Понимаю, что мало, но дело сдвинулось с мёртвой точки, что не может не радовать

Мать и сын. Насколько они были схожи внешне, настолько различались характером. Для того, чтобы это заметить, не нужно было быть психологом. Алонсо психологом и не был. Просто двойная жизнь – то в двадцать третьем, то в восемнадцатом веках – кого угодно научит разбираться в людях. Но разбираться в других – это одно, а попробуй-ка при такой нервной работе разобраться в себе…
Алонсо давно привык скрывать своё истинное отношение к окружающему и окружающим. В его «подопечной» эпохе это было насущной необходимостью, и не только для времяпроходца-«свидетеля». Не умевшие хоть сколько-нибудь убедительно притворяться долго не жили. Притворство было неотъемлемой частью его профессии, и неважно, что коллеги по институту называли это обтекаемым термином «актёрское мастерство». Алонсо был испанец, и из изучаемой им эпохи вынес немаловажное, хоть и крайне редкое в двадцать третьем веке свойство: желание называть вещи своими именами. В семнадцатом-восемнадцатом веках за это тоже по головке не гладили, но по крайней мере за человеком его положения было право. А в двадцать третьем веке…
«Как быстро мы забыли жестокие уроки двухсотлетней давности, - задумался Алонсо, борясь с желанием закурить трубочку, набитую крепким гибралтарским табачком. Трубка, к сожалению, осталась на «рабочем месте», потому приходилось терпеть. – Насаждаемая «сверху», обязательная для всех политикорректность в конце концов обернулась взрывом ксенофобии и чудовищной резнёй. Хотя, если бы не это, вряд ли я бы сейчас именовал себя испанцем и католиком…»
Жестокие времена оставили страшные рубцы на душах тех, кому довелось в них жить, но потомки оказались не столь мудры. И уроков не извлекли. Учиться на чужих ошибках, к сожалению, дано не каждому, и сейчас Алонсо с сожалением наблюдал новую волну политкорректности. Хочется выпить чего-нибудь покрепче тонизирующего напитка или закурить – иди в специально отведенные для этого места, которых с каждым днём становится всё меньше. Ругаться нельзя, неприлично. О том, чтобы появиться на улице даже в лёгком подпитии, и речи быть не может. А уж о том, чтобы дать выплеск негативным эмоциям, назвав негодяя негодяем… Алонсо с отвращением вспоминал инцидент двухлетней давности, из-за которого едва не вылетел из института. «И ведь носит же земля подонков, использующих законы для сведения счётов с оппонентами!..» Вдаваться в подробности при воспоминаниях испанец на стал.

Отак