По какому-то странному совпадению – именно в тот момент, когда подполковник Тарасов и обер-лейтенант фон Вальдерзее обсуждали судьбу первого батальона, капитан Жук обходил своих бойцов.
Раненые отлеживались в своих шалашиках, ожидая ночных «уточек». Они не знали, что самолетов больше не будет. Вообще. Невозможно сесть на перемешанную жижу из стремительно тающего снега и болотной грязи. Разве что на поплавках. Не на лыжах. Только вот не было у авиации Северо-западного фронта поплавков для «У-два». Последний самолет пару ночей назад так и не смог взлететь, завязнув по брюхо в болоте. Летчик ходил вокруг машины мрачный – все заглядывал под крылья, проверял зачем-то расчалки.
Да и в шалашах спать было уже почти невозможно. Вода протекала через хвойные подстилки, не обращая внимания на мат десантников. На этот же мат не обращали внимания и немцы, сменившие тактику.
По лагерю три раза в день открывала стрельбу какая-то батарея. И ведь ровно по расписанию. В девять, в час и пять пополудни.
«Завтрак, обед и ужин» - мрачно шутили десантники.
Количество раненых и убитых росло.
Необходимо было что-то предпринять. Но что? Идти по этой густой жиже почти сотню километров и с боем прорываться через линию фронта? С ранеными на руках?
-Твою же мать, все руки отбил… - внезапно сказал один из бойцов, когда Жук проходил мимо.
Капитан повернулся к десантнику. Этот был не из его батальона. Легкораненый.
-Фамилия, рядовой? Сиди, не вставай.
-Рядовой Пекахин, товарищ командир, - глядя сверху вниз, ответил боец.
-Почему ругаешься при комбате? – война войной, а дисциплину поддерживать надо.
-Диск никак не могу зарядить, - пожаловался Пекахин. – Пальцы поморозил, не слушаются.
И впрямь. Диск для ППШ на семьдесят два патрона и здоровыми руками зарядить сложно. Пружина норовит выскочить и в лоб дать. Собирай потом патроны в снегу, ага… А пальцы у парня и впрямь… Почерневшие, опухшие…
-Эт ерунда, боец. Главное, чтобы обмороженными пальцами ширинку вовремя расстегнуть иначе…
-Иначе что?
-Валенки обледенеют.
И Жук пошел дальше.
Бойцы, слышавшие диалог немедленно заржали. А ведь и впрямь. Ночью до минусовых температура еще опускается. Уснешь в мокрых – скукоживаются, обледеневают. У большинства валенки уже истерты до дыр. Вон, пацан сидит, пытается из обломка лыжи к дырявой подошве дощечку примотать. Проволочкой.
-Ботинки бы взял с убитых, - сказал ему капитан.
-Не могу, товарищ капитан…
-Да сиди, сиди. Экономь силы. Почему не можешь?
-Мама не велела с мертвых брать, - ответил боец и продолжил свое нелегкое дело.
-А босиком по снегу мама велела бегать?
-Нет, конечно, товарищ капитан. Велела беречь себя.
-Вот и береги, боец. Иди к врачам и подбирай себе обувь с убитых. И не майся херней. Бегом! – рявкнул неожиданно комбат.
Боец аж подпрыгнул от неожиданности. Из положения сидя.
-А у тебя чего, Петряев? – этого Жук помнил.
-Да вот лыжу поломал… - вздохнул ефрейтор Петряев.
-А на хрена бинтуешь?
-Так больше нечем, товарищ капитан!
-Думаешь, поможет?
-А я не попереком, я вдолем сломал, товарищ капитан, - удрученно вздохнул Петряев.
-Ты как умудрился-то? – удивился комбат.
Вместо ответа ефрейтор только пожал плечами. И продолжил бинтовать длинную трещину, расколовшую лыжу до самого крепления.
-Думаешь, пройдешь по этой чаче? – кивнул Жук на окружающую грязь?
-Имущество-то казенное, товарищ капитан! – хозяйственно ответил ефрейтор.
На это Жук только покачал головой.
И пошел дальше.
Оглядывать свое измученное воинство в грязно-черных, дырявых маскхалатах.
А под утро батальон неожиданно для немцев ударил по позициям, находившимся по другую сторону оттаявшего болота. Как десантники прошли через жижу и топь, волоча за собой раненых, проваливаясь в ледяную топь порой по грудь – никто, кроме них самих, не знает. Боевое охранение немцев тоже об этом рассказать не смогло. Сдохли, сволочи, вырезанные штык-ножами от «СВТ». А не надо спать у костра, хваленым эсэсовцам.
И сводный батальон капитана Жука, прорвав окружение, вышел на, так называемый, «оперативный простор» и пополз к северной дуге Демянского котла.
Не помчался, не понесся, именно пополз…