Ночью выпал снег. Это хорошо. Утром я вижу сквозь мутное стекло окошка, как по проселку медленно проезжает армейский «бобик». Я не знаю, почему он тут ездит. Если бы искали меня, то все было бы иначе. Массив взяли бы в кольцо и все входящие - выходящие попали бы под плотную проверку – с ментами и прочим маскарадом. По улицам ходил бы председатель кооператива с членами правления и собирал бы с хозяев деньги на новый забор. Или еще что-нибудь в этом роде. Легальных дачников под любым предлогом спровадили бы домой, в город. А с наступлением темноты весь поселок просканировали бы по - красному, определили «теплые» дома и начали всех пеленать. Возможно, ищут дезертиров, которых нынче хватает. Или вообще – столичный майор решил заглянуть на свой участок на служебной машине, в служебное время. Мало ли…
Это я так думаю, но все может быть. Устраиваюсь на топчане поудобнее и пытаюсь уснуть. Если я в кольце, то до начала чистки нечего дергаться. А если нет – не о чем беспокоиться. Мне нужно еще два дня. Семьдесят два часа суеты, из которых двадцать четыре уже прошли, а потом режим снимают. Чтобы держать его дольше, нужны вводные. А я их не буду создавать. Два дня – и я уйду из города.
- А теперь – для тех, кто не спит, - физик записывает на доске в столбик номера задач, которые нужно решить тем, кто хочет пятерку.
Я пятерку не хочу, меня и тройка устроит. Но записать надо – человек старается. Легкий толчок локтем. Перевожу взгляд влево. «После уроков возле спортзала. Надо поговорить». Отрицательно качаю головой. Она поджимает губы, убирает листок и продолжает записывать домашнее задание.
Записки. Это одна из тех игр, в которые тут играют. Договариваются, куда пойти покурить на большой перемене, учителя эти бумажки отнимают, читают вслух и все смеются.
После звонка они галдят, запихивают книги в портфели и бегут к выходу. Я сижу на месте. Она тоже. Лена – так ее зовут. Алена – так называю ее я. Но она об этом не знает.
Как мы оказались за одной партой? Отличница, активистка. Что ей делать со мной – угрюмым молчуном, который хоть и родился здесь, но говорит с акцентом? Шефствовать. Так это называется. Тянуть за уши. Помогать. Много названий. Но я думаю иначе. Она здесь тоже чужая. Эта школа у нее третья. Папа военный, а военные кочуют не хуже цыган. Вот, почему мы сидим рядом.
Сидеть за одной партой, а потом вызывать за спортзал для разговора? Воспитывать можно и здесь – я в такие моменты смотрю на нее и улыбаюсь – так она говорит. Мне же казалось, что я просто смотрю на нее.
Бывает, что некоторые родители пытаются решить какие-то дела с отцом – через нас. Мы всегда делаем вид, что не понимаем, о чем речь. Так что… Не думаю, что ее отец из таких. В общем, не пойду. Она мне нравится, но не она решает, куда мне идти и что делать.
Когда учитель обращается к тебе, нужно встать. Когда он задает вопрос, нужно ответить. Когда он говорит, надо слушать, когда диктует – писать. Только и всего. Если староста класса вызывает тебя к спортзалу – можно не идти. Потому что это не правилам. Если староста – девушка, которая сидит с тобой за одной партой, то это ее проблемы. Если она тебе нравится – это твои проблемы, которые ты решаешь сам.
Пока народ толпится у выхода, я складываю причиндалы в портфель. У нее есть секунд двадцать – достаточно, чтобы начать разговор. Если она не уложится, я не буду ни о чем спрашивать. Это значит, что ничего важного она сказать не хочет. Или не может. Для меня это одно и то же.
- Завтра тебя вызовут к директору.
Только и всего. Для этого нужно было прятаться по углам, как шпионы. Я улыбаюсь и встаю.
- Ты не хочешь знать, зачем? – она смотрит прямо перед собой, но вряд ли видит то, на что смотрит. Это значит, что она волнуется.
- Нет, - отвечаю я.
- Почему?
Я раздумываю всего секунду. Почему бы и нет? Сажусь обратно. Один раз можно объяснить.
- Он сам тебе об этом сказал?
- Нет, но…- я останавливаю ее жестом.
- В любом случае, он меня или вызовет, или нет. Если он вызовет меня, а не моего отца, то это значит, что у него ко мне вопрос, на который я смогу ответить, и неважно, когда он его задаст. А если так, то предупреждать меня не имеет смысла – я не нарушал здешних правил и мне не нужно заметать следы.
Она сейчас заплачет – я вижу это. Легко касаюсь ее запястья кончиками пальцев и встаю.
- Спасибо тебе.
Выходя, я радуюсь, что в классе кроме нее остается еще кто-то. Физик и парочка ноющих двоечников, которые видели, как я довел до слез старосту класса.
Трясясь в автобусе, я вспоминал ее лицо и удивлялся. Я его видел каждый день – с осени до весны. Если бы я умел рисовать, то изобразил бы это лицо лучше любого фотоаппарата. А сегодня оно было другим. Но ведь так не бывает…
К дому подходил уже в темноте. Отец с кем-то говорил, и я остановился, прислушался. Тимуру еще полгода служить, близнецы приезжали только на выходные. И голос был незнакомый. Говорили хорошо, мирно. Во дворе старый Султан вильнул хвостом, лежа на земле. Все хорошо.
Я вошел и поздоровался. Человек, который сидел рядом с отцом, был очень похож на него.
- Знакомься, Омар. Это твой дядя.