Тем, уже далеким, и, как сейчас кажется, абсолютно безоблачным, преисполненным надежд, утром, к седлавшему неразлучного Хропля юному рыцарю подошла леди Миора:
- Меня сильно беспокоит душевное состояние нашего спасителя, лан Варуш. Мне трудно судить, но, похоже, что по ночам его душу терзают демоны – он сегодня опять сильно стонал во сне и разговаривал на каком-то неведомом языке совершенно детским голосом, да и сейчас вот: сидит весь какой-то совсем разбитый и мрачно нахмуренный.
Глядя на постаревшее и осунувшееся лицо лана Ассила, отрешённо щурившегося в огонь костерка, пылающий под задорно булькающим котелком с незатейливым варевом, Варуш озабоченно кивнул в ответ.
Действительно, сегодняшний лан Ассил мало походил на того уверенного в себе, твердо стоящего на ногах в любых условиях, юношу, который умудрился провести группу детей через заколдованную чащу и одним ударом копья уложить чудовищного бьорха. У костра сидел понурый старик с глубоко очерченными на ангельски красивом лице печальными складками. На нахмуренный в тяжкой думе лоб сидевшего, падала тонкая, слегка вьющаяся прядь волос, выбившаяся из густой, криво подрезанной ножом, каштановой шевелюры.
Прядь была седой.
Варуш похолодел: ему вдруг живо представилось, что случится с ними всеми, если этот странный, и, несмотря на все трудности, перенесенные вместе, так и оставшийся загадочным и отстранённо-чуждым человек вдруг исчезнет. Исчезнет так же загадочно, как и появился…
…Ле Грымм, почувствовав на себе озабоченные взоры друзей, поднял глаза в ответ.
Варуш, напоровшись взглядом на эти, словно два бездонных, черных провала, широко распахнувшиеся зрачка, с лишь чуть заметным бледно-голубым ободком радужки, смотрящие одновременно куда-то вдаль и глубоко внутрь себя, вздрогнул, передёрнулся, и, виновато скосив глаза в сторону, дрожащими руками стал затягивать подпругу, в который раз одергивая ремни и оправляя складки попоны, лишь бы не обернуться снова.
Спустя пару долгих мгновений, затраченных на никак не желающую встать на положенное ей место, пряжку, он ощутил хлопок ладони по плечу. Варуш не смог себя сдержать и ощутимо вздрогнул.
- Лан Варуш, друг мой, да что с вами?
С трудом сдерживая рвущуюся наружу дрожь в голосе, уткнув глаза в землю, он обернул к говорившему посеревшее от испуга лицо:
- Я…, Я…, Со мной?..
Найдя в себе силы посмотреть прямо на собеседника, он облегченно выпустил воздух из легких: перед ним, посверкивая белозубой улыбкой, снова стоял старый добрый Ассил Ле Грымм, лишь в глубине зрачков посверкивали медленно тающие осколочки льдистой стали.
- Я?.. Да ничего… Вот, - Варуш судорожно рванул ремешок, от чего Хропль недовольно всхрюкнул, - подпруга запуталась…
Ассил обвел взглядом спутников, усмехнулся:
- Ну, чего стоим, словно призрак увидели? Живо разобрали ложки – варево, поди, уж поспело давно …
Когда все дружно грохотали по дну котелка ложками, выскребывая остатки на славу приготовленной дедом Удатом похлебки с кореньями и мясом, Ле Грымм, облизав ложку, отвесил поклон куховарившему старику, сердечно поблагодарив того за бесподобный завтрак, и как бы между делом бросил:
- А вам, милостивый государь, я бы посоветовал как раз сегодня надеть ваши доспехи - боюсь, они нам могут пригодиться…
Юный отпрыск рода Спыхальских поперхнулся едой и надсадно закашлялся. Дед Удат, враз посерьезнев, хлопнул парня по спине, и, не дожидаясь благодарности, обернулся к своему рурихму:
- Что должно случиться, господин?
- Не знаю, но что-то меня сильно беспокоит… Ле Грымм, типичным жестом заправского декуриона поскреб всё ещё юношески гладкий подбородок, и, закономерно не найдя там и следов щетины, задумчиво добавил:
- Очень сильно…
Позавтракав и упаковав на Хропля пожитки лесных охотников, увеличившийся отряд споро тронулся в путь. В арьергарде шагали Сивоха и Онохарко. Взволнованные тревожными предчувствиями своего сеньора, парни шагали с луками в руках, не снимая с них тетивы. Следом мягко стелился над землей, не задевая ни малейшей травинки на своем пути, их господин, довольно забавно выглядевший в грубой выделки куцем козьем жилете, надетом поверх драгоценной кружевной рубахи, в центре шли девушки и старик, а позади, как обычно, взвалив на плечо свой двух с половиной килограммовый, устрашающе зазубренный в боях, меч-бастард, топал, позвякивая железом, и ведя в поводу своего боевого товарища, лан Варуш.
Когда солнце, изредка видимое в просветы между ветвей, уже стало клониться на вторую половину дня, к Ле Грымму подбежал довольно улыбающийся Онохарко:
- Скоро наша деревня, господин, во-он за той горой, видите? Он ткнул пальцем в видневшуюся в просвет между густых ветвей двух вековых дубов высокую скалу, венчавшую густо покрытую лесом гору.
- Сивоха говорит, что уже запах дыма слыхать, а нюх у него - воистину песий. Можно, мы с ним вперед побежим, предупредим о вашем приходе старосту?
Ле Грымм уже собирался было благосклонно кивнуть, как вдруг его взгляд уперся в причудливо искривившийся остов старого дерева, с которого уже давно осыпалась кора. Медленно поведя взгляд вдоль тропы, он пару раз оглянулся на окружавшие тропу стволы, после чего, неуверенным шагом подошел к отвлекшей его коряге.
Рассеянно проведя рукой по рассохшейся древесине, он глухо пробормотал:
- Ну, да: если так, без коры и листьев – то самое место…
Обернувшись к спутникам, он отрывисто бросил:
- Ждите меня здесь, я скоро, - и скрылся в лесной чаще.
Стоит ли говорить, что все дружно, позабыв о возможных опасностях, ломанулись за ним.
… Ассил, влекомый невидимой нитью, несся сквозь чащу, как стрела, выпущенная из лука. Далеко позади с шумом и треском ломаемых веток продирались его спутники. Первым замершего столбом на краю широкой поляны господина настиг запыхавшийся Онохарко. Чуть не уткнувшись в ходившую ходуном спину, он с трудом остановился на ладонь позади своей странной хозяйки, так умело выдающей себя за мужчину. Лишь пару мгновений спустя его ноздрей достиг сладковатый смрад начинающих разлагаться на солнце трупов.
Увидев открывшуюся его глазам картину, парень побледнел, посмотрел на госпожу – та стояла, сцепив зубы, и лишь игравшие желваки на щеках и хищно раздувающиеся крылья носа выдавали ее мнение относительно открывшегося зрелища. Не выдержав вида груды переломанных в фарш человеческих тел, молодой блотянин, считавший себя бывалым охотником, привычным к виду крови, согнулся в приступе рвоты.
Варуш, достигший дыры в густом подлеске третьим, лишь бросив один взгляд из-за плеча позеленевшего, еле сдерживающего рвоту, Сивохи, метнулся обратно, навстречу спешащим изо всех сил девушкам, дабы остановить их, не дав им с девочками приблизиться к просвету в подлеске.
Кусты окружали место столь ужасной бойни, что молодому мокролясцу даже не доводилось и слышать о таких. Оставив подошедших на ватных ногах лесовиков вместе с сипло пытающимся отдышаться, после пробежки с упирающимся камалем в поводу, стариком, оберегать спутниц, Варуш, выхватив из-за плеча клинок, кинулся следом за скрывшимся в кустах Ле Грыммом.
Скривив лицо, мокролясец, сжимая в запотевшей от волнения ладони выскальзывающую рукоять бесполезного здесь и сейчас меча, шокированно осматривал размозженные в кровавую кашу трупы, время от времени бросая косые взгляды на бродившего с абсолютно спокойным лицом в поисках чего-то, лишь одному ему ведомого, лана Ассила.
- И чем же это, интересно мне знать, можно было нанести такие раны? – Желая показать вместо одолевающей его жути отстранённую заинтересованность, присталую взрослому воину, гнусаво, из-за попыток не дышать носом, промямлил юноша.
- Очень тупым, очень тяжелым и очень большим предметом, я полагаю – мрачно схохмил Ле Грымм, комментируя произошедшее и медленно направляясь к дальнему краю поля битвы.
– Таким, наверное, как вот этот «демократизатор», - он качнул носком сапога внушительных размеров окровавленную дубину с вставленными в ударную часть многочисленными клыками лесного вепря,
- А это - его голос печально дрогнул, - похоже, местный блюститель порядка – наверное, тот самый Гримли-Молчун, если не ошибаюсь…
Варуша давно поражала та смесь бесшабашности, черного юмора и цинизма, находившая на их спутника в наиболее трудные моменты пути, но, когда тот склонился над поверженным великаном, укутанным в щедро орошенную своей и вражьей кровью, шкуру бьорха, его лицо выражало лишь глубокую скорбь и печаль:
- Кем бы ты ни был, ты был славным воином, витязь, спи спокойно… - тихо прошептал Ле Грымм.
- Лан Варуш! – позвал он ошарашенно бродившего среди поверженных гуллей парня – похоже, для нас тут есть работа – мы должны отдать последний долг этому человеку. Как у вас хоронят рурихмов?
От его оклика зашевелился край бьорховой шкуры, сбившейся небольшим горбом у плеча мертвого воина, и из-под него выглянула светлая головка ребенка.
Это была девочка, до того незаметно лежавшая под шкурой, тесно прижавшись к широченной груди мертвого великана, и, видимо, спавшая. Теперь она, вот-вот грозя сорваться в крик, испуганно таращила на разбудившего ее чужака заспанные глазенки.
Посеревший Ле Грымм, метнувшись к ней, схватил девочку за плечи, и вопросительно-требовательно выкрикнул, сорвавшись на хрип:
- Лика?!
Девочка испуганно замотала головой:
- Ва-а… Ва-андзя… По перепачканным щекам брызнули слезы.
Лан Ассил как-то сразу обмяк, и, отпустив девочку, нечаянно задел рукой приклеенную к груди Молчуна сгустком запекшейся крови скомканную тряпку, оторвав ее от раны. Из горла «мертвеца» вырвался сиплый стон, а из зияющей в груди дыры медленной струйкой засочилась сукровица.
Оба товарища – и Ле Грымм и Спыхальский, не сговариваясь, метнулись к раненому, чуть не столкнувшись над ним лбами.
Ассил оторвал и раскроил на корпию кружевной рукав своей последней чистой рубахи, а Варуш располосовал на повязки свой плащ.
Кое как перевязав сквозную дыру в груди великана, даже сейчас, по прошествии как минимум суток (судя по уже изрядно воняющим трупам) со времени боя, изрядно сочащуюся кровью, друзья с огромным трудом перекатили его грузное тело на расстеленную по земле шкуру. Волоком, под громкий рев размазывавшего по щекам слезы, непонятно как и откуда взявшегося посреди этой вакханалии смерти ребёнка, раненого лесовика выволокли с поляны.
Увидев, кого господа тащат на куске шкуры, все трое лесовиков хором, словно бабы по покойнику, с воем и плачем заголосили, рвя на себе волосы и царапая лица.
Лишь какое-то время спустя, Миоре удалось добиться от них вразумительного ответа, что перед ними, на куске окровавленной шкуры бьорха, сейчас лежит умирающий хранитель окрестных лесов, единственная причина того, что затерянные в здешних лесах деревеньки беглых блотян еще не пали жертвой разбойных шаек валлинов.
С большим трудом лану Ассилу удалось добиться порядка среди своих, погруженных в черное отчаяние, вассалов. Потеряв надежду успокоить их мягкими увещеваниями, что их любимый Гримли–Молчун пока еще не умер, а только тяжело ранен, он рявкнул на них таким командирским тоном, что даже видавший виды на службе оруженосцем у капитана баронской стражи сэра Манфера, лан Варуш, и тот вытянулся во фрунт.
-Хватит! Всем встать!
Все еще рыдающие и шмыгающие носами лесовики понуро встали с колен, но тут в ноги Онохарке с визгом и воем метнулась жавшаяся до поры за деревом и как-то позабытая в суматохе, девочка, назвавшаяся Вандзей. С ее появлением вой, рев и слезы, источаемые трио Ле Грыммовских слуг, дивным образом превратившимся в квартет, грянули с новой силой.
Как оказалось впоследствии, девчушка была родной сестрой Онохарки, и от ужаса прошедших событий она совсем ничего не могла говорить – ее имя, которое она произнесла еще при первой встрече лану Ле Грымму, было единственным словом, которое она могла произнести.
В очень подавленном настроении, как только ребята срубили из жердей конную волокушу для раненого, маленький отряд двинулся дальше. До самых обгорелых руин бывшей деревни лесовиков, они сделали лишь небольшую остановку у чистого, ледяного ручья – Ассил настоял на том, чтобы тщательно промыть и обработать рану метавшегося в горячке Хранителя. На перевязку ушли остаток плаща мокроляссца и нижняя юбка леди Миоры. Обессилев, раненый утих, и лишь изредка судорожно вздыхал, пугая натужно сопящего от непривычной работы Хропля.
Дальше все слилось в один однообразно–пестрый калейдоскоп: встреча с другими лесовиками, разгребавшими пепелище родной деревни, сожженной гуллями, потом торжественный прием знатных господ в другой, уцелевшей и приютившей погорельцев, деревеньке – Млинковке, расположенной под высокой скалой на глубоко выдающемся в огромное горное озеро полуострове. И всюду, где они проходили – их преследовал полный жалости и безнадежного горя, плач людей, узнававших в лежавшем в носилках человеке своего нелюдимого, но глубоко чтимого всеми невольными лесовиками покровителя.
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
