сегодня, так сказать, пропёрло - сильно переработал эпизод со знакомством и мотивацию перехода через лес.
***
…- И дернула меня нелегкая повесить себе на шею это сборище сопляков!.. Как будто мне здесь своих проблем мало… Нет, ну, не везет мне в этой жизни, определенно не везет…
И-и-эх,… грехи мои тяжкие!… - Примерно такие мысли уже далеко не в первый раз приходили в мою голову во время этого головоломного полуторанедельного марш-броска через густо поросшие ЧУДОВИЩНЫМ лесом горы. За спиной, в самодельной люльке, тихо посапывала малышка Ани, ничуть не беспокоившаяся постоянной качкой и моим натужно- сиплым дыханием (дыхалка у моего нового тела оказалась не то чтобы не очень, но, со старыми легкими, чуть ли не семилитрового объёма, который был у меня в том же возрасте, - никакого сравнения).
За моей спиной, сцепив зубы, и периодически смахивая широким рукавом изодранного о сучья платьица не к месту застилавшие взгляд слезы, семенила леди Виоланта. За ней, ведя в поводу рогатую тварь, использующуюся тут в качестве верхового транспорта, - ее старшая сестра – леди Миора. На необъятной спине тварюги, обложенный туго увязанными к луке высокого рыцарского седла мешками с едой и тряпками, чтобы не свалился ненароком, - пошатывающийся в седле, бледный от трясущей его лихорадки, худощавый подросток в сером кожаном плаще. Поперёк его лба из-под капюшона плотным тюрбаном белела тугая полотняная повязка.
Замыкал этот, с позволения сказать, отряд, пыхтящий натужно ползущим в гору паровозом, с красным, словно у вареного рака, и круглым, как блин, лицом, - шестой наш спутник. Закованный с ног до головы в плохо подогнанные железяки, - рыцарь, не рыцарь, но явно оч-чень благородный и жутко спесивый господин - лан Варуш Спыхальский, собственной персоной. Периодически, устав, подобно бронированному дикому кабану, ломиться сквозь подлесок, он останавливался отдышаться. И тогда, хорошо заметные на просвет в промозглом воздухе, его окутывали клубы пара, густо валящего от распаренной и насквозь пропитанной потом одежды, вырываясь из-под широких пластин панциря. Этот пар, наряду с грубоватым заклёпочным швом, соединяющим отдельные детали лат, здоровски усугублял общее сходство парня с маленьким, но очень упёртым паровозом.
Бросаемые мной изредка на этого мазохиста взгляды, заставляли меня невольно передёргиваться от пробегающего по спине холодка, вздыбливающего волосы - мне не понаслышке известно, что такое многодневный марш-бросок по тайге или сельве в полной выкладке, но тут и вовсе что-то запредельное. Парняга, не смотря на свой весьма юный возраст, сердито, на одной силе воли, пёр на себе, кроме пары пудов постоянно ржавеющего, не смотря на ежедневный тщательный уход, железа, ещё и подвесную люльку с ребёнком наряду с нехилым ворохом насквозь промокшей, утяжелившись разиков эдак в пять-шесть, личной одежды, ещё и выдернутый из горба дохлого тура ломообразный меч.
Полный средневековый костюм из сугубо натуральных материалов, включая кожаную «плащ-палатку», подбитую намокшей шерстью, это уже нечто. Что уж говорить о полотняном поддоспешнике, набитом паклей, насквозь пропитанном дождевой водой вперемешку с потом? Только постоянно отсыревающее тряпьё, к слову сказать, в сумме тянет не на один десяток килограммов, а тут ещё и железяки. Ну кто, поймите меня правильно, в нормальном уме и трезвой памяти будет так упорно отказываться бросить эту, абсолютно бесполезную в лесу, груду ржавчины? Нет же – прет на себе, даже снять и на свою зверюгу навьючить отказывается – вдруг война, а я не готовый?
У лана Варуша за спиной, чуть выглядывая из-за проржавевшего от постоянного контакта с железом, высокого стёганого воротника поддоспешной куртки, в такой же, как и у меня, люльке, болтается седьмой член нашего воинства - юная Карилла, баронесса Ле Мло.
Вот такая опергруппа…
Вы спросите, какого черта я оказался во главе этой команды? И сам не знаю. Хоть и ненавижу, когда обстоятельства все решают за меня, но другого выхода у меня и в самом деле не было. Ну, не бросать же детей в лесу одних, особенно, если за ними чуть ли не по пятам шарится чуть ли не целая орда, наведеных конкурентом их батюшки, местного аналога татаро-монголов, или как их там, по местному - гуннов? Нет, - гуллей…
…Итак, все началось с того самого момента, где я, заглянув под полог единственного, относительно уцелевшего под копытами взбесившегося стада, фургона, увидел пять пар уставившихся на меня глазенок. Точнее, уставились на меня лишь четыре пары, а обладатель пятой – тощий, головастый парнишка лет десяти с перемотанной какой-то грязной тряпицей головой, с писклявым воплем рванулся вперед, очевидно, пытаясь если не убить, то хотя бы отогнать мою скромную персону.
Довольно умело, для своих возраста и физического состояния, выставив перед собой лезвие маленького стилета, парнишка храбро закрыл своей спиной от меня сгрудившихся во тьме девчонок. Я невольно попятился назад, удивленный яростью, сверкавшей в глазах этого совсем еще ребенка. В душе у меня невольно появилось чувство уважения к храбрости мальчишки. Он же, вынудив меня отойти на безопасные, с его точки зрения, пол шага от фургона, что-то быстро затараторил на какой- то совершенно непонятной тарабарщине, из которой я хоть и уловил десяток смутно знакомых мне идиом, но не понял ни слова.
Я грустно покачал головой, давая понять, что совсем его не понимаю. Парень запнулся, и, сдвинув в раздумье брови, начал бросать мне резкие, отрывистые фразы, как я понял, на разных языках, делая паузы, чтобы оценить мою реакцию на его слова. При этом, к его чести, он, ни на миг не забывал об осторожности, не опуская выставленного в мою сторону стилета.
Чтобы показать свое миролюбие, я, аккуратно присев, положил свой меч на землю, рукоятью к себе, надеясь в душе, что уж с десятилетним пацаном-то, пусть и вооруженным довольно устрашающим ножиком, и в новом теле справлюсь, если вдруг что. После чего, миролюбиво улыбаясь, протянул раскрытые ладони к мальчику. Тот, наконец-то, снизошел на ответную улыбку, с трудом выдавив ее на сердитой мордашке. Видя, что я совершенно один, и отнюдь не стремлюсь атаковать, он чуть опустил свое оружие. Ткнув себя в грудь и гордо задрав нос, малец напыщенно произнес нечто, прозвучавшее для меня вроде: турум-бурум, трам-пам-пам, Хлои Ле Гилл! После чего, произнеся еще что-то, опять добавил:
- Ле Гилл!
Насколько я понял, Ле Гилл - это имя моего нового знакомца, а «турум-бурум» – звание или, скорее всего, с поправкой на местный антураж, - титул.
Щелкнув каблуками, я, в свою очередь, залихватски, словно перед генералом на параде, писклявым своим новым голоском, вызвавшим во мне, когда я его услышал, полный шок, отрапортовался.
Получилось не то чтобы очень: сперва бодро, но потом, по мере того, как я вновь осознавал свою новую половую принадлежность, все неувереннее:
- Майор войск специального назначения в запасе, Василий Михайлович Крымов! Хлопнув себя по груди, как это сделал мой знакомец,
- Крымов! Василий Крымов!
Парнишка задумчиво закатил глаза:
-Ассил-Ле Грымм…
Тут, откинув полог, из фургона выглянула ослепительной красоты девушка с черными, как смоль, волосами. Я, в темной глубине фургона сначала принял ее за ребенка – такой миниатюрной она была.
Ее голосок, слово серебряный колокольчик, разнесся по истоптанной сотнями сковородоподобных копыт, поляне.
Я, даже не совсем сразу, осознал, что слова ее, звучат, пусть и не совсем так, как мне привычно, но вполне понятно для слуха славянина, знающего, кроме своего родного, еще два-три родственных славянских языка:
- Проше лана, то лан мо мови мокролясски? Денкувати Дажмати, лан е мокролясин?
Вид и манера держать себя, свойственные этой девушке, в которых чувствовалась несомненная порода, так и побуждал к галантным поступкам, и я, мимовольно, на ломаной смеси известных мне польского, русского, украинского и сербского раскланялся:
- К сожалению, прекрасная госпожа, я не совсем вас понимаю, но, если вас интересует моя национальная принадлежность, то я русский. Русич, понимаете?
На ее милом личике отразилось выражение крайнего удивления и недоверия, смешанного с восторгом:
- Рушики? Лан е Рушики? Она обернулась к высыпавшим при упоминании загадочного Рушики из возка детям:
- Копремо, кавинньи сирто ману лан Рушики эст!
Те тут же высыпали из возка, и, округлив глаза, уставились на меня.
Затем, повернувшись ко мне, она вновь заговорила на этом немного понятном мне диалекте. Насколько я теперь помню, она сказала что-то вроде:
- Але ж, рушики е мерцо три сота лят, яко гули заполонило степа, крамары мови, цо дехто уцилили рушики йти до краю Линь, то лан з видты?
Она обозначила реверанс, слегка склонив свою прелестную головку:
- Моя наму - Миора Ле Гилл, я е дотта фронтирецки господарь Гвидо Ле Гилл, а то - она представила выглядывавших из-за ее спины детей - мои опеканцы Карилла та Ани, да моя сеста Виоланта, ми е фронтирецы.
У меня прямо камень с души свалился: по крайней мере, в здешних местах имеется хоть одно, вполне понятное мне наречие, да и наладить взаимопонимание с такой красоткой - дело чести истинного гусара…
-« Тьфу, ты! Какой я теперь, к черту, гусар,- с такими титьками-то…»
Ну, да ладно, приняли за мужика - им виднее, - значит, маскарад удался, да и надежней, наверное, пока сделать вид, что я не только в душе мужчина.
С этими мыслями я галантно подал руку даме, наконец-то отважившейся выйти из возка.
– И как же оказалось, что столь прекрасная особа оказалась совсем без охраны в лесу?- намеренно стараясь сделать свой голос грубее и мужественнее, я наконец-то смог оформить смущавшую меня мысль. (В дальнейшем я буду приводить разговоры по-мокролясски в их русском варианте).
Мальчишка с ножом при этих словах встрепенулся, словно бойцовый петух, вся его напускная взрослость вмиг куда-то улетучилась:
- Как без охраны?! А я!? Я сын господаря, а значит, стою трех простых воинов! Я сам могу сохранить безопасность сестер, правда, Миора? – Он молящим взглядом уставился на сестру, ища поддержки. Та, печально улыбнувшись, погладила его кончиками пальцев по торчащим из-под тряпицы вихрам:
- Правда, братишка, ты великий воин. Он скривился: похоже, рана на голове причиняла ему немало неудобства. И, потом, уже обращаясь ко мне:
- Простите, добрый лан, но вся наша охрана, во главе с благородным сэром Манфером, – она кивнула в сторону ограбленного мною мертвого рыцаря- до конца выполнила свой долг, только поэтому мы еще до сих пор живы, жаль, ненадолго…
- Отчего же ненадолго, прекрасная леди?
- По нашим следам очень скоро прокатится орда ужасных гуллей, не вам мне рассказывать, кто они такие, и, если лан Варуш не отыщет хоть одного вола или камалей на постоялом дворе в шести лигах позади, то без возка мы обречены…
- Лан Варуш? Кто это?
- Это молодой оруженосец сэра Манфера, сын сэра Спыхальского, владельца замка Калле Варуш, он с минуты на минуту должен быть здесь… Но, ответьте, пожалуйста, как вы оказались здесь, один, - люди вашего народа уже много лет не бывали в наших местах, - и почему у вас фронтирский меч, ведь рушики носят лишь свои сабли?
- Здесь я вынужден вас разочаровать: я не помню, ни как оказался тут, вдали от дома, ни того, кем я был до этого: очнулся я вчера ночью, совершенно голый, в лесу, и утром выбрел на ваш караван, меч я подобрал уже тут. Вот, в принципе, и вся моя история.
Не знаю, что дернуло меня повести себя именно так, видимо, взыграла дворянская кровь. (Мой дед происходил из старинного графского рода, и «неподобающее происхождение» принесло нам с братом немало проблем, как в школе, так и в университете. Этот же факт послужил, наверное, толчком к тому, что, блестяще окончив филологический факультет московского «Педа», меня дернуло пойти послужить «пиджаком» в армию - там, как специалист по арабскому, я попал в состав спецконтингента «братской помощи» и пошло-поехало).
В любом случае, впоследствии я ни капли не раскаивался в содеянном.
Я, взяв с земли присвоенный мною меч бедняги сэра Манфера, с легким поклоном протянул его рукоятью к стоявшей передо мной девушке и пафосно заявил:
- Одно могу сказать точно: пока вы не находитесь в полной безопасности, мой меч к вашим услугам, ясная госпожа.
Та, присев в реверансе и отчаянно зардевшись, властно приняла мою службу.
Так началась моя жизнь в Империи, на временной службе у фамилии Ле Гилл.
Спустя час, который мы потратили на активные сборы уцелевшего под копытами туров скарба, на этаком гибриде лося и дикого кабана (толстые, столбообразные ноги с огромным, раздвоенным копытом, хотя, нет, скорее, двумя ороговевшими, лопатообразными пальцами; широкое, бочкообразное туловище, длинная, массивная лосиная голова с небольшими плоскими рожками и свирепой мордой на короткой толстой шее), явился последний член нашего отряда. Пропахав землю всеми четырьмя лапами, взмыленная тварь остановилась в двух шагах от нас, оскалив делавшие честь любому земному хищнику, кроме, разве что, вымершего давным-давно смилодона, клыки. На спину зверюги была накинута свисающая до скакательных суставов длинная попона, напоминающая турнирные накидки рыцарских лошадей, знакомые мне по историческим фильмам. В притороченном поверх попоны седле, восседал, косая сажень в плечах, здоровенный детинушка, с ходу уперший мне в грудь наконечник короткой (всего пару-тройку метров в древке), пики, что-то грозно рыча тонким, слегка ломающимся мальчишеским баском.
Этот-то детский голосок и портил все устрашающее впечатление от появления ужасающего, закованного с ног до головы в бывавший во многих переделках, латанный-перелатанный клёпаными швами многочисленных ремонтов и подгонок по новому владельцу, доспех, всадника.
Получив от леди Миоры объяснения, что я – посланный самим провидением, которое здесь именовалось Дажматерью, спутник, давший обет сопровождать их до тех пор, пока они не окажутся в полной безопасности, прибывший рыцарь спешился, оказавшись мне едва по грудь, ростом.
Выслушав историю моего появления в здешних лесах, он прочертил ладонью с особо растопыренными пальцами передо мной круг, внимательно проследил за моей реакцией и попросил меня совершить такой же жест. После чего, он, видимо, полностью удовлетворенный увиденным, гнусаво пробормотал себе в нос из-под постоянно падающего на нос забрала мятого, яйцевидного шлема:
- Ну, что ж: здесь, в Чертовых шеломах, и не такое бывает…
Сняв шлем, он, с виноватой улыбкой на совсем еще детском лице, протянул мне широкую, словно лопата, ладонь:
– Лан Варуш Спыхальский, к вашим услугам! Ваш поступок, благородный лан, делает честь любому истинному рыцарю! (в качестве идиомы «рыцарь» им применено было еще долго мучившее меня своим смыслом слово рурихм) Дождавшись от меня ответных любезностей, он с лязгом бухнулся на колено перед леди Миорой:
- Госпожа! Я виноват перед вами…
- Велите мне совершить камоку - я не добыл камалей. Гулли уже захватили село, которое мы проезжали вчера днем...
Самое ужасное, моя госпожа, в том, что крупный отряд, не останавливаясь, следует прямо по нашим следам, и, боюсь, очень скоро они будут здесь…
Он горестно склонил голову: – Похоже, среди фронтирских дворян нашелся предатель, не только стакнувшийся со степняками, но и сообщивший им о цели нашего отъезда - степняки определенно ищут именно нас, это подтверждает и то, что у них есть собаки, ведь гулли псов не держат.
По гулкой трубе ущелья, далеко передающего звуки в этом сыром, влажном воздухе, издалека, поверх густой чащи стволов, лежащих ниже уровня ущелья, был слышен звонкий лай взявшей след своры.
Миора грустно склонила головку: - Очень жаль, господа, но, видимо, мы обречены…
Я, не совсем разбирая их быструю речь, смысл сказанного понимал со второго слова на третье - мне катастрофически не хватало словарного запаса, и, не будучи в силах в полной мере отслеживать нить разговора, тем временем внимательно изучал столь эффектно появившегося парня, производившего чрезвычайно двоякое впечатление.
Юный всадник, назвавшийся ланом Варушем, в сравнении с остальными моими новыми знакомцами, был просто настоящим гигантом: он на голову возвышался над всеми, кроме меня, членами нашей маленькой компании, ширина его плеч была почти такой же, как и у моего старого тела в зрелости, а пареньку, видимо, еще расти и расти. Учитывая же скороспелость средневековых людей (а я все сильнее убеждался, что занесло меня, скорее всего именно в эту «благословенную» эпоху), он был, максимум, лет тринадцати от роду, а то и того моложе.
Не смотря на производимое, на первый взгляд, впечатление крайней молодости – голос его только-только начинал ломаться, а под широким, мясистым носом пока ещё лишь проклёвывались первые признаки будущей густой растительности – все равно мальчишка никак не производил впечатления нацепившего с целью поиграть в войнушку музейные железяки пацанёнка. Стоило увидеть его движения и пластику, - сразу становилось понятно, что передо мной находится уже сложившийся, вполне зрелый воин. Да, черт возьми, - не каждый прошедший Крым и Рым бывалый дембель из ДШБ способен так уверенно передвигаться в полной выкладке и столь естественно, как будто продолжение собственного тела, носить на себе оружие.
Малышка Миора, выслушивая дурные вести, принесенные молодым воином, наглядно демонстрировала своё происхождение от многих поколений славных предков: не смотря на столь дурные вести, на ее лице не дрогнул ни один мускул. И лишь в глазах, обращенных куда-то вдаль, застыла такая безнадежная тоска и предчувствие скорой, неминуемой смерти, что у меня буквально навернулись на глаза слезы.
Прикоснувшись в утешительном жесте повинно склоненной головы парня, девушка тихим, но твердым голосом произнесла:
- На вас нет вины, храбрый рыцарь… - Затем, повернувшись ко мне:- Лан Ассил, я освобождаю вас от данного вами слова, вы еще можете попытаться скрыться в лесу, не углубляясь далеко в чащу. Если гулли ищут именно нас, то у одного человека, о котором они не знают, есть шансы спастись – они ненавидят лес. Идите по этой дороге вдоль гор, она выведет вас к имперскому форпосту в девяти днях пути. Если сможете, оттуда как можно скорее двигайтесь в Преворию, сообщите там, что Фронтира еще держится… Если вас услышат, наша смерть не будет напрасной…
Затем, она обернулась ко все еще стоящему, преклонив колено, парню:
- Надеюсь, у вас, лан Варуш, хватит сил выполнить свой долг до конца? – со звенящей в голосе сталью произнесла она – Никто из нас не должен попасть в лапы гуллей живыми… - Она красноречиво бросила взгляд на висевший на поясе рыцаря тонкий кинжал в простых кожаных ножнах. - После чего… Вы слышите?!! Не смея вступать в бой, скачите во весь опор к ближайшему имперскому форту - вы должны выжить и выполнить поручение моего отца.
Теперь только на вас вся надежда защитников Калле Варош: без поддержки из Империи им долго не продержаться.
Лан Варуш, с каменным лицом, мгновенно покрывшимся бисер инками пота, поднялся с колена, механически кивнул, и, вынув стилет, медленно, как лунатик, двинулся к стоящим в молитвенной позе девочкам…
Малютка Карилла, к которой он подошел первой, подняла на него печальный взгляд совсем не детских, а каких-то старушечьих глаз. Затем, опять же совсем не по детски, она тихо произнесла фразу, от которой у меня просто мороз пошел по коже:
- Лан Варуш, постарайтесь, пожалуйста, не больно, ладно?...
Тут меня прорвало:
- Мадемуазель! Если вы думаете, что я способен смотреть на то, как вас с детьми лишают жизни, вы глубоко заблуждаетесь! В чем, собственно, дело? Что тут происходит? Все шестеро обернулись, взглянув на меня пустым, уже отрешенным от всего мирского, и обращенным к богу, взором.
Медленно, словно обращаясь к болезному головой идиоту, Миора тихо произнесла:
- Лан Ассил, вы прекрасно слышали: за нами по пятам следуют гулли, а у нас лишь один камаль. Следовательно, уйти от преследования, если сильно повезёт, может лишь один из нас, участь всех остальных - плен и рабство у гуллей, а это, поверьте мне, гораздо, гораздо хуже, чем смерть. Деться из ущелья нам совершенно некуда. Да и бесполезно – без камалей, мы вряд ли сможем продолжить свой путь - нас настигнут преследователи. Если бы не собаки, то был бы хоть какой-то шанс укрыться в скалах или подлеске Пущи, и попытаться продолжить свой путь дальше, но с тракта нам деваться совершенно некуда – на девять дней пути вперёд сойти с тракта, идущего по вершинам кряжа, невозможно – налево – скалы и море, направо – проклятый лес.
Дорога вокруг Проклятой Пущи аж до самых Чёртовых Шеломов всего одна – Фронтирский Тракт. Она идёт ровно вдоль кромки леса, углубляться в который – верная смерть. Если же уйти в лес недалеко, то псы гуллей нас обнаружат. Дорога вокруг Чертовых Шеломов только одна, и свернуть нам с нее некуда, а от выполнения нашей миссии зависят жизни людей, оставшихся в Калле Варуш защищать нашу землю. Отойдите, и не мешайте лану Варушу выполнить свой долг…
Получив такой отпор, я несколько смутился:
- Ну, хоть подождите минуту, ведь должен быть какой-нибудь выход, в конце концов! Лан Варуш! У вас есть какая-нибудь карта этих мест?
- Что вы имеете в виду, лан Ассил?
Пару минут мне пришлось потратить на то, чтоб объяснить, используя доступный мне словарный запас, этому тугодуму, что такое карта. В итоге тот самый мальчишка – Хлои - принес мне из возка толстый свиток, на котором схематически была изображена карта торговых путей Средиземной, или Преворийской, Империи. Странные письменные символы в названиях на карте меня сильно озадачили. Относительно доступными для понимания были лишь схематические изображения гор, рек, впадающих в лежащее по всей нижней части карты море и махоньких замков в узлах пересечения дорог – очевидно, городов.
Хлои, читая для меня названия на карте, показал мне тоненькую кривую линию, изображавшую шлях из Фронтиры, откуда были родом мои случайные попутчики, в Кримлию, одну из ближайших к Фронтире имперских провинций. Дорога, поименованная, мальчиком как Фронтирский тракт, прихотливо извиваясь, тянулась по равнине вокруг практически идеально круглого черного пятна, сплошь зарисованного неведомым картографом страшными картинками. Мальчик ткнул пальцем в пятно: - Пуща.
Затем, легонько царапнув ногтем по линии дороги, вьющейся по схематически изображенным вокруг пятна, огибая его полукольцом, невысоким горам:
- Мы тут.
Глядя на карту, у меня в голове созрел план:
-Хлои, почему вместо того, чтобы просто пересечь Пущу насквозь, дорога тянется так далеко на юг, почти до самого моря, а затем, обогнув их, обратно на север, ведь горы совсем не высоки, почему нет троп напрямик?
- Вы понимаете, лан Ассил, Пуща сама по себе – проклятое, нечистое место. Из неё нет возврата простым смертным - даже самые умелые охотники часто не могут найти дорогу обратно, осмелившись даже недалеко войти в него. В этих лесах творятся весьма странные вещи: люди, осмелившиеся войти в древнюю тень Великой Пущи, пропадают бесследно. Говорят так же, что некоторые из них появляются ниоткуда спустя много лет, совершенно не постаревшими и не помнящими, что с ними происходило все эти годы. Вы, свалившийся неизвестно откуда с вашей потерянной памятью - еще одно прямое доказательство этому - если вы действительно рушики, то вам, должно быть, не менее трехсот лет – последние из рушики все полегли под руинами Вальенгарда три века назад.
Говорят даже, (тут его голос сорвался на почтительный шепот), что именно в этих горах когда-то водились Йольмы - они-то и осквернили эти места своей адской магией…
В моей голове завертелись, словно в калейдоскопе, мысли, прикидывая, сколько в его словах простого суеверия, а сколько обоснованной реальности.
Вспомнив свои похождения в Уссурийской тайге, куда нас забрасывали в качестве выпускного экзамена по курсу выживания, приключения в джунглях Камбоджи, а так же «спецтренинги», когда нас, зелёных ещё тогда, в принципе, курсантов, с одним ножом выбрасывали в какую-нибудь глухомань паре сот кэмэ от ближайшего жилья с заданием выжить и выйти к людям, я, взвесив все за и против, принял решение:
- Йольмы жили, говоришь? А теперь не живут? Мальчишка испуганно мотнул головой, отрицая и очертил перед собою круг сложенными пальцами.
- Ну и прекрасно! Запомните, молодой человек: то, что когда-то жило, а теперь уже нет, гораздо безопаснее, чем висящие на хвосте преследователи с собаками. Я лично думаю, что возможная смерть в лесу гораздо предпочтительнее банального самоубийства, ведь это дает хоть какой-то шанс, не так ли?
Все дружно кивнули, в их мокрых глазенках впервые сверкнула робкая надежда. Я в очередной раз поразился, насколько же они еще дети, и, поскольку они вдруг увидели во мне лучик надежды, то не осталось ничего иного, как, скрепя сердце, и старательно имитируя бодрость и уверенность в себе, хоть на душе кошки скребли, бодренько так скомандовать:
- Если вы действительно рассчитываете выполнить задание своего господина, и при этом выжить всем, прошу следовать за мной.
После нескольких минут споров и пререканий, в которых меня неоднократно назвали безумцем и самоубийцей, (никто не верил в возможность пересечь этот чертов хребет из полусотни заросших лесом низеньких сопок) все, в итоге, единогласно приняли мое предложение.
Особо рьяным моим сторонником оказался юный Варуш - он руками и ногами ухватился за возможность хоть ненадолго отсрочить выполнение смертельного приказа своей молодой госпожи:
- Эх! Помирать-то, все равно придется…Кому как, а по мне – так попытаться пересечь дикую пущу Чертовых Шеломов - это самый необычный вид камоку, о котором я слышал. Я – за.
Чертовски героическое мнение, я бы сказал, - мне никогда не понять этих туземцев:
слишком мал шанс выжить в лесу - значит, мы погибнем красиво. А красивая, героическая смерть - угодна богам, поэтому мы отложим самоубийство и пойдем с тобой, безумный незнакомец.
Вот такой неотразимый довод…
И, что ни странно, именно этот довод и оказался самым веским.
***
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
