Поправил!

10.

- Да... Тот налет был полной для нас неожиданностью, господин подполковник.
- На то мы и десантники, господин обер-лейтенант.
- Аэродром был практически разгромлен. Но мы его восстановили.
- Я знаю.
- Хотите откушать? - как-то по старорежимному спросил фон Вальдерзее.
- Хочу. Но не буду, - поморщился Тарасов.
- Почему? - удивился немец.
- Если я еще что-нибудь съем, то могу умереть от желудочных колик. После двухмесячного голодания...
- А чаю?
- От чая не откажусь.
Пока дежурный по штабу суетился с чаем — сволочи где-то стащили серебрянные подстаканники, у не из Германии же их привезли? - фон Вальдерзее снова завел этот ничего не значащий для войны разговор.
- Все-таки я считаю, что вы железные люди, - вздохнул он.
- Почему? - удивился Тарасов, краем глаза наблюдая за суетящимся денщиком.
- Вы забыли обо всем на свете, готовились к неизбежной и, надо сказать, бесполезной смерти, и все-таки, воевали. И как воевали!
Тарасову это польстило. Признание заслуг — пусть и врагом, а может быть, тем более врагом? - всегда приятно. Но он не показал вида.
- Почему же мы готовились к смерти... Вовсе нет. Вы не правы, господин обер-лейтенант. Мы готовились к победе. И о жизни мы не забывали. Нельзя идти на войну , забыв обо всем на свете.
- Не совсем вас понимаю...
- Все очень просто. Например, во время выполнения бригадой боевого задания, мы сыграли свадьбу.
- Что??? - фон Вальдерзее аж привстал.
- А что? - удивился Тарасов.
- Свадьбу? Это как? Кого? С кем? - в сознании немца не укладывалось то, что на войне можно играть свадьбы. И еще не укладывалось, что Тарасов так спокойно об этом говорит.
- А что такого-то? Жизнь, она и на войне — жизнь! А женился у нас один лейтенант на переводчице второго батальона.
- С вами что, женщины были?
- Девушки, господин обер-лейтенант. Девушки... Десантницы...

**

-Товарищ подполковник, а товарищ подполковник! - Тарасова старательно тряс за плечо адъютант.
-Немцы? - подскочил Тарасов.
-Да не! - отшатнулся младший лейтенант Михайлов. Его и так-то качало на ветру — тощего, черного, грязного — а тут еще и испугался звериного оскала комбрига.
-Штаб? Связь? Что случилось? Самолеты?
-Товарищ подполковник... Тут до вас Кузнечик... В смысле, лейтенант Кузнецов... С невестой...
-Даниил... Ты об пень брякнулся? Какая в едрену матерь невеста? - Тарасов старательно протер покрасневшие со сна глаза.
-Ну, товарищ подполковник... Я-то тут причем... - виновато извиняясь, шагнул назад адъютант. - Они сами...
-Ни черта не понимаю... - Тарасов встал с лежанки под разлапистой елью. Встал с трудом... Сон в промозглой жиже не способствовал нормальному отдыху. Даже и не встал... Выполз...
Перед ним стоял в изгвазданном — когда-то белом — полушубке бывший командир взвода, а сейчас уже и батальона, лейтенант Алексей Кузнецов.
Кузнечиком его прозвали за невероятную схожесть фамилии и телосложения. Тощий, длиннорукий и большеногий. И все время шмыгающий носом.
Кличка прижилась. Даже в штабе на совещаниях, порой, прорывалось...
Из-за плеча лейтенанта выглядывала девчонка.
Тарасов нагнулся. Взял горсть чернеющего снега. Протер им с силой лицо. Распрямился. Утерся рукавом кожанки. Только после этого разглядел, что за Кузнечиком осторожно прячется переводчица, младший сержант Ларинина. Маленького ростика, с грязными, неровно обкусанными ногтями. Серенькая такая мышка с сияющими глазами. И почти пушкинской фамилией...
-Что хотели? - сердито спросил Тарасов. - Языка, что ли достали?
-Не совсем... То есть совсем нет... Товарищ подполковник... - зачем-то снял извазюканную грязью ушанку Кузнецов.
-Полгода как подполковник! - рявкнул злой от хронического недосыпания Тарасов. - Что случилось?
Кузнецов совсем оробел:
-Да ничего не случилось...
-Твою ж мать... - Тарасова опять пошатнуло... - Зачем пришли тогда?
-Жениться хотим! - пискнула из-за спины лейтенанта переводчица.
-Что???? - Тарасов едва не упал. То ли от неожиданности, то ли от слабости... Но схватился за еловую лапу и устоял.
-Жениться хотим... - почти прошептал совсем стушевавшийся лейтенант.
-Любовь у нас, товарищ подполковник! - почти крикнула Ларинина.
-Да понял я... - Тарасов, наверное, в первый раз растерялся за весь поход. - Что кричать-то...
Но собрался быстро. И сразу заорал на влюбленных:
-Совсем обалдели? Шутки решили пошутить? Какая, к чертовой матери, женитьба? Вы где, придурки, находитесь? Это война, если вы еще не поняли! Еще и беременная, небось? - заорал Тарасов на переводчицу. - Зов плоти, значит! Я вам покажу, зов плоти, епметь!
-Товарищ подполковник... Не надо матом... - Кузнечик неожиданно покраснел лицом и сделал шаг вперед, закрывая Таню собой...
А она вдруг заплакала.
И эти слезы вдруг...
Тарасов словно натолкнулся на какую-то невидимую никому, кроме него, стену. И имя это стене было... Надя... Он вдруг увидел, что эти совсем еще юные — Господи! Ей восемнадцать, ему девятнадцать!!! - любят друг друга. Она только и умела, как переводить испуганную речь пленных, он только и умел командовать такими же мальчишками-головорезами. Сердце защемило...
А вслух комбриг сказал:
-Ничего не понимаю! Объясните, лейтенант Кузнецов!
Тот совершенно по граждански пожал плечами:
-А что тут объяснять, товарищ подполковник. Мы с Таней любим друг друга. И хотим пожениться.
-Давно?
-Очень. Уже два дня.
Тарасов прикусил губу. Два дня на войне — это вечность. Да еще в тылу врага...
-Свадьбу отложу, - ответил он, прищурившись. - Завтра идем на прорыв. Когда выйдем, тогда и будем вас женить. Всей бригадой.
-Нет! Мы сегодня хотим! - Таня вышла вперед и упрямо посмотрела на Тарасова. - Завтра будет поздно.
Подполковник не успел ответить. На его плечо опустилась исхудалая рука Мачехина:
-А они правы, Ефимыч... Завтра поздно... Отойдем?
-Ждите, - бросил влюбленным Тарасов. И отошел с комиссаром шагов на десять, мешая трофейными ботинками грязь и снег новгородских болот...
-Как думаешь? - шепнул Тане лейтенант Алешка Кузнецов, научившийся целоваться позавчера. Научившийся убивать месяц назад...
-Комиссар уговорит, - шепнула ему переводчица младший сержант Ларинина.
-Думаешь?
-Думаю...
-Люблю...
-И я...
Они яростно сцепились руками, ожидая разговора — нет! Приговора! И смотрели, как подполковник,сложив руки за спиной, молча кивал бурно жестикулирующему комиссару.
Потом буркнул что-то, развернулся и рявкнул на адъютанта:
-Писаря сюда!
А потом резким шагом подошел к Кузнечику с Таней.
-Рота в курсе?
-Так точно, товарищ подполковник! - вытянулся Кузнецов.  А Таня добавила:
-Как же не в курсе-то...
-Как бойцы отнеслись? - спросил подошедший за комбригом Мачехин.
-Ну.... Вроде нормально... - застеснялся Кузнечик.
Тарасов неодобрительно покачал головой. А Мачехин успокаивающе положил ему руку на плечо:
-Ты, лейтенант, не вроде должен знать, а точно! Как же ты жене своей объяснять будешь где задержался? То же - «Вроде я тут с ребятами засиделся...»  Так?
-Товарищ комиссар! Вы за нашу семейную жизнь не волнуйтесь! - вступила в разговор младший сержант Ларинина.
-Ваша семейная жизнь в тылу у немцев и моя жизнь! Понятно? - прикрикнул на них Тарасов. Мачехин снова чуть сжал его плечо.
А из-за другого плеча выскочил адьютант Михайлов:
-Как просили, товарищ подполковник, вот печать бригады, вот бланки...
-Хххе — опять качнул головой Тарасов. И, чуть присев и положив на колено серый лист бумаги, что-то зачеркал на нм карандашом. Потом дыхнул на печать и смачно шлепнул по бланку.
-Первый раз, блин, женю... - ухмыльнулся он. - Что тут говорить-то надо, а комиссар? - повернулся он к Мачехину.
Тот улыбнулся:
-Ты женат-то, а не я...
Тарасов улыбчиво повернулся к новобрачным:
-Объявляю вас мужем и женой! Документ вот, а в книжках красноармейских мы послезавтра штампы поставим. Как прорвемся... Договорились?
-Так точно, товарищ подполковник! - а голоса-то у Тани с Лешей Кузнечиком дрожали...
-Шагайте по подразделениям. Трехдневный отпуск получите за линией фронта.
-Николай Ефимович... - укоризненно протянул Мачехин. - Ну нельзя же так...
-Не понял, товарищ комиссар? - развернулся Тарасов к Мачехину. 
Вместо ответа тот махнул рукой адъютанту. Тот протянул комбригу вещмешок.
Тарасов засмеялся от неожиданности:
-Вот я старый пень. Забыл совсем.... Держите подарки, ребята!
Кузнечик смущенно взял из рук командира бригады худой мешок.
-Удачи вам. И детишек нарожайте после войны! Пойдем, комиссар!
Скрипя мокрым апрельским снегом командир и комиссар бригады удалились в подлесник.
- Комиссар, собери-ка политработников. Пусть объявят по бригаде, что свадьбу играем сегодня.
- Понял тебя, командир, сделаем...

**

А Танька, по не истребимому своему женскому любопытству сунула нос в вещмешок.
-Лешка! Живем!
В мешке оказалась буханка хлеба, банка каких-то консервов и фляжка с чем-то булькающим...
Свадебный подарок — это самое дорогое, что есть у тебя сегодня.
Это была последняя буханка хлеба, последний спирт и последняя трофейная тушенка...
Если, конечно, не считать госпитальные запасы. Их, как говорят в Одессе еще есть. Еще...
Тарасов надеялся, что завтра это «ЕЩЕ» считать не будет.
А Лешка-Кузнечик и Таня Ларинина надеялись, что  завтра не будет никогда...
-Увидимся послезавтра? - сказала она ему.
-Конечно, - ответил он. - Хлеб раненым...
-Да, мой хороший...
И они стали целовать друг друга. Первый раз на виду у всех.
Вещмешок упал на грязный снег...
-Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант, - похлопал Кузнецова по плечу сержант Заборских.
Тот оглянулся:
-Отстань, сержант! Не видишь? Мы женимся!
-Вижу... - хмыкнул Заборских. - У нас вам подарок есть.  Пойдемте, а?
Подарком оказалась землянка...
Пока лейтенант с Таней ходили к комбригу бойцы, оказывается, вырыли на  крохотном пригорочке узкую яму. На самое дно — глинистое и мокрое — набросали полушубков, собранных с убитых в последнем бою. Завалили  их сосновым, духовитым лапником. Он мягче елового и не такой колючий. Сверху жердями устроили тонкий настил. Укрыли его длиннополыми немецкими шинелями. Соблюли маскировку — забросав их прошлогодней мокрой листвой. Правда, лаз получился узкий. По одному только пробраться можно.
-Извините, товарищ лейтенант, самое высокое место тут, чтоб не мокро было ночевать, - как обычно хмуро, без тени улыбки сказал сержант.
Таня почему-то резко отвернулась...
Лейтенант закусил губу. Потом, чуть поколебавшись, протянул вещмешок сержанту:
-Раздели фляжку по взводу. Хлеб и тушенку в госпиталь передай.
Сержант удивленно посмотрел на лейтенанта:
-Откуда?
-Оттуда! - сглотнул слюну лейтенант.
-Дурак ты, лейтенант! - Заборских резко развернулся и почавкал по апрельской жиже к взводу.
Кузнечик так и остался стоять с вытянутой рукой.
Он попытался что-то сказать, но не успел. Таня обняла его сзади:
-Вот и наш первый дом, да?
-Что?
-Хорошие у тебя ребята... Пойдем домой!
Леша повернулся к ней. Прижался, уткнувшись в теплые пахнущие молоком и хлебом волосы...
-Пойдем, хорошая моя!
И засмеялся:
-Три дня увольнительных положено! Свадьба же!
Она улыбнулась, вязла его за руку и молча повела в земляночку. Первой забралась она, скрываясь от любопытных, завидующих по-доброму, и почему-то грустных солдатских взглядов.
Кузнецов все же заметил, что взвод его, давно уже ставший по численности отделением, скрылся за деревьями. И, просунув в лаз мешок с продуктами, полез внутрь.
Укрылись они его полушубком. На ноги бросили ее шинельку. Простынью стал чей-то изорванный маскхалат.
А демянские леса укутывала черным снегом ночь.
-А я помню тебя... - шепнула она ему, когда они перестав ворочаться, улеглись лицами друг к другу. - Увидела и сразу-сразу влюбилась.
-Прямо так и сразу? - беззвучно засмеялся лейтенант Кузнецов.
-Прямо так и сразу. И бесповоротно. И навсегда, - она осторожно коснулась мягкими губами его колючего подбородка. - Колючий мой... Как хорошо, что ты колючий!
-Почему?! - удивился он, слегка отпрянув от ее лица.
-Не знаю... Нравится твоя щетина...
-Глупышка моя...
-Ага! Твоя! Поцелуй меня! Крепко-прекрепко! - она закрыла глаза и подставила ему губы.
Осторожно, словно касаясь хрустальной драгоценности, Кузнечик прижался к ней.
-Крепче! - выдохнула Таня.
Вместо ответа он расстегнул дрожащей рукой верхний крючок гимнастерки.
Они не умели целоваться. Они вообще ничего не умели. Но любовь и война — быстрые учителя.
Руки их, словно ласточки, порхали друг по другу. Словно торопились натрогаться, начувствоваться.
-Муж мой...
-Жена моя...
Она перебирала его волосы, он целовал ее кожу.
А потом они перестали говорить. Им было некогда. Они любили. Над лесом, в темной воде облаков пролетали, вместо бомбардировщиков, тихие ангелы... Никто их не видел, никто. Небо высоко, до него рукой не достать и глазом не увидеть. И утро еще далеко.
-Поешь, мой хороший... - сказала она потом.
Он улыбнулся. Неловко приподнялся. Отломил от буханки кусок и молча протянул ей. Она откусила крохотный кусочек и на открытой ладони поднесла к его лицу.
Аккуратно, слизывая каждую крошку, он больше целовал ее ладонь, чем ел. Отталкивал только для того, чтобы она тоже поела. И не было в этом мире вкуснее этого промерзлого, старого куска хлеба.
-Хочешь еще? - потянулся он за буханкой.
-Хочу. Не хлеба...
Он остановился в недоумении, вытащил из вещмешка тушенку и фляжку с водкой.
Таня засмеялась, как смеются счастливые женщины над смешными своими мужчинами. И потянула Алешку к себе. И вскрикнула неожиданно:
-Ой!
-Что? - испугался Кузнечик, и, резко разогнувшись, ударился головой о низкий потолок.
-Меня кто-то за волосы держит... - испуганно сказала она. 
-Тише, тише, сейчас... - он нащупал в темноте ее косу. Провел рукой по ней.
Оказалось, она просто примерзла к холодной стенке земляночки. Морозы по ночам ударяли все еще не слабо, хотя апрельские дни уже сгоняли черный снег сорок первого года.
А молодожены и не заметили этого. На то они и молодожены...
Он подышал на заледеневшие волосы Тани. Потом, непослушными, давно опухшими пальцами, осторожно дернул и освободил ее.
-Смешная ты моя...
Вместо ответа она ткнулась ему в грудь.
-Повернись-ка ко мне спинкой, - поцеловал он ее в макушку. Она кивнула молча.
-Чтобы волосы не примерзали к земле, да?
-Да, моя хорошая, да... Утро еще далеко...
А где-то вставало солнце. Небо серело, низкие облака обнимали друг друга, живая тишина плыла над лесом. Ангелы пошли на посадку.
-Товарищ лейтенант! Подъем! Извините, но приказ! - дергал Кузнецова кто-то за ногу...