В помещении остались, кроме меня и старосты, та самая гренадёрша с блёклым и, мягко говоря, некрупным мужичком, в глазах которого иногда мелькали лукавые чёртики и парень лет двадцати. Именно «парень», а не мужчина, хоть взросление в этом мире, да ещё и на селе, должно бы наступать в более юном возрасте. Но было в нём что-то такое, в длинной и тощей нескладной фигуре, в обтёрханной, хоть и чистой, одёжке.… Не заматерел он ещё, короче говоря. Ну и парочка двурвов на правах охраны, куда ж без них.
Тётка раскрыла было рот, но староста молча показал ей кулак. Та хмыкнула пренебрежительно, но всё же вняла предупреждению.
– Завещание есть? – начал я опрос участников процесса.
– Да чего там только нету, может, и это тоже лежит где-то, – изрекла тётка.
– Я спрашиваю – последняя воля покойного была?
– Конечно, была! Сколько раз, бывалоча, говаривал, что всё, мол, что ни имею – тебе, Зираина, оставляю, вот как сейчас помню… – староста выразительно хмыкнул, тётка умолкла на полуслове.
– Свидетели этого есть? – дело начало проясняться. Или так только кажется?
– Какие ещё свидетели?!
– Кто-то ещё слышал это и может подтвердить?
– Что значит «подтвердить»?! Я – женщина честная, положительная, вон, хоть кого спроси, хоть мужа моего! Ишь, проверять меня надо, а?! Да я…
– Ясно, свидетелей нет.
– Нету… – как-то сразу сдулась скандалистка.
– Тогда так, – продолжил я, – сперва определим, чьё наследство делим.
– Моё, конечно! – тут же заявила тётка.
– Я спрашиваю – кто наследодатель?
– ?! – молча ответили мне четыре пары глаз.
– Кому имущество принадлежало до этого?
– Мне и принадлежало, по справедливости!
Тётка начала меня доставать. Главное, никто и рот не успевает открыть, как она уже глушит.
– До того, как это стало наследством – кому принадлежало?!
– Так понятное дело, покойничку…
– И кто у вас умер?
– У нас?! – удивилась тётка. – А что, у нас кто-то умер?! – спросила она у мужичка рядом.
Уффф… если осталось наследство – то явно ведь кто-то умер, или я чего-то не понимаю?! Я так и попытался ответить:
– Ну, разумеется…
Тут тётка перебила меня воплем:
– Кто?! Когда?! Марик, у нас кто-то умееееер! – она попыталась пасть на грудь своему мужу, который был чуть ли не вдвое меньше неё ростом. Забавное было бы зрелище, если бы настроение у меня было получше. Староста всё это время страдальчески возводил очи горе и молчал.
– Цыц! Всем молчать! Отвечать, только когда спрашиваю, и только тому, кого спрашиваю! Пока не разрешу – рот не открывать! – гаркнул я.
– Староста, сам-то знаешь, что и чьё делим?
– Хутор… – не кисло, однако. Хотя, многое зависит от того, какой хутор и где расположен.
– Кому принадлежал раньше – я старосту спрашиваю! – пресёк я попытку тётки опять ляпнуть что-то на своей волне.
– Селиму Полуногу, – изрёк дядька и замолчал, будто сообщил всё, что нужно. Вот как тут не зарычать?! Местные знают всё и про всех, часто больше, чем человек сам о себе подозревает. И по умолчанию считают, что все вокруг знают то же самое. Но мне-то ничегошеньки из местных реалий неведомо!
– И кем он был? Стоп! – тут же поправился я, – Не так. Кем он приходился наследникам? У кого степень родства ближе?
Староста старательно зашевелил губами, глядя в потолок и загибая пальцы, пару раз выглядывал в коридор за консультациями и, наконец, пришёл к выводу:
– Так, одинаковая… Она, стало быть, через Селимова деда родня, а он, наоборот, через бабку евойную. Она его деда свояку…
– Стоп! Без подробностей. Придётся делить поровну, раз так.
Тётка попыталась возмутиться. Я, как раньше староста (как же его зовут-то?) показал ей кулак, только на моём потрескивали небольшие разряды наполовину сформированной молнии. Подействовало.
– Где хутор находится?
И тут мне стало плохо.… Оказывается, до того имущества больше недели на наш счёт добираться – если верхами и налегке. А если с обозом, с имуществом, для вступления в наследство, то и вовсе грустно становится. С перепугу мозг заработал в поисках альтернативных путей решения проблемы, и кое-что начало наклёвываться. Прежде всего, определить реальную ценность имущества, потом – выяснить, кому и для чего оно надо.
– Как давно прежний хозяин умер?
– Ну, полгода у нас тут спор идёт. Пока нам весточку привезли с оказией. Да там пока узнали, что родня есть, а стало быть – и наследники…
– То есть хутор скоро год как стоит бесхозный?! Причём первое время считался выморочным, грабь – не хочу?! И к зиме его никто не готовил?!
– Ну… выходит, так и есть.
– И за каким хоботом вам эти руины?! – взревел я и тут же осёкся. Земля. Землю-то никто и никуда не унёс. Не знаю, есть ли тут крепостное право или его аналог, какие условия и тому подобное. Но, в любом случае, хутор – это СВОЯ земля. Как ещё не поубивали друг друга соперники?
– Давай ты для начала, – кивнул я тётке. Всё равно ведь никому слова вставить не даст. – Что собираешься делать с землёй? Неужели переселяться будешь?
Но скандалистка внезапно превратилась в скромницу. Стояла, теребя край передника и потупив голову – ну, гимназистка-отличница, пионерка, блин, невинная. Даже вон зарумянилась.
– Ну… я… это… – тётка глубоко вздохнула, как будто нырять собралась, и разразилась речью:
– Да подарить я хотела, этому вот охламону! – тётка ткнула пальцем в спину другому претенденту на наследство. – Он же, придурок такой, жениться даже не может! Вырос, вон, оглобля, а тощий, как стрекозёл, жена б его хоть откормила, непутёвого! На двадцать лет подарить ему хотела, оболтусу, чтоб знал тёткину доброту и слушался, что умный человек советовать будет!
Эффект был мощный. Дар речи отбило у всех, кроме меня и неразлучной парочки, что пристроилась в уголочке за моей спиной на правах охраны. Сейчас эти бородатые заразы, наклонившись друг к другу, старательно давили в себе приступ смеха. Да и мне пришлось дополнительно сосредоточиться для следующего вопроса:
– А почему было просто не уступить наследство племяннику?! Или хотя бы сказать о своих намерениях, тому же старосте?
– Ха! Чтоб я, да уступила какой-то сопле долговязой?! Вот ещё, может, мне с ним и здороваться первой?! Другое дело – подарить, чтоб помнил тёткину доброту, да щедрость, да заботу, чтоб знал, зараза, кто ему по жизни добра желает и кого слушаться надо! Что до того, чтоб сказать – так ведь до праздника поздравлять нельзя, беда получится. А у нашего старосты, у Тихома-то, язык – как помело, каждая собака через день брехать будет, про…
Тут прорвало старосту:
– Зираина! Ты.… Да тебя… – дядьку клинило от потока эмоций. Он запрокинул голову вверх, поднял на уровень глаз немного трясущиеся кулаки и возопил: – Полгода! Целых полгода! Ну, Зираина, ну…. Полгода!!!
Тут публика не выдержала. Разноголосый хохот прокатился по коридору и выплеснулся на улицы, влетел перепуганным воробьём в открытое по случаю летней жары окошко, пометался заполошно меж бревенчатых стен наперегонки с собственным эхо и смешался со смехом, прилетавшим из двери. Мне послышалось, что в этом смехе была изрядная доля истерики, или так оно и есть?
Гренадёрша стояла красная, как маков цвет, племянник обтекал после потока тёткиных комплиментов, староста раскачивался из стороны в сторону, прижав кулаки к вискам.
– Тихо! – потребовал я через пару минут.
Рявкнуть пришлось раза три, да ещё и пройтись по публике холодком (умеренно, чтоб только озноб почувствовали), сбросив вытянутое тепло в некое подобие камина у стены. Подействовало.
– А ты, бедолага, что собирался с наследством делать?
Парень пожал плечами.
– Поехать, осмотреться, порядок там навести. Жениться, – парень порозовел. – На Ланке, на рыжей…
Тут «оратор» стал чуть ли не бурячкового цвета и умолк.
– Ну, раз так.… Выношу решение: наследство разделить поровну, с условием того, что тётка уступает свою долю племяннику, который должен вступить во владение и не позже весны начать полевые работы, чтоб земля не пропадала. За тёткину долю наследства будешь выплачивать ей долю урожая или его стоимость каждую осень десять лет, начиная со второго урожая. Долю определит староста, в зависимости от того, какая там земля. Если кто не согласен – буду ждать на площади, оружие на ваш выбор.