Только есть нюанс. Этот способ — вариоляция — был небезопасен, так как до использования коровьей оспы тогда еще не додумались. Использовали человеческую.

+1

66

Продолжение

Жорж-Мишель откинулся на спинку кресла. Судя по всему, адмирал был прав. Это все Испания, это все дон Родриго — «добрый» дядюшка… Решил разыграть Божий суд. Ловко. А контагии могли попасть в резиденцию Нассау с кем угодно. И Александру это тоже придется выяснять. Если они не хотят угодить в этот кошмар вновь.
— Значит, надо искать предателя, — задумчиво проговорил рувард, и принц Релинген согласно кивнул. — Или не предателя, а просто врага, — поправил себя Александр. — Знаете, Жорж, по сравнению с вашими трудами, у нас все было просто и незатейливо. Правда, опять не обошлось без Испании и нашего дорогого маркиза де Тассиса. Ангулем продался…
— Тоже мне новость, — пожал плечами его высочество. — Да он еще в семьдесят втором получал деньги из испанского посольства, а сейчас вовсю заигрывает с Лигой. А я говорил Генриху, что вреда от его незаконного братца много больше, чем от законного. Превратил Прованс в собственное королевство — совсем обнаглел!
— Он еще и убивает, — добавил Александр. — Нас спасла случайность…
Принц Релинген вновь встрепенулся, как будто не было никакой усталости от изнуряющих трудов.
— Рассказывайте!
Повествование о галерах, шторме и испанцах Жорж-Мишель слушал молча, плотно сжав губы, почти не двигаясь, лишь иногда переводя взор с Александра на Мартина и обратно.
Наконец, щелкнул пальцами и угрюмо произнес:
— Вспомнил! Жена Альтовити приехала с детьми в Париж — жаловалась на самоуправство Ангулема, что тот отправил ее мужа в море зимой. К Генриху обращалась, к мадам Екатерине, к д’Эпернону, к королеве Луизе… Толку-то… Генрих обиделся, что она просила за мужа — как это неделикатно для его бывшей подруги, — язвительно прокомментировал поведение короля принц. — Да и не докажешь тут ничего. Знаю я Ангулема, — скривился Жорж-Мишель. — Выслушает выговор, изобразит искреннее раскаяние, заявит, будто даже не догадывался, что галеры не слишком приспособлены к зимним рейдам по Средиземному морю. Еще и Альтовити обвинит, что тот его не предупредил. Этот мерзавец мастерски умеет обвинять других.
— Но на этот раз он признался, — объявил рувард Низинных земель.
На этот раз Жорж-Мишель даже не смог задать вопрос — просто застыл в изумлении.
— Это вышло случайно, — сообщил Александр, — он меня просто взбесил. Вы правы, он готов обвинять всех вокруг и Альтовити за потерю галеры, хотя сам отправил его в море. А еще принялся размахивать своими гербами и орать, что какой-то выскочка — я в смысле, — Жорж-Мишель сдвинул брови, — не может предъявлять ему обвинения. Знаете, Жорж, я редко говорю о своих предках, но здесь… Я возмутился и сказал, что как потомок короля Хильдерика и фризских королей, принадлежу к роду гораздо более древнему, чем все его предки — по обеим линиям.
Александр глубоко вздохнул и выдохнул, вновь переживая случившееся.
— Знаю, нелепая ситуация, — уже более спокойно произнес он, — мы только что трижды избегли смерти, этот мерзавец готов был погубить три галеры со всеми людьми и адмиралом в придачу лишь бы избавиться от нас, а мы как два болвана спорили из-за родословных. Если бы мне кто сказал о таком, я бы не поверил, — признал молодой генерал, — но вот ведь…
Рувард Низинных земель даже руками развел в недоумении от собственного поведения.
— На мои слова Ангулем заявил, что это все россказни, кто, мол, сможет это подтвердить… Я не знаю, Жорж, с чего вспомнил бастарда вашего дядюшки… Может быть, потому, что последние недели мне всё время о нем напоминали… Сначала письма, потом его святейшество, оружейник, испанский адмирал… Я и заявил, что в последнем письме дона Матео де Бисагры он вполне себе признает мои права и даже называет принцем Фризии, и вообще письмо было очень любезным… Вы бы видели, друг мой, лицо Ангулема, — Александр на мгновение замолчал, вызывая в памяти встречу в резиденции губернатора Прованса. — Наверное, если бы я вылил на него кувшин ледяной воды, он и то был бы в меньшем потрясении. А потом он принялся оправдываться, что, мол, не знал, что я служу тому же человеку, что и он. Что произошло недоразумение… Что он всего лишь выполнял приказ Тассиса, а тот наверняка что-то напутал, так бывает… Просил меня не писать об этом злосчастном происшествии дону де Бисагре… — в тоне Александра проскользнула ирония. — Я его расстроил, сказал, что о «злосчастном происшествии» благородному дону наверняка уже сообщил испанский адмирал. Он аж побелел… Но и это не все, — голос руварда стал резче, а взгляд жестче, он сцепил пальцы и наклонился вперед. — Я понял, что мы вообще не должны были выйти из его резиденции, раз уж море нас не взяло. Когда он вообразил, будто я служу испанцам, он так перепугался, что не отходил от меня ни на шаг, ни на полшага. И Мартина с «китобоями» поручил своим самым надежным людям, да еще и умолял не выходить из зала, где они обедали, а то «их воинственный вид может напугать мирных обывателей». Ну да, видел я этих «мирных обывателей» — в коже, в кирасах, вооруженные до зубов, — сообщил рувард. — У него весь дворец был забит солдатами — он хорошо подготовился. Если бы я не упомянул дона Матео, нас бы просто искромсали. Потом дали бы кому-нибудь наши плащи, эти люди выехали бы за ворота и все! Мало ли, где может исчезнуть отряд из полутора десятков человек в нашей прекрасной Франции, а он был бы не причем.
Жорж-Мишель с силой провел рукой по лицу. Шумно выдохнул.
— Вы хотели рассказать об этом королю? — спросил, наконец, он.
— Естественно, он же должен знать об измене.
— Нет! — ответ прозвучал резко, словно выстрел. Жорж-Мишель вновь глубоко вздохнул и ответил на невысказанный вопрос друга. — Он должен узнать, но не от вас. Измену Валуа должны решать Валуа. Он никогда не простит вам позор брата. Я подумаю, как все сделать. В конце концов, Ангулема всегда можно будет вызвать в Париж для отчета… А потом он отправится в Бастилию.
— А потом?.. — заговорил было Александр, но под удивленным взглядом друга замолчал. Действительно, что это он? Какое тут может быть «потом»?
— Знаете, адмирал, — повернулся к Мартину Жорж-Мишель, — вы все же приглядывайте за моим другом — мне спокойнее будет. И… время позднее. Я распорядился приготовить для вас покои. Всем нужен отдых, мне тоже… Спите, сколько спится. Будить вас я запретил…
Его высочество неаристократично зевнул и махнул рукой.
— Все завтра… Завтра…

Продолжение следует...

Отредактировано Юлия Белова (19-11-2024 19:55:00)

+1

67

Юлия Белова написал(а):

Мало ли, где может исчезнуть отряд из полутора десятков человек в нашей прекрасной Франции, а он был бы не причем.

ни при чём.

0

68

Продолжение понравилось. Психологически достоверно. Но почему бастард поверил в искренность Александра и не потребовал показать ему упомянутое письмо?

0

69

Sneg написал(а):

Но почему бастард поверил в искренность Александра и не потребовал показать ему упомянутое письмо?

Его сразил сам факт, что Александр знает о доне де Бисагре. Раз знает, значит -- свой. И что интересно, такое письмо у Александра действительно есть, и оно действительно написано любезно и там действительно его называли принцем Фризии. При том что в реальности Александр не воспринимает это всерьез.

Отредактировано Юлия Белова (Вчера 11:33:27)

+1

70

Продолжение

Александр де Бретей поднялся с постели выспавшимся и, что более важно, отдохнувшим. Только открыв глаза в лучшей спальне Лошского замка, он вдруг осознал, насколько ему не хватало этого ощущения полнейшего покоя и безопасности. «Младший брат»...
Рувард хмыкнул, обнаружив вокруг пробудившегося себя все признаки этого блаженного состояния. Попутно узнал, что его «китобои» уже на ногах, как и «его милость адмирал».  Состоявшие в услужении у друга люди имели привычку включать органы чувств, согласно воле сеньора — то есть становились глухими или наоборот  чуткими, что твои псы, по мере необходимости.
Что ж, «китобоев» можно было отпустить в город до вечера. Мартин согласно кивнул. Их люди заслужили отдых и возможность потратить честно заработанные деньги подальше от  строгих взоров руварда и адмирала. В доме друга охрана не нужна.
К удивлению Александра, принц пока не выходил из своих покоев. На тревожный взгляд младшего кузена хозяина замка он немедленно получил отчет управляющего, что его высочество пока спит.
Покорно отдавшись в руки людей, способных превратить усталого путника в прекрасного принца, Александр задумался. Что бы друг ни говорил о своей лени, привычки валяться в постели до обеда  у него никогда не было. Вернее сказать, он вполне мог проспать даже и до вечера, если провел в своих лабораториях пару бессонных ночей, и более того, заснуть прямо там, рядом со своими приборами и препаратами. Александр еще помнил историю, как друг три ночи подряд ночевал так на постели, заботливо доставленной утомленному ученому управляющим, и только спустя какое-то время обратил внимание, что случайно переехал жить  в нежилую часть замка. То, что Жорж все еще спал, говорило только об одном —  друг устал безмерно, смертельно, и хорошо, что все сложные вопросы они обсудили накануне.
Зато пока Жорж спал, прибежали его сыновья, точнее, прибежал Арман, а Филипп явился степенно, как может явиться юный принц, полностью осознающий свое высокое происхождение и положение. Через полчаса оживленной болтовни Армана от степенности Филиппа не осталось ничего, и он тоже принялся рассказывать руварду о своих успехах в изучении военного дела, умении стрелять, ездить верхом и командовать людьми. Он даже позволил себе несколько раз перебить младшего брата и стал выглядеть почти обыкновенным мальчишкой. Совместный завтрак окончательно раскрепостил Филиппа и с регентом Низинных земель он расстался так, словно и не было никакого охлаждения с его стороны несколько месяцев назад.
Жорж-Мишель поднялся только к обеду. Извинился перед «адмиралом» за простое одеяние: «Надоело носить не то, что хочется, а то, что надо…» Сообщил, что представит Мартина Аньес за ужином. Как раз к этому торжеству придется основательно подготовиться, собрав весь туреньский двор — пропади пропадом эта светская жизнь! Но обижать еще и дворянство Турени, тем более без повода, как-то не хочется…
За обедом друг был по обыкновению легок в словах, прост в интонациях и ироничен. Сейчас в его рассказе борьба со вспышкой черной оспы была не более чем увлекательным приключение и совершенно новым и удивительным опытом. Но ни Александра, ни Мартина этот легкий тон не обманывал.
—  А вы хорошо их воспитали на случай осады, друг мой, — скармливая вертящемуся у стула мопсу один за другим кусочки мяса, непринужденно говорил Жорж-Мишель. — Вообразите, я обнаружил, что в Делфте довольно продовольствия даже на полгода карантина. Хвала Небесам, этого не понадобилось. Ну, да, я велел Иоганну закрыть городские ворота, — с той же непосредственностью продолжил принц. — Раз он признал меня королем, как он мог не выполнить мой приказ?
Недоумение в речи принца было абсолютно искренним,  будто сама мысль о том, что его подданный осмелится не выполнить приказ  государя сунуть голову в пасть льва, представлялась Жоржу-Мишелю абсурдной.
Домашний любимец, оценив всех сидящих за столом, старательно обошел отставного адмирала и выжидательно уселся рядом с Александром.
— А, это мопс Кати, — махнул ножом в сторону собаки принц. — Вообразите, матушка подарила, а эта скотинка чем-то обожралась и решила поумирать  прямо на глазах ребенка, вот я и прихватил его с собой. Сказал, что непременно вылечу собачку.
Александр в изумлении уставился  на друга.
— Ну, да, признаю, я уже подумал было, что придется искать нового, чтобы не расстраивать вашу дочь, но мне вовремя пришла в голову идея приказать дать псу слабительного и поставить клистир. И вот —  этот обжора снова с нами и, ради всего святого, друг мой, захватите его в Барруа — вы же там будете, пусть Кати порадуется… И нечего его больше кормить,  а то скоро будет непонятно, где у него длина, а где ширина.
Александр покачал головой… Очевидно, что его друг весь обратный путь держался только силой воли, а ведь ему нужно было еще заехать в Париж и дать Генриху отчет о якобы своей бурной деятельности в Барруа,  и он тем не менее спасает какую-то собаку, вместо того, чтобы пристрелить ее и купить новую. Это был какой-то новый Жорж, какой-то другой человек, которого он раньше не знал… Впрочем, дальнейшие слова принца вернули все на свои места.
— Знаете, друзья мои, —  Мартин встретил признание себя в качестве друга будущего короля Нидерландов  невозмутимо, а Александр, наконец, улыбнулся — не только у него теперь будут друзья, не относящиеся к дворянскому сословию. — Мне случалось и осаждать, и оборонять крепости, но вот делать это одновременно не приходилось ни разу. И все-таки я это сделал! Приказал Иоганну закрыть городские ворота,  но не только. Пришлось запретить передвижение по улицам, запретить  собираться больше пяти человек, если только они не члены одной семьи. Никакой торговли, никаких ярмарок, никаких церковных служб!  И я приказал сделать это на сорок дней, как водится у венецианцев.
Принц оглядел сидящих за столом гостей — и Александр, и Мартин против воли были захвачены убежденной речью хозяина замка.
— Конечно, моя теория точна, и я верю в нее абсолютно,  —  продолжил тот, не обращая уже внимания на то, что находится в обеденном зале, а не на университетской кафедре. — Но все-таки: Experientia est optima magistra*, вот я и решил, что все должен решить еxperimentum crucis**.

* Опыт — лучший учитель (лат.)
** Решающий опыт (лат.)

«Experimentum crucis —  так значит?» — думал регент. Когда ты настолько уверен в своих положениях и построениях, в своем плане, что готов пойти против экспертного мнения большинства, готов  рискнуть своим будущим, репутацией, возможно, жизнью или короной, как в случае Жоржа, чтобы спасти людей от ужасной пособницы смерти. Хотя — смерть Христова! — всего-то надо было вывезти в Барруа его семью. Венецианский карантин в качестве  еxperimentum crucis в размерах целого города…
— Но это же бунт!
— Я знаю, что такое бунт горожан, Александр,  —  с неожиданной жесткостью продолжил принц, —  я принял меры. Я же сказал, что это были одновременно осада и штурм.  Военные патрули на каждом перекрестке, пушки у каждых ворот, кордоны на каждой дороге в город. А еще я приказал Иоганну снять все колокола — мне только набата не хватало!
Мартин слушал во все уши и смотрел во все глаза, но все же спросил:
— И что — никто не попытался бузить?
— Попытались, — так же жестко продолжил Жорж-Мишель. — Но веревка на шее под перекладиной виселицы оказалась весомым аргументом. Я не хотел ничьих смертей и сказал об этом Иоганну, не для того я спасал людей, чтобы отдавать их палачу, и хотел всей душой, чтобы все обошлось палками и страхом… Но, к сожалению, даже это поняли не все.
Ироничный тон принц отбросил и теперь более всего напоминал командующего, отдавшего приказ пойти в атаку с развернутыми знаменами и под бой барабанов на вражеский залп, либо атаковать вражескую эскадру с одним галеоном… А генерал и адмирал вдруг подумали каждый независимо друг от друга, что готовы подчиниться приказам этого человека, отдаваемым во имя великой цели, даже если они сами до этой цели и не доживут.

Продолжение следует...

+1


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Конкурс соискателей » "Меч и право короля" — из цикла "Виват, Бургундия!"