А в Малом Опуево гарнизон сержанта Фомичева готовился к очередной атаке фрицев. Пятой. Или шестой?
Фомичев со счета сбился, честно говоря.
Прошло уже четыре дня с того, как десантники выбили немцев из деревни и обустроили тут базу для тяжелораненых.
Бабы разобрали их по домам. Раненые отлеживались в тепле, обмороженные оттаивали с помощью женской ласки — материнской ласки. Пацанам было по восемнадцать-девятнадцать лет, а в деревне жили, в основном солдатки да матери солдат. Мужиков-то еще летом забрали. А прошлой осенью вся молодежь — ровно по наитию — ушла на восток. Вместе со колхозным стадом.
Вот еще бы кормежка нормальная была бы...
Да где там!
Картошка, свекла да капуста. Вот и весь рацион.
Немцы еще в декабре забрали со дворов всю неэвакуированную живность. Куриц там, коз...
Только Тоньке-агрономше немецкий офицер оставил корову. Мол, больная та корова, сказал. А сам поселился у нее дома.
-Значит, приехали они. На двух машинах, больших таких. И телеги три. Ходят по дворам, собак стреляют, кошек пинают. А курам башки сворачивают и в телеги. Коз тоже — стреляют и в кузовы. А мы что, кричим, ругаемся — а они тока ржут в ответ, да пинаются. Нюрка как бросится на ахфицера, у нее ж детей пять штуков, солдат ихний - хлоп из ружжа. Нету Нюрки. Детишек -то мы разобрали по хатам. А они собрали мясо — и уехали. Вечером вернулися. Ахфицер к Тоньке пошел жить. К солдатке-то... Тьфу!
-Агриппина Матвеевна, дальше то что? - спросил у старушки сержант Фомичев.
-А што? Она, значитца, корову держит — немцев молочком со смятанкой кормит. Ну и нам продает. Не всем, конешно, а тока тем у кого детеныши. А нам покупать-то нечем, ак мы в лес ходили, дрова делали. Приташым вязанку — нам-от стаканчик молочка-то, да... Я-то ладно, котейка да я. Муж-то еще девять лет помер, когда голод-то был. А детишек, так и не случилось, не дал Господь... Ак я то молочко соседкам, у кого детишки. А Гришка в феврале помер...
-Какой Гришка, тетя Агриппина?
-Да, котейка мой! Залез к Тоньке в хлев, и немец его тамака стрельнул... Он, вишь в ведро свалился, когда лакал!
-Мать...
-Да ладно, сынок, заведу я еще котейку. А вот детишек-то как бабы заведут, ежели вас на войне поубивают? Охохо... Иди, сынок, чай заботы у тебя военные? Прости старую, каркаю тебе  под руку...
Агриппина Матвеевна поправила серый платок на голове, повернулась и пошагала, переваливаясь по свои старушечьим делам.
Сержант Фомичев долго смотрел ей в след. Потом поглядел, прищурившись, на желтое мартовское солнышко, и пошел к позициям.
Хотя весь гарнизон и составлял всего лишь двадцать бойцов — оборону они держали крепко. Спасибо немцам, кстати. На второй день после взятия деревни в одном из сараев Фомичев обнаружил в сарае склад мин. В основном, противопехотных.
Немцы могли атаковать только с одной стороны. С дороги, ведущей к Большому Опуеву. С севера и востока деревню прикрывали поля и леса. С запада — речка Чернорученка и болото Невий мох. И только с юга вела дорога — узкий зимник. Именно эту дорогу Фомичев и перекрыл противотанковыми, густо пересыпав их противопехотками. И в первую же атаку у немцев подорвался там танк. И запер дорогу напрочь. А по полям танки идти не могли — глубина снежного покрова достигала полутора метров. Зима-то была снежной. Немцы пытались пройти пехотой по полям — но и там Фомичев щедро раскидал мины. Да и атаковать, проваливаясь по пояс в снегу, немцы не умели. Так атаковать никто не умеет. Кроме финнов. Финский лыжный батальон и ударил по десантникам позапрошлой ночью. И только трофейный «МГ» с чердака вовремя ударил по цепи летящих по целине финнов. Ночи-то морозные, лунные... Так цепью и лежат, сволочи.
После чего немцы подозрительно притихли.
Даже авиация не долбит! Впрочем, это понятно. Аэродром-то наши еще в первые дни накрыли.
-Живы, бойцы? - Фомичев спрыгнул в траншею.
-А фиг ли нам, сержант! Еще б табачку с водочкой, можно тут и до Победы прожить!
-Победу нам самим надо сделать, боец... - буркнул Фомичев. - Как тут у вас?
-Тишина, сержант! Солнце греет, птички поют. Весна скоро! Что из штаба, какие вести?
-Никаких, пока. А вы тут не расслабляйтесь. Немец, он хитрозадый. Каверзу точно думает. Ежели что... Я в штабе.
Штабом десантники Фомичева называли единственный в деревне полукаменный дом — низ кирпичный в три слоя, верх деревянный в два бревна. Даже минометчики немецкие не могли  разбить его стены. И узкие окна первого этажа надежно предохраняли от осколков. Богатей, видать, строил еще до Октября.
Здесь же и жила Тонька со своим «велетинаром»... Сучье вымя...
Коля Фомичев плотно закрыл дверь. В лицо пахнуло сладким теплом и запахом сушеной свеклы. Как дома. Мамка из морквы и свеклы «камфеты» делала, нарезала долечками и сушила на печке. Сладкиеее...
В подвале десантники нашли мешок свеклы. Сначала так по паре сожрали, потом обо... обделались красно-жидким в сортире. Пришлось делать паренки. Это когда свеклу или ту же морковку, или даже репу — нарезаешь мелкими кусочками, паришь в чугунке, а потом высушиваешь на печке — вкуснейшая вещь! Камфеты, да... Как ириски, которые сержант Фомичев пробовал только раз. В самом Кирове, на вокзале.
А в избе на этот запах не обращали внимания. Бойцы яростно спорили о чем-то.
-А я не женился! Она хотела! Мать хотела! И ее мать хотела! А я не женился! Понял?
-Ну и дурак!
-Дурак, дурак, да? А вот ты мне скажи, женился бы я, а утром в военкомат!
-Ну...
-Жопу гну! Я в деревне последний парень остался. Только малолетки. Да пацаны постарше домой стали вертаться. Вона мать писала — в феврале Митька вернулся. Сосед. Гармонист первостатейный был. А безрукий сейчас. По плечи вырвано все.
-Ну...
-Не нукай! Не запряг! Рук нет, а мужицкий корень на месте! Бабы-то терпеть не умеют. Женился бы я, распечатал бы... А она к Митьке-безрукому. Ладно-то или как?
-Не ладно. А с чего взял, что она к Митьке-то побежит? Он ж ее даже прижать не сможет.
-Бабы — они такие. Прижать не первое дело. Сила мужицкая в другом месте! - Высокий парень у окна нервно колотил по стене крепко сжатым кулаком. - Вот выберусь отсюда — первым делом в банно-прачечный отряд пойду.
-Корнем трясти? - хохотнул кто-то в темноте далекого угла.
-Дура ты! Дура! Я девку голой только на пруду из кустов видал!
-Сам ты дура, Фофанов. Мог бы и не только поглядеть, а и полапать как следует! Женился бы и хорошо.
-Ну уж нет! Вернусь — первым делом под подол ей полезу. Проверять. Целая она или нет.
-А ну не целая — тогда как!
-Убью, - сказал Фофанов. Спокойно так сказал. - Ее убью, хахаля убью и председателя убью.
-А председателя-то за что? - удивился голос.
-А что не доглядел...
-Эх... Да разве тут доглядишь... - вздохнул кто-то еще. - Как там в песне-то... «И у детской кровати тайком, сульфазин принимаешь...»
-Слышь, Колупаев, я ведь и тебя сейчас прирежу... - Фофанов стал медленно приподниматься.
-Стоять! - Фомичев рявкнул, перекрыв назревающую драку. - Обалдели, что ли? Немец вот-вот атакует, а они тут из-за баб несуществующих решили зубы друг другу посчитать!
-Извини, Фомичев! Тут чего-то Фофанова на воспоминания понесло.
-А ты, зубоскал, и готов поиздеваться, да?
Сержант Паша Колупаев встал из своего угла, тяжело вздохнув:
-Серег, извини, не со зла я!
Фофанов молча кивнул. Потом пожал протянутую руку Колупаева.
-Новости есть?
-Есть, Паш... Выйдем?
Фомичев и Колупаев вышли на воздух. Солнышко яростно наверстывало упущенное зимой, стуча капелью по уцелевшим наличникам.
-Донесение из штаба бригады, Паш. Уходим.
-Куда?
-Обратно на базу. Аэродром готов, эвакуация раненых начинается. Слава Богу, отлежались тут в тепле, подкормились немного...
-Картохой вареной...
-В лесу и картохи-то нет.
-Тоже верно. Прислали кого?
-Нет. Сами будем вытаскивать до базы.
-Звездец... Нас тут двадцать здоровых и сотня раненых! По пятерых на брата! Тарасов чем там думает-то?
Колупаев аж схватился за голову, обдумывая — как лучше эвакуировать раненых.
Фомичев вздохнул:
-Паш... Часть раненых своим ходом доберутся. Тут всего пять километров. На полпути встретят, помогут, дотащат ослабевших.
-А если...
-А если немцы... На этот счет, надо прикрытие оставить. Человек пять. С пулеметом и ПТР.
-Понятно...
Потом сержант Колупаев посмотрел в глаза сержанту Фомичеву и...
-Да, понял, Коль, понял. Я останусь.
-Паш... Я бы, но приказ-то мне...
-Нормально все будет, Коль... До темноты выждем и к вам рванем! По рукам?
Они пожали руки и разошлись — каждый по своим делам.
А еще через два часа прощались снова.
-Догоняй!
Фомичев надел веревку от самодельных волокуш на грудь и сделал шаг вперед. На волокушах лежал, так и не пришедший в сознание со дня атаки на Опуево, какой-то неизвестный Колупаеву боец.
Колонна раненых двинулась в лес. Каждый из здоровых тащил такую же, как сержант Фомичев, волокушу. Рядом с каждым шли, пошатываясь, те, кто мог ходить. Шли на запад. Русские солдаты привыкли ходить на запад. Хоть и темна вода в облаках, но и в эту войну — так они надеялись — дойдут до запада. Никто из них не помнил — как родился, никто не знает — как умрет. А женщины смотрели на их бритые, когда-то затылки. Забинтованные, грязные, обросшие затылки. Никто из бойцов не оглядывался. Они отступали на запад.
А какая-то бабушка крестила и кланялась каждому из колонны:
-Святый Боже...
Голова забинтована, глаз нет. Но идет сам, держась за плечо товарища. И несет винтовку.
-Святый крепкий...
У этого оторвана рука по локоть. Лицо бледное-бледное. Идет. Оглядывается. За ремнем граната.
-Святый безсмертный...
Лежит на волокуше. Смотрит в небо. Глаза пустые-пустые. Голубые-голубые. Открытые. К небу закрытыми глазами не подняться. А пальцы живые. Почерневшие. Обугленные морозом. Стучат, стучат что-то морзянкой по саням.
Старушка хватает проходящих мимо. Сует вареную картошку в мундире. Десантники — кто может -  кивком благодарит ее...
И никто не спросит, как зовут бабушку. Сил нет. Безымянные бабушки войны...
Колупаев сплюнул три раза через плечо, глядя на уходящую колонну:
-По местам! Трапезников, Коврига — на левый фланг. Противотанковое возьмите. Васильев, Паньков — на правый. Ждем до темноты плюс час. Потом уходим за колонной.
-Лады, командир! А ты где будешь?
-На чердаке за пулеметом. Если немцы атакуют — Васильев!
-Я!
-Бьешь из противотанкового по бронетехнике. Только когда втянутся на поворот, понял?
-Не дурак, Паш... Понял.
-Я пехоту отсекаю. Да продержимся, парни! Не пройдет тут немец!
Колупаев еще раз бросил взгляд назад. Колонна уходила в лес. Медленно уходила. Изо всех сил уходила.
-По местам, ребят...
Звонкая такая тишина... Как будто война где-то там, далеко... За лесным полумраком...
Первый разрыв случился, когда он только-только вошел в бывший их штаб. Сержант рванул на второй этаж. Еще взрыв! Осколки застучали по стенам.
Колупаев упал на пол и пополз к пулемету. Где-то хлопнул миномет, застучали автоматы.
Он осторожно выглянул в узкое окно.
Немцы на этот раз поступили...
На дороге стоял танк и время от времени хлопал по деревне фугасными. Лениво так хлопал. Не спеша.
А в атаку шла пехота. Тоже не спеша. Лениво так. Еще и ржут, сволочи... Видно как ржут. А перед немцами идут бабы. И дети. Некоторые на руках. Кричат, визжат... Гады! Глаза бы закрыть, нельзя, нельзя.
Колупаев закусил губу. Пацаны молодцы — ждут, не высоваются, терпят. Небо-то как высоко... Рукой не достать... Смотри! Смотри!!
Толпа прошла по воронкам, оставшимся после предыдущих атак. Сейчас ступят на мины... Немцы остановились. Ждут, ссуки, ждут... Сейчас... Вот уже можно над головами по каскам очередь дать, чуть позже... Чуть...
-Аааааааа!!!! - закричал кто-то в траншеях и бросился вперед с автоматом наперевес. И тут же упал, сбитый метким выстрелом. Махнул рукой, как птица.... Ага... В белых маскхалатах, за дорогой, лежат еще фрицы. Хитрые, сволочи! По месту, откуда выскочил то ли Ванька Паньков, то ли Сашка Васильев ударил еще одним фугасом танк.
Бабы и дети завизжали и попадали на землю.
Паша не вытерпел и вдарил очередью над толпой в самую гущу фрицев. На, ссуки, на! Как тараканы побежали в разные стороны!
Танк стал разворачивать башню, целясь по дому.
-Трапезников, давай, давай же!
Хлопнуло ПТР. Пашка увидел, как высекла пуля сном искр по броне. Смазал, чертяка! Давай еще раз!
Танк дернул чуть назад, пернув синим бензиновым выхлопом.
Колупаев бил короткими очередями по залегшим фрицам, стараясь не задеть визжащую кучу баб. Самые умные из немцев подползали к этой толпе, поняв, что русский пулеметчик бережет своих.
Вдруг, словно какой-то шуткой, Паша Колупаев вспомнил фильм, который показывали им перед самым выходом на задание. «Александр Невский» Там немцы тоже детей в огонь кидали. Песня там была правильная... Как это... Вставайте люди русские, на эээ... славный бой, на смертный бой, вставайте люди русские, парам-пам-пам... Как там дальше?
-Давай, Серега! Давай!
Серега Трапезников не успел попасть. Сделал еще выстрел, но пуля опять цвиркнула по квадратной башне немецкого танка. Тот ответил новым выстрелом. Чуть промазал, но... Длинный ствол противотанкового ружья изогнуто упал в нескольких метрах от траншеи.
-Ну, фашисты... - Паша метнулся за стенку -раз-два-смена ствола! Потом метнулся к дальнему окну — ушли наши, ушли! И глупо, очень глупо дал очередь по танку. Надеясь попасть по щелям, что ли?
Заскрипела башня. Немец чуть дернул вверх ствол танковой пушки, потом право-влево...
Бабушка в детстве так крестила перед сном.
А потом упала ночь на глаза.
Закончилась она, когда Пашка открыл глаза. Над ним стоял немецкий офицер и зло улыбался, вытирая кровь, текущую с рассеченного лба.

Отредактировано Годзилко (22-10-2009 23:16:47)

Я ж говорю - знаю)))