Дэв и джинн.

Шёл берегом Красного моря мудрый, хоть ещё и почти не седой, башмачник, из славного города, чьё имя надёжно укрыли барханы, в не менее славный город, чьё название занесли пески времён. Из какого всё же именно города он шёл? Из того, что оставил за спиной. В какой город он держал свой путь? В тот, куда стремилась его душа.
Итак шёл наш славный башмачник… Что, что ещё не нравится вам, почтеннейшие? Не хотите башмачника, а хотите горшечника? Ну, так отправляйтесь в соседний квартал, там найдите лавку старого горшечника и попросите его рассказать о днях молодости. Уж он вам наговорит… А я, пожалуй, продолжу.
Шёл, значит, наш нестарый, но мудрый башмачник, коего звали… А неведомо, как его звали. Может, Море и помнит имя его, а может и нет, да нам всё равно не скажет. Пусть будет просто – Башмачник. Не в имени его суть повести моей и её наука.
Таким образом, шёл наш мудрый Башмачник из города в город. Лежал его путь по берегу Красного моря, краем цветущей по весне Аравийской саванны, убегающей вдаль зелёными холмами… Ну что же вы снова топочете своими драгоценными стопами в пол, уважаемая публика? Что-что? Всем ведомо, что в Аравии нет саванны, но есть великая пустыня? А разве не сказал я вам, милейшие, что дело было не просто давно, а очень давно? Ещё в те годы, когда Великий Нил был ещё более велик, принимая с левого берега четырнадцать крупных притоков? И разве не ведомо вам, что и пески не вечны? Не верите? Зря – сказка-то ещё не началась.
Итак, шёл мудрый и весёлый Башмачник краем Аравийской саванны, берегом красного моря, из города, где трудился над постижением ремесла в город, куда звало его сердце. Нёс он с собой свой инструмент, немного кож, жил и прочего припаса для работы, небольшой кошель, запас провизии да красивую, изукрашенную замысловатым узором новенькую медную лампу в подарок невесте, ибо город, откуда держал он свой путь, славился своими мастерами-медниками, а мастера-чеканщики упорно оспаривали у них первенство во славе.
Шёл он с тяжёлой поклажей, но лёгким сердцем, ибо… Ну, что ещё?! Надоело уже, что всё «шёл да шёл»? О, как вы правы, мои почтенные слушатели. Надоело идти и башмачнику, ибо сердце, рвущееся в путь, облегчает дорогу, но вот плечи под грузом поклажи имеют своё мнение на сей счёт. Устал наш Башмачник, проголодался, и решил сделать привал. Подыскал тенистую рощицу с прохладным ручейком и устроился перекусить. Тут и сказки начало…

Разулся Башмачник, проверив, разумеется, нет ли в траве у источника ядовитой или просто кусачей живности, напился из родника, опустил натруженные ноги в прохладный ручей. Застонав от наслаждения, развязал свою поклажу. Расстелил на траве скатертью льняной платок, выложил на него ячменную лепёшку, горшочек тростникового мёда, горсть сушёных фиников и абрикосов, кувшинчик пока ещё свежего пива – изобретения шумеров, кои долгие годы хранили секрет сего напитка, почитаемого ими за священный и использовали в своих церемониях и таинствах. Откусил от лепёшки, отложил её в сторонку, потянулся за кувшинчиком, который охлаждался в том же ручье, что и натруженные ноги. А когда протянул руку за спину – наткнулся на чью-то волосатую руку!
– Кто тут?! – воскликнул, вскакивая на ноги, наш герой.
– Я – великий дэв Барамал-бей Байбак-ага-бай!
– А почему это великий дэв ворует честно заработанную еду у благонравного путника?
– Как ты смеешь, смертный! Я – не ворую! Я беру своё по праву. Всё недоеденное, отброшенное в сторону из каприза ли, из-за сытости ли, всякая пища, оставленная без присмотра – моя! Гонимый вечным голодом, я ненавижу тех, кто пренебрегает дарованной ему пищей!
– Эй-эй-эй, почтеннейший дэв! А при чём тут я? Я всего-то отложил свою лепешку, чтобы глотнуть из кувшина…
– А она упала на траву, значит – считается брошенной!
– Нет, уважаемый – я положил её на скатёрку!
– Но краешек-то свисал!
Башмачнику вдруг стало так жаль этого дэва! Подумать только – скитаться по миру, не имея своего угла, гонимому вечным голодом, питаться отброшенным и несъеденным – печальная участь! А дэв тем временем продолжал:
– Ты разозлил меня своими пререканиями, смертный! Сейчас я съем тебя!
– Постой, многоуважаемый дэв! Я уже не так молод, мяло моё жилисто. Я долго шёл, пропотел, тело моё нечисто… Давай я лучше угощу тебя из своих запасов. Вот ещё не чёрствые лепёшки, немного сыру, финики, абрикосы…
И дэв сожрал и ячменные лепёшки, не успевшие зачерстветь в пути, и весь тростниковый мёд, и все ароматные сушёные абрикосы, и медовые, сладкие финики, и выпил всё пиво, и съел тщательно сберегаемый Башмачником для подходящего случая запас ароматной жареной баранины, который хранился в ещё одном горшочке, залитый слоем топлёного жира. А потом, посидев несколько десятков биений сердца с довольной мордой, ибо назвать сие произведение неведомого создателя лицом я, почтеннейшие мои слушатели, не смог бы даже и под пыткой, да минует нас сия планида, дэв вскочил на ноги и заорал:
– А вот теперь я точно сожру тебя, подлый и коварный смертный!
– Ах ты, неблагодарное создание! Съел все мои запасы на четыре дня пути, а теперь готовишься закусить их хозяином?! Или я, по-твоему, тоже – брошенный ломоть?!
– Ты ещё говоришь о благодарности, о сосуд злобного коварства?! Неужто ты не знаешь – мой голод неутолим и вечен! Он угасает только ненадолго, когда я выполняю своё предназначение! И чем больше я съем, и чем изысканней блюдо – те сильнее накатывает на меня новый голод!
– Но я не знал…
– Неужели ты думал, о презренный смертный червь, что я – я! Великий дэв! Не смог бы сам создать себе любое количество любой пищи?! Смотри же, и трепещи!
Дэв щёлкнул пальцами, и рощу затопил умопомрачительный аромат. В центре поляны возник дивно зажаренный цельный бычок, начиненный жареными перепелами и черносливом, перепела же были наполнены орехами, мёдом и янтарными от пропитавшего их сока зёрнами пшеницы. Туша была окружена тушками искусно запечённых павлинов и фазанов, возлежащих на горах ароматнейшего плова, истекающего… Что вы говорите, почтенные? Что мой рассказ в предобеденный час вызывает у вас желание… что сделать? Да, вы правы – умолкаю. Потому как, не успел Башмачник хотя бы только рассмотреть это великолепие, как дэв взмахнул лапищей – и всё исчезло.
– Такая пища, смертный, не сможет насытить меня и на миг, лишь усилит мой голод! Только то, что предназначено мне судьбой способно облегчить муки голода! Готовься же к смерти, несчастный!
– Погоди! Зачем ты хочешь навредить себе?
– Себе?!
«Ну и тупой же этот дэв! – подумал Башмачник. – Надо этим воспользоваться».
– Конечно! Ведь я – это большой кусок еды, которую никто не бросал! Представь себе, как вырастет твой голод, когда ты сожрёшь меня!
– И то правда. Но я так голоден!
– А зачем ты ел мою еду, если знал, что будет хуже?
– Затем, что я хотел есть! А мы, дэвы, если что-то хотим и можем  – то это и делаем! Мы – свободная раса! Но хватит болтать! Готовься принять кару!
– Погоди же! Наоборот, мудрецы говорят – хорошая учёная беседа способна не только заглушить голод, но и принести неизъяснимое удовольствие!
– О чём же таком интересном можешь сообщить мне, древнему и великому, ты, смертный?!
А сам дэв подумал, что в этом что-то есть. Сколько раз он утаскивал самую разную снедь у учёных мужей, столь занятых своей беседой, что забывали обо всём и даже не замечали пропажи?
– О, поверь, великий (и глупый – добавил про себя Башмачник) дэв, в искусстве беседы умение задать в правильный момент правильный вопрос тоже стоит многого. А удовольствие того, кто делится знанием ничуть не меньше, чем удовольствие от узнавания нового!
– Ну, давай попробуем, – дэв уселся на другом берегу ручья. – Но смотри, если не отвлечёшь – убью!
– Вот скажи мне, уважаемый дэв, – начал Башмачник беседу.
Он всеми силами старался не говорить про еду, и в то же время как-то узнать силу и слабость дэва. И то, как от него можно избавиться. Долго, долго беседовали путешественник и дэв. У Башмачника пересохло в горле, но он не решался смочить его водой из ручья – чтобы не напомнить своему страшноватому собеседнику о еде.
– Вот скажи мне, уважаемый дэв, ты говорил – вы можете получить всё, что желаете. А если два дэва одновременно возжелают одного и того же?
– Каждый получит одинаковый предмет, разумеется.
– А если это не предмет? А, например, власть в конкретном месте над конкретным народом?
– Тут сложнее. Я же говорил – «если хочет и может». Тут так – кто имеет больше возможности, или мощи. И у кого желание сильнее.
– А как вы измеряете силу желания?
– Ну, у кого получилось – тот и сильнее хотел.
– А что же ты не захочешь, – рискнул коснуться запретной темы Башмачник, – избавиться от своего голода?
– Не всё так просто. У каждого из нас есть своё Главное Желание. С ним мы рождаемся, с ним живём. И это желание столь сильно, что самый молодой и слабый дэв может тягаться с самыми древними и могучими. А уж как подрастёт… Думаешь, никто из дэвов не хотел бы занять трон Султана Дэвов? Да каждый второй! Но сейчас Султан – дэв, у которого быть Султаном – Главное Желание, и ничего с ним не сделаешь…
– Вот оно как… Но ты же говорил – дэвы свободный народ. Неужели вы несвободны от своих желаний?
– Почему же? Стоит исполнить своё желание, и всё!
– А если оно неисполнимо? Например, мешает чьё-то Главное Желание?
– Ну, есть способ избавиться… И не только от одного желания, а даже ото всех сразу, даже от Главного!
– Да ну, неужели? И что же им не воспользоваться?
– Неприятное это дело – сидеть в заточении несколько сотен лет!
– В заточении? Наверное, ты говоришь о тюрьме Султана Дэвов?
– Нееет!!! – в голосе дэва прозвучал нескрываемый ужас. – Не вспоминай об этом кристалле и не напоминай мне! Просто – в запечатанном кувшине или лампе.
– Это, наверное, очень особенные вещи? И их очень мало в мире?
– Да нет, любой медный кувшин или медная лампа. Медь – такая вещь, через которую дэв не может пройти.
– Так неужели не лучше потерпеть один раз, чем мучаться всю жизнь?!
– Не всё так просто. А где я найду дэва, которому мог бы настолько доверять? Ведь сам я не смогу выбраться, кувшин надо распечатать снаружи!
– Ну, просидишь в крайнем случае на пару десятков лет больше, пока медь не проржавеет насквозь, какая разница для бессмертного?
– Если бы. Во-первых, кувшин или лампа с дэвом внутри разрушается очень медленно, надо несколько тысяч лет, пока сосуд обветшает. А во-вторых… Чем больше сидит дэв в заточении, тем больше могущества он накапливает и тем меньше у него остаётся желаний. И в конце исчезают все желания, даже Главное – и дэв превращается в джинна – существо могучее, но не имеющее никаких своих желаний! Он только и может, что выполнять чужие желания, например – владельца сосуда. Брррррр…
– Ого! А говорят, что джинны искажают желания и обманывают. Значит, они этого хотят?
– Нееет, это недодержанные джинны. Они уже утратили себя, но у них ещё есть желание чего-то желать. Правда, придумать своего они не могут, поэтому строят свои желания из услышанных чужих и изменяют их.
– Да, сурово. Но это всё-таки должен быть особый, волшебный кувшин или лампа!
– Да нет, любой – лишь бы медный.
– Не верю. Неужели даже вот эта лампа может удержать внутри могучего дэва?
– Конечно!
– Нет, должно быть что-то, что удерживает дэва или джинна внутри!
– Ничего не надо!
– Не получится. Если дэв не желает быть внутри и желает быть снаружи – что-то должно менять желание на обратное!
– Ничего не надо! Кто лучше знает – я или ты? Кто из нас дэв?!
– Да откуда тебе знать?! Ты же никогда не прятался в лампе!
– Ни-че-го там нет!
– Значит, и дэва моя лампа не удержит!
– Вот назойливый смертный! Не оскорбляй меня своим недоверием! Смотри – и не говори, что не видел!
С этими словами дэв втянулся в лампу, а Башмачник тут же запечатал носик медной пробкой на цепочке. Обувшись и быстро собрав свои вещи, Башмачник подошёл к берегу моря и, размахнувшись, бросил подарочную лампу в волны.
– Вот будет кому-то подарочек лет через тысячу! – произнёс победитель дэва и пошёл дальше – краем цветущей Аравийской саванны, берегом Красного моря, в славный город, имя которого стёрли из нашей памяти пески времён и куда звало его сердце. Он нёс с собой свой инструмент, немного кож, жил и прочего припаса для работы, небольшой кошель, да новую, красивую сказку в подарок невесте, изукрашенную замысловатым узором метафор и описаний, ибо город, куда держал он свой путь, славился своими мастерами-словесниками, а искусные писцы соревновались с ними, искусством каллиграфии украшая сказанное мудрецами. В кошеле его позвякивал о монеты красивый перстень, упавший с пальца дэва. Башмачник не знал языка, на котором была сделана надпись на ободке, иначе обязательно бы согласился с автором – «Всё пройдёт»…

Соня-Соня Солнышко,
В платьице с подсолнушком.
Любит Сонечка плясать,
И кружиться, и пищать…

* * *
Маленькие ножки,
розовые пяточки
Шерстяной дорожкой
Побежали к бабушке

Толком не проснувшись,
кто бежит на кухню?
Кто колбаску ел спросонок?
Маленькая  мышка Соня.
А когда какао пьёт –
Пахнет вкусно, будто торт.

* * *

Встали детки поутру
Разбежались по двору.
Босые, в рубашках –
Прячутся в ромашках.
Проверяют грядки –
Где клубнички сладки?
А потом – бегом к кустам,
Вдруг поспел крыжовник там?
Заячьими тропками
Вся трава истоптана…