Длинный состав медленно входил в поворот. Состоял он по большей части из открытых платформ с затянутыми брезентом и маскировочными сетями танками и бронемашинами, но было и несколько теплушек. Правда, вот беда, часовые бдили повсюду.
Алексей уже совсем пал духом – это был уже седьмой эшелон, а удобный случай, как назло, всё не спешил представиться. Хоть ты тресни! Вдруг парень насторожился. Замыкал состав вагон с пустой площадкой. По крайней мере с того места, где засел Белугин, с уверенность процентов в восемьдесят, на ней никого не было. Рискнуть? А, была не была!
Как только паровоз, сбавив скорость, прошёл поворот, Алексей выскочил из кустов и рванул к намеченной цели. Вихрем пролетел по насыпи, швырнул вперёд опостылевший портфель и одним прыжком заскочил на площадку последнего вагона.
- Ты кто такой?! – Мирно куривший командир-танкист ошалелыми глазами уставился на возникшего, будто чёртик из табакерки Белугина. – А ну, слазь немедленно, это военный состав! – Папироса полетела в сторону, а пальцы потянулись к кобуре.
- Не шуми, старлей, - устало попросил Алексей, разглядев на петлицах танкиста три кубаря. – Госбезопасность. Вот, гляди, - он достал из кармана пиджака удостоверение и продемонстрировал его содержимое. – А что до моего появления, так сам должен понимать, служба. Так-то, брат. Портфель лучше мой придержи, чтобы не улетел.
Старшего лейтенанта звали Олегом. Командир роты Олег Таругин. После ранения и последующего излечения он следовал на фронт с эшелоном, в котором везли новую и отремонтированную технику для пополнения наших частей. На фронте он был с первых дней войны, дважды горел, ещё два раза был ранен.
- По-первости особенно страшно было, - рассказывал Таругин, отрешённо глядя на огонёк папиросы. – Я ж на Т-26 начинал. Знаешь, что это за танк? Пятнадцать миллиметров брони и сорокапятка. Сидишь внутри и всё время ждёшь: вот сейчас тебя подобьют! Потом ничего, пообвыкся маленько. Тем более, что увидел, и на таких машинах немцам можно юшку пускать. Как мы их под Дубно давили!
- Так ты из пятнадцатого мехкорпуса?
- Из восьмого. А что, знакомый кто там, может я знаю?
- Нет, - смутился Алексей. – Вспомнил просто. О ваших подвигах тогда много в газетах писали.
- Серьёзно? – Таругин с сомнением поскрёб подбородок. – Не видел. Хотя, меня тогда в первый раз зацепило, две недели без сознания провалялся. Спасибо ребятам из экипажа, не бросили, в госпиталь отвезли. Подлатали доктора и снова на фронт. Получил тридцатьчетвёрку. Вот это, скажу тебе честно, красавица! Броня, пушка, скорость – всё при ней. Жаль, что немного их у нас, но всё равно, под Москвой мы фрицев приласкали от всей души, драпали так, что пыль до небес стояла. Меня ж, как нарочно, опять подбили. Не углядел пушку замаскированную, а она нам в борт гостинец прислала. Механика сразу убило, заряжающего контузило. Выбрался кое-как, ребят вытащил, смотрю – на мне комбез горит. Ну, давай в снегу кататься, пламя сбивать. И в этот момент меня осколком в грудь шандарахнуло. Очнулся уже в медсанбате. Пехота выручила. Они за нами шли, вытянули.
- Так это у тебя с того раза? – Белугин показал на свежий рубец от ожога, уходящий за ворот гимнастёрки Таругина.
- Ну да. Глазастая у нас госбезопасность, - широко улыбнулся старший лейтенант.
- Работа такая, - вернул улыбку собеседнику Алексей.
- Сам-то на фронте бывал?
- Доводилось, - Белугин помрачнел. Вспомнилось, как хоронил ребят у сбитой «пешки», жёг фашистские танки, дрался, не надеясь выжить. – Не такой, конечно, боевой стаж, как у тебя, но кое-что пришлось тоже повидать.
- Я и смотрю, глаза у тебя…
- Что, «глаза»?
Таругин неспешно выпустил голубую струю дыма и медленно сказал:
- Заметил я, что у всех, кто на самом деле лиха хлебнул, глаза, точно пеплом малость припорошены. А тронешь чуть, угольки светятся.
- Да ты поэт, право слово, - засмеялся Алексей. – Стихи не пишешь?
Танкист заметно смутился и даже немного покраснел.
- Баловался немного.
- Серьёзно?! Слушай, прочти что-нибудь, а?
- Да ну, нашёл Маяковского, - сконфуженно отвернулся Олег. – Кстати, скоро станция будет, говорили, что остановимся, так я там кипятком хотел разжиться, а после в теплушку перебраться. Ты со мной?
Белугин задумался. Светиться лишний раз перед посторонними категорически не хотелось. Не хватало ещё, чтобы кто-нибудь сболтнул лишнего.
- Знаешь, давай-ка я лучше здесь останусь, - решил он наконец. – Ты мне бойца пришли для подстраховки, только растолкуй ему всё сам. Лады?
- Как знаешь, - сухо сказал Таругин и отвернулся, глядя на проплывающие изогнутые шеи водоналивных колонок и коробки пакгаузов. Поезд въезжал на станцию.