П. Макаров
Да, разумеется.
Как видите, вписываю Н. в скандинавскую мифологию.

Отредактировано ВЭК (11-09-2009 21:34:03)

П. Макаров
А за отдельный рассказ жалкоооо?

Ну вот: то же, но правленое и с финалом.

Как ярл, я знаю побольше других. И знаю, что простые слова люди редко дают себе по настоящему расслышать. А еще реже - обдумать. Ты ведь уже принял решение, так? Ну вот. Так чтоб тебе заново перерешить, двух слов от отца недостаточно. Не ворчи, я тебя не браню. Не ты таков, таковы все люди. Мотай на ус. И слушай сагу о богах... Что вскинулся? Да, там и про невесту твою будет. Чтоб кое-кто понял, к кому свататься надумал.
Нет, песни ты от меня не дождешься. Харальд-скальд поет славно, но я не упомню песен слово в слово. А потому историю расскажу житейским слогом. Как байку про соседей, что могут при ином обороте родней оказаться... Так что слушай.
Дело было при первом Инглинге, иначе говоря - когда Один еще не наскучил этими краями и сам правил в Уппсале. Оттого и именуемой - "Верхние палаты", что там тогда стоял мост в Асгард. Ну а земля наша на то и зовется Мидгардом, что лежит на полдороге от Асгарда до владений огненного Сурта. А великанов тех и тут довольно. Собственно, если б их Тор не истреблял, людям и места для житья б не оставалось. А чем Тор великанов бил? Молотом своим, Мьелльниром. Без молота трудно б ему пришлось: великаны они того. Большие. Тот же Тор, было дело, разок заночевал в великанской варежке - а он и сам не маленький.
И вот случилась такая беда - просыпается однажды Тор. И сразу хвать за молот: пару великанов перед завтраком прибить, чтоб день не с пуста начался. А молота и нет. Утащили. Искать? Искал, конечно - да без толку. Пришлось идти, Фригг кланяться. Она-то все судьбы знает, и все вещи скрытые. Та и говорит - проспал ты свой молот, метатель молний. Етуны его снесли. И своему вождю, Трюму, отдали, чтоб спрятал хорошенько. И пока ты молот не вернешь, будут плодиться, место у людей отнимать.
Скрипнул Тор зубами на обидную правду, а возразить-то нечего. Это с молотом он великанам страшен, а безоружный... Хорошо одно - никто Мьелльнир в руки взять не может, кроме самого Аса-Тора. Иначе великаны уже осаждали б не то, что Уппсалу - Асгард небесный! Отправился Тор к Фрейру, стражу богов. Меч просить. Тот только руками разводит: мол, затеял я сватовство. А меч невеста в залог вытребовала. Пришлось Тору вздыхать, да отправляться к хитрому Локи. Мерзавец, конечно, но сам из великанов. Глядишь, и вызнает: нет ли чего, что великаны ценят больше жизни. Потому как вернись молот к Тору, жизни многие из них и лишатся.
Локи долго Тора вышучивал - так долго, что получил в лоб и стал к разговору непригоден: на лбу шишка, глаза закатились. Ну да, этого великана ас-громовержец побить и без молота способен. Подумал Тор, да отправился в дом Ньерда, морского владыки. Жена-то его, Скади, великанша.
Дорога до палат Ньерда неблизкая. А Скади, как всегда, на охоте. Пришлось Тору и на дно морское спускаться, и в горы карабкаться. Но лучницу он сыскал, беду рассказал. Сказал, мол, Локи помогать отказался. Мудро поступил: ненавидит Скади Локи, убийцу отца своего. Потому отказать не могла. Только лыжи проверила.
- Жди, - сказала.
И была такова. Десять дней и ночей славной охотницы видно не было. Изождался ас. Но вот, наконец, вернулась.
- Молот у Трюма, точно, - сказала. - А хочет он Фрейю в жены, ни больше, ни меньше.
- А Солнце и Луну с неба он не хочет? - поинтересовался Тор, припомнив, что великан Хримтурс за возведение стен Асгарда и это потребовал. И получил, конечно... молотом промеж ушей. Всегда так выходит: Локи напоет, Один уши развесит, а молотом работать Тору. Вспомнил Тор о любимом оружии, и грустно ему стало.
- Может, твой сын мне меч одолжит? - спросил, - Верну молот - отдам.
Скади только плечами пожала.
- Так и одолжил бы. Я бы упросила, чтоб Локи от злости подавился. Но затеял сын мой Фрейр сватовство. И меч невесте отдал - в залог честных намерений.
- А до свадьбы потерпеть не мог? - спросил Тор.
- Знал бы - потерпел бы. Но я не Фригг, наперед не вижу. Я вообще великанша, - напомнила богиня-лыжница, - а мысли етунов темны...
"И безобразны", - додумал Тор, но вслух говорить не стал. И отправился снова к Фрейе. Где застал почти всех асов и ванов, всех асиний и ваний, да половину альвов. Длинноволосую и любопытную. А еще - Локи, очухавшегося и довольного донельзя.
- Ну вот, все в сборе, - объявил отец лжи, - пора. Одевай, Фрейя, свадебный убор: повезем тебя в Етунхайм, замуж выдавать.
Фыркнула Фрейя, топнула так, что весь чертог задрожал.
- По мне, - сказала, - лучше с последним трэлем перепихиваться, чем законной женой в Етунхайм ехать!
Локи открыл было рот, но увидел кулак Тора, пощупал шишку повыше глаз, отошел в сторонку... Но стоило грозе великанов отвернуться - как зашептал пакостник на ухо Хеймдаллю. Тот послушал, покивал, и изрек:
- Сам молот потерял, сам пусть замуж и выходит!
- Вот именно, - поддакнула Фрейя. И Локи сразу подхватил:
- Отличная идея! Платье-то свое ты Тору одолжишь? Где надо - полотно подложим, покрывала погуще намотаем - для великанов за невесту сойдет.
- Это ты десять лет в Етунхайме бабой жил, - возмутился Тор, - детей великанам рожал... Поди понравилось? А я на такие штуки не согласен.
И снова сжал руку в кулак. А на руке, между прочим, перчатка железная.
- А кто молот потерял? - спросил Один, который, пока дело боком не вылезло, всегда Локи слушает, - Тому и отдуваться. Опять же, тебе там с великанами ночками не баловаться. А только добраться до молота. И...
Предатель героев улыбнулся. Не понравилась Тору такая улыбка. И не потому, что кривая и зубастая, а потому, что когда Один так скалится, дела из плохих становятся вовсе никудышными.
Тут прямодушный Тор впервые в жизни - схитрил.
- Я бы сделал, как ты говоришь. Но великаны меня знают больно хорошо. Узнают они меня.
- Лицо замотаем, - напомнил Локи.
- А голос тоже замотаем? - Тор нарочно сгустил бас. - И походку? Да стоит мне с повозки сойти, они поймут, кто к ним пожаловал.
Не пропади Мьелльнир, он бы непременно добавил: "и помрут от страха". Вот только не пропади молот, и разговора б не было... А Локи все не успокаивался, начал что-то нести про песок в сапоги... Мол, это здорово меняет походку. Один смотрел так, словно все уже решено. Фрейя ушла копатья в платьях, искать что-нибудь подлинней, чтоб грововержцу коротко не оказалось.
Отчаяние неплохо пришпоривает мысль. Вот и Тору стукнула идея. И он снова окликнул Одина.
- Слушай, отец побед, у тебя ж завтра пирушка?
- Ну? Хочешь похвастаться, что молот проспал? - Один, конечно, ворчал, но, любящий лесть, ворчал уже не зло.
- Как проспал, так и приспит, - захихикал пакостник Локи. Тору захотелось прибить его на месте, но было не до того. Нужно разговор вести.
- И ты опять соберешь всех асов и ванов, и половину альвов?
- Соберу, - подтвердил Один, - Да многие уже тут.
- Так неужели мы не найдем женщины или девицы, что захочет побыть Фрейей хоть немного? То есть первой в девяти мирах красавицей?
- Такую-то мы сыщем, - согласился Один, - а вот такую, что согласится помереть... Етуны-то, как обман заметят, ох и недобры к ней станут. Да и ладно бы померла - как она тебе молот передаст?
- А я с ней и поеду, - сообщил Тор, - вот именно за молотом. И даже пообещаю вести себя прилично: не пускать ветры, не оскорблять женишка и не убивать никого, если на меня на первого не нападут. Пусть-де только вернут молот. А бить смертным боем я их начну только как вернусь со свадебки.
- Здорово! - сказал Один, - Вот и ты нарушать клятвы научился! И дешево как: Тюр за науку руку в пасти волка оставил. А ты, на-ка, только насмешек великанских на пиру послушаешь. И то недолго.
- Ничего себе только, - буркнул Тор, - мне тут, в Уппсале, одного хватает для неспокойной печени. Локи зовут... А каково на пиру с десятками таких придется?
- Переживешь, - отрезал Один, - а не найдешь подходящей жены или девицы, и сам заневестишься. Даю тебе, на поиски три дня и три ночи. Многовато, да пусть никто не скажет, что Скиталец о чести асов не заботится!
Пришлось Тору подложную невесту искать. Одна беда - все богини и альвини Фрейей побыть не прочь. А вот помирать или под Трюма - если тот отличий от Фрейи не найдет - ложиться не желают. В первый день опросил всех асиний светлых - ни одна и ни в какую. На второй - всех ваний веселых - кругом отказ. На третий до альвинь дошло. Эти только головами мотают.
- Куда нам, - говорят.
- Жить, - говорят, - хочется.
Вот тут, на месте, Тора пожалеть желающих нашлось немало. Только это у Фрейра охота к женскому полу всегда и везде. А у громовержца под мысли черные, тоскливые, безрадостные ничего толком не выйдет. Потому разутешить себя он не дал. Так и лег в ночь на четвертый день - ждать утра да позора. Лег, поворочался. Вышел во двор. Глянь - а к воротам Уппсалы Хеймдалль торопится. Знать, услышал, что стучит кто-то. А раз только он услышал, стук, знать, тихонький, что мышиной лапкой.
Открывает страж богов ворота. И заходит в них... Жена не жена, девица не девица, девчонка не девчонка... Тростинка рыженькая, Аса-Тору до ремня ростом. На голове словно вороны гнездо свили, из медного беспорядка стоячие уши торчат. Но на поясе не ключей связка - меч да праща. На шее ожерелье - да не из золота-серебра, из пуль свинцовых. В руках посох с острым подтоком и тяжелым набалдашником сверху.
- Я не опоздала на пир? - спрашивает. - А то моего коня кобыла в лес заманила, да и пропал скакун, как не было. Пришлось пешком до палат ваших добираться от самого Ванахайма!
Смекнул Тор, что кобылой той был Локи. Видно, понравилось ему в прошлый раз, скотоложцу. А раз Локи пытался задержать рыженькую...
Выскочил ас-богатырь из палат своих девчонке навстречу.
- Я - Тор! - объявил, - И мне нужна твоя помощь.
- Слушаю, - и села, где стояла. И повинилась, - Прости, Аса-Тор, шла долго, шла быстро. Совсем ноги не держат. Но если в бой и поход - встану. Да, меня зовут - Нэмхэйн. Сад осенний, река да болото.   
И ладошку протягивает, знакомится. Тогда и понял Тор, что перед ним будущий друг. Не собутыльник, что вместе на пиру братину выжрет. Не жена, хозяйственная днем и ласковая ночью. Но та, к кому можно не только повернуться спиной, но знать - и сама не ударит, и других не допустит. Пока жива.
У Тора дар такой - честного человека видеть.
Рассказал защитник асов, что собирался.
- Да кто ж меня за Фрейю примет? - удивилась Нэмхэйн, - А так-то все неплохо. Посидим на пиру, принесут молот... Тут я песенку великанам и спою. Постараюсь не до смерти, но уж как получится. Молот тебе принесу. И поедем обратно: повозка у тебя крепкая, козлы быстроногие. Только если козу на дороге увидишь - бей ее молотом без жалости. Будет это Локи.
- Пророчествуешь? - спросил довольный Тор.
- Нет. Злюсь на асгардского хитреца.
- Аааа. Ну, это-то я тебе твердо обещаю. Никто нас на обратном пути не остановит. Лишь бы мне молот в руки заполучить, а там мы везде пройдем!
Привел убийца етунов Нэмхэйн к светлым асиньям, велел делать из нее Фрейю. Да такую, чтоб етуны поверили - везут к ним самую красивую невесту в девяти мирах!
Обиделась Фрейя: пришлось ей отдать знамениое свое ожерелье, Брисингамен. Обиделась Сив - ее золотые волосы приладили поверх короткой меди, что у маленькой вании на голове росла. Обиделась Фригг - ее очередь была молодильное яблоко есть - скормили замарашке из Ванахайма. Да ладно б омолодили - так нет, та и так ребенком смотрится. Смочили кровью кстати попавшегося карлика, и вышло зелье, превратившее синюшное лицо в румяное. На десять лет хватило. Теперь-то Нэмхэйн снова синяя. У Фуллы отобрали головную повязку. У Гны - туфли с высоким каблуком.
А Один посматривает, говорит - не маловато бы вышло. А Локи все нашептывает, что не тянет пока коротышка на первую красавицу. Наконец, и он замолк. И кивнул Один, и запряг Тор в боевую колесницу, как свадебная украшенную, козлов своих. И повез "Фрейю" в Етунхайм.
А настоящая богиня любви дома осталась - локти грызть. В Етунхайм сама не захотела. Так вот теперь другой и слава первой красавицы - пусть и не навсегда - и сокровища, со всех богинь собранные - а ей, Фрейе, та же Гна обувку никогда не одалживала. Ободрать же волосья у Сив доселе только Локи и ухитрился. И под бочком у громоверца сопеть тоже другая будет. Целую неделю - таков путь до Етунхайма. Причем такая, что счастья своего и не поймет. И будет с тем под одним одеялом, как сестра с братом, только тепло и делить.
Отец же лжи таков - только подумаешь - рядом. И всего-то ему и надо, что соколиные перья. Чтоб повозку, козлами запряженную, обогнать. Да приготовить сюрприз!

Неделю спустя приехали в Етунхайм. Стены высокие, толстые, из таких глыбищ сложены, что ни одному асу не поднять. Внутри крепости скот ревет, у коров рога золотом выкрашены, у быков бока сурьмой вычернены. Богатством жених хвастает. Только вот где корова - там и навоз. Где много коров... Зажала носик Нэмхэйн, говорит Тору:
- Подимаю Фрейю. Хуже бы бне пришлось с таким женихом, чем Скади со Ньердом.
Но вот и ступени великанской обители. Вышел Тор, выскочила Нэмхэйн. Смотрят великаны: мелковата невеста. Так и сказали.
- У нее в роду вашей крови нет, - отрезал Тор, а то б не была такой уж красавицей.
Пришли в зал: скамьи высокие, грубые, да подушками выложены. Мягкими. Устроилась "Фрейя" подле жениха. Принялись за пир. Смотрит Трюм - невеста ест немного, да только мясо. К сладостям, для нее заготовленным, и не притронулась. Вместо того уплела половину бараньей ноги - и довольна.
- Странно это мне, - сказал Трюм.
- А ты на зубы мои посмотри, - заявила невеста. Подняла покрывало и зубы показала. Ну, островатые. Да, пожалуй, поплоще чем у великанов будут. Зато личико румяное! Зато косы золотые!
Загудели етуны довольно. Знать, не обманули асы! Но странное заметила Нэмхэйн: говорят великаны каждый сам по себе, не друг с другом. Словно не слышат ничего. Присмотрелась: у всех уши воском залиты. А весь расчет у нее был на пение! И что теперь? Правда замуж выходить? За Трюма вонючего ради молота какого-то дурацкого?
Грустно ей стало. Понурилась. Жених заметил, спросил, отчего невеста не радуется.
- Историю вспомнила, - говорит Нэмхэйн. И историю рассказывает. Много у нее в запасе историй. Одну, да другую, да третью... Вот пригорюнился Трюм. Вот голову на руки уронил и заплакал горько.
Интересно стало етунам, отчего плачет и вождь. И треть всех етунов вынула затычки из ушей. И стала вместе с Трюмом над печальными сказками плакать.
- Неужто в девяти мирах только боль и горе! - возопил Трюм, - Неужто тебе так горько за меня замуж идти?
А Нэмхэйн из-под ресниц по зале зырк, да зырк. Две трети великанов сидят глухими. Песню не споешь... Но что делать, уже придумала. Потому Тору знак подала, чтоб тот на воздух вышел. А тому после трех жбанов пива на воздух и так весьма хотелось! Вышел безоружный громовержец за двери. Тут невеста жениху подмигивает, и говорит - не до веселья было под взглядом тоскливым. А теперь можно и повеселей байки попересказать.
И начала Нэмхэйн етунов смешить-потешать. А веселых историй у нее в запасе ничуть не меньше, чем печальных, оказалось. И еще треть великанов распечатала уши - смех он заразней плача. Смехом-то и самому заболеть охота!
А жених все невесту разглядывает.
- Хорошая ты, говорит, веселая. А отчего у тебя уши лошадиные?
- А чтобы меня, великую богиню, с простыми смертными не путали.
Ну вот и до церемонии дошло. Песни поют. Молот Торов принесли, на колени невесте положили. Та рукоять грозного оружия погладила, по-хозяйски так. У Трюма аж сердце екнуло. Странно, что богиня любви так с оружием сродственна. Но сказал великан не это. А позвал уже не невесту - жену в опочивальню.
А та глазами по залу. Еще у трети етунов уши заклеены. Ни песней напугать, ни оружием пробиться. Но оставалась у Нэмхэйн надежда... Последняя. Слабая.
- Что-то ты, муж, больно холоден, - Трюму сказала,- Не годится так. Мужики в Асгарде да Уппсале-то погорячей будут. Впрочем, сейчас я твой лед растопить попробую...
И стала рассказывать истории срамные про богов и богинь, про альвов и альвинь, про людей - да и про всех сразу. Тут раскраснелись етуны. Стали уже не инеистыми великанами, а раскаленными, словно железо. Иные жен своих похватали - и в сторонку. И уж тут последние затычки вынули. А Нэмхэйн того и надо. Трюм ее на руки, в опочивальню нести. А она - петь! И силу уже не размеряла. Впрочем, чести ее это не обидно: про то, что невесте петь нельзя, никто не уговаривался. По рукам били только про Тора - так он и вовсе снаружи!
Крепким был великаном Трюм. Три шага к опочивальне сделать успел. Потом, правда, помер. Остальные етуны - как стояли, так и полегли. Медлительные они, великаны. Люди-то обычно успевают в окна-двери повыпрыгивать. Вот и обходятся больше перепачканными штанами.
Но один-единственный и остался. Старый. Глухой не из-за воска. А все одно - великан!
Тут Нэмхэйн его и ударь. Не пустой рукой - молотом Тора! И Мьелльнир не только послушался - вернулся после удара в девичьи руки. Так что не потому молот Тора слушается, что он Тор. А потому, что не солгал в жизни ни разу. И маленькая вания такая же! Только вот ни силы аса, ни перчаток железных у Немхэйн отродясь не водилось. Ухватила она рукоять обеими руками намертво - да и полетела дальше вместе с молотом. Сквозь стену великанского дома, сквозь двор, полный коров златорогоих и быков черных, сквозь стену крепостную. И прямо на торову повозку!
Вся в каменной крошке, щепках, крови коровьей, покрывала потеряла, в волосах сено, а в чем подол платья - говорить не буду. Сидит, озирается.
- Пропало, - говорит, - Фрейино платье.
- Ничего, - отвечает Тор, - Главное, жить в Уппсале будут Асы и люди. А не етуны...  За Ванахейм же и беспокоиться нечего - пока там ты живешь.
Тут Немхэйн горевать:
- А позор-то какой мне ехать в грязном и рваном наряде! А еще радует меня, что ни одной живой души не осталось, что слышали как я похабщину несу...
- Ничего, - отвечает Тор, - кто тебя по дороге увидит, я всех убью. Молот-то ко мне вернулся!
Не получилось. Как отъехали от Етунхайма на три дня пути, в небе засвистели крылья соколиные. Снова Локи у богини любви разодолжился. Спустился пониже, кричит:
- Привет тебе, воин, что за баб прячется! И тебе привет, жена навозная!
Тор молот, конечно, метнул. Но не достал молотом. Уж больно высоко летел охальник. А Нэмхэйн, глядишь, пояс разматыает.
- Орлов в лет бью, - говорит, - чего ж тут сокола не достать! Только вот пуль нет. Хотя... Что у меня на шее болтается? Золото, оно не хуже свинца!
А на шее у нее болталось ожерелье Фрейи, Бренсингамен. Ну, вот одна подвеска в Локи полетела, вторая.
Ас-великан, конечно, не сокол. Большой. Что соколу смерть, ему поморщиться. Только морщиться уж больно много пришлось. А главное, снаряды из пращи перья соколиные с него сбивали. По одному, по два... Вот и пониже летит.
Прибавил ходу Локи, а толку: что ни удар, то в точку. Спустился он, наконец, так низко, что в лес свалился - там последние перья и растерял. Пришел в Уппсалу пешком, через месяц. Весь в синяках, злой... Но сразу улыбку напялил, и к Фрейе на порог. Порасспросить, что Тор с Нэмхэйн о поездке рассказывают.
- Молчат, - говорит Фрейя. - Кроме как про ожерелье. Мол, все на пули перевели. Врут?
- Не умеют они врать, - скривился Локи, и потер пониже спины, куда больше всего снарядов золотых попало, - Все крылья выбили, по перышку...
Так и вышло: Сив волосы вернули. Ну, разве расчесывать колтун, который Нэмхэйн за две недели сделала, жене Тора два года пришлось. Гне башмачки тоже вернули. Почти и не пахнущие ничем. Фуллина повязка и вовсе лишь запылилась. А Фрейе вышел сплошной убыток. Платье пропало. От ожерелья осталась жалкая низка, такая, что служанке подарить стыдно. И крыльев соколиных больше нет, понадобится куда слетать - иди, ястребиные у Фригг выпрашивай. А еще даст ли...
Потому отправились Фрейя с Локи к Одину. Потребовала: пусть ей вания потерю возместит. Не златом и вещами чудесными, так службой.
- Нельзя, - сказал Один, - она же тобой была. Потому и вещи ты, считай, сама потеряла! А вот что можно, так воспретить ей впредь в Уппсале и Асгарде появляться. Да и из Ванахайма прогнать взашей. Она ведь на пир опоздала, самого Одина Высокого обидела!
А еще обиделся верховный ас, что половина историй непотребных была про него. Но об этом речи не заводил.
Тора же снова услали в поход. Ну да его дело воинское, в походе - дома.
Локи, что над Тором всегда насмеяться готов, уговорил Высокого сложить сагу о том, что Тор-громовержец сам Фрейей рядился и молот добывал. А рыжей да кошкоухой при сем де и не бывало!
Нэмхэйн, что из двух миров изгнали, с тех пор по семи остальным скитается, место себе ищет. Но про поход свой с Тором - молчок. Стыдно ей пересказывать, что она великанам наговорила. И все же ее нет-нет, а вдовой Трюма называют. Если не боятся, что песенку споет. А то и Мьелльнир у громовержца одолжит.