Бьярни, удачи!

успехов!

Часть вторая.
Леди – паладин.

Позднее утро в западных отрогах Чертовых Шеломов.

Озябшая за ночь роща жадно ловит начинающими желтеть пластинками резных листьев последние теплые лучики всё еще по-летнему яркого, но уже совсем не жаркого, солнца.
Их пока еще много, лучиков. Пронзая собой не особо густые здесь, на плато, в сравнении с реликтами в глубине долины, кроны, многократно отражаясь от масляно блестящей листвы и преломляясь со своими пробившимися к земле без помех братьями, они организовывают внизу, у корней, феерическую пляску световых пятен и теней. По панически отступающим остаткам клубящегося утреннего тумана, уже сильно поредевшим и сохранившим свою форму лишь во влажных, росяных низинках, скользят ярко-желтые световые плети. Они безжалостно стегают вяло шевелящиеся, подобно пальцам восставшего из могилы мертвеца, щупальца промозглого утреннего тумана, рассекая их в клочья.
Не в силах сопротивляться,  туман отступает.
Слегка обсохнув от холодной утренней росы на уже начинающем прогреваться в первых лучах куске вулканического туфа, заводит свою запоздалую любовную серенаду крупный сверчок.
Мелодичный треск в утренней тишине разносится далеко над рощей, порождая вдали ответное эхо.
Посвящая песнь неведомой своей возлюбленной от всех своих пяти сердчишек, тонкой цепочкой протянувшейся вдоль хитиновых сегментов внутри распухшего от содержимого половых желез брюшка, в упоении своего скрипа певец вовсе не замечает тихого шуршания прелой прошлогодней листвы у подножия своей импровизированной сцены.
Какое дело барду до ползающей далеко внизу земной бренности?
Но жизнь сурова к бардам, особенно, если бард – членистоногий.
Из умело набитой в расщелинку, всего парой вершков ниже  шестиногого «Паваротти» травяной колыбельки, высовывается заспанная, остроносая мордочка с казалось, от рождения застывшей на ней печатью неистребимых хитрости и лени.
Короткий взблеск черных глазенок-бусинок, молниеносный рывок цепких лапок – и вот уже вместо самозабвенной песни сверчка слышен лишь хруст мощной брони, попавшей в тиски острых белоснежных зубок…
Быстро, со знанием дела вскрыв панцирь бьющейся жертвы, молодой самец ежа-полоскуна хирургическим движением челюстей перекусил спинной нервный узел.
Сверчок обмяк.
Перехватив лапкой поудобнее свой завтрак, еж, забавно ковыляя на трех оставшихся, засеменил к журчавшему неподалеку ручью, где у него была организована столовая.
Едва он закончил свой прямо-таки в постель поданный завтрак, тщательно прополаскивая каждый кусочек лакомства в холодной проточной воде, как его отвлекла странная, ни на что, в его, не таком уж большом жизненном опыте, не похожая, дрожь земли.
Замерев столбиком, еж вперил свой слегка подслеповатый взгляд навстречу приближающейся опасности – на его собственность, давно облюбованную, обжитую и отстоянную в бесчисленных столкновениях с хорьками, ласками и другой хищной лесной мелочью, выбредало из чащи нечто, невообразимо огромное и столь же невообразимо шумное. В треске ломаемых ветвей подлеска, на поляну у ручья выбиралась группа странных двуногих существ, сопровождаемых несколькими и вовсе громадными, резко пахнущими четвероногими тварями.
Оскалив свои клыки и вздыбив обычно гладко лежащие вдоль спины боевые иглы, полоскун, громко и злобно фыркнув, сделал то, что и полагается сильному, смелому, но очень маленькому и благоразумному существу при встрече с надвигающейся незнакомой опасностью – молниеносно юркнул под камень.

Решившийся, наконец, прервать это затянувшееся ожидание, исстрадавшийся Варуш ожидал Ле Грымма у дверей грохотавшей, звеневшей и выпускавшей изо всех щелей клубы дыма и пара, кузни. Как на зло, сегодня лан Ассил задерживался с окончанием работ: небо на востоке уже ощутимо серело, а на покрытых лесом вершинах гор, окружавших озеро с запада, уже вовсю плясали ярко-рыжие язычки разгорающегося утра. Уже совсем было отчаявшийся кого-либо дождаться, парень устало смежил веки и стал потихоньку клевать носом. Его голова, опущенная на упертую локтем в колено, руку, клонилась все ниже и ниже, фигура, сидящая на пеньке, все сильнее и сильнее перекашивалась в сторону, и, если бы не грохот распахнутой ударом ноги двери, в конце концов, он просто свалился бы на землю.
Мгновенно вскочивший, сонный мокролясец испуганно вытаращился на вышедшее из кузни чудовище. На него шагал одетый в немыслимую броню, воин. По торсу располагагался оригинального вида крупнопластинчатый доспех, собранный из наклёпаных внахлест на основу, стёганую в несколько слоёв из крепкого, грубого полотна в перемешку с тонким войлоком, крупных пластин. Всё это здорово напоминало преворийскую лорику, и, собственно, по всей видимости, когда-то давно именно ею отчасти и являлось. По крайней мере, некоторые пластины имели явно перекликающуюся с пластинами привычной лорики форму, но, в отличие от пехотного преворийского доспеха, данный вид брони  не заканчивался в районе талии, а продолжался, расширяясь, аж до середины бедра. Ноги и руки необычного латника закрывали проклепанные между слоев толстой кожи стальными пластинами, наручи и поножи. Шею и плечи до локтя закрывали широкие оплечья в виде стального, кованого из двух частей, воротника, к которому хитрой стальной загогулиной по бокам крепились набранные из довольно крупных пластин, подвижно соединённых чем-то, напоминающим шляпки гвоздей, наплечники. Колени и локти по внешней стороне были закрыты ажурными, неведомо каким образом свободно движущимися относительно друг друга, нигде не открывая ногу при шаге, пластинчатыми накладками, что заходили боковыми выступами далеко вперёд, прикрывая колено и локоть не только спереди, но и предохраняя их от удара сбоку-сзади. На поясе слева висел в ножнах очень необычный, тонкий кривой меч в обшитых кожей ножнах. Необычный шлем, слегка напоминающий легионерский, отличался от него более развитыми нащёчниками, мощным козырьком, сквозь который проходила крепящаяся винтом толстая стальная пластина с расширением в виде закрывающего пол лица лепестка, и защитой шеи, собранной на подобие рачьего хвоста из тех же неким невообразимым образом подвижно склёпанных между собой пластинок.
Легким шагом, словно и не было на теле давящего веса всего этого железа, подойдя к ошарашено хлопающему глазами мокролясцу, воин стянул с головы шлем, тряхнул слипшимися от пота волосами.
На Варуша задорно блеснули сплошь покрытые красной сеткой лопнувших от недосыпа сосудов, но необыкновенно довольные, глаза Ассила Ле Грымма.
- Ну что, дружище, -  трое суток на сборы, запасаемся немного провизией, - и в путь?
Варуш, раскрывший было рот, чтобы высказать наболевшее, почувствовал, как его лицо заливает яркая краска. Ассил же, кивнув подошедшему с сыновьями Црнаву, как ни в чем не бывало, в своей обычной шутливой манере продолжал:
- Шороху я тут, по мере возможности за такое короткое время, навел: стену скоро закончат – ее и с парой сотен войска просто так не взять, ребят немного поднатаскал - в случае чего, Црнав со своими бойцами приглядит. Так что, думаю - месяцок мои подопечные без меня как нибудь протянут. И уже серьезно:
- Ну, так как, Варуш: за месяц - туда-назад, обернемся?

Варуш ничего ему не ответил - он просто стоял, сгорая от стыда, и единственным его желанием, на данный момент, было просто провалиться сквозь землю…