Остров Куба, крупнейший архипелаге Больших Антильских островов, расположен в 200 км к югу от Флориды. Изогнувшийся плавной дугой с запада на юго-восток, он вытянулся в длину более чем на 1200 км. Узкий в западной части, где ширина его колеблется от 30 до 50 км, к востоку остров становится шире, пока расстояние от северного до южного берега не достигнет 190 км. Здесь, на востоке, расположена горная цепь Сьерра Маэстра. Поросшие густой тропической растительностью горы, средней высотой около 1000 м, круто спускаются к морю. Возвышенности в центральной и западной части острова гораздо меньше Сьерра Маэстры по площади и высоте, но столь же скалисты, круты и труднодоступны. Впрочем, горы занимают только треть территории Кубы, основное же пространство составляют плоские равнины, местами пересекаемые грядами невысоких холмов.
Кубу окружает множество небольших низменных островков и коралловых рифов которых особенно много у ее южного побережья. Море здесь мелководнее, чем у северного и восточного берегов. Береговая линия, общей длиной свыше 3300 км изрезана многочисленными заливами и бухтами. Однако крупным, океанским судам доступны лишь немногие порты: Гавана и Матансас — на севере, Сьенфуэгос и Сантьяго-де-Куба — на юге.
Климат на острове тропический, жаркий и влажный. Средняя температура летом превышает +27 С  зимой — не опускается ниже + 20°С. С середины мая до октября почти ежедневно идут ливни, превращающие реки в бурные потоки, а грунтовые дороги в непроходимые трясины.
На протяжении нескольких столетий непривычный климат и болезни уносили в могилу десятки тысяч европейцев, в первую очередь испанцев, осваивавших остров с 1510 г. Но на смену умершим на Кубу прибывали новые и новые пополнения. Вначале их манил навязчивый золотой мираж, позднее — прозаическая возможность обогатиться, разводя скот, выращивая табак, сахарный тростник и кофе.
С 1524 г., после того, как местное население стало быстро вымирать от непосильного труда и европейских болезней, испанцы начали ввозить на остров негров-рабов из Африки. С течением времени часть испанцев освоилась с климатом, и на Кубе появилась вначале небольшая, а затем все более и более многочисленная прослойка местных уроженцев — креолов. Часть их, в основном потомки переселенцев с Канарских островов, занялась разведением табака. Уже в XVII в. испанская корона начинает поощрять эту прибыльную отрасль, а в 1717  г. вводит табачную монополию, выгодную испанским купцам, но ударившую по карману кубинских табаководов, которые с середины XVIII в. начинают борьбу против нее.
Чем дальше расходятся экономические интересы и культурные особенности метрополии и Кубы, тем отчетливее становится политическое сознание креолов, и в годы войны за независимость испанских колоний в Америке (1810-1826 гг.) их верхушка выступает за экономические и политические преобразования. Но участившиеся в те же годы восстания негров против рабства заставили испанцев и богатых креолов пойти на компромисс. В 1820 г. креолы получили значительные политические права, однако через три года потеряли их при восстановлении в Испании абсолютистского режима Фердинанда VII. Вместе с тем, отмена в 1818 г. запрета на торговлю Кубы с другими странами привела к постепенной переориентации хозяйственных связей острова.
С начала XIX в. на Кубу начинает проникать американский капитал. Пользуясь ее географической близостью к Соединенным Штатам, американские дельцы постепенно сосредоточили в своих руках львиную долю внешней торговли и промышленности Кубы. Все большее число креолов, латифундистов и купцов сотрудничало с ними. Расширялись и культурные контакты США с Кубой, молодые креолы ездили учиться в Соединенные Штаты. Наряду с приверженцами испанского колониального режима, впоследствии вошедшими в партию Конституционный союз, среди обеспеченных креолов появились поклонники республиканского строя и даже сторонники присоединения к США. Временами они приобретали заметное влияние. Преобладали, впрочем, те, кто не желал радикальных перемен, предпочитая добиваться автономии в составе испанской империи. Они образовали партии автономистов и реформистов. Многие же средние и мелкие землевладельцы, а также предприниматели выступали за независимость Кубы. Ими двигало желание получить доступ к власти, чтобы свободно распоряжаться собой и своими доходами. За верхушкой тянулись широкие массы креолов, надеявшихся на то, что своя, национальная власть не будет разорять их налогами и оскорблять неправым судом.
Идея борьбы за независимость Кубы нашла отклик и среди бывших рабов, негров и мулатов. Формально получившие свободу в1886 г., негры в подавляющем большинстве попали в жесткую экономическую зависимость от владельцев плантаций и предприятий. И без того тяжелое их положение ухудшалось конкуренцией с более квалифицированными китайскими наемными рабочими кули, которых владельцы плантаций стали тысячами ввозить на Кубу, начиная с 1847 г. Негры и мулаты, особенно зажиточная и достаточно образованная их часть, рассчитывали добиться равенства гражданских и политических прав с креолами. Широкое распространение среди неимущих негров получили вульгаризированные социалистические идеи. Глухое брожение, не утихавшее на Кубе с начала XIX в., время от времени прорывалось восстаниями, самое продолжительное из которых получило название Десятилетней войны 1868-1878 гг. Руководившие этим восстанием представители креольской элиты пытались добиться независимости острова. Сигнал к выступлению подал Карлос Мануэль де Сеспедес , 10 октября 1868 г., вскоре после низвержения испанской королевы Изабеллы II выступивший с оружием в руках против колониальных властей. Повстанцы пользовались поддержкой эмигрировавших в США соотечественников, образовавших комитеты содействия освободительному движению.  Однако после изнурительной многолетней борьбы стороны пришли к политическому соглашению. Не последнюю роль сыграл при этом очередной генерал-капитан Кубы Арсенио Мартинес Кампос, сумевший соединить военные и политические меры воздействия.
10 февраля 1878 года в городе Санхон руководители восстания подписали мирный договор и были амнистированы. Куба получила право отправлять в испанские кортесы 24 депутата, но из них только 8 могли быть кубинскими уроженцами. В ноябре 1879 г. Кампос, ненадолго занявший пост премьер-министра в испанском правительстве, представил кортесам проект закона об отмене рабства на Кубе, за что с тех пор  пользовался благодарностью кубинских негров.
Установившийся мир оказался весьма хрупким. По-прежнему ключевые посты в администрации, судебном, таможенном, почтовом и других ведомствах занимали уроженцы метрополии. Многие испанские чиновники не скрывали, что основной их целью является обогащение, и не стеснялись в средствах для ее достижения. Процветали вымогательство, взяточничество, злоупотребления при сборе налогов, неправый суд, сказывавшиеся на всех слоях населения Кубы, а особенно тяжело на малоимущих. Немало кубинцев покинуло свою родину. Многие из них осели в США, главным образом во Флориде, где развивалась табачная промышленность.
В эти годы продолжали крепнуть экономические связи Кубы и Соединенных Штатов. Все больше денег вкладывали американские дельцы в кубинскую экономику, и в первую очередь они постарались овладеть сахарной промышленностью. Пионером здесь стала компания Аткинса. Затем, к 1890 г. был создан американский сахарный трест, вскоре распоряжавшийся половиной всего производимого на Кубе сахара-сырца. Руководил трестом Генри Хевемейер. Позднее образовалась сахарная компания нью-йоркских бизнесменов во главе с Риондой. К концу XIX в. Аткинс, Хевемейер и Рионда контролировали почти всю отрасль. В 1894 г.  из 1054214т выработанного сахара в США было вывезено 956524 т, тогда как в Испанию — только 23295 т. Сферой приложения американских капиталов стали также табачная промышленность, строительство железных дорог, добыча полезных ископаемых: железа, марганца. В середине 90-х гг. XIX в. ¾ всей добываемой и вывозимой с Кубы железной руды приходилось на три американские компании. К этому времени величина товарооборота между островом и США превысила 102 млн. долларов, а общий объем капиталовложений — 50 млн. долларов.
Для испанцев же основными источниками доходов от эксплуатации своей колонии служили налоги, торговля, таможенные пошлины. Но расходы колониальной администрации были столь велики, что бюджет Кубы не выходил из дефицита, который приходилось покрывать займами. Некоторые испанцы стали держателями облигаций займов 1886 г. и 1890 -1891 гг. на общую сумму 50 млн. фунтов стерлингов. Они, а также купцы, владельцы пароходных и промышленных компаний, землевладельцы, экспортировавшие на Кубу продовольствие, составили тонкий слой сторонников сохранения испанского господства над островом.
Однако чтобы удержать его, стране с населением менее 18 млн. человек, из которых около 5 млн. было занято в сельском хозяйстве и лишь около 1 млн. в промышленности и на транспорте, следовало выиграть соревнование с могущественной, богатой ресурсами державой, население которой достигло 80 млн. человек, а число рабочих превысило 4,5 млн. Завершив к концу 70-х гг. XIX в. Реконструкцию после Гражданской войны и умело защитив свою промышленность продуманными протекционистскими тарифами, США заставили европейские державы перейти к экспорту капиталов. До 1890 г. в американскую экономику было вложено 3 млрд. долларов. Такая «подпитка» вскоре выдвинула промышленность Соединенных Штатов на одно из первых мест в мире. Американцы все чаще стали задумываться о новых рынках сбыта и источниках сырья. После того, как США присоединили к своей территории Калифорнию и Аляску и широким фронтом вышли к берегам Тихого океана, в американских деловых кругах стали популярными идеи проникновения на азиатские рынки. Вместе с тем, вышедшие в 1885 г. работы историка Д. Фиске «Предопределение судьбы», Д. Стронга «Наша страна», сочинения Д. Берджеса, Б. Адамса активизировали проповедь аннексионизма, еще в 60-х гг. звучавшую из уст государственного секретаря США У. Сьюарда. Вскоре к хору бизнесменов, политиков и интеллектуалов присоединились и военные. В 1890 г. была опубликована книга преподавателя Ньюпортского военно-морского училища А.Т. Мэхена «Влияние морской силы на историю». Ратуя за приобретение колоний и рынков сбыта для американской промышленности, Мэхен писал о том, что отечественная морская торговля нуждается в защите военным флотом, опирающимся на заморские базы. Эти положения легко связывались с мыслью, высказанной им в ранней работе 1883 г. «Воды Мексиканского залива и внутренние воды Соединенных Штатов», о необходимости экспансии в страны Карибского бассейна, дабы обеспечить контроль над будущим Панамским каналом
Именно канал, идея о строительстве которого горячо дискутировалась в Америке с 1880 г., должен был послужить связующим звеном между развитой промышленностью атлантического побережья США и азиатскими, в первую очередь китайскими рынками. В свете этих идей Куба приобретала значение важного опорного пункта для американского флота, но Испания не желала расставаться с нею. На первый взгляд возможная война не сулила Соединенным Штатам легкой победы. К началу 90-х годов XIX в. испанская регулярная армия состояла из 15 пехотных и 2 кавалерийских дивизий, сведенных в 8 корпусов, и свыше 60 артиллерийских батарей. Всего с резервами — около миллиона человек при 590 полевых орудиях. Несколько десятков тысяч человек входило в состав колониальных войск на Филиппинах, Пуэрто-Рико. На Кубе находилось около 15000 солдат и офицеров. А регулярная армия США насчитывала всего около 28000 человек при 200 полевых орудиях.
Несколько утешительнее выглядело сопоставление военно-морских сил. В списках испанского флота официально числились, не считая мелких судов:
1 броненосец I класса, 4 старых броненосца II класса, 1 броненосный и 4 бронепалубных крейсера I и II класса, а также 10 небронированных крейсеров II и III класса. Однако на Кубе обычно находилось лишь около десятка крейсеров и канонерских лодок. Американцы же могли противопоставить им 6 двухбашенных и 13 однобашенных мониторов, 1 броненосный таран, 7 современных бронепалубных крейсеров и несколько старых деревянных кораблей. Кроме того, уже достраивались на плаву первенцы программ 1885-1889 гг., броненосец II класса «Мэн» и броненосный крейсер «Нью-Йорк», а в перспективе флот должен был увеличиться на 29 кораблей общим водоизмещением до 70000 тонн. Такое усиление было вполне сопоставимо с ростом испанского флота, предполагавшимся по программе 1885 г. принятой после дипломатического столкновения Испании с Германией из-за Каролинских островов. Но в отличие от испанских судостроителей, ограниченных скупым финансированием, американцы работали размеренно и довольно быстро. При таких условиях через несколько лет флот Соединенных Штатов вполне мог бы обеспечить вторжение на Кубу. Начиная с 1891 г. американские газеты начинают призывать к аннексии острова, а в 1892 г. все чаще появляется на страницах различных изданий лозунг: «Куба скоро будет нашей!» Мечты экспансионистов стали обретать почву под ногами после того, как экономический кризис 1893 г. в США повлек за собой и кризис кубинской экономики. Принятый в 1894 г. закон Вильсона- рмэна о 40 % таможенной пошлине на нерафинированный сахар, защищавший американскую промышленность от иностранных конкурентов, ударил по кубинским производителям. Сыграл отрицательную роль и европейский свекловичный сахар, наполнявший мировые рынки и заметно понижавший цены. В ответ на действия американцев испанское правительство - усстановило высокие пошлины на их товары, в результате стоимость жизни а Кубе повысилась, заметно выросла безработица. Тяжелое положение зимой 1894-1895 гг. вызвало оживленные дискуссии среди кубинцев. Все чаще высказывалось мнение, что следует присоединиться к США, коль скоро становятся основным потребителем сахара и важнейшим торговым партнером Кубы.
Подобные настроения тревожили сторонников независимости как на самом острове, так и среди эмигрантов, одним из которых был Хосе Марти .литератор, революционер, сын младшего офицера испанской армии, он рано стал задумываться о путях избавления родины от испанского господства. Ему, уроженцу Кубы, хотелось видеть свой народ свободным и процветающим. В годы Десятилетней войны, будучи студентом, Марти выступил против карательных экспедиций испанской армии и за столкновения с волонтерами-конституционалистами был осужден и выслан в Испанию. С тех пор он активно участвовал в революционной деятельности, много читал, побывал в разных странах и, наконец, осел в США. С возрастом Марти приобрел солидный организаторский опыт и пришел к убеждению, что только сильная, сплоченная революционная партия способна успешно бороться за свободу отечества.
Начиная с 1890 г. он создает «просветительские лиги» в Нью-Йорке, Гампе и Ки-Уэсте. Членами их становятся в основном рабочие-табачники, кубинские эмигранты, согласные ежемесячно вносить в кассу лиги однодневный заработок. Число таких клубов постепенно растет, увеличиваются и членские взносы. 4 марта 1892 г. Марти начинает издавать в Нью-Йорке на эти деньги газету «Патрия», а к концу месяца объединяет «просветительские лиги» на основе единого устава и программы. Возникает Кубинская революционная партия.
В том же году Марти возобновил связь с генералом Максимо Гомесом, военным министром Временного правительства Кубы периода Десятилетней войны.  Гомес был способным военачальником, но отличался властолюбием и рассматривал вооруженное восстание скорее как путь к собственному возвышению. Восемь лет назад эта черта генерала оттолкнула Марти, но для успеха задуманного им предприятия требовались знающие и опытные военные.
Съездив в Санто-Доминго, где в то время жил Гомес, Марти уговорил его возглавить вооруженные силы революционеров. Соглашение было окончательно оформлено 3 января 1893 г., а в июне Марти отправился в Коста-Рику, чтобы привлечь к подготовке восстания другого талантливого командира Десятилетней войны, мулата Антонио Масео. Масео к тому времени стал преуспевающим фермером и не без колебаний решился сменить достигнутое благополучие на опасную должность командующего военными формированиями на востоке Кубы. Ненависть к испанцам, убившим в годы войны его отца и двух братьев, честолюбие и обещание Марти материально поддержать его большую семью помогли Масео переступить через сомнения. Тогда же Марти установил контакты с лидерами оппозиционных сил на острове. После переговоров были согласованы кандидатуры руководителей вооруженных формирований каждой провинции. Координация их действий была поручена журналисту Хуану Гуальберто Гомесу  Началась непосредственная подготовка восстания.
Марти спешил. Ему казалось, что американцы готовы вырвать Кубу из слабеющих испанских рук. С начала 90-х гг. XIX в. Испанию сотрясали выступления крестьян, особенно андалусских, а также баскских и каталонских сепаратистов. Чередовавшиеся в соответствии с заключенным в 1885 г.
Пактом Эль Пардо у государственного руля правительства консерваторов во главе с Антонио Кановасом дель Кастильо и либералов, возглавлявшихся Прак-седесом Матео Сагастой, напрягали силы в борьбе с ними. Им удалось стабилизировать режим королевы-регентши Марии-Христины, правившей страной с 1885 г. за малолетнего Альфонса XIII. Однако экономическое положение Испании было далеко не блестящим. Неудачный протекционистский тариф 1892 г. не соответствовал реальному состоянию экономики, он закрыл испанским товарам доступ на зарубежные рынки, вызвал падение курса национальной валюты — песеты — и снижение экспорта, а вместе с ним и доходов страны. В результате пострадал также военный потенциал Испании.
Опасаясь, что ее господство на Кубе сменится американским, Марти 12 декабря 1893 г. приказал руководителям на местах приготовиться к выступлению в конце февраля 1894 г. Сигналом к нему должна была послужить высадка на остров вооруженных отрядов Кубинской революционной партии. Однако в назначенный срок она не состоялась: Максимо Гомес ждал, когда завершится подготовка к восстанию в провинции Камагуэй. Затянулись и сборы десантной экспедиции. Несколько раз пришлось переносить дату выступления. ожидая окончания ее подготовки. Когда же наконец, все снаряжение погрузили на три быстроходные яхты во флоридском порту Фернандина, один из участников предприятия, Лопес де Керальта, выболтал планы революционеров капитану одной из яхт. Тот донес владельцу судна, который немедленно Известил вашингтонские власти. 14 января 1895 г. правительство США арестовывало яхты и конфисковало весь их груз. Так пропали три года труда и 56 000 долларов Но провал экспедиции только подхлестнул революционеров. Во Флориде началась новая кампания по сбору средств среди рабочих-табачников Ки-Уэста и Тампы. 29 января Марти, генерал Хосе Майя Родригес, представлявший Гомеса  и уполномоченный революционной хунты Гаваны Энрике Кольясо подписали приказ о начале восстания. Днем выступления назначили 24 февраля 1895 года, приурочив его к началу традиционного карнавала, чтобы усыпить бдительность испанцев. Испанцы же  были в курсе дела и хорошо понимали, что обстановка на Кубе накаляется
В первых числах февраля министр по делам колоний Бузенас Вентура де Абарсуса поставил на обсуждение кортесов проект закона о проведении на острове реформ. Уже в середине месяца кортесы одобрили его. Однако  закон, предусматривавший создание при генерал-губернаторе слабого, совещательного Административного совета, лишь подлил масла в огонь.

ВОССТАНИЕ
В назначенный день одновременно выступили несколько революционных организаций провинции Орьенте. Повстанческими отрядами руководили ветераны Десятилетней войны Гильермо Монкада и Бартоломе Мaco. Здесь, на востоке страны, почва для восстания была подготовлена как тяжелым  налоговым гнетом и повсеместной нищетой крестьян, так и давними традициями сопротивления властям. Именно здесь в 1603 г., в городе Баямо креолы впервые с оружием в руках выступили против метрополии, помешав арестовать местных контрабандистов. На западе же, где испанцы держали свои  войска и чувствовали себя гораздо увереннее, генерал-губернатору Кальехе удалось обезглавить повстанцев, арестовав Хулио Сангили, Марию Агирре и Хуана Гуальберто Гомеса. Не сумели своевременно присоединиться к восстанию и революционеры провинций Лас-Вильяс и Камагуэй. Но восстание разгоралось день ото дня. Уже во второй половине марта Кальеха докладывал в Мадрид о том, что число повстанцев выросло до 3000 человек и у него не хватает сил, чтобы блокировать район их действий. В -распоряжении генерал-губернатора находилась регулярная армия из 14500 солдат и офицеров, а также свыше 5500 жандармов и полицейских. Кроме того, на Кубе существовали формирования испанских волонтеров численностъю до 60000 человек, но они были плохо обучены и годились только для сторожевой службы в населенных пунктах. Немногим более боеспособной была герилья — вспомогательные конные отряды из кубинцев. Требовалось же изолировать практически всю гористую и лесистую провинцию Орьенте, где почти не было железных и шоссейных дорог, обеспечив при этом охрану столицы и крупных городов. Два батальона, с Балеарских и Канарских островов, экстренно отправленные военным министерством Испании на Кубу, положения не меняли. Поэтому правительственный декрет от 1 марта 1895 г. предписывал сформовать
при семи из восьми корпусных округов по одному пехотному батальону. Уже через неделю войска отправились к месту назначения на переоборудованных пароходах испанской трансатлантической компании, размещались они в тесноте: пароход водоизмещением около 6000 тонн - приинимал до 1300 человек. Спали в парусиновых койках без матрасов и одеял, в три яруса. Но организация была хорошо продумана, солдат вовремя кормили и проводили дезинфекцию белья. Отправлявшиеся за океан офицеры, ввиду предстоявших тягот и опасностей, получали следующий чин и повышенное в 2,5 раза жалование, которое выдавали не серебром, как в Испании, а золотом. Позднее производство в чин отменили, но оклад сохранили повышенный.
Перевозка заняла две недели. К 26 марта весь состав испанской экспедиции был доставлен в провинцию Орьенте. А 31 марта на северо-востоке той же провинции высадился со шхуны «Хонор», принадлежавшей американскому вице-консулу на о. Форчун, отряд Антонио Масео. Масео повёл своих людей горными тропами в район Гуантанамо, где раскинул свой лагерь бригадир Хесус Раби.
Тем временем пришедшие в Испании к власти консерваторы решили заменить не проявлявшего энергии Кальеху, и 28 марта генерал-губернатором Кубы был назначен маршал Арсенио Мартинес Кампос.  Усмиритель восстания 1868-1878 гг. надеялся справиться и с новым движением. Рассчитывая на свой авторитет среди кубинцев, а также на сговорчивость повстанческого руководства, он не думал значительно увеличивать армию, но подкрепления численностью 11000 человек все-таки на остров отправил. Вслед за ними 4 апреля отплыл на Кубу и сам маршал.
Пока Мартинес Кампос пересекал Атлантический океан на кубинскую землю ступили Хосе Марти и Максимо Гомес. Сопровождаемые группой соратников, они сумели в Инагуа сесть на немецкий «Нордстранд», капитан которого Лёве согласился за 1000 долларов высадить их у берегов Кубы. Ветреной и дождливой ночью с 10 на 11 апреля 1895 г. руководители восстания преодолели на шлюпке трехмильное расстояние, отделявшее судно от полоски берега у подножия горы Кахобабо. Отсюда они двинулись в сторону Сантьяго де Куба, чтобы встретиться с Антонио Масео.
О прибытии Масео, Марти и Гомеса вскоре стало известно испанским властям, сразу осознавшим возникшую угрозу. В восточных провинциях страны было введено военное положение. Премьер-министр Испании Кановас дель Кастильо обратился к кортесам с просьбой о выделении кредитов и дополнительных войск для борьбы с восстанием. Маршалу Кампосу были предоставлены неограниченные полномочия.
Новый генерал-губернатор достиг места назначения 16 апреля и немедленно объявил прокламацией об амнистии всем, кто сложит оружие. Однако отклика на это обращение так и не последовало. Восстание продолжало разрастаться день ото дня. 5 мая неподалеку от Сантьяго-де-Куба, в имении Мехоран встретились Марти, Гомес и Масео. Подтвердив прежнее распределение должностей, они договорились о создании Временного гражданского правительства, созыве Конституционной ассамблеи и распространении восстания на западные провинции. Затем повстанцы двинулись в Камагуэй. Им предстояло пережить множество потерь, но одну из самых тяжелых они понесли спустя всего две недели, 19 мая, когда в бою у городка Дос Риос был убит Хосе Марти. Смерть политического лидера обострила борьбу за власть среди руководителей восстания, но единство цели помогло им удержаться от раскола.
Были забыты честолюбивые претензии, расхождения в политических идеалах и материальных интересах — все, на что так надеялся Мартинес Кампос и что даст о себе знать лишь в самом конце восстания, когда до победы останется, казалось, последний шаг. Но в первые месяцы богатые креолы, составлявшие основу руководства, закрыли глаза даже на растущий авторитет мулата Масео. И это несмотря на то, что значительный приток негров в повстанческие отряды, вскоре наполовину состоявшие из чернокожих бойцов, угрожал в будущем социалистическими эксцессами.
Впрочем, Масео заявил, что намерен подчиниться сложившемуся руководству. К тому же летом 1985 г. ему некогда было бороться за власть. С началом дождливого периода, когда испанские войска вернулись в города и повстанцы почувствовали себя хозяевами в Орьенте, он занялся сбором налогов с окрестных плантаторов. Надеясь избежать разорения, они не жалели денег. Около 100000 долларов в векселях и переводах Масео послал в Нью-Йорк Томасу Эстрада Пальма, фактически возглавившему Кубинскую революционную партию после смерти Марти, для закупки оружия и боеприпасов, а часть отослал своей семье.
Взгляды Гомеса на этот предмет были совершенно иными: он стремился воевать методом выжженной земли, и меньше думал о материальном обеспечении восстания. 17 июня 1895 г. Гомес напал на город Альтаграсия в провинции Камагуэй и приказал разрушить его. Впоследствии множество городов было уничтожено, а их жители переселены в горы. Так начиналась на Кубе политика концентрации, срывавшая с насиженных мест десятки тысяч обывателей. Не щадил генерал и плантации с фабриками, превращая в пепел благосостояние своей страны ради победы над испанцами.
Попытки маршала Кампоса обуздать восставших не принесли успеха. Генерал-губернатор сделал ставку на так называемую трочу, укрепленную линию, протянувшуюся по обе стороны железной дороги Хукаро-Морон, пересекающей остров поперек вблизи границ провинции Лас-Вильямс, устроенная еще в годы Десятилетней войны, она была задумана как препятствие на пути повстанческих отрядов, направлявшихся в западные, более освоенные испанцами районы.
Троча представляла собой грунтовую дорогу, отделенную от лежащей впереди местности глубоким рвом. Через каждые пять километров на ней стояла двухэтажная каменная казарма, приспособленная для обороны. На каждом километре — двухъярусное каменное укрепление, блокгауз, вмещавшее 30 человек. Между ними располагались деревянные блокгаузы меньшей величины. Заняв трочу 16-тысячным отрядом, Кампос надеялся предотвратить проникновение повстанцев в провинции, служившие базой снабжения столицы и испанской армии. Этим надеждам не суждено было сбыться: небольшие группы просачивались через трочу по ночам, крупные отряды, выбрав подходящий момент, прорывались с боем. Вскоре восстание разгорелось и в центральных провинциях. Численность освободительной армии росла, действия ее становились все более решительными. 13 июля близ городка Баямо, колыбели Десятилетней войны, Антонио Масео заставил отступить самого маршала Кампоса. Под впечатлением этой неудачи Кампос 25 июля написал премьеру Кановасу прошение об отставке, признавая, что восстание оказалось сильнее предыдущего.
Однако правительство предоставило маршалу возможность исправить положение. Воспользоваться ею он не сумел, несмотря на то, что в течение лета 1895 г. из Испании одно за другим прибывали пополнения, общей численностью свыше 12000 солдат и офицеров. Темпы пополнения испанской армии не обеспечивали должного превосходства над повстанцами, в ряды которых вливались тысячи добровольцев. Если же таковых не оказывалось, проводилась заурядная мобилизация. Немало любителей повоевать прибыло из-за рубежа. Всего за годы восстания, по разным данным, имели место от 60 до 76 попыток отправить экспедиции на Кубу. Вследствие объявленного правительством США нейтралитета, 28 из них были задержаны таможенниками, пять перехватили американские ВМС. Пять сумел захватить испанский морской патруль. Однако не менее 34 экспедиций все же достигли берегов Кубы. Они доставляли оружие, боеприпасы, а также активистов Кубинской революционной партии, сочувствовавших им эмигрантов и разноплеменных борцов за справедливость или искателей острых ощущений, в том числе и русских: П.П. Стрельцова, Е.И. Константинова, Н.Г. Мелентьева. Помимо военной организации, повстанцы формировали и политическую. 13 сентября 1895 г. в г. Химагуайю, провинция Камагуэй, начала работу Конституционная ассамблея. В ней участвовало 20 делегатов от пяти корпусов освободительной армии. 16 сентября они приняли временную, сроком  на два года, конституцию. А через два дня избрали Правительственный Совет  из президента, Сальвадора Сиснероса-и-Бетанкур, вице-президента, Бартоломе Масо, и четырех министров: военного, внутренних дел, внешних сношений и финансов. Главнокомандующим армией утвердили Максимо Гомеса его заместителем — Антонио Масео. На период войны предпочтение отдавалось главнокомандующему, но формально он должен был консультироваться с Правительственным советом.
Дождливый сезон 1895 г. близился к окончанию, и повстанцы стали готовиться к наступлению на запад. Их армия уже насчитывала свыше 25000 человек. Тогда, в первые месяцы вооруженной борьбы, она сравнительно легко могла обеспечить себя продовольствием и средствами передвижения — лошадями и мулами. В то же время повстанцы старались подорвать базу снабжения своего противника. Еще 1 июля Гомес издал приказ, запрещавший доставлять продовольствие в города и испанские гарнизоны, грозя нарушителям расстрелом. Однако добиться исполнения такого приказа, противоречившего интересам рядовых кубинцев, живших за счет торговли продовольствием, было трудно, особенно в западных провинциях. Требовалась демонстрация силы.
Поначалу такая демонстрация носила черты тотального погрома, так как в открытый бой с испанской армией плохо обученные повстанческие отряды старались вступать как можно реже. Чаще всего они жгли плантации, сахарные заводы, маленькие городки. На испанцев нападали из засад, торопливо обстреливали их с большого расстояния и быстро скрывались. Время от времени самые решительные командиры атаковывали в конном строю небольшие испанские колонны, предварительно заставив их расстрелять патроны по движущейся на безопасной дистанции цели. При этом кубинцы вместо сабель пользовались хорошо знакомым мачете. Попав в безвыходное положение, они сражались с яростью, и жизни не жалели. Со временем же, приобретя опыт, стали воевать увереннее, тем более, что среди испанцев появлось все больше молодых, необстрелянных солдат. На стороне кубинцев был климат, отличное знание местности — традиционные преимущества партизан.
А испанцы никак не могли переломить ситуацию. К концу сентября на Кубу прибыла шестая их экспедиция, 28000 солдат и офицеров. Входившие в их состав  пехотные батальоны впервые получили новейшие, 7-мм винтовки Маузера . заметно превосходившие состоявшие прежде на вооружении войск 7,65-мм, а тем более «переделанные в 1889 г. ружья Ремингтона образца 1871 г.». В состав этих частей вошли 2000 наемников из Бразилии и Аргентины. Через два месяца, после прибытия еще одной экспедиции, численность испанской армии на Кубе достигла 100000 человек. Но им противостояло уже свыше 27000 повстанцев.
Кубинцы сознавали, что успех борьбы зависит от разгрома испанских тылов, однако при подготовке к походу на запад им пришлось преодолеть разногласия в собственных рядах. Дело было в том, что Масео продолжал настаивать на неприкосновенности заплативших налог хозяев заводов и плантаций, Гомес же по-прежнему стремился обесценить Кубу в глазах испанцев, уничтожая все подряд. Правительственный совет поддержал Гомеса, и это вызвало протесты Масео. К тому же Гомес назначил военным губернатором провинции Орьенте Бартоломе Масо, что задело самолюбие Масео, считавшего себя единственным командующим войсками провинции. Масо, не желавший действовать вместе с Масео, стал затягивать подготовку к походу. Вдобавок он встретился в городе Ла-Одиосе с лидерами автономистов, убеждавшими его остановить боевые действия. Гомес был вынужден вмешаться и пресечь эти поползновения.
Наконец, подготовка к наступлению была завершена. Кубинцы двинулись на запад двумя отрядами. Один, возглавляемый Гомесом, прошел через северную часть провинции Камагуэй, испепеляя все на своем пути, и проник в провинцию Лас-Вильяс.  Осознав угрозу, Кампос сосредоточил в этом районе войска, непроизвольно очистив путь для отряда Масео, двигавшегося несколько южнее.
29 ноября 1895 г., в густом утреннем тумане Масео с 1500 бойцами преодолел трочу Хукаро — Морон за 40 минут. Испанцы, которых отвлекала специальная группа, напавшая на трочу в стороне от места прорыва, не успели даже обстрелять отряд. Вскоре Масео и Гомес соединились, чтобы уточнить план дальнейших действий. Было решено выделить 1000 конников и под командованием Кинтина Бандераса двинуть их через горы Гуамуая на юге Лас-Вильяса. Основным силам предстояло идти через центр провинции. Гомес не хотел рисковать, ввязываясь в крупные сражения, и Масео пришлось подчиниться ему. Но Кампос собрал в этом районе до 25000 человек и активно искал встречи с противником.
3 декабря кубинцы выдержали бой у форта Игуара, понеся большие потери. А 10 декабря они втянулись в трехдневное сражение на высотах Манакаля, где 15 000 испанцев сильно потрепали кубинский отряд. Эти сражения истощили запас патронов у повстанцев, поэтому Гомес готовился отступить, но Масео удержал его. Вскоре им удалось разбить одну из испанских колонн у Маль-Тьемпо и взять в качестве трофея более 200 винтовок и около 10000 патронов. Однако 23 декабря Кампос атаковал их с отрядом из 2500 человек неподалеку от Матансаса и заставил отойти на юг, к болотам Сапата.
Оторвавшись от преследователей и оставив раненых на попечение местного населения кубинцы вновь двинулись на запад. 1 января 1896 г. они вошли в провинцию Гавана, оставляя за собой широкую полосу выгоревших городов и плантаций, разрушенных сахарных заводов и железных дорог. Повстанцы двигались быстро, бросая загнанных лошадей и реквизируя свежих именем республики. 3 января Кампос послал военному министру в Мадрид отчаянную телеграмму. Разбросав свои войска по гарнизонам, маршал теперь не успевал сконцентрировать их для удара по отрядам Гомеса и Масео. К тому же у испанцев не хватало кавалерии для разведки и преследования. В Гаване,  которая не была укреплена с суши, началась паника.
7 января повстанцы решили разделиться. Гомес с 2300 бойцами остался в столичной провинции, чтобы отвлечь внимание испанцев на себя, а Масео с ___всадников отправился дальше на запад, в провинцию Пинар-дель-Рио. Несмотря  на слухи о том, что негры Масео идут истреблять белое население этой провинции, крестьяне-табаководы встретили повстанцев сочувственно. К тому же Масео, выйдя из-под контроля Гомеса, перестал устилать свой путь развалинами. Впрочем, несколько оказавших сопротивление городков он сжег, доведя общую численность таких пожарищ в западных провинциях до 59. Многие населенные пункты предпочитали сдаваться добровольно. 22 января провел свой отряд парадным строем по улицам Мантуа, самого западного города Кубы.

ВОЙНА
Нельзя сказать, что война с Соединенными Штатами застала испанцев врасплох. Ее неизбежность была очевидной для многих мыслящих офицеров и политиков. Однако для основательной подготовки к ней Мадриду не хватало ни средств, ни политической воли. Власти на Кубе были целиком поглощены борьбой  с восстанием и занимались, главным образом, подготовкой военных операций против повстанческих формирований, оборудованием укрепленных линий вдоль железных дорог и вокруг городов, восстановлением разрушенных путей сообщения, обеспечением действий морского патруля и другими подобными мероприятиями.
Так как в последние десятилетия Испания вела только колониальные войны, то ее военачальники привыкли широко разбрасывать свои силы небольшими отрядами. Первое время подобным образом поступал и маршал Бланко. Лишь в мае-июне он приказал свести стоявшие гарнизонами в городах и селениях дивизии в четыре армейских корпуса, но решение это осталось на бумаге: фактически до конца войны все части сохраняли прежнюю дислокацию.  Отчасти это было связано с трудностями размещения войск на новых местах, отчасти объяснялось стремлением командования контролировать территорию провинций, где продолжали действовать повстанческие отряды. То немногое, что генерал-губернаторы, начиная с Мартинеса Кампоса, сумели сделать для укрепления обороны Кубы от внешнего вторжения, практически сводилось к строительству береговых батарей Гаваны.
Возведенный вскоре после разгрома города в 1555 г. французским пиратом Жаком де Сором замок Морро, как и старые батареи Пунта, Реина и Санта Клара,  давно перестал быть реальной защитой столицы Кубы. В декабре 1895 г., не дожидаясь выделения кредитов, Кампос приказал приступить к по стройке трех новых батарей. Работы эти продвигались медленно, и к апрелю 1898 г. батареи не были окончены постройкой, хотя на них уже стояли орудия.
Весной 1896 г. Вейлер распорядился заложить еще две современные батареи, а также обсыпать каменные стены устаревших толстым земляным бруствером.  В первозданном виде остались только Морро и Кабана, чьи стены отвесно спускались к воде. Стараниями Вейлера оборона столицы окрепла, но все еще оставляла желать лучшего. Поэтому когда эскадра контр-адмирала Уильяма Сэмпсона, захватив по дороге свой первый трофей — груженный лесом испанский пароход «Буэнавентура», появилась перед Гаваной, и с маяка Морро телеграфировали: «Американцы входят на рейд", то в штабе порта решили, что они входят на внутренний рейд, так как проход в бухту еще не был перекрыт минным  заграждением.
Тревога оказалась напрасной. Американцы, считавшие, что им едва хватает сил для борьбы с испанским флотом, и не думали рисковать кораблями. Созданный 25 апреля стратегический совет, в состав которого вошли А.Т. Мэхен, начальник штаба флота Арент С. Крауеншильд и контр-адмирал Монтгомери Сикар, настойчиво призывал командиров соединений не вступать в бой с береговыми укреплениями. По этой причине эскадра остановилась вне пределов досягаемости испанских орудий. Три выстрела, которыми Сэмпсон оповестил гаванцев о начале блокады, вызвали в городе немалый переполох: жители приморских кварталов боялись обстрела. Однако ни в этот день, ни позднее эскадра Гавану не бомбардировала, до конца войны ее корабли, периодически сменяя друг друга, несли блокадную службу вдали от берега. Появились непрошенные сторожа и у других портов северного, а впоследствии и южного побережья Кубы. В подавляющем большинстве это были небольшие вооруженные пароходы с наспех набранной командой. Всего американцы мобилизовали и приобрели 111 судов, но часть из них охраняла собственное побережье, разделенное на девять округов, остальных же явно не хватало для действительной блокады. Пользуясь малочисленностью дозоров, коммерческие пароходы, чаще всего испанские и норвежские, прорывали блокаду и доставляли на Кубу продовольствие, которого, впрочем, было слишком мало для разоренной страны. Недостаток сил помешал американцам блокировать заодно и Пуэрто-Рико, хотя они и понимали, что этот остров представляет собой отличную промежуточную базу для испанцев.
С началом войны в канцелярии губернаторов атлантических штатов стали поступать письма и телеграммы с требованиями обеспечить безопасность десятков приморских городков и поселков, жители которых боялись нападения испанских крейсеров. Как водится, страсти усердно нагнетала печать, умело игравшая на естественных человеческих слабостях и извлекавшая прибыли даже из необоснованных страхов. Газеты сообщали о том, что 14 апреля к о. Сан Винсенти, где все еще находилась испанская минная флотилия, прибыли броненосные крейсера «Инфанта Мария Тереза» и «Кристобаль Колон», что через пять дней к ним присоединились «Виская» и «Алмиранте Окендо».
Собравшаяся на островах Зеленого Мыса эскадра рисовалась грозной силой, и многие американцы, не имевшие представления, ни о ее планах, ни о ее реальных возможностях, опасались за судьбу своих портов и каботажной торговли. Отчасти уступая общественному мнению, отчасти желая перестраховаться, морское министерство США нарушило каноны стратегии и разделило костяк флота на две части: эскадру адмирала Сэмпсона и летучую эскадру коммодора Шлея, каждая из которых могла на равных сразиться с испанским соединением. Базируясь на Хэмптон-роуд, летучая эскадра Шлея прикрывала атлантическое побережье Соединенных Штатов. 23 апреля входившие в ее состав крейсера «Миннеаполис» и «Колумбия» впервые отправились в дальний дозор. Но были в Америке и I хорошо знакомые с предметом специалисты, понимавшие, насколько трудная задача выпала на долю адмирала I Сервера, принявшего командование испанской эскадрой. Для них не было секретом, что крейсера противника около года не стреляли, не маневрировали имели плохие машинные команды и снабжались ниже всякой критики. «Кристобаль Колон» ушел на войну без 280-мм орудий главного калибра. Испанцы заказали было эти пушки фирме Армстронга, но англичане, протянув время, сообщили, что не в состоянии их изготовить. Тогда заказ передали французскому заводу хане, однако, на его исполнение требовался немалый срок. Нужно было ждать. Увы, в Испании нашлось немало журналистов и парламентариев, считавших, что промедление смерти подобно. Морское министерство, слишком зависевшее от кортесов, уступило депутатов, требовавших безотлагательно отправить корабль в море.
Опытный адмирал, Сервера отчетливо представлял себе опасность столкновения своих крейсеров  с американскими броненосцами. Он предложил перебазировать соединение на Канарские острова, откуда производить демонстративные -походы в сторону американских берегов и Кубы, поддерживая в противнике тревожную неуверенность и препятствуя концентрации его сил.  Последствием таких рейдов, помимо финансовых потерь из-за роста фрахтов и страховок, могло быть снижение эффективности блокады кубинских портов. Такая тактика позволила бы улучшить снабжение армии Бланко, а также играть время для снаряжения резервной эскадры адмирала Камара. Но до этих ли соображений было журналистам, торопившимся оборонять Кубу? Либеральное правительство пошло навстречу «общественному мнению» и настояло на немедленной отправке крейсерской эскадры к Антильским островам, казавшейся тем более необходимой, что нейтралитет, объявленный Португалией с началом войны, вынуждал отозвать корабли с островов Зеленого Мыса. Сложные чувства испытывал Сервера в те дни. Отказаться от командования эскадрой значило поставить под удар свою репутацию и в то же время оставить две тысячи жизней в распоряжении менее искушенного начальника. Адмирал отыскать наилучший способ провести сквозь весенние бури практически небоеготовое соединение. Другие мысли посещали коммодора Джорджа Дьюи. 24 апреля Лонг телеграфировал ему требование немедленно следо-вать к Филиппинским островам и начать операции против испанского флота с «величайшим старанием». Подчиненные Дьюи были хорошо подготовлены, как и их корабли. Оставалось пополнить запасы, что коммодор сделал за три дня предварительно переведя эскадру из Гонконга в ближайшую бухту Мирс-бей.так как Англия объявила нейтралитет в войне. 27-го числа Дьюи принял бывшего американского консула в Маниле, подробно описавшего испанские укрепления, после чего приказал поднять якоря. В это время его будущий противник, адмирал Монтохо, находился в Субик-бее, где испанцы строили новый военный порт. Работы там только начинались, береговой обороны практически не было, поэтому, получив от испанского консула в Гонконге телеграмму о выходе Дьюи, Монтохо увел свои корабли в Кавите, военный порт Манилы.
29 апреля в 9 часов утра отправилась в свой долгий и трудный путь на запад эскадра адмирала Серверы. Ее ждала Куба, уже познакомившаяся с американскими снарядами. Военное ведомство Соединенных Штатов рассчитывало окончить войну одним ударом, захватив кубинскую столицу и центральные районы острова, с этой целью оно готовило высадку десанта близ Гаваны. Американские корабли проводили рекогносцировки берегов, прощупывая оборону испанцев в наиболее удобных для десантирования местах. 24 апреля они появились у Матансаса, в 80 километрах к востоку от столицы, а три дня спустя с предельной дистанции бегло обстреляли строившиеся там батареи. Результаты бомбардировки были ничтожны, многие снаряды даже не взорвались. Ответный огонь испанцев также был неэффективным: устаревшие мортиры образца 1866 г. давали одни недолеты. Тем не менее, американцы отступили. Вскоре начались обстрелы и других кубинских портов. С началом войны Россия, как и другие государства, должна была определить свою позицию. 28 апреля товарищ /заместитель/ министра иностранных дел Владимир Николаевич Ламздорф препроводил начальнику Главного морского штаба Федору Карловичу Авелану выработанный в МИД проект объявления о нейтралитете. Так как военные действия разворачивались за тысячи километров от российских границ, министерство признало необходимым лишь подтвердить приверженность России принципам Парижской декларации, подписанной ею в 1856 г. А декларация гласила, что товары воюющих стран, перевозимые на нейтральных судах, за исключением военной контрабанды, не подлежат конфискации, равно как и товары нейтральных стран на коммерческих судах воюющих государств, а также, что нейтральные суда не могут посещать только те порты воюющих стран, которые действительно блокированы их противниками. Проект объявления включал также полный запрет на вход в русские порты военных кораблей воюющих держав, однако это положение не соответствовало принятым обычаям войны, и в Главном морском штабе формулировку изменили. Кораблям разрешили входить, но не более чем на сутки. В том случае, когда в одном порту оказывались корабли обеих воюющих сторон, выходить им разрешалось только через сутки после выхода их противника. Продажа призов в русских портах запрещалась.
Отредактированный в морском министерстве проект объявления о нейтралитете 30 апреля был должен Николаю II министром иностранных дел Михаилом Николаевичем Муравьевым. Император утвердил представленный документ и повелел опубликовать его. 3 мая объявление появилось на страницах газет.
Как водится, гром пушек добавил энергии журналистам и издателям по обе стороны океана. Газеты наполнились военными сводками и всевозможными прогнозами, привлекавшими внимание мирного обывателя. Подействовали также заметки и на военных специалистов, в те времена получавших львиную долю информации из подобных источников. Представители сильнейших армий Европы осознали необходимость ближе познакомиться с действием современного оружия и тактическими приемами своих коллег. Мировые державы, в том числе Россия, спешили назначить собственных наблюдателей на театр военных действий. 26 апреля управляющий морским министерством, вице-адмирал Павел Петрович Тыртов обратился к министру иностранных дел с просьбой содействовать командировке в США и на Кубу по одному офицеру. Подобное обращение последовало и от военного министерства. Однако, пока назначенные наблюдателями офицеры собирались в дорогу, произошло важное событие, во многом задавшее тон всей кампании.
После полудня 30 апреля в Субик-бей появились три американских крейсера. Местное испанское начальство немедленно телеграфировало об этом в Манилу. Враг стоял на пороге, и враг этот был сильным. Коммодор Дьюи  привел на Филиппины четыре бронепалубных крейсера и две современные канонерские лодки, общим водоизмещением свыше 19000 т. Монтохо мог противопоставить им только два небольших бронепалубных, четыре безбронных крейсера и три устаревшие канонерские лодки, общим водоизмещением 13350 т. Средний возраст испанских крейсеров на три года превышал возраст американских, они уступали своим противникам в скорости и силе артиллерийского огня. Эскадра Дьюи несла 53 орудия калибром от 5 до 8 дюймов и 84 мелких пушки, испанцы же имели 36 орудий калибром от 4,7 до 6,3 дюйма, а также 74 малокалиберных. Не рискнув сразиться с американцами в открытом море, Монтохо поставил свои корабли на якорь у Кавите, поперек бухты Бакор, рассчитывая на содействие береговых батарей Манилы. Но на 9 батареях, вооруженных 43 пушками и мортирами, почти не было современных орудий.
В 6 часов вечера у входа в Манильскую бухту Дьюи, собрал военный совет. Эскадре предстояло прорваться внутрь мимо батарей, охранявших вход, И командиры, взвесив все "за" и "против", решили форсировать бухту. Уже стемнело, когда эскадра двинулась вперед, уменьшив ход до 8 узлов. Стоял  штиль. Крейсера скользили по тускло блестевшей поверхности моря, направляясь к южному проходу Бока Гранде, между островами Коррехидор, Кабалло и материком. Новолуние сыграло на руку американцам, надежно скрыв  их от испанских наблюдателей. Близилась полночь, когда с острова Коррехидор взвилась ракета. Испанцы все же обнаружили эскадру и подняли тревогу. Однако прошло еще три четверти часа, прежде чем раздался первый  выстрел с батарей острова Кабалло, за ним второй — с острова Эль-Фреле, траверз которого проходили крейсера. На этом стрельба прекратилась: отсутствие прожекторов не позволяло испанским артиллеристам вести прицельный огонь. Выпустив наугад несколько ответных снарядов замолчали и американцы. Вступать в бой с батареями не входило в их планы: главная цель — эскадра Монтохо — была впереди.
Прорыв состоялся. Войдя в бухту, Дьюи уменьшил ход до самого малого, чтобы подойти к Маниле с рассветом. В 5 часов утра 1 мая, когда до столицы Филиппин оставалось всего 7 миль, над флагманской «Олимпией» поднялся сигнал «Приготовиться к бою». Но на рейде стояли только коммерческие суда, и американцы повернули на юг. В этот момент заговорили испанские пушки. Стреляли крейсера Монтохо, три манильских форта и две батареи Кавите  однако шла минута за минутой, а попасть в противника им никак не удавалось, сказывалось отсутствие практики. Промахи испанцев успокоили американских моряков и позволили им хладнокровно сблизиться с кораблями Монтохо на 30 кабельтовых. В 5 часов 41 минуту Дьюи повернул вправо и повел свою эскадру параллельно неприятельскому строю, засыпая его снарядами. Затем коммодор приказал лечь на обратный курс. Над испанскими кораблями уже поднимались клубы черного дыма. Первой после нескольких попаданий загорелась деревянная «Кастилия». Американцы повреждений не имели.
Завершив четвертый галс. Дьюи хотел было остановиться, чтобы довершить разгром, но в эту минуту флагман адмирала Монтохо, крейсер «Реина Кристина», снялся с якоря и под градом снарядов направился в сторону «Олимпии». Однако на испанском крейсере не было брони, и вскоре с тяжелыми повреждениями он стал поворачивать к берегу. Не успела «Рейна Кристина» завершить маневр, как в ее корму попал восьмидюймовый снаряд, который пробил корпус до кочегарки и вызвал взрыв парового котла. Из 352 членов экипажа корабля 152 было убито и 90 ранено.
Через два часа после начала боя дым от выстрелов и пожаров затянул всю бухту, и противники едва видели друг друга26. На «Олимпии» не сумели правильно разобрать сигналы своих же крейсеров и доложили коммодору, что снаряды на исходе. Озадаченный Дьюи решил отойти подальше и осмотреться. Истинное положение выяснилось быстро: снарядов у эскадры оставалось более чем достаточно, а вот повреждений и потерь не было вовсе. Американцы дали команде обедать, отдохнули и без четверти одиннадцать вновь направились к Кавите. На этот раз их встретил редкий и нестройный огонь. Проходя в шестой раз мимо полыхавших испанских кораблей, янки отправили на дно «Рейну Кристину» и «Дон Хуан де Аустрия», остальные вскоре были затоплены собственными командами.
Покончив с кораблями, американцы с пяти кабельтовых расстреляли оатареи Кавите, отплатившие единственным снарядом, попавшим в «Балтимор» и ранившим несколько человек. В половине первого над испанским арсеналом поднялся белый флаг. После того, как Дьюи пригрозил коменданту бомбардировкой Манилы, если не замолчат форты крепости, наступила тишина. Бой завершился. Из 1780 человек эскадра Монтохо потеряла убитыми и ранеными 381. На кораблях Дьюи насчитали только 9 раненых. Коммодор объявил блокаду Манилы и потребовал передать в его распоряжение телеграфный кабель, связывающий столицу Филиппин с Гонконгом. Испанцы на это требование не ответили, тогда кабель был поднят и перерезан. 2 мая десант с американских крейсеров занял Кавите, покинутый его защитниками, а на следующий день — и остров Коррехидор, откуда испанцы также эвакуировались, предварительно повредив все орудия. Для овладения же Манилой с ее многотысячным гарнизоном требовались сухопутные войска. Дожидаясь, когда в Сан-Франциско завершится формирование VIII корпуса генерала Меррита, Дьюи обосновался в арсенале Кавите. Однако первыми, кто подоспел в Манильскую бухту, были немцы. Захват Цзяочжоу отнюдь не насытил Германию, хотя и открывал перед нею радужные перспективы освоения новых рынков. По мнению адмирала Альфреда Тирпица, недавно занявшего пост главного начальника флота, требовалась также и промежуточная база на пути из Китая к берегам немецкой Новой Гвинеи. Манила, позволявшая контролировать большинство маршрутов торговых судов в юго-западной части Тихого океана, а также угрожать французским и английским владениям в Индокитае и Китае, лучше многих  других портов подходила на эту роль.  После первых   же известий о начале военных действий туда и отправились корабли эскадры адмирала Отто фон Дидерихса. Первыми бросили якорь на манильском рейде крейсера «Ирене» и «Корморан», затем «Кайзерин Аугуста». Наконец, число германских кораблей достигло пяти, и они оказались в состоянии бороться с соединением Дьюи. Это обстоятельство воодушевило немецких экспансионистов, считавших, что с падением испанского господства на Филиппинах образуется суверенная республика, которую можно будет заставить передать Манилу Германии. Статьи с такими планами появились в печати. Надо сказать, что немцы имели основания рассчитывать на успех своих притязаний. Причиной тому был договор Германии и Англии о разграничении сфер влияния в западной части Тихого океана, подписанный в Берлине 6 апреля -1886 г. Согласно этому договору, демаркационная линия проходила от юго-восточной части Новой Гвинеи через Соломоновы острова к восточной части Марианского архипелага. Сфера влияния Германии должна была простираться  к западу от этой линии, и в ней находились принадлежавшие Испании Филиппины и Каролинские острова, вызвавшие столкновение между Берлином и Мадридом в 1885 г.
Англичан заставило заключить такой договор как желание урегулировать отношения с Германией, ухудшившиеся в 1884 г. в связи с колониальной экспансией немцев в Африке, что сказалось на следующий год, когда Берлин помешал Лондону силой решить спор с Россией из-за северной границы Афганистана, настояв на принципе закрытия черноморских проливов, так и трения с Францией по колониальным вопросам в Юго-Восточной Азии. Сделав определенные уступки Германии, чтобы противопоставить ее Франции, англичане на какое-то время наладили отношения с немцами. Однако бурный рост германской промышленности, требовавший все новых источников сырья и рынков сбыта, создавал множество поводов для взаимного недовольства, усугублявшегося культурными различиями двух стран. Особенно сильное негодование вызвала в Англии телеграмма, отправленная 3 января 1896 г. Вильгельмом II президенту Республики Трансвааль Крюгеру, с поздравлением по поводу уничтожения отряда Джемсона, совершившего накануне набег на эту богатую золотом республику, в которой английские переселенцы были лишены многих прав. Но за отдельными вспышками страстей стояло осознание той угрозы британским интересам во всем мире, которую представляло увеличение морской мощи Германии.
Поэтому обнародованные в немецких газетах в мае 1898 г. идеи овладения Манилой вызвали острое недовольство англичан. Отрицательно относлись к ним и японцы. Страна Восходящего Солнца уже имела опыт столкновения с Германией, которая вместе с Россией и втянутой ею Францией предприняла в 1895 г. дипломатический демарш, заставивший Японию отказаться от лучших плодов победоносной войны с Китаем. Проникновение России и Германии в районы, которые представлялись японцам сферой их жизненных интересов, заставило сравнительно слабую державу искать союза с одной из сильнейших. Лондонский кабинет, не торопившийся отказываться от политики «блестящей изоляции», тем не менее уже испытывал нужду в союзнике, способном поддержать его в борьбе со все усиливавшимися конкурентами на первенство в регионе. Началось сближение Японии с Англией. Правительства обеих держав едва ли сомневались в том, что американцы одержат верх над испанцами. На повестку дня ставился вопрос о дележе испанского наследства. В Токио поначалу надеялись, что США не пойдут на аннексию Филиппин и предложат морским державам совместное управление ими. Чтобы не остаться за рамками предполагаемого кондоминиума, японское правительство приказало командиру крейсера «Акицусима» присоединиться к английской эскадре, направленной в Манильскую бухту для обуздания Германии и демонстрации Соединенным Штатам своей поддержки.
Изменившееся соотношение сил побудило берлинский кабинет через официозные газеты отречься от публикаций экспансионистской прессы и заявить, что корабли фон Дидерихса никакой другой цели, кроме защиты подданных Германии на Филиппинах, не имеют. Однако слишком уж мало насчитывалось таких подданных, чтобы американцы могли поверить этим заявлениям. Берлину пришлось успокаивать их особо, поручив своему дипломатическому представителю в Вашингтоне заверить государственный департамент, что слухи о германском вмешательстве безосновательны. Но отказываться от Манилы немцам очень не хотелось, поэтому они оставили свою эскадру на прежнем месте, дожидаясь теоретически возможных неудач американцев на Антильском театре и неизбежных при этом перемен в политике Соединенных Штатов.
К разочарованию тех, кому хотелось верить в победу Испании, события развивались вопреки их ожиданиям. Американский флот господствовал в водах Карибского моря. Флотилия Антильских островов укрылась в портах и не проявляла активности, что отчасти объяснялось изношенностью и слабым вооружением кораблей, малым запасом снарядов и топлива, а отчасти личными качествами престарелого командующего флотилией, адмирала Мантерола и безынициативностью большинства командиров. Вызвавшая столько тревог эскадра адмирала Серверы как будто растворилась в океане. Такая неопределенность томила американское командование, она не соответствовала принципам теории Мэхена, предполагавшей завоевание господства на море, поэтому стратегический совет решил отправить на поиски испанского соединения эскадру адмирала Сэмпсона.
4 мая флагманский броненосный крейсер «Нью-Йорк» увел с гаванского рейда  броненосцы «Айова», «Индиана» и крейсер «Детройт». Они взяли курс на восток, к Наветренному проливу, разделяющему Кубу и Гаити, где ожидалось появление Серверы. По пути к эскадре присоединились двухбашенные мониторы Террор» и «Эмфитрайт», крейсер «Монтгомери» и миноносец «Портер». Мониторы, из-за их тихоходности и малого запаса угля, вскоре пришлось взять на буксир. 7 мая Сэмпсон достиг берегов Гаити. В Кап Аитьен адмирал получил кипу депеш из морского министерства. Среди них было сообщение о том, что вблизи Гваделупы видели суда с углем для испанской эскадры, а также телеграмма о бункеровке кораблей Серверы на французском острове Сент-Томас.  Последнее казалось странным: ведь Сент-Томас расположен всего в сотне миль от испанского острова Пуэрто-Рико. Ночью 9 мая Сэмпсон собрал на «Нью-Йорке» военный совет и предложил идти к Сан-Хуану, столице и главному порту Пуэрто-Рико. Командиры   одобрили идею адмирала.
На следующее утро, погрузив уголь, эскадра двинулась дальше на восток. Через несколько часов ее догнал миноносец с очередной депешей. На этот раз из министерства, на основании газетных слухов, сообщали о появлении испанцев у французского острова Мартиника и беспокоились о безопасности Ки-Уэста и блокирующих Гавану кораблей. Сэмпсону предписали возвратиться, предоставив ему право выбрать маршрут самостоятельно. Адмирал решил идти через Пуэрто-Рико.
Вечером 11 мая с мониторами на буксире эскадра подошла к Сан-Хуану. Пользуясь отсутствием прожекторов, американцы поставили на якорь в километре от едва различимой в темноте крепости Морро шлюпку с флагом, как ориентир. В 5 часов утра едва рассвело, корабли открыли огонь. Двигаясь по эллипсу вокруг шлюпки, они стреляли по испанским укреплениям с полигонной дистанции — около 500 метров. Однако мощные стены Морро и Кастильо Сан-Кристобаль выдержали испытание, американские снаряды оставили в них лишь несколько выбоин. Прямым попаданием была разрушена только стоявшая на открытом месте казарма пехотного батальона, но застигнутые во время сна солдаты успели выбраться из рушащегося здания, погиб всего один человек. Морро, построенный на высокой скале над городом, спас его от большинства снарядов, перелетевшие же через него падали на внутреннем рейде. Всего несколько штук угодило в городские постройки, разрушив церковь и сумасшедший дом, обитатели которого в ужасе разбежались.
Все береговые батареи Сан-Хуана уцелели, несмотря на то, что лишь одна из них к тому времени была вполне окончена, а остальные стояли без траверсов и даже без брустверов. Выпустив за два с половиной часа свыше тысячи снарядов, американцы вывели из строя только одну мортиру. Ответный огонь испанцев был еще хуже: они ни разу не сумели попасть в корабли противника. Наконец, когда Сэмпсон убедился в том, что крейсеров Серверы в гавани нет, обстрел прекратился и американцы отправились восвояси. -
Пока эскадра Сэмпсона искала неприятеля за тысячу миль от Ки-Уэста базировавшиеся на этот порт корабли флота маскировали ее отсутствие, а заодно прощупывали оборону испанцев на северном побережье Кубы. 6 мая два американских корабля обстреляли маяк и строившуюся у порта Матансас береговую батарею. Большинство снарядов не разорвалось. На следующий день обстрел повторился с тем же результатом. 8 мая настала очередь Карденаса.
Этот порт использовался для вывоза сахара и патоки в Соединенные Штаты из центральных провинций Кубы. Вся прибрежная территория в нем была застроена складами и заводами, от которых в море уходили свайные пристани. Десяток пристаней и мелководный внутренний рейд создавали все удобства для высадки многочисленного десанта, но у испанцев не хватало людей и орудий, чтобы устроить там полноценную береговую оборону. Они ограничились тем, что разделили четырехтысячный гарнизон города и единственную четырехорудийную горную батарею пополам, оставив одну часть для обороны порта, а другую отправив к обширному песчаному пляжу Вардеро.  Все пристани, кроме одной, предназначенной для канонерок, были разрушены. Канонерки же -  три небольшие, вооруженные каждая одним 57-мм орудием лодки, охраняли минное заграждение, выставленное в главном проходе между несколькими островами на внешнем рейде порта.
После объявления блокады северного побережья Кубы у этих островов появились американские корабли. Днем они становились на якорь поблизости от входа в бухту. Матросы стирали белье, ловили рыбу и время от времени, развлечения ради, стреляли в сигнальную будку на прибрежной косе. 8 мая монотонная блокадная служба окончилась. Для начала один из вспомогательных крейсеров в сопровождении миноносца атаковал испанские дозорные канонерки и заставил их отступить, но форсировать минное заграждение не решился.
Через два дня с кубинскими лоцманами на борту американские корабли повторили нападение. В 9 часов утра при ясной погоде и штиле вооруженный пароход, канонерская лодка и миноносец вошли на рейд через боковой, менее удобный, а потому и незаминированный проход. Превосходство в силе было на их стороне, и испанцы отступили. Канонерка «лигера»  из-за неисправности в машине поторопилась укрыться за островами, а «Антонио Лопес»  отошел к пристани и пришвартовался со стороны, противоположной американцам. Шансов на спасение у лодки практически не было, но ее командир, лейтенант Ломинго Монтес, приказал вступить в бой.
Артиллеристы «Антонио Лопеса» открыли огонь как на учениях, тщательно целясь в  противника, маневрировавшего на дистанции 5-6 кабельтовых от пристани. Американцы же торопливо засыпали лодку снарядами, стараясь устрашить испанских моряков, но они выстояли. Трижды Антонио Лопес» загорался, в его борту и надстройках зияли многочисленные пробоины но пушка продолжала методично стрелять. Выпустив 135 снарядов, вдесятеро меньше противника, испанские комендоры повредили пароход и вывели из строя миноносец, после чего американцы отступили.
В этот же день, 11 мая, янки напали и на Сьенфуэгос. Через этот порт ясного побережья проходил подводный телеграфный кабель, связывавший Кубу с внешним миром. Небольшой домик кабельной станции находился в бухточке, расположенной восточнее маяка Фаро. Начало войны застало порт едва готовым к обороне. Испанцы успели выставить у входа в главную бухту  две линии заграждения из гальваноударных мин, охранять которое должна  была батарея из четырех крупповских полевых пушек, а также канонерки. Кабельная же станция поначалу осталась безо всякой защиты, если не считать отряда из 80 пехотинцев с двумя горными пушками, оборонявшего весь берег к востоку от маяка.
Утро 11 мая выдалось в Сьенфуэгосе таким же ясным, как и в Карденасе. Около 7 часов к маяку Фаро подошли американские крейсера «Марблхед», «Нэшвилл», «Игл» и вооруженный транспорт. С расстояния 10 кабельтовых крейсера обстреляли берег, заставив испанскую пехоту укрыться за камнями и спрятать пушки, но артиллерийская подготовка была недолгой. Спустив на воду паровой катер и несколько шлюпок с десантом, «Нэшвилл» направился в сторону кабельной станции. Некоторое время он прикрывал десантные шлюпки своим корпусом, а когда глубина стала уменьшаться, застопорил машину и прекратил огонь. У самого берега шлюпки высадили десантников в воду, доходившую им до колена. В этот момент испанцы покинули укрытие и дали по противнику несколько ружейных залпов. Десантники, многие из которых оказались кубинцами, ударились в бегство, так что по ним успели всего дважды выстрелить картечью из пушек. На вторую высадку американцы не решились. «Нэшвилл» принял шлюпки на борт, и крейсера, в бессильной злобе расстреляв маяк, удалились.
Позднее, разбирая развалины маяка, испанцы собрали богатую коллекцию неразорвавшихся снарядов всех калибров. Внимательно рассмотрев их, они пришли к выводу, что у американцев неверно сделана нарезка в гнездах для взрывателей, которые попросту вывинчивались в полете. Нередко попадались снаряды, начиненные старым и слишком спрессованным, а потому и не воспламенявшимся порохом. Такие огрехи промышленности объяснялись лихорадочным предвоенным вооружением, когда заказы выдавались всем желающим фирмам подряд. Стрельба же по береговым целям, в основном по земляным брустверам батарей, бронебойными снарядами с предельных дистанций была следствием поверхностной подготовки многих комендоров.
Впрочем, этот недостаток американцы скоро устранили постоянной практикой стрельбы по укреплениям и канонеркам Антильской флотилии. В отличие от испанцев, снарядов они не экономили и к решающей схватке с эскадрой Серверы вполне подготовились. Однако время этой схватки еще не наступило. Испанские крейсера, буксируя не справлявшиеся с океанским волнением истребители миноносцев, пока лишь приближались к Малым Антильским островам.
Опасаясь возможной встречи с противником, Сервера стал по ночам снижать ход до самого малого. По его приказу прислуга спала у своих орудий. 12 мая, в день обстрела американцами Сан-Хуана, эскадра достигла Мартиники. Посланный на разведку истребитель «Террор» застал в порту  Сен-Пьер американский вспомогательный крейсер «Гарвард», командир которого немедленно телеграфировал о появлении испанцев, а те, в свою очередь, догадались о близости противника. Корабли Серверы нуждались в угле, но на соответствующую просьбу адмирала французский генерал-губернатор ответил отказом. Тогда эскадра пошла на юго-запад, к голландскому острову Кюрасао, где ее, по сведениям из Мадрида, должны были ждать суда с углем. «Террор», у которого многие дымогарные трубки в котлах требовали замены, остался на Мартинике с приказом: после ремонта идти в Сан-Хуан.
На Кюрасао испанцы пароходов-угольщиков не нашли, местные же власти в соответствии с международным обычаем разрешили им погрузку только такого количества топлива, которого хватило бы на возвращение в ближайший порт Испании. Но при этом голландцы предупредили адмирала, что вторично он сможет получить уголь только через полгода. Сервера, которого поставленное условие совершенно не устраивало, приказал вдоволь запастись одной провизией, а затем повел эскадру в ближайший крупный кубинский порт — Сантьяго.
К полуночи с 12 на 13 мая в Вашингтоне уже достоверно знали, где находится столь заботивший их противник. Отпала необходимость охранять атлантическое побережье. В 4 часа дня с Хэмптон-роуд ушла в Ки-Уэст летучая эскадра коммодора Шлея, в составе флагманского броненосного крейсера «Бруклин», броненосцев «Массачусетс» и «Техас». Оставив в Багии сопровождавшие его канонерскую лодку «Мариетта» и вспомогательный крейсер «Никтерой», командир броненосца «Орегон», коммодор Кларк повел свой корабль на север. Началась концентрация основных сил американского флота на главном театре военных действий.
Ночью с 13 на 14 мая блокировавшая Гавану эскадра долго освещала прожекторами бухту Кохимар, расположенную к востоку от кубинской столицы. Именно там высадились в 1762 г. англичане, без труда захватившие практически совершенно открытый с этой стороны город. И в 1898 г. бухта, несмотря на исторический урок, оставалась беззащитной. Быть может, это обстоятельство и заставило испанцев напомнить противнику о существовании флотилии Антильских островов. В 6 часов вечера 14 мая на внешний рейд Гаваны вышел крейсер «Конде де Венадито» и три канонерские лодки. Американцы открыли по ним огонь, но одновременно удалились в море, чтобы не попасть под снаряды береговых батарей. Испанцы же так и не решились сблизиться с противником. Не решались они на это и позднее, когда блокирующая эскадра стала гораздо слабее. 10 июня гаванский отряд почти в том же составе вновь появился на внешнем рейде, однако и на этот раз демонстрация ограничилась незначительной перестрелкой.
Пассивность испанцев позволяла американскому командованию не обращать внимания на Антильскую флотилию. В середине мая морское министерство США интересовалось восточной частью Карибского моря, откуда ждали эскадру Серверы. Но точное место ее нахождения оставалось неизвестным. На поиски испанцев были отправлены быстроходные крейсера. 14 мая с Хэмптон-роуд ушли в море «Миннеаполис» и «Сент-Пол». Первый из них занялся прочесыванием района, лежащего к северу от Гаити, второй — к югу от острова. На следующий день такое же приказание получили «Гарвард» и «Йель» — бывшие трансатлантические лайнеры «Сити оф Нью-Йорк» и «Сити оф Пэрис», обладавшие скоростью свыше 19 узлов.
18 мая вспомогательный крейсер «Сент-Луис» перерезал телеграфный кабель, соединявший Сантьяго-де-Куба с Ямайкой. Никакого значения эта акция не имела, так как владевшие линией англичане сбежали в самом начале войны, частью опечатав, а частью разобрав оборудование. Оставалась действующей французская линия от Сантьяго через Гуантанамо на Гаити. Чтобы перерезать и ее, «Сент-Луис» в сопровождении буксира «Вэмпэтук» направился ко входу в Гуантанамскую бухту, расположенную 50-ю милями восточнее. Однако охранявшая вход испанская канонерка, поддержанная единственной береговой пушкой, сумела отогнать американцев. Удивительно, но державшийся все время неподалеку от Сантьяго «Сент-Луис» не заметил приближения испанской эскадры, которая 19 мая вошла в Сантьягскую бухту.
В этот день Ки-Уэст покинула эскадра коммодора Шлея, усиленная броненосцем «Айова». Шлей, накануне соединившийся с Сэмпсоном, принявшим командование объединенными эскадрами, получил задание блокировать  Сьенфуэгос. Причиной тому были сведения, что на кораблях Серверы находится груз боеприпасов для Гаваны, связанной с Сьенфуэгосом прямым железнодорожным путем. О том, что Сервера появился в Сантьяго  американцы еще не знали. Когда в Вашингтоне получили первое известие об этом, Шлей уже находился в море. Ему вдогонку был отправлен миноносец «Дю Понт», а следом за ним крейсер «Марблхед» и вооруженная яхта «Игл».
Инструкция, доставленная «Марблхедом» обязывала Шлея проверить: не успел ли Сервера перебраться в Сьенфуэгос, если же его там не окажется  то немедленно идти к Сантьяго, чтобы блокировать этот порт. Задач; осложнялась тем, что гористый берег у Сьенфуэгоса закрывал бухту от наблюдения с моря. Коммодору пришлось связаться с повстанцами, чтобы  рассеять свои сомнения: Серверы в бухте не было.
25 мая Шлей двинулся на восток, предупредив министерство, чтс блокировать Сантьяго не может из-за недостатка угля. Коммодор намеревался идти на Гаити, откуда он мог телеграфировать результаты своей разведки. В ответ из Вашингтона категорически приказали установить блокаду. К Шлею отправили крейсер «Нью-Орлеан» и угольщик «Стирлинг», который после разгрузки предписывалось затопить у входа в бухту.
Телеграфное сообщение между министерством и эскадрой  осуществлялось в основном через Гаити, в портах которого стояли быстроходные вспомогательные крейсера и миноносцы, доставлявшие по назначению. Телеграммы попадали в руки адресата с опозданием на день-два. 
Поэтому Шлей не успел получить последние приказания  к вечеру 26 мая, когда вышла из строя паровая машина сопровождавшего эскадру угольщика «Мерримак». Корабли легли в дрейф не доходя несколько миль до Санта-Фе. Море было неспокойно. Механики парохода справились с повреждением за три часа, однако этого времени хватило, чтобы коммодор принял решение вернуться в Ки-Уэст. Ремонт закончился к 9 вечера,  после чего эксадра повернула на запад. Но шла она недолго. Около полуночи сдала паровая машина вспомогательного крейсера «Йель».
Утром 27 мая подошел «Гарвард», передавший Шлею приказание блокировать Сантьяго во что бы то ни стало. Коммодор упорствовал и настаивал на возвращении,  ссылаясь на недостаток угля и постоянные юго-западные ветра, не позволяющие бункероваться в открытом море. С таким ответом «Гарвард» отправился на Ямайку в Кингстон, эскадра же двинулась на запад.  Но вскоре ветер утих и Шлей изменил решение . В 40 милях от Сантьяго, флагманский «Бруклин» поднял сигнал: «остановить машины». «Техас» и «Марблхед» ошвартовались у борта «Мерримака» и стали принимать уголь. 28 мая коммодор приказал идти к Сантьяго.  Поздно вечером эскадра остановилась в 10 милях южнее входа в бухту.  Когда рассвело,  в глубине бухты удалось рассмотреть два больших и два малых испанских военных корабля.
Город, расположенный на холмистом восточном берегу, длиной и узкой бухты, считался на Кубе вторым по значению. Столица провинции Орьенте и единственный глубоководный порт на востоке острова, он, однако был практически изолирован от остальных провинций. У испанских властей не раз возникало желание проложить железнодорожный путь от Сантьяго до Платеас, где обрывалась железнодорожная сеть острова, но этому всякий раз сопротивлялись кубинские судоходные кампании «Эррера» и «Менендес». С началом дождливого сезона, когда немногочисленные грунтовые дороги, связывавшие Сантьяго с другими городами,  обе кампании пожинали обильные плоды, устанавливая высокие тарифы на перевозку людей и грузов. Подкупая чиновников, судовладельцы так и не дали железной дороге дотянутся до Сантьяго
Изоляция города в годы восстания стала почти полной. Бездорожье помогало освободительной армии и она, оттеснив испанские части в крупные населенные пункты, господствовала в Орьенте. Начало войны застало Сантьяго почти не готовым к обороне. Стоявшая в городе дивизия генерала Тораля, входившая в состав IV корпуса генерала Линареса заметно поредела от болезней и насчитывала вместе с герильяса около 7000 человек. Ее части также составляли гарнизоны окрестных поселков и Гуантанамо. Сухопутных укреплений Сантьяго не имел. С моря город прикрывали невысокие, с плоскими вершинами горы Карбонерас, уступами спускавшиеся к воде. Вход в Сантьягскую бухту обороняли форт Морро и батарея Сокапа, вооруженные несколькими устаревшими пушками. Морские силы состояли из старого крейсера «Реина Мерседес» и канонерской лодки «Альварадо». После объявления войны поперек входа в бухту испанцы выставили две линии гальваноударных мин, позади которых поставили на якорь «Реина Мерседес», предварительно сняв с нее 160-мм орудия, предназначавшиеся для спешно строившихся береговых батарей.
Маршал Бланко получив известие о появлении в Сантьяго эскадры адмирала Серверы, осознал грозящую ей опасность. Вместе с тем главнокомандующему захотелось усилить оборону столицы. Поэтому с первых же дней он стал требовать, чтобы адмирал прорвался в Гавану. Бессмысленность такого маневра ускользнула от понимания маршала. Не отдавал он себе отчета и в тех объективных трудностях, которые мешали Сервере немедленно покинуть Сантьяго. Между тем, после трудного перехода от островов Зеленого Мыса корабли нуждались в тщательном осмотре и ремонте машин и котлов, а главное — в пополнении запасов угля. Исправить обнаружившиеся неполадки было нельзя, так как в портовых складах не нашлось необходимых материалов. Что же касается угля, то в Сантьяго прямо под открытым небом хранилось всего 2500 т кардифа, давно утратившего свои качества, и около 1500 т местного угля, совершенно не пригодного для боевых кораблей. Погрузочные средства отсутствовали, и доставлять уголь с берега на корабли пришлось понемногу, собственными шлюпками. Однако Бланко об этом не знал, да и не хотел знать. Он продолжал настойчиво посылать Сервере телеграммы с требованием немедленно прорываться.

Неожиданный корректив в расчеты Тораля внес маршал Бланко, которому, наконец, удалось убедить правительство в том, что Сервера должен подчиняться ему. 2 июля адмиралу из Мадрида категорически приказали прорваться в Гавану. К вечеру этого дня моряки покинули траншеи и вернулись на свои корабли. Началась подготовка к походу и бою.
Как и два месяца назад, адмиралом владели противоречивые чувства. Он не хотел ставить под удар достигнутое длительной службой положение, как и свою честь, но исполнить приказ в сложившейся ситуации было практически невозможно. Ночной выход, в слепящем свете вражеских прожекторов, по фарватеру, частично загороженному корпусом «Мерримака», таил в себе не меньше опасностей, чем дневной. тому же ночью американские броненосцы находились гораздо ближе к берегу, чем днем. Тянуть время, дожидаясь осенних штормов, не позволял приказ и опасение, что эскадра Сэмпсона может получить какое-нибудь подкрепление. Адмирал решил прорываться на следующее утро, это казалось своевременным, тем более что блокадные тиски ослабли: броненосец «Массачусетс» ушел за углем в Гуантанамо. Позднее Сервера говорил, что собирался пожертвовать своим флагманским крейсером и задержать быстроходный «Бруклин», чтобы спасти остальные корабли, но действительность зачеркнула эти расчеты.
Утро 3 июля начиналось во всем подобно предыдущим. По заведенному порядку американцы отошли на 3-4 мили от форта Морро и занялись повседневными делами. Практически на всех кораблях под парами оставалось по несколько котлов, остальные были погашены, а из некоторых даже спустили воду. На «Нью-Йорке» и «Бруклине», у которых на каждый вал работало по две машины, соединительные муфты вторых машин были разобщены. Погода выдалась хорошая. На море стоял штиль. Адмирал Сэмпсон, договорившийся о встрече с Шафтером, на флагманском «Нью-Йорке» отправился в Сибоней.
Именно этим утром, около пяти часов, пришла в Сибоней и яхта «Голден Род». Так как за месяц хозяйничанья в поселке американцы не удосужились построить там пристань, пассажирам яхты пришлось высаживаться на берег при помощи небольшой шлюпки, рискуя перевернуться в полосе океанского прибоя. Вместе с другими ступил на песчаный пляж Сибонея и А.А.Ливен. По установившемуся правилу он должен был сразу представиться американскому командующему. Но главная квартира Шафтера находилась тогда в 15 километрах от поселка, в котором оставались только тыловые учреждения. Жалкое впечатление производил Сибоней. Дюжина деревянных домиков у полотна железной дороги, рядом с ними палаточный госпиталь, большой сарай, превращенный американцами в промежуточный склад. Чуть дальше, в зоне прибоя, деревянные понтоны, на которые сажали раненых, чтобы перевезти их на госпитальное судно «Оливетте» — бывший пассажирский пароход, приспособленный на скорую руку. Никакого начальства, никакого транспорта. Побродив по поселку, Ливен решил идти в главную квартиру пешком.
Однако не прошел он и половины дороги, как встретил полковника Ермолова, возвращавшегося из-под Сантьяго совершенно больным. Ермолов попросил проводить его на штабной пароход «Сегуранца», где оставались вещи всех иностранных военных наблюдателей. Обмениваясь впечатлениями, офицеры проделали обратный путь в Сибоней. На берегу им пришлось ждать оказии, чтобы добраться до судна, стоявшего на якоре в некотором отдалении. Рядом слегка покачивались несколько других пароходов, но большинство держалось под парами в открытом море. Правее, километрах в десяти, хорошо видимые в бинокль слегка дымили боевые корабли. Близилась половина десятого утра.
Неожиданно над морем прокатился глухой удар. Затем еще один и еще. Американская эскадра окуталась пороховым дымом. Сначала офицеры предположили, что начинается очередной обстрел береговых укреплений. Но вот из-за охристых склонов прибрежных высот показались мачты, а затем и корпус «Инфанты Марии Терезы». В четырех кабельтовых за нею держалась «Вискайя», в кильватер ей шел «Кристобаль Колон», а замыкал колонну «Адмирал Окендо».
По фарватеру крейсера двигались со скоростью 8-10 узлов, а выходя в море увеличивали ход до полного, держа курс на «Бруклин». Два передних корабля вырвались вперед, увеличив дистанцию до заднего мателота вдвое. В эти минуты на фалах несколько американских броненосцев одновременно  взлетел сигнал «Неприятель выходит», и все они двинулись вперед. Командиры действовали в точном соответствии с приказом Сэмпсона, оставлявшим в подобном случае за ними максимальную инициативу. «Техас», «Айова», «Орегон» и «Индиана» повернули влево, стремясь пересечь курс испанской колонны. Однако давление пара в котлах оставалось низким, и броненосцы явно опаздывали. Тогда они, сосредоточив огонь на головном корабле, стали ложиться на параллельный курс. Какое-то время прямо на противника шёл один «Бруклин», рисковавший оказаться между двух огней. Но вот он повернул вправо, разрядил свои орудия по «Инфанте Марии Терезе» с дистанции 7,5 кабельтовых и, описав полную циркуляцию, также лег на параллельный с ней курс.
После первых же попаданий флагманский крейсер Серверы загорелся. Тушить пожар было нечем, так как пожарная магистраль и паровые трубы вспомогательных механизмов перебило осколками. Пар и дым наполняли внутренние помещения. Потребовалось всего несколько минут, чтобы «Инфанта Мария Тереза», при строительстве которой широко применяли дерево, превратилась в ярко пылающий костер. Повернув направо, она прошла несколько кабельтовых, постепенно теряя скорость. На корабле прекратилась подача снарядов. Многие офицеры выбыли из строя, и матросы стали покидать умолкнувшие орудия. Когда тяжело ранило командира крейсера, Сервера принял командование на себя. Продолжать бой больше не было возможности. Пропустив остальные корабли вперед, адмирал направил «Инфанту Марию Терезу» к берегу. В этот момент густой дым окутал и концевой «Алмиранте Окендо». Его носовая башня, в амбразуру которой угодил вражеский снаряд, замолчала. Крейсер ненадолго пережил флагмана и выбросился на берег рядом с ним, в 6,5 милях к западу от Морро.
«Виская» и «Кристобаль Колон», отбиваясь от американцев, удалялись на запад. Эскадра Сэмпсона устремилась в погоню. Головным, удерживая дистанцию 6-7 кабельтовых до противника, шел «Бруклин». За ним, не соблюдая строя, тянулись броненосцы. «Орегон», котлы и машины которого находились в прекрасном состоянии, постепенно обгонял «Айову» и «Техас», причем последний был вынужден прекратить стрельбу в самый жаркий момент боя, так как корабль Кларка проходил между ним и противником.
Американцы изначально имели ощутимый огневой перевес. Их орудия выбрасывали в минуту около трех тонн металла, а орудия крейсеров Серверы — около двух. С каждой минутой боя, с каждым попавшим американским снарядом ответный огонь испанцев ослабевал. Обмотав головы полотенцами, чтобы меньше страдать от выстрелов тяжелой артиллерии, комендоры скорострельных пушек работали в необычайно высоком темпе. Позднее выяснилось, что на «Айове» комендор Смит из 102-мм орудия за 50 минут произвел 135 прицельных выстрелов, и это несмотря на непроглядный дым, в котором постоянно шел броненосец.
Далеко отставшая «Индиана» вместе с вооруженной яхтой «Глочестер» напала на «Плутон» и «Фурор», вышедшие спустя 10 минут после крейсеров. Неисправности не позволяли истребителям развить полный ход, и они превратились в мишени для американских снарядов. Вскоре на «Плутоне» был поврежден руль, корабль беспомощно завертелся на месте, пока очередной снаряд не взорвал котел, после чего истребитель быстро затонул. Спаслась только треть его команды. После нескольких попаданий загорелся и выбросился на берег «Фурор». Все это время батарея Сокапа пыталась поддержать свою эскадру, но так ни разу и не попала в противника.
Море перед входом в Сантьягскую бухту вскоре опустело, только плавали стоймя гильзы от скорострельных орудий среднего калибра. А погоня за уцелевшими испанскими крейсерами продолжалась. В 10 часов 45 минут загорелась и повернула к берегу «Бискайя». Ей суждено было сесть на риф посреди бухты Асеррадеро, в 20 милях западнее Морро. До суши добралась только половина команды. «Кристобаль Колон», имевший гораздо более полное бронирование, чем другие корабли эскадры, пострадал мало. Ему удалось далеко оторваться от «Бруклина» и «Орегона», тем более от остальных американских броненосцев. Какое-то время казалось, что крейсер уйдет от погони. Преследователи даже прекратили стрельбу. Но плохой уголь, усталая машинная команда и неисправности сказали свое слово. «Кристобаль Колон» постепенно снижал скорость, американцы напротив, довели ее до 16 узлов. «Орегон» шел как на ходовых испытаниях. В час дня дистанция до испанского корабля начала сокращаться, а через пятнадцать минут янки вновь открыли огонь. Деморализованный командир «Кристобаля Колона» не стал ждать дальнейшего развития событий и спустя пять минут выбросил корабль на берег в 50 милях от Морро. Офицеры крейсера успели собрать свои чемоданы и сдались в плен со всем багажом.
Едва не попал под горячую руку американцев австрийский крейсер «Кайзерин унд кениген Мария Терезия», именно в этот день направлявшийся в Сантьяго. Его чуть было не атаковал броненосец «Индиана», и командиру «Марии Терезии» пришлось срочно вызывать на мостик оркестр, чтобы играть американский гимн, а также поднимать свои позывные по международному своду, дабы избежать столкновения.
Бой заканчивался. Последний испанский корабль уже был на берегу, когда адмирал Сэмпсон догнал свою эскадру. Это позволило коммодору Шлею претендовать на лавры победителя. Однако его претензии не имели серьезных оснований: централизованного управления эскадрой фактически не получилось, каждый корабль сражался сам по себе. Важнее личных амбиций командиров оказался общий итог. Лучшее испанское соединение прекратило свое существование, высвободив главные силы американского флота для завершающих войну операций. Существенными оказались и уроки сантьягского сражения.
Столкновение эскадренных броненосцев с броненосными крейсерами закончилось полным поражением последних. Испанцы потеряли около 400 человек убитыми и утонувшими. Адмирал Сервера, 70 офицеров и свыше 1600 матросов попали в плен. У американцев погиб всего один, ранено и контужено — 10 человек. Столь разительные отличия наводили на размышления. Сражение стало предметом тщательного анализа со стороны военно-морских специалистов многих стран, в том числе России.
Материал для анализа поступил в русский Главный морской штаб спустя неделю после сражения. Его предоставил морской агент в Вашингтоне генерал Д.Ф. Мертваго. Американцы неохотно делились соответствующими сведениями, а генерал уже был тяжел на подъем и предпочел ограничиться газетными публикациями, но в 1898 году и они имели определенную ценность. Практически все авторы статей касались исключительно тактических вопросов. Указывали на пожароапасность дерева, на полезность возможно более полной броневой защиты орудий, вспомогательных механизмов и пожарных магистралей, на уязвимость надводных торпедных аппаратов. Многие сделали вывод о решающей роли скорострельной артиллерии и точной наводки. Мертваго особо отметил значение оптических прицелов, о которых он доносил еще три года назад, но они так и не были введены в русском флоте.
Куда больше энергии и инициативы проявил князь Ливен, которому пришлось преодолеть не только скрытность американцев, но инертность и даже вражду генерала Мертваго. Очевидец боя, Ливен не только восстановил последовательность событий. Через день после гибели эскадры Серверы, в обществе журналистов газеты «Нью-Йорк Уорлд» он отправился на маленькой яхте осмотреть выбросившиеся на берег испанские корабли. Они продолжали гореть, и державшийся неподалеку «Нью-Йорк» остерегался посылать туда своих людей. Предосторожность была не лишней. Накануне на крейсерах от сильного жара взрывались снаряды и мины, поднимая столбы обломков на высоту до 200 метров. Журналисты пренебрегли опасностью своего предприятия, и это позволило Ливену одним из первых побывать на мертвых кораблях. Пробираясь по бурым, покоробившимся бимсам, обломкам упавших мачт, мостиков и вентиляторов, между которыми виднелись обуглившиеся останки человеческих тел, князь пытался сосчитать пробоины от американских снарядов. Увы, следы разрушений от детонации собственного боезапаса скрывали большинство из них. Позднее, опросив некоторых офицеров эскадры Сэмпсона, он сравнил полученные данные.
Выходило, что «Инфанту Марию Терезу» поразило семь снарядов крупного калибра и девять малокалиберных, «Алмиранте Окендо» соответственно 10 и 30, «Вискайю» — семь и 12. Со слов американцев, в «Бруклин» попало 20 снарядов крупного и среднего калибра, а также множество мелких, в «Айову» — два и восемь. В «Орегон» всего три снаряда, в «Индиану» два.  Ливену  показалось, что все крупнокалиберные бронебойные снаряды пронизывали незащищенные части корпуса испанских крейсеров насквозь. Причиной же их гибели стали пожары от взрывов множества снарядов малого калибра. В связи с этим князь писал о преимуществах более полной защиты надводного борта броней малой толщины перед толстым, но узким поясом по ватерлинии.
Пытаясь ответить на вопрос, почему испанцы, имевшие на один борт свыше 50 современных скорострельных орудий калибром до 6 дюймов против 60 американских, не сумели на дистанции от 20 до 6 кабельтовых причинить противнику сопоставимого урона, Ливен указал на хорошую практику стрельбы в американском флоте. Он также писал, что «при совершенном, быстро и смертельно действующем оружии ошибка быстро превращается в катастрофу, маленький перевес в начале боя, через несколько минут, переходит в огромное превосходство, и небольшой недостаток в военной подготовке доводит в короткое время до полной деморализации».
Составленную Ливеном записку прочел начальник Главного морского штаба, вице-адмирал Ф.К. Авелан. Не все выводы князя он принял безоговорочно, в частности утверждения о преимуществах тонкой брони, однако, со многими адмирал согласился, признав необходимость хорошей боевой подготовки и некоторых усовершенствований в конструкции отечественных кораблей. Кое-что даже успели внедрить в практику. Так, броненосцы типа «Бородино», в отличие от своего французского прототипа получили бронированный каземат 75-мм пушек. На этих, а также на некоторых других, строившихся тогда в России кораблях началась ликвидация незащищенных надводных торпедных аппаратов. Но вместе с тем русский флот так и не получил оптических прицелов, не избавился от лишнего дерева в отделке, главное — по-прежнему явно недостаточно занимался боевой подготовкой-. Пример Испании не пошел впрок, но было ли в этом виновато одно морское  министерство?
Руководство флотом действовало в соответствии с указаниями верховной власти, стремившейся создать силу, способную решать казавшиеся важными  внешнеполитические задачи на Дальнем Востоке. Как и в Испании, в России пытались справиться с проблемами, превосходившими реальные государства. Недостаток средств не позволял одновременно строить новые корабли и совершенствовать старые, а также интенсивно обучать личный состав его нелегкому ремеслу. Несмотря на это, правительство устремило взоры к отдаленной, богом забытой окраине государства. Теоретические выкладки сулили России небывалый расцвет, стоило лишь освоить азиатские рынки для отечественной промышленности. То обстоятельство, что промышленность еще не была готова осваивать эти рынки, не смущало. Правительство торопилось заблаговременно удобрить почву, а чтобы урожай не попал в чужие руки, бросилось едва ли не на голом месте создавать оплот своим вооруженным силам. И средства расходовались на что угодно, но не на боевую подготовку. Однако, как и в Испании, в России хватало высокопоставленных оптимистов, уверенных в превосходстве своей армии и флота над любым вероятным противником. Отличие заключалось в том, что Испания сумела вовремя выйти из неудачной войны.
Первые поражения переломили общественные настроения в стране. Нападки оппозиции на правительство Сагасты, возобновившиеся сразу после гибели эскадры Монтохо, подтолкнули либералов к отмене права на демонстрации. Ужесточение режима и безудержная критика оппозиции подрывали в народе остатки доверия к правительству, которое с этого момента могло удерживать власть, только продолжая урезать, конституционные права испанцев. 14 июля была отменена обязательная санкция судьи на арест, гарантия безопасности жилища, свобода слова, союзов. Вместе с тем, война заставила увеличить эмиссию денежных знаков. Сотни тысяч бумажных песет, хлынувших на рынок, взвинтили цены на все товары, на предметы первой необходимости. А так как война нарушила внешнюю торговлю Испании, то вскоре после ее начала из-за отсутствия хлопка и возможности сбыта продукции стали закрываться фабрики в Каталонии, Пальме и на Балеарских островах. Тысячи рабочих оказались на улице без средств к существованию44.
На фоне претерпеваемых народом экономических тягот безнадежная война все чаще казалась вопиющей нелепостью. Но национальная гордость требовала удовлетворения. Хотелось верить если не в собственную победу, то в стойкость и героизм армии и флота. В первые часы после выхода эскадры Серверы испанцы поторопились послать в Мадрид телеграмму о прорыве всех кораблей, позднее — о прорыве «Вискайи» и «Кристобаля Колона». Лишь через несколько дней испанцы осознали размеры постигшей их катастрофы, но и тогда она произвела впечатление на правительство и интеллигенцию, но не на армию, в силу ее антагонизма с флотом.
Американцы об успехе своих моряков также узнали не сразу. Генерал Шафтер, мучимый зыбкостью положения своих войск под Сантьяго, утром 3 июля послал в Вашингтон тревожную телеграмму, требуя подкреплений. У него были основания для беспокойства. Боевые потери корпуса достигли 9% личного состава. Изнуряющая жара, особенно до 10 часов утра, пока в зарослях не ощущалось ни единого дуновения ветра, постоянная сырость, отсутствие хорошей питьевой воды и подходящей пищи ослабляли американских солдат, становившихся легкой добычей болезней. В довершение всех бед начались ссоры между ними, в большинстве выходцами из южных штатов, презиравшими негров, и чернокожими кубинцами, из которых в основном состояли отряды освободительной армии. Правительство США быстро отреагировало на просьбу генерала. В Тампу немедленно передали приказание готовить к отправке на Кубу части IV корпуса генерала Коппинга.
Тем временем Шафтер попытался оказать психологическое давление на командование сантьягского гарнизона. В час дня 3 июля генерал Тораль получил от него письмо с угрозой обстрелять город, если он не сдастся на следующее утро. Тораль отверг ультиматум Шафтера. Однако вмешательство иностранных консулов позволило отсрочить бомбардировку на сутки. Ночью испанцы, боявшиеся прорыва эскадры Сэмпсона на внутренний рейд, подвели крейсер «Реина Мерседес» ко входу в бухту и под огнем противника затопили его там. Увы, крейсер, как и «Мерримак», успел развернуться по течению и не перегородил фарватера.
С утра 4 июля, в день независимости США, скромно отпразднованный американскими войсками, тысячи жителей осажденного города со своим скарбом двинулись по дороге в разоренный Эль Каней. Сантьяго опустел. Затем прошла еще одна ночь и наступило тревожное утро 5 июля. Но в назначенный час обстрел не начался. Вместо этого на передовой появился парламентер с новым посланием Шафтера Торалю. Американский командующий сообщал о гибели испанской эскадры и убеждал начальника гарнизона не упорствовать. На размышление Торалю давалось четыре дня. В случае, если к полудню 9 июля Сантьяго не капитулирует, Шафтер грозил провести отложенный обстрел. Однако и на это письмо последовал отказ.
Так как подлинной причиной эпистолярной активности Шафтера являлось желание сломить волю осажденных и одновременно выиграть время до прибытия подкреплений, то ему только и оставалось, что ждать новой экспедиции из Тампы. Для американцев на Кубе потянулись долгие дни ожидания. Иначе бился пульс войны в Вашингтоне. У сотрудников военного и морского министерств США никаких передышек не было. Помимо тех проблем, которые возникали перед армией и флотом на Антильском театре, в поле их зрения находились и проблемы театра Филиппинского. Стоит заметить, что специального органа для координации действий двух видов вооруженных сил в США еще не существовало, и операции флота лишь в незначительной степени согласовывались с операциями армии.
Блокада Манилы коммодором Дьюи застала военное министерство врасплох. VIII корпус генерала Меррита, формировавшийся в Сан-Франциско, далеко еще не был готов к отправке на Филиппины, а без его содействия Дьюи был не в состоянии принудить испанцев к капитуляции. Численность колониальных войск на Филиппинах, включая и местное ополчение, достигала 41000 человек. Большая часть стояла гарнизонами в небольших городах острова Лусон, в Маниле же было около 8000.
Несомненно, события развивались бы не лучшим для американцев образом, если бы не тагальские повстанцы. Разгром эскадры адмирала Монтохо раздул тлевшие угли восстания. Вернувшийся из эмиграции Агинальдо призвал своих сторонников помогать американцам, рассчитывая извлечь выгоду из такого сотрудничества. До 25000 повстанцев осадило Манилу с суши. В середине июня они вытеснили испанцев из селений Лас-Пенас и Паранаке к окрестностям форта Малате, почти на окраину Манилы. Отчаянное положение гарнизона заставило коменданта осажденного города, генерала Аугусти, обратиться к немецкому адмиралу фон Дидерихсу с предложением взять Манилу под свою защиту. Пока адмирал, не имевший полномочий на столь ответственный политический шаг, ожидал указаний из Берлина, министр иностранных дел Испании граф Ильфеонсо Альмодовар повторил это предложение всем европейским державам. Перспектива заполучить желанный порт была весьма соблазнительной для Германии, и Бюлов, 'в надежде заручиться поддержкой сильной морской державы, стал зондировать почву в Париже и Петербурге. Однако в обеих столицах предложение присоединиться к Германии не нашло отклика. Тогда немцы попытались договориться с американцами о компенсации за утраченную возможность обосноваться на Гавайских островах, требуя взамен предоставить им опорные пункты на Филиппинах, а также передать в безраздельное владение острова Самоа, но получили отказ. Дипломатическая активность Берлина насторожила Вашингтон, и президент Маккинли приказал Дьюи беречь корабли, ввиду угрозы войны с Германией.
Перспектива падения Манилы не давала покоя политикам и журналистам Испании. У них появился прекрасный повод заявить о себе. Газеты наполнились статьями, призывающими отстоять далекую колонию, заговорили об этом и парламентские ораторы. На морское министерство, и без того колебавшееся, оказали давление, и оно решилось разбросать свои скудные силы по разным театрам. Мало того, оно поспешило, как и в случае с кораблями адмирала Серверы, спровадить на войну наспех снаряженный отряд адмирала Камара.
1 б июня из Кадиса вышли в море броненосец «Пелайо», бронированный крейсер «Эмперадор Карлос V», три истребителя миноносцев и вспомогательные суда. На переходе в Порт-Саид выяснилось, что капризные котлы Никлосса, установленные на «Пелайо» во время ремонта в Тулоне, не желают исправно работать в руках испанских кочегаров. Как они ни старались, уголь, часто горел не в топках, а в трубе и выбрасывался наружу не сгоревшим, так что броненосцу едва хватило полного запаса топлива, чтобы дойти до египетских берегов. Сверх того, непомерно большим оказался расход пресной воды. Когда ее стало не хватать, котлы пришлось питать соленой, отчего на стенках сложных по конструкции водяных трубок образовалась накипь, и они начали перегорать.
Когда эскадра пришла в Порт-Саид, то столкнулась с массой непредвиденных препятствий. Несмотря на 300 тысяч франков, уплаченных испанским морским министерством через своего агента в Париже правлению компании Суэцкого канала, и официальное заявление правления о том, что эскадра непременно будет пропущена, представитель компании в Порт-Саиде, связанный с американским консулом, потребовал дополнительных разъяснений на этот счет из Парижа. Получив их, он стал требовать свидетельство Ллойда о тоннаже кораблей и отказался принять к сведению правительственные данные. Когда адмирал Камара попытался приобрести уголь, остатки которого на «Пелайо» не обеспечивали и суток экономического хода, египетское правительство отказало ему, ссылаясь на отсутствие соответствующего разрешения Турции. Пока шло препирательство, истекли 24 часа, отведенные на пребывание кораблей воюющих стран в нейтральных портах. Эскадре пришлось выйти за пределы территориальных вод Египта.
Разрешение турецкого султана Абдул-Хамида на погрузку угля было получено только на пятый день, 2 июля, но к этому времени корабли сумели в открытом море, перегрузить уголь со своих пароходов. 4 июля эскадра вошла в канал. Однако через двое суток в Суэце адмирал Камара получил приказание возвратиться в Испанию: узнав о гибели эскадры адмирала Серверы, морское министерство решило не подвергать риску остатки флота. В Мадриде знали, что 11 июня из Сан-Франциско в Манилу отправился сильный мореходный монитор «Монтерей». А в начале июля американская печать постаралась широко распространить слух о подготовке отряда коммодора Уатсона к походу через Атлантику и Средиземное море вдогонку эскадре Камара. Уатсон, руководивший блокадой северного побережья Кубы, даже перешел на своем флагманском крейсере «Ньюарк» к Сантьяго и принял командование над двумя броненосцами и четырьмя крейсерами. В такой обстановке экспедиция Камара теряла смысл.
Когда известие о его возвращении в Испанию достигло Вашингтона, отправление отряда Уатсона было отложено. Однако наращивание сил на Филиппинах шло безостановочно. За океан один за другим отправлялись корабли Тихоокеанской эскадры адмирала Миллера, первоначально предназначавшейся для обороны собственных берегов. Правда, «Монтерей» застрял в Гонолулу, исправляя повреждения, но следом за ним уже двигался другой монитор — «Монаднок». Гавайские острова стали сборным пунктом и для десантных экспедиций. Оттуда отправился в Манилу отряд из крейсера «Чарльстон», парохода «Сити оф Пекин» с запасами для эскадры Дьюи, бывших лайнеров «Австралия» и «Сити оф Сидней» с первым эшелоном войск VIII корпуса. 20 июня конвой достиг острова Гуам, принадлежавшего Испании. Местные власти ничего о войне не слышали, поэтому американцам не составило труда посадить под стражу губернатора и разоружить немногочисленный гарнизон. Над Гуамом был поднят флаг Соединенных Штатов.
30 июня экспедиция бросила якорь у Кавите. Войска высадились и по хорошей грунтовой дороге, носившей название «Королевская улица», добрались до испанских позиций. Линия обороны гарнизона на тот момент тянулась от старого форта Малате, расположенного на берегу бухты, до реки Пасиг. Она состояла из цепи блокгаузов, соединенных траншеями. Напротив, поперек «Королевской улицы», окопались отряды Агинальдо. Две американские бригады, генералов Грина и Макартура, устроили лагерь у них в тылу, поблизости от селения Паранаке. Сюда, на необорудованный песчаный пляж, и высаживались следующие эшелоны VIII корпуса.
Перевозка войск на Филиппины, как и к Сантьяго, была исполнена очень плохо. Суда переоборудовались кое-как, и солдаты проводили 25 дней пути в тесноте, духоте и грязи. Сосредоточение сил шло медленно. До окончания войны американцы успели перебросить к Маниле всего 8500 человек против гарнизона, насчитывающего к тому времени около 13000, поэтому VIII корпус больше месяца не предпринимал никаких действий. Однако само его присутствие на Филиппинах имело огромное значение. Чем больше разрастался лагерь у Паранаке, названный «лагерем Дьюи», тем меньше надежд оставалось у немцев, упорно выжидавших случая обосноваться в Маниле, и тем увереннее вел себя с ними командующий американской эскадрой.
Отношения Дьюи с фон Дидерихсом быстро портились. Поводом к ссорам служили независимые сношения немцев с осажденным испанским гарнизоном. К 8 июля создалась поистине взрывоопасная обстановка, лишь вмешательство английских моряков разрядило ее. Именно в этот день германская дипломатия предприняла последнюю попытку найти союзников в деле нейтрализации Филиппин. Бюлов обратился с таким предложением к премьер-министру Англии лорду Роберту Солсбери. Ответ был отрицательным. С этого момента германская эскадра оставалась всего лишь сторонним наблюдателем происходящего.
Тем временем на Антильском театре происходили решающие события. 8 и 10 июля в Сибоней прибыли подкрепления: 3600 человек, и 6 полевых батарей под командованием генерала Рэндольфа. Однако как раз 10 июля начались особенно сильные и продолжительные ливни, дороги развезло окончательно, и артиллерия на позиции под Сантьяго не попала. С трудом добравшейся пехотой Шафтер укрепил свой правый фланг. После того, как в 4 часа дня 10 июля окончилось неоднократно продлевавшееся перемирие, американцы возобновили обстрел испанских траншей из 16 полевых орудий. Открыла огонь по городу и эскадра Сэмпсона. Испанцы энергично отвечали четырьмя полевыми пушками. На следующий день бомбардировка повторилась, а пехоте удалось замкнуть кольцо окружения, перерезав дорогу на Кобре. После этого Шафтер вновь предложил Торалю прекратить сопротивление.
Причина настойчивости американского командующего оставалась прежней. Заболеваемость солдат выросла с 30-50 до 100 человек в день. Корпус Шафтера таял на глазах, и генерал торопился уговорить своего противника сдаться прежде, чем санитарные потери вынудят его самого снять осаду города. На этот раз послание встретил иной прием. С уходом эскадры Серверы возможности обороняющихся резко уменьшились. Отсутствие подкреплений, полная блокада, кажущееся превосходство противника подействовали на воображение морально утомленных испанских генералов. Сказалась и безнадежная трехлетняя борьба с повстанцами, и полное равнодушие местного населения, даже враждебное отношение их к испанцам. С тем же упрямством, с каким он прежде напрочь отвергал предложения Шафтера, Тораль стал добиваться разрешения на капитуляцию. Первым уступил раненый генерал Линарес. Затем Тораль связался по телеграфу с маршалом Бланко. Нарисованная им картина была настолько удручающей, что маршал ограничился пожеланиями и рекомендациями прорваться, но так и не решился категорически приказать сделать это. Главнокомандующий махнул рукой на Сантьяго и не стал предпринимать серьезных шагов по деблокаде гарнизона, хотя достаточно было двинуть дивизию генерала Луке от Ольгина, чтобы ситуация изменилась в пользу испанцев. Вместе с тем, Бланко отказался санкционировать капитуляцию. Тогда генерал Линарес послал многословную и преисполненную безнадежности телеграмму в Мадрид.
Впечатление безысходности у испанцев усилилось после того, как 11 июля у Сибонея появились суда нового конвоя, принятого ими за очередное пополнение корпусу Шафтера. На самом деле это была экспедиция генерала Майлса на Пуэрто-Рико. Командующий американской армией намеревался по пути ознакомиться с положением под Сантьяго. 12 июля он объехал американские позиции и остался крайне недоволен увиденным. Больные солдаты, скверное снабжение, бездорожье, мешавшее усилить артиллерию, полная неопределенность планов штаба корпуса. Майлс был готов отменить Пуэрто-Риканскую экспедицию, высадить свои войска, численностью 3415 человек, западнее входа в Сантьягскую бухту и штурмовать город с этого направления. Однако столь радикальных мер не потребовалось. После вялой атаки, которую предприняли американцы под проливным дождем на полузатопленные испанские траншеи, Тораль обратился к Шафтеру с просьбой о встрече.
Перед тем, как вступить в переговоры с американцами, начальник гарнизона собрал военный совет. По общему мнению, положение было тяжелым. Из 11500 человек, составлявших гарнизон, позиции на окраинах Сантьяго, с его 14 километровым обводом, занимало только 8000. Остальные находились на береговых батареях и в окопах у Агуадорес. Госпиталь переполняли 1700 больных и раненых. Запасов продовольствия оставалось на 10 дней, патронов — 1 миллион. Силы противника оценивались в 40000 человек при 60 орудиях, то есть были завышены соответственно, более чем в два и в четыре раза. Военный совет решил спустить флаг. Испанское правительство не возражало, и переговоры начались.
В 11 часов утра 15 июля между Сан Хуаном и Каносой, под «деревом мира» Тораль встретился с Шафтером. После того, как командующие достигли согласия по принципиальным вопросам, за дело принялась двусторонняя комиссия, уточнявшая детали. Со стороны испанцев в ее состав, вошли: английский консул Роберт Мэсон, в качестве переводчика, начальник штаба гарнизона, полковник Фонтэйн и генерал Эскарио, а со стороны американцев: генералы Лоутон, Уиллер и капитан Майли. Они-то и составили договор о капитуляции, тут  же подписанный. Вопреки испанским законам, разрешавшим старшему начальнику сдаваться только с теми войсками, которые находятся под его непосредственным командованием, капитуляцию распространили и на некоторые другие части корпуса Линареса. Их командиры заявили было протест, но правительство согласилось на поставленные американцами условия.
Вечером 16 июля войска противоборствующих сторон покинули свои позиции. Испанцы вернулись в Сантьяго, а американцы в свой лагерь. Опасаясь беспорядков со стороны кубинцев, Шафтер запретил им пересекать линию испанских траншей, а также препятствовать возвращению горожан в свои дома, что вызвало бурное негодование Гарсии. На следующий день испанцы покинули город и расположились в его окрестностях, ожидая отправки на родину. В Сантьяго вошли американские солдаты, отметившие это событие пьянством и дебошами. Дисциплина, и без того не слишком строгая у американцев, упала, что немедленно сказалось и на заболеваемости. Корпус быстро терял остатки боеспособности. Однако в Вашингтоне об этом не догадывались, так как Шафтер хранил молчание.
Само по себе падение Сантьяго решающего значения не имело испанская армия, испившая горечь поражения, вовсе не была потрясена. Изолированное положение корпуса Линареса и прежде заставляло смотреть на него как на «отрезанный ломоть». В центральных провинциях Кубы оставалось еще до 100000 солдат регулярной армии и около 80000 местных ополченцев, готовых сражаться с противником. Лейтенант Похвиснев, познакомившийся с настроениями герильясов, писал о решимости некоторых уйти в горы и начать в свою очередь партизанскую войну, если остров оккупируют американцы45. Но Испания от войны уже устала. Общественные настроения были таковы, что правительство Сагасты стало подумывать о заключении мира. К этому шагу его вынуждали также и финансовые затруднения, и скептические оценки военных специалистов перспектив борьбы, указывавшими на плохую инженерную подготовку Антильского театра военных действий, отсутствие на Кубе достаточных запасов продовольствия, а главное — господство американского флота на море, не позволявшее изменить положение.
Пока мадридский кабинет созревал для окончательного решения, война продолжалась. Начиная с 18 июля, американские корабли ежедневно обстреливали Мансанильо, стараясь помочь осаждавшим город повстанцам. Оборонявшие порт канонерки были уничтожены. 21 июля эскадра Сэмпсона заняла порт Нипе, расположенный на северном побережье Кубы, и обеспечила себе базу для дальнейших операций. В тот же день из Гуантанамо, где она стояла последнее время, чтобы быть подальше от сибонейского очага болезней, отплыла на Пуэрто-Рико экспедиция генерала Майлса. А на континенте, в Чарльстоне и Нью-порт-Ньюсе, уже готовились следующие ее эшелоны. Из Сан-Франциско на Филиппины отправлялись части VIII корпуса генерала Маррита и войска департамента Тихого океана. Военное ведомство США еще не испытывало желания прекратить боевые действия, и предложение испанского правительства приступить к мирным переговорам, поступившее 22 июня через французского посла в Вашингтоне, было встречено американскими генералами без энтузиазма. Садясь за стол переговоров, правительство Соединенных Штатов больше думало о тех неудобствах, которые война создавала для экономики страны в целом.
Дипломатические сдвиги поначалу никак не сказались на военных операциях. Подготовка к овладению Манилой и Пуэрто-Рико продолжалась. Что касается Пуэрто-Рико, то он привлекал выгодным стратегическим положением в восточной части Карибского моря, позволявшим контролировать берега Колумбии и Венесуэлы, Кубу и страны Центральной Америки, а также подступы к будущему Панамскому каналу. Удаленность острова от американских военных баз требовала тщательности в подготовке и исполнении десантной операции. По этой причине, а также желая подкрепить свои позиции в борьбе против интриг Элджера и Шафтера, генерал Майлс возглавил ее лично.
От первоначально намеченных им для высадки пунктов на северном побережье Майлсу пришлось отказаться, так как журналисты сумели выведать и разгласить его планы. Высадка состоялась 25 июля на южном берегу, у местечка Порт-Гуаника, с небывалым в эту войну порядком. Войска, вьючные животные и артиллерия перевозились не только шлюпками, но и баржами на буксире паровых катеров. На берегу подразделения быстро собирались в назначенных местах. Уже на следующий день семь пехотных рот атаковали испанцев у городка Йоко,  через который проходила железная, а также хорошая грунтовая дорога к городу Понсе, и после горячего боя овладели этим пунктом. 28 июля американские транспорты разгружались в порту Понсе, откуда по 134-км  грунтовой дороге можно было добраться до столицы острова — Сан-Хуана. Испанцы построили укрепления на некоторых участках этого пути, главным образом у городков Коамо и Айбонито, где дорога перевалила через высоты Асоманта. Учитывая это, Майлс помимо лобовой атаки позиций противника предусмотрел и обходный маневр.
Десантному корпусу, численность которого в августе достигла 17000 человек при 58 орудиях, противостояло около 8000 регулярных испанских войск с 4 горными пушками и такое же число местных волонтеров под командованием генерал-лейтенанта Масиаса, подчинявшегося маршалу Бланко. Испанские части на Пуэрто-Рико, как и в других колониальных владениях, были разбросаны по небольшим гарнизонам. Такая дислокация позволила Майлсу разделить свой корпус на четыре колонны, поставив каждой самостоятельную задачу. Две колонны двинулись на север, в сторону порта Аресибо, который мог послужить базой для действий против Сан-Хуана, а две — на северо-восток, непосредственно к столице. В первых числах августа начались бои с испанцами, которые не раз контратаковали, цеплялись за каждую подходящую позицию, но неизменно уступали превосходящим силам противника. Майлс успел дойти до Аресибо и Айбонито, когда на Пуэрто-Рико пришла весть о заключении мира.
Правительство США поспешило с подписанием соглашения после того, как стало известно о бедственном положении корпуса Шафтера. К 1 августа в сантьягском госпитале лежало до 5000 американцев, а из строя ежедневно выбывало около 850. В Вашингтоне заподозрили неладное, когда из Сантьяго один за другим стали приходить транспорты с ранеными и больными. Наконец, газеты опубликовали «круговое письмо» всех начальников дивизий и бригад V корпуса генералу Шафтеру, в котором утверждалось, что только немедленная эвакуация спасет от гибели цвет американских вооруженных сил – регулярную   армию. Было напечатано и письмо полковника Рузвельта, такого же содержания.
Осознав опасность, правительство первым делом ввело строжайшую цензуру всех телеграмм в Европу, а затем стало принимать срочные меры по эвакуации войск с Кубы. Отказавшись от экспедиции генерала Вэйда на Пуэрто-Рико в помощь Майлсу, военное министерство отправило транспорты в Сантьяго. Больных вывозили на остров Лонг Айленд, в Нью-Йорк, но и там не оказалось ни хорошей воды, ни палаток, ни необходимого числа коек, ни подходящей пищи.
К этому времени во всех 23 военных лагерях США вовсю свирепствовал тиф. 1898  год сам по себе выдался в Америке тифозным, а поспешно, безо всякой проверки собранные в одно место массы людей, многие из которых не имели никакого представления о санитарии, оказались к тифу особенно восприимчивыми. В большинстве лагерей медиков не хватало, и справиться с эпидемией им не удавалось. Болели многие, и не всем посчастливилось выздороветь. Всего из  274717 человек, составлявших армию военного времени, от болезней умерло 2565. Тиф и тоска по «малой» родине к началу августа совершенно деморализовали волонтеров. Правительство имело ввиду и это обстоятельство, подписывая 12 августа прелиминарный мирный договор.
Однако боевые действия продолжались некоторое время после того, как на документах высохли чернила. В самый день подписания мира американцы завязали бой с гарнизоном Мансанильо. Остававшиеся в городе после ухода колонны Эскарио войска оказались отрезанными разливом реки Кауто. С суши их окружали кубинские отряды. Начальник гарнизона, полковник Сан-чес Паррон, даже не думал о прорыве, потому что Эскарио увел с собой почти всех вьючных животных, а нести на руках по раскисшим дорогам многочисленных больных, раненых и продовольствие было немыслимо. В 9 часов утра 12 августа к порту приблизились шесть кораблей коммодора Гудриджа, включая трофейную канонерку «Альварадо», которая и доставила Паррону предложение капитулировать на условиях Сантьяго. Полковник отказался.
В половине четвертого американские корабли начали бомбардировать Мансанильо, одновременно в перестрелку с гарнизоном города вступили и кубинцы. В 9 часов вечера телеграф принял депешу на имя Гудриджа с известием о заключении мира и приказанием прекратить военные действия. Доставить ее по назначению вызвался лейтенант Барреда. Но когда его шлюпка приблизилась к эскадре, то американцы, боявшиеся минных атак, открыли по ней ураганный огонь, и лейтенант вынужден был повернуть обратно. Обстрел города продолжался всю ночь, причем среди испанских солдат и волонтеров ранило 12 человек, а среди мирных жителей оказалось 6 убитых и 31 раненый, в том числе дети. Жертв было бы несравненно больше, если бы все американские снаряды разрывались. Только утром 13 августа удалось, наконец, передать на эскадру приказ о прекращении огня.
Однако последние выстрелы войны прозвучали на Филиппинах. После того, как 25 июля к своим войскам прибыл генерал Меррит, американцы оживились. 1 августа, выдержав ожесточенный ночной бой с гарнизоном Манилы, они окопались перед испанскими траншеями у предместья Малате. Отряды Агинальдо, отношения с которыми портились день ото дня, были вытеснены на крайний правый фланг. Наконец, после двухнедельного сидения в полузатопленных частыми ливнями траншеях, непрерывно обстреливавшихся противником, корпус стал готовиться к штурму города. Бригада генерала Грина получила приказание наступать вдоль «Королевской улицы» при поддержке корабельной артиллерии. Правее, по залитым водой рисовым полям и густым зарослям кустарника должна была пройти бригада генерала Макартура. Повстанцы в штурме участия не принимали. Артиллерийская подготовка началась в половине десятого утра 13 августа. Первой, по правому флангу испанского расположения, открыла огонь эскадра Дьюи. Немного позднее заговорили полевые пушки, в основном сосредоточенные на позициях бригады Грина. Это бригада, в сопровождении канонерки «Каллао», шедшей следом за ней вдоль берега, атаковала противника. Ее сосед справа двигался заметно медленнее, и с этой стороны во фланг американцам летели испанские пули. Потеряв 5 человек убитыми и 43 ранеными, бригада Грина к полудню захватила предместье Малате. Солдаты Макартура лишь спустя полтора часа овладели селением Сингалон. Его бригада потеряла 43 человека. Несмотря на то, что не все возможности сопротивления были исчерпаны, гарнизон выкинул белый флаг. В плен сдалось 13000 испанцев. 16 августа в Маниле приняли телеграмму о подписании мира. И хотя еще несколько дней продолжалось сопротивление отдельных подразделений, разбросанных по многочисленным населенным пунктам Филиппинского архипелага, испано-американская война закончилась.

Эпилог.

С падением Манилы окончательно рухнули и надежды немцев утвердиться в этом порту. Эскадра фон Дидерихса теперь только мешала внешнеполитическому лавированию Германии, и ее отозвали. Время играть мускулами прошло. Германская дипломатия, успевшая заручиться обещанием испанского министра иностранных дел Альмодовара обсудить вопрос о продаже некоторых колоний после заключения мира с Соединенными Штатами, старалась найти наиболее эффективные пути к достижению цели. В Берлине понимали, что эти пути ведут через Вашингтон.
В середине августа со страниц многих немецких газет исчезли антиамериканские выпады. Правительство Германии оставило без последствий призыв испанского правительства поддержать его в филиппинском вопросе. Требовательные нотки, прозвучавшие месяц назад в' заявлениях о необходимости компенсаций со стороны США, сменились просительными интонациями. Теперь речь шла о разрешении на покупку у Испании ненужных американцам островов. Вашингтон, получивший в результате войны даже больше того, на что рассчитывал, прислушался к этой просьбе.
США согласились на покупку Германией островов Кузайе, Яп и Понапе из числа Каролинских. Однако аппетит приходит во время еды. Почувствовав, что Соединенные Штаты, озабоченные проблемой покорения захваченных ими территорий, не будут противиться расширению их требований, немцы стали вымогать у Испании также острова Марианские, Палау, Фернандо-По и даже Канарские. От продажи Канарских островов и Фернандо-По испанцы наотрез отказались, судьбу же остальных согласились обсудить на переговорах с Германией.
10 декабря 1898 г. США и Испания подписали в Париже мирный договор, по условиям которого Мадрид окончательно отказался от своих прав на Кубу, передал американцам о. Пуэрто-Рико и другие свои острова в Вест-Индии, а также о. Гуам. За Филиппины Соединенные Штаты обещали выплатить Испании 20 млн. долларов.
Несмотря на очевидную выгодность этого договора, его ратификация доставила правительству США немало неприятных минут. Часть населения Америки, особенно в южных, сельскохозяйственных штатах, поддержала «антиимпериалистов». Фермеры опасались, что кубинские, гавайские и филиппинские товары составят конкуренцию их собственной продукции. Такие настроения определяли позицию конгрессменов-демократов, представлявших интересы этих штатов. К тому же демократическая партия, стараясь заручиться голосами избирателей на предстоявших через два года президентских выборах, спекулировала на любых протестньгх настроениях населения. Однако при всем том демократы вовсе не стремились действительно заблокировать ратификацию Парижского договора. После довольно оживленных дебатов по этому вопросу конгресс 6 февраля 1899 г. принял положительное решение, хотя и незначительным большинством голосов. Испанские кортесы, которым ничего иного и не оставалось, также одобрили договор, 19 марта 1899 г. подписанный Марией Христиной.
К этому времени между Испанией и Германией было достигнуто соглашение о продаже островов Палау, Каролинских и Марианских /исключая о. Гуам/ за 25 млн. песет. Испанцы сохраняли право содержать на островах угольные станции. Подписав это соглашение 12 февраля 1899 г., обе стороны приняли на себя обязательство заключить также и договор о наибольшем торговом благоприятствовании, фактически дававший преимущество промышленно развитой Германии.
Ни одна из держав не выразила протеста по поводу приобретения Германией новых территорий в Тихом океане. Англия и Франция еще не окончили в те дни спор из-за Фашоды, стараясь достичь компромисса в вопросе о разделе Судана. Сверх того, англичане уже начали подготовку к войне с бурами и стремились использовать момент, когда поддерживавшая буров Германия была отвлечена дальневосточными проблемами. Французов, в свою очередь, отвлекало также и обострение внутриполитической обстановки в связи с «делом Дрейфуса». Россия стремилась укрепить свои позиции в Китае и Корее. Противодействие ее политике со стороны Англии и Японии сближало Россию с Германией, несмотря на расхождение их интересов в Турции и на Балканах. Слухи о переговорах японцев с англичанами побудили русское правительство 25 апреля 1898 г. подписать Протокол Ниси-Розена. Однако это соглашение, предназначенное устранить существовавшие между Токио и Петербургом противоречия по корейскому вопросу, не удовлетворяло ни одну из сторон. На Дальнем Востоке понемногу завязывался узел новой войны. В этой ситуации Россия была скорее заинтересована в создании некоторого противовеса своим политическим противникам, а Япония, наоборот, не желала умножать число своих врагов. 19 июня 1899 г. испано-германский договор был ратифицирован кортесами, а через два дня — рейхстагом.
Что касается филиппинских и кубинских повстанцев, чье активное участие в боевых действиях во многом помогло американцам одержать убедительную победу, то первых попросту отстранили от дележа добычи, вторые же получили гораздо меньше того, на что рассчитывали. Сразу после подписания прелиминарного мира Соединенные Штаты прекратили снабжение кубинских вооруженных формирований. Американские войска постепенно занимали важнейшие населенные пункты Кубы, мало пострадавшие в дни восстания. А повстанцы остались на ими же выжженной земле, без крыши над головой, практически без продовольствия и с минимальными средствами к сопротивлению новым хозяевам острова. Уговорив генерала Гомеса распустить освободительную армию, янки стали полными господами Кубы. Выиграли от этого, конечно, деловые круги США, а также местные предприниматели, в первую очередь те, которые были связаны с Соединенными Штатами. Остальное население вернулось практически в то же состояние, в котором пребывало до начала восстания.
С исчезновением военных сводок со страниц европейских и американских газет мирный обыватель, обремененный грузом житейских забот, постепенно забыл о войне. Ее уроки продолжали занимать внимание только политиков и военных. Многие из них сходились во мнении, что боевые действия на суше принесли мало поучительного. В очередной раз подтвердилась роль хороший стрелковой подготовки, однако успешная залповая стрельба испанцев, являвшаяся анахронизмом, ввела в заблуждение некоторых генералов, что выяснилось спустя 6 лет на полях сражений Русско-японской войны. Не все армии, в частности русская, верно, расценили низкую эффективность шрапнели при стрельбе по полевым укреплениям, упуская из виду возможности крупнокалиберных орудий и фугасных снарядов. Далеким от истины оказалось и мнение, разделявшееся и некоторыми из русских генералов, о способности наскоро собранных отрядов успешно выполнять достаточно сложные задачи, что имело место при обороне Сантьяго. Высоко были оценены магазинные винтовки. Вновь подтверждена была зависимость армии от тыловых служб.
Более пристальное внимание привлекли боевые действия на море. Повсеместно отмечалась огромная роль морской силы в этой войне. Безоговорочная победа американцев, казалось, полностью подтвердила истинность теории А. Мэхена. Основой флота окончательно были признаны линейные корабли, задачей которых являлся разгром неприятельского флота в генеральном сражении. Вместе с тем, успешные действия «Бруклина» показали возросшее значение броненосных крейсеров, способных принять участие в бою главных сил. Самыми эффективными были признаны 8" и малокалиберные скорострельные орудия. Сколько-нибудь важное значение дальномеров отрицалось. Был сделан вывод о невозможности не только централизованного управления огнем отдельных калибров, но и управления стрельбой корабля в целом, при тех несовершенных средствах связи, которые имелись в распоряжении даже передовых флотов. Опыт войны, как казалось многим, поставил под сомнение возможность дневных атак миноносцев даже на слабо вооруженные суда. Единодушно признавалось, что залогом побед американцев была весьма основательная подготовка экипажей их кораблей. Мнение это, разделявшееся и российскими специалистами, так и не оказало влияния на взгляды командования военно-морским флотом России и не отразилось на отношении ко флоту правительства страны в целом.
Нельзя сказать, что в конце XIX — начале XX в. Россия экономила на армии и флоте. Однако средства, отпускавшиеся по этим статьям бюджета, не всегда расходовались рационально, а главное — не соответствовали тем задачам, которые ставила перед вооруженными силами верховная власть. Казалось, что за множеством специфических черт, отличавших испанскую конституционную монархию, воевавшую за заморские колонии, от российской абсолютной монархии, пытавшейся утвердиться на сопредельной территории Манчжурии и Кореи, Николай II не увидел ничего общего. Равно как не заметил он сходных черт в политике Соединенных Штатов и Японии. Однако складывавшаяся в начале XX в. на Дальнем Востоке обстановка наводила на размышления и сравнения.
Американцы, не обладавшие абсолютным перевесом в силах, особенно сухопутных, удовлетворились перевесом относительным и временным, обеспечивавшим господство на основных театрах военных действий. Они не пожалели денег на основательную подготовку флота к войне, поэтому американские моряки чувствовали себя уверенно и активно искали боя с противником. Изолировав неприятельскую эскадру в отдельном, мало оборудованном порту, янки при любом развитии событий могли рассчитывать на ее разгром, так как господствовали на море. Обращала на себя внимание и та целеустремленность, с которой действовали американцы, хотя она и не всегда приносила полезные плоды. Наконец, Соединенные Штаты сумели использовать в своих целях и оппозиционно настроенные по отношению к испанцам местные силы, которые снабжали американцев сведениями об их противнике и внесли немалый вклад в разгром испанских войск на Кубе и Филиппинах.
Что касается испанцев, то они к войне с Соединенными Штатами не готовились, несмотря на очевидную ее неизбежность. Театр предстоящих военных действий практически не оборудовали, разведки не вели и о действительном положении дел имели смутное представление. Флот, который должен был играть первостепенную роль, не сумели ни подготовить к войне, ни использовать должным образом. Правда, значительная доля вины в этом ложилась на политиков, вмешивавшихся в военное планирование, однако и само морское министерство, руководящие органы которого были укомплектованы далекими от моря чиновниками, не прислушалось к резонными доводам адмирала Серверы против похода на Кубу. Большинство флотских и армейских начальников вело себя пассивно, тогда как рядовой солдат продемонстрировал замечательную стойкость. Война была проиграна Испанией не столько из-за поражений ее войск, сколько в силу экономической, в частности финансовой несостоятельности, а также внутриполитической нестабильности. Однако важнейшей предпосылкой поражений являлось то обстоятельство, что война шла за территории, обладание которыми не расценивалось большинством испанцев как жизненно необходимое. Испано-американская война 1898 года стала важной вехой в политике Соединенных Штатов. Впервые США вышли за рамки провозглашенной в 1823 г. доктрины Монро, овладев территориями, не имевшими никакого отношения к американскому континенту. Поднаторев в навязывании своего образа жизни, своего политического и экономического строя народам американского континента, они впервые явно навязали свою волю далеким от Америки народам Филиппин. Завоевывая мировые рынки, США принимали все более активное участие во внешней политике Европы, а затем и всего мира и, наконец, — перешли к вмешательству во внутренние дела других государств. Цель же Соединенных Штатов осталась прежней, той, ради которой они развязали войну с Испанией — обеспечить максимальную свободу действий, а стало быть, и максимальные прибыли своему капиталу.

Понимаю, что читать сие длинно и нудно, но источников по данному вопросу в Инете маловато, и на какой-то нужно в итоге опираться.

Какие будут мысли у заинтересовавшихся темой?