Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
В ВИХРЕ ВРЕМЕН |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Произведения Бориса Орлова » Встречный пал
Чем менее история правдива, тем больше она доставляет удовольствия.
Вылиз на свитанку з бункера, зброю кинув, и пишов квиточки сбирати...
Достойный конец 
… Обыск у Горобцов, как и предполагал Вазов, оказался безрезультатным. За год в органах, он уже научился определять: есть в доме что-нибудь интересное, или нет с первого взгляда. Когда, Глеб впервые испытал это ощущение, то поразился: «Интуиция?!» Признаться, в интуицию, предчувствия и прочую мистику Вазов не слишком верил, но… Дело в том, что на фронте бывало всякое, в том числе и такое, что никак иначе, нежели мистикой и не назовешь… Но то на фронте, а тут…
В конце концов, тщательно припомнив все случаи «интуиции» и прочей «мистики» Глеб пришел к выводу, что все дело в опыте. Получалось, что, как раньше в поисках, так и теперь – на оперативной работе, у него донельзя обострялось внимание. Даже к самым незначительным мелочам. Как человек стоит, как держит руки, как отвечает на вопросы. Куда смотрит, а куда – наоборот – старается не смотреть…
Так было и в это раз. Хотя хозяйка дома, Стефания Панасовна Горобец, нестарая еще женщина, мелко тряслась при виде незваных гостей из МГБ, Вазов был уверен – в доме нет ничего предосудительного. И оказался прав…
Обыск закончился быстро. Солдаты уже ушли, а Глеб вдруг приостановился и повернулся к Христине. Заглянул ей в глаза и спросил:
- Как там у тебя с Коваленко?
Христина, потупилась и покраснела:
- С каким Коваленко?
Вазов усмехнулся:
- Ну, конечно, ты его не знаешь, и никогда о нем не слышала… А ведь парнишка тебя так защищал, что и мать и сестренок маленьких забыл… В Сибирь ради тебя готов был идти, а ты…
От этих слов Христина еще ниже опускала голову и, наконец, расплакалась. Глеб потрепал ее по голове:
- Ну-ну… – он легонько приподнял лицо девочки за подбородок, – Нравится он тебе?
Христина кивнула головой.
- Ну, а раз нравится, может, съездишь с нами – встретишь своего героя?
Девочка встрепенулась, потянулась к старенькому кожушку, но осеклась и умоляюще посмотрела на мать:
- Мамо?..
Стефания Панасовна всплеснула руками:
- Доню, да куды ж?.. Ночь на улице…
Глеб слегка улыбнулся. Христина вдруг показалась ему похожей на Нину. Раз уж у него не получилось, так пусть хоть молодым…
- Не беспокойтесь, гражданка Горобец. Ничего с вашей Христиной не случится. На машине заберем, на машине и вернем.
И, пропустив вперед рванувшуюся в дверь Христину, козырнул и вышел…
… Глеб отрыл дверь в свой кабинет. Собрался включить свет, но в последний миг остановился. Удержал подавшуюся было вперед Христину, улыбнулся и тихонько произнес:
- Ты посмотри, Христя …
Тарас Коваленко, измученный переживаниями последних нескольких дней, в течение которых были арест, несколько допросов и угроза серьезного срока, сладко спал. Он устроился на узком диване, стоявшем в кабинете, укрывшись своим стареньким пиджачком с головой. Во сне Тарас по-детски причмокивал, и возился, стараясь отыскать удобное положение на продавленных подушках. Выглядело это так забавно, что Христина невольно хихикнула:
- Ой, подывиться як вин спыть! Як дитынка…
Глеб зажег настольную лампу, и подозвал девушку к столу:
- Ну, что, товарищ Горобец, будешь сейчас забирать своего героя, или пусть у нас до завтра «поспыть»?
Христина засмущалась, но тут же подбежала к дивану:
- Тарасе, Тарасе… Подымайся, чуешь? Пийдемо до дому, коханый…
Коваленко вскочил и ошарашено завертел головой:
- Шо? Хде?.. – а, увидев Христину, окончательно потерялся, и только повторял, – Христя, Христя…
Глеб с улыбкой наблюдал за этими, совсем еще юными, но уже такими взрослыми людьми. Тарас – будущий работник и защитник, а Христина – верная и любящая невеста, жена, мать… Впереди у них будет долгая счастливая жизнь… Острая боль вдруг резанула по сердцу: у него этого не будет уже никогда…
Он подписал пропуска Коваленко и Горобец, и велел дежурному отправить ребят на машине. Когда дети уже выходили из кабинета, Вазов, неожиданно для себя, вытащил из стола свой пайковый сахар, и догнал выходящих:
- Погоди-ка, Тарас Васильевич. На вот… Бери-бери и не думай: не для тебя даю, а для сестренок твоих.
Паренек смущенно отнекивался, но Вазов чуть не силой всучил ему сверток, и проводил до дверей.
Он еще постоял, слушая, как урчит на улице старенький «зисок», потом вернулся к столу, сел и вытащил папку с делом.
- Дежурный! Непейводу на допрос!..
…Допрос Трофима Васильевича Непейводы не дал почти ничего. Он оказался давним членом ОУН, на совести которого было немало всего, но… Все это было в прошлом, а сейчас Непейвода – бандеровский агент-осведомитель по кличке Вуйко, был один. Бандой, с которой он сотрудничал, командовал Шрам.
Услышав это, Вазов скривился, точно от зубной боли. Что с того, что эту банду разгромил он сам, если Нина… Но как бы там ни было, но все явки, которые знал оуновец были либо брошены, либо уже давно зачищены оперативниками МГБ. Получалось, что Вуйко долгое время действовал в одиночку, пытаясь как-то выжить и вписаться в новую жизнь… И все же Глебу никак не удавалось отбросить в сторону какое-то смутное сомнение. Не мог, ну, не мог этот бандит действовать по своей собственной воле! Кто-то должен был им руководить! Но кто? Почему Вуйко не признается? Боится? Но кого?..
- …Вот что, Непейвода, я с тобой долго церемонится не буду. Излагай, кто тебе велел сорвать набор в ФЗУ, получай свою «десятку» и двигай на ударные стройки Советской Родины.
- Иисусом клянусь, пан начальник, никто не велел…
Непейвода засуетился, пытаясь заглянуть в глаза Вазову. Это он сделал зря…
Глеб вдруг представил себе, что Тарас и Христя расстались бы навсегда. А эта сволочь…
От сильного удара Непейвода слетел с табуретки и растянулся на полу. Глеб навис над ним:
- Кто приказал?! Говори!
Непейвода съежился:
- То я, я … Один…
…Через пять минут Вазов устало отошел к столу, налил себе стакан воды. Помолчал, затем открыл дверь:
- Дежурный! А ну-ка, в подвал эту мразь. И Магерова ко мне…
Через полчаса Рафаил, в очередной раз облил арестованного водой и повернулся к Глебу:
- Товарищ капитан. Готов. Дозрел, сейчас все расскажет, – и отложил в сторону пулеметный шомпол.
Вазов сгреб за шкирку распластанного на лавке бадеровца, рывом поставил на ноги:
- Кто велел сорвать набор в ФЗУ?! Говори, гадина, или продолжим!
Выпучив налитые кровью глаза Вуйко прохрипел:
- Пан начальник! Тильки не бейте, но як пан Иисус свят – не знаю…
- Рафаил, я был уверен, что ты не ошибаешься, но… Добавь-ка ему…
- Ни, пане капитану, – Непейвода ползал по полу, хватая Глеба за сапоги. – Ни! Не бейте! Я не знаю!.. Правда!..
Сержант Магеров вопросительно посмотрел на Вазова. Тот пожал плечами: может бандит и не врет, но проверить все же не мешает…
… Проверка подтвердила, что Вуйко говорил правду. Он рыдал, выл, но действительно не мог сказать, кто был тот незнакомец, что явился к нему четыре месяца назад и назвал пароль. Он не знал этого человека…
…Допрос затянулся до утра. Глеб по крупицам тянул из бандеровца сведения, которые могли бы помочь обнаружить врага, но тщетно. Словесный портрет почти ничего не дал: незнакомец встречался с Вуйко только вечерами, выбирая плохо освещенные места. Рослый, фигуру не определить, так как всегда приходил в шинели или длинном плаще, голос мягкий. Лицо длинное, но черты не разобрать… Вот, собственно, и все…
На другой день Глеб сидел в своем кабинете и слушал рассказ Зыкина, вернувшегося с очередного задания. Рассказывал Зыкин интересно и весело, но его слова словно скользили мимо. Глеб пытался понять: что он упустил в рассказах Вуйко. Его не покидало ощущение, что есть какая-то зацепка, но он никак не может сообразить – какая…
-…Вот я и говорю, Разведка, – капитан Зыкин удобно развалился на диване, покуривая папиросу, – представляешь? Он мне начинает вкручивать, что добежал до церкви за пять минут, а я стою как столб, ушами хлопаю. Почти поверил, представляешь?! Только в последний момент сообразил: расстояние одинаковое! Что от церкви, что от гумна…
- Что-что?! – Вазов подскочил, словно его ужалила пчела. – Чего ты сейчас сказал?!
Зыкин ошалело поглядел на Глеба:
- Расстояние одинаковое… Что от церкви, что от гумна…
Он изумленно смотрел, как Глеб-Разведка мечется как угорелый по кабинету, как расстилает на столе план города, как отмеряет что-то циркулем…
- Слышь, браток, ты это чего? Совсем заработался?
Глеб подскочил к дивану, сгреб Зыкина в охапку:
- Заработался, говоришь?! Точно! Совсем дурак стал! Смотри, – и потащил Зыкина к столу. – Вот, Костя, какой переплет выходит: вот точки, где он встречался с посыльным Шрама, так? Смотри, вроде беспорядочно раскиданы, но если соединить – видишь?! Круг выходит! А в центре?.. Ну?..
Зыкин что-то прикинул в уме, провел пальцем по плану и уверенно ткнул в отметку пожарной каланчи:
- Пожарка! – и покачал головой – Ну, Разведка, ну, голова у тебя!.. В Верховный Совет пора!..
Спасибо! Не ожидал так скоро продолжения.
+
Боря, жжошш!!! 
Orel, это не мне "спасибо", а Rose. Ну вот не умею я писать без участия талантливых и сердечных соавторов! И низкий им поклон!
Ну вот не умею я писать без участия талантливых и сердечных соавторов! И низкий им поклон!
Глава
Когда стих первый ужас, Нина стала мечтать только об одном – чтобы все это закончилось. Как, каким образом – она не знала, но жить прежней жизнью уже не могла. Она боялась. Боялась абсолютно всего. Особенно страшно было по ночам. Девушку охватывала какая-то вселенская пустота, ей казалось, что вокруг нее – абсолютный мрак, и весь мир с его солнцем, песнями, зеленой травой, школьными учебниками и домашними заботами сгинул, рассыпался… Если и существует где-то, то далеко-далеко, а не там, где есть она, Нина. Она страшилась этой пустоты, этого томительного ожидания больше всего. Потому что не знала, чего, собственно, ждать… Именно в такие минуты перед ее глазами вновь и вновь мелькали картины того ужасного утра… Тут же на ум приходил Вазов. И как-то так получалось, что он – большой, сильный и смелый – не уберег, не спас, а мог бы! А значит – был виноват. В чем, перед кем? Она думала об этом изо дня в день, но понять этого ей никак не удавалось. Но уверенность в том, что именно Глеб мог бы помешать свершиться всему тому страшному, что она даже в мыслях боялась назвать, только крепла.
Окажись рядом с ней в эти дни какой-нибудь близкий человек, она бы, наверное, совсем иначе пережила обрушившееся на нее горе. Как пережила блокаду, смерть родителей, войну… Но сейчас она была совсем одна. Ей тяжелы были сочувственные взгляды соседей, она стала избегать каких бы-то ни было разговоров, и старалась остаться одна.
Пожив несколько дней у соседей, она совсем измучилась и перебралась в школу, где стала ночевать прямо в классе, укладываясь на истертую школьную скамью. Целыми днями она тоже пропадала в школе. Ее не трогали – то ли боялись тревожить, то ли опасались навлечь на себя неприятности. Потому что все очень хорошо запомнили, как она вела себя с капитаном МГБ и какие слова ему кричала в лицо…
Предпочитали делать вид, что ничего необычного не происходит. И решение вопроса – что же теперь, собственно говоря, делать с Ниной – благоразумно отложили до прибытия нового директора. Сможет девушка взять себя в руки – продолжит работать, а если нет… Одним словом, власти разберутся.
Вскоре директор действительно прибыл, и привез приказ о переводе Нины в город, в школьный отдел гороно. Все были удивлены такому повороту событий, лишь Нина равнодушно выслушала новость, уложила в потертый фибровый чемоданчик свои немудреные пожитки и уехала на попутной машине. Только после ее отъезда соседи обнаружили, что почти все свои вещи она так и оставила в доме Гринбергов – и теплое пальто, и зимние ботинки, и книги… Так и не смогла переступить порог. И сельчане, немного подождав, книги отнесли в школу, а домашний скарб разобрали по домам…
Жизнь шла своим чередом - Нине дали место в общежитии, она вышла на работу. Свои обязанности Нина исполняла старательно, но автоматически, и даже не подозревала о неясных шепотках о том, каким образом она оказалась здесь. Обрати она на все происходящее хоть немного внимания, и домыслы разрослись бы со страшной силой… Но она была ко всему происходящему равнодушна, так что слухи утихли, не начавшись.
Жизнь продолжалась, но Нина, казалось, лишь наблюдала за ней со стороны. Подруг она не завела, вечерами маялась без дела – читать не могла, в кино идти не хотелось, да и не с кем...
Однажды ей показалось, что среди людей на вечерней улице мелькнула фигура Вазова. Не отдавая себе отчета, она рванулась за ним. …Это был совершено другой человек – она обозналась. Обозналась – и осознала, что если и остался в этом мире близкий ей человек, так это он, Глеб…
Она стала представлять себе, как однажды они встретятся. Но этого так и не произошло. И все ее слова о том, как она ошибалась, как была неправа, как сожалеет о том, что тогда наговорила – все это так и осталось невысказанным. И на душе стало еще тяжелее…
И именно тогда она встретила Олега. Сначала он ей не понравился, совсем. Его вытянутое лицо с неискренней улыбкой показалось ей неприятным, а поведение – наигранным.
Но дни шли, а он не отставал. И Нина подумала: а что, если она ошибается? Что, если он действительно такой заботливый и внимательный, а вовсе не притворяется? Эта мысль была очень утешительной – ведь она означала, что Нина больше не одна.
И она заставила себя в это поверить. Потому что совсем измучилась от одиночества – от того страшного одиночества, когда тебе девятнадцать, а рядом с тобой действительно нет рядом ни одной родной души…Когда не с кем разделить воспоминания о родном ленинградском дворе, о доме, о маме, которая пекла такие вкусные пирожки, когда никто даже не знает, в какой день у тебя день рождения и какие книжки ты любишь читать…
И ей показалось, что если рядом будет Олег, то жизнь изменится. Станет такой, о которой всегда мечталось. Это ничего, что у него жена – ведь он любит ее, Нину, и скоро разведется. И не так страшно, что ей не очень-то приятно, когда он целует ее – наверное, просто надо привыкнуть… И ко всему остальному - тоже… Первый раз было неприятно. Совсем. Потом как-то притерпелась, и только иногда с сожалением подумывала: «И что, это все?»…
Зато можно было говорить обо всем… Можно поделиться тем, что тебя пугает, и услышать в ответ ласковые слова… Рассказать о том, о чем мечтается… Или просто лежать, чувствуя, что рядом с тобой живой человек, которому ты нужна. Наверное…
Нина будто бы смотрела на него не широко открытыми глазами, а сквозь полуопущенные ресницы… И тогда становились не такими очевидными его трусоватость, какое-то мелочное вранье, прижимистость и эгоизм. А виделось только то, что было хорошего.
Но иногда она вдруг словно оглядывалась по сторонам и удивлялась – что она делает рядом с этим человеком? Ответа она не находила…
Он никогда не верил, что его, такого умного, осторожного и грамотного, могут арестовать. Не верил до последнего момента. Ведь он всегда был таким предусмотрительным! И потом: он же не специально, не по убеждениям связался с бандеровцами. Просто так сложились обстоятельства…
Когда его перевели на должность заместителя командира пожарной части в захолустный городок на Западной Украине, он обрадовался. В больших городах всегда сложнее продвинуться по службе, особенно теперь, когда в ГУПО вот-вот хлынут потоком демобилизованные фронтовики. А в провинции ты – большой человек, даже на маленькой должности.
В свое время он очень удачно поступил на службу в пожарники. Дело было несложное: пожары бывали не так часто, а огня и, уж тем более, высоты он не боялся. Недаром же в далекой юности мечтал стать альпинистом, и даже ездил однажды на Кавказ…
Конечно, на службе бывало всякое. Однажды на пожаре он умудрился повредить себе топориком руку, да так неудачно, что чуть не обнажил нерв. Больно было ужасно, и он, не сдерживаясь, выл во весь голос. Но оказалось, что это – большая удача: когда началась война, он не был призван, как многие его товарищи, в армию, и не пропал на фронте в огненных вихрях военных лет, а спокойно служил себе в тылу, получая к тому же армейский паек…
Впрочем, жаловаться на питание ему не пришлось бы и без армейского пайка. Жена, которую он гордо называл «великая женщина», даже в самые голодные времена получала продукты от своего отца – небольшого начальника в Потребкооперации…
Но как ни привлекательна была Потребкооперация, сама «великая женщина» успела к тому времени основательно ему поднадоесть. И, разумеется, он пустился во все тяжкие. Конечно было тяжело в финансовом плане, ведь всю зарплату забирала жена: все-таки двое детей. Поэтому на роль временных подруг он выбирал таких, которые были бы рады любому вниманию. Любого мужчины… Привычно врал, что любит, что осчастливит, что разведется, хотя, конечно, разводиться с Потребкооперацией не собирался даже в страшном сне… И ужасно переживал, прекрасно понимая, что рассчитывать на взаимность с женщиной, действительно заслуживающей внимания, не приходится. Особенно на стороне…
Но тут ему помогла война. Слишком много мужчин ушли на фронт, слишком много женщин остались одинокими, растерянными, напуганными. И тут приходил он: утешитель, защитник, любовник… Победы стали даваться легче, и теперь это были действительно победы, а не жалкие пародии. Он, наконец, начал чувствовать себя желанным мужчиной! Настоящим мужиком…
Вот женщины-то его и сгубили. Когда он прибыл к новому месту службы, то, едва оглядевшись, начал подыскивать объект, достойный внимания. И, разумеется, очень скоро нашел. Ванда, ах, Ванда!..
На мгновение он задумался. Пани Ванда, пани Ванда… Красавица, умница, настоящая аристократка. Да что там аристократка – королева!.. Тварь, шлюха, подстилка бандеровская!..
…Он был совершенно покорен этой роскошной женщиной. Бегал за ней, как мальчишка, позабыв покой и сон. А уж когда понял, что ему отвечают взаимностью…
Несколько дней он пребывал на вершине блаженства. Ему рисовались восхитительные картины будущего. Такой женщиной можно похвастаться перед знакомыми, с ней не стыдно пройтись по улице, а уж в постели… Само собой, он тут же, в очередной раз пообещал, что уйдет из семьи. Как только оформит развод, вот так, прямо и сразу. И даже сам в это поверил… Их встречи стали чаще, продолжительнее, упоительнее…
Однажды он, как обычно, заглянул к Ванде во время своего дежурства. И был неприятно удивлен тем, что у «его» женщины сидит какой-то наглец. Эдакий жуир – нравились ему иностранные слова! – гуцульского образца. Высокий, стриженный в кружок, красавец с длинными усами и пронзительными глазами. В вышиванке, в высокой меховой шапке и в сукне* (* - гуцульский кафтан без рукавов). Единственное, что сильно портило нежданного гостя – длинный багровый рубец, начинавшийся на скуле и теряющийся где-то за воротом сорочки.
Он рассердился и расстроился. А если сейчас начнется драка? Драться он не любил. Во-первых, не умел, а во-вторых – как потом объяснять «великой женщине» появление синяков на физиономии?
Но Ванда тут же объяснила ему, что это – кузен, Сашко, который привез с хутора сало, масло и глечик сметаны. «А еще – во!» – сообщил Сашко скалясь, и предъявил здоровенную бутыль мутноватого первака, которую тут же и предложил оприходовать. Он не слишком любил едковатый первак, предпочитая ему очищенную, которую нет-нет, да и доставал тесть, но одна мысль о том, что если Ванда выпьет, то… Весь в мечтах, он охотно выпил стаканчик, потом другой…
Сашко расспрашивал его о службе в пожарных, и он охотно хвастался своими «подвигами». Выдумывая на ходу, рассказал, как собственноручно, в одиночку спас из огня целых две семьи. Рассказал, как ценит и уважает его начальство, и каким перспективным женихом он будет, если… В голове билась мысль, что если он и потеряет источник продовольствия в виде тестя, то родственники Ванды смогут с успехом его заменить…
- Слухай, друже, – пробился сквозь хмель вкрадчивый голос Сашко, – ведь вас у городе немного. И як же буде, колы в одном месте загорится и сразу, к примеру, в другом?
Он уже плохо соображал, но тут… Вопрос всколыхнул в нем самые чувствительные струны: ведь на самом деле команда могла бы быть и побольше! И было бы больше лошадей, а, значит, для них надо было бы закупать больше фуража. И тогда у него оставалось бы больше «подарков» от тех, кто продавал им овес, сечку и сено...
- Вот именно! Верно вы, Александр, заметили: если, к примеру, загорится на маслосырзаводе, то мы все поедем туда. Если пожар будет серьезный, то придется снять всех, даже наблюдателей. А вдруг, как раз тогда будет возгорание на станции? Пакгаузы загорятся, что тогда?.. И ведь я предупреждал, просил увеличить штат… Но у нас же все умные, они ведь все воевали! А мы?! – Он перешел на крик, – Мы что в тылу – отдыхали?!!
Он еще долго жаловался, пока первак не свалил его окончательно. Смутно помнил, как Сашко помогал ему подняться и дойти до пожарной части, но больше не помнил ничего. Отрезало…
А через два дня случилось именно так, как он и рассказывал «кузену». Полыхнул склад на маслосырзаводе. Все бросились спасть склад готовой продукции. И тут, в самый разгар борьбы с огнем, которой он отважно руководил, пришло известие: горят пакгаузы на станции...
Когда пожарная команда прибыла на станцию, все было кончено. Полностью выгорели два склада. Оба – с армейским имуществом. Когда в горкоме разбирали случившееся, он важно напомнил о том, что уже четыре месяца тому назад подавал запрос об увеличении штатов. Его выслушали, отметили и похвалили.
В тот вечер он летел к Ванде, точно на крыльях. Возможно, его скоро сделают командиром. И тогда…
Увидев сидящего за столом Сашко, он обрадовался: будет еще один слушатель для его рассказа. И сначала даже не понял, услышав вместо приветствия:
- Слава героям!
Он стоял, изумленно глядя на Сашко, а тот ощерил крепкие желтые зубы и спросил:
- Ну, друже, чому ж молчишь? Или не знаешь, що сказать надо? Ты уж давай, отвечай, как между всеми нами принято: «Героям слава!»
Он увидел, что на столе возле самой руки Сашко лежит большой черный пистолет. По спине побежал холодный пот, а в голове было только одно: «Сейчас убьет»…
- Ге… Ге… Героя…
- Ну, друже, який ты боязкий, – Сашко откровенно издевался над ним.
«Кузен» налил стакан самогона и протянул ему:
- Накось, друже. Ты же теперь с нами, так?
Он не смог ничего сказать в ответ, и только жалобно замычал. Сашко усмехнулся:
- А? Не чую? Ты смотри: с нами – так с нами, до конца. А то, гляди, не ровно, узнает кто, как ты нам план операции помог составить! Это ж ты нас надоумил два пожара в разных концах запалить…
Вот с того момента он и стал агентом бандеровского провода. И псевдо ему дали обидное – «Тремтячий»* (* - дрожащий). Но обижаться он не мог. Он боялся…
Выполняя приказы Сашко, он послушно переправлял бандеровские грепсы, собирал информацию, докладывал о перемещениях солдат, коммунистов и комсомольцев. И все время искал себе оправдания. Ведь он никого не убивал! Разве за это могут арестовать? Он же не хотел! Его же заставили!..
Правда было еще одно, чего он боялся ужасно…
После того как Ванда так жестоко обошлась с ним, он просто не мог даже думать о ней, как о женщине. Он вообще какое-то время о женщинах мог только думать… Но тут он нашел себе новый объект. С этой красивой молодой девушкой он познакомился, когда пришел в наробраз проверить состояние пожарной безопасности. С первого же взгляда она сразила его наповал…
Новая знакомая, Нина Гринберг, служила в отделе школьного образования наробраза. Должность, разумеется, невысокая, оклад – тем более. Хватило бы только на питание. Однако, одета Нина была хоть и строго, но изящно. Где-то даже щеголевато. Он решил, что девушку одевают родители. А, значит…
Он снова размечтался. Если у Нины родители, которые могут так одевать, то может быть, можно будет обойтись и без Потребкооперации? Тем более, что «великая женщина», уже начинала что-то подозревать…
Ухаживал он по всем правилам. Почти каждый вечер встречал Нину со службы, провожал домой, с готовностью выполнял мелкие просьбы и поручения… Несколько смущало то, что девушка жила в общежитии, но этому тоже нашлось объяснение: она не хочет выделяться.
Он несколько раз приглашал Нину в кино, один раз – на танцы, и, наконец, собравшись с духом, пригласил ее в ресторан. В тайне он был уверен, что она не согласится: скромной девушке нечего делать в ресторане. Она скорее пригласит его к себе, где и приготовит немудреный ужин из присланных родителями продуктов. К его несказанному изумлению и некоторому огорчению – с деньгами у него было не очень – Нина приняла его приглашение, и он, скрепя сердце, отвел ее в ресторан у вокзала. Цены в меню вызвали у него приступ раздражения. Он заявил, что сам есть не хочет, и пил только чай, с тоской наблюдая, как она поедает заказанный ужин.
Нина уже доедала, когда он, бесцельно оглядывая зал, внезапно узнал в одном из официантов бандеровца Колино. Это псевдо досталось ему за огромную лысину.
Встреча была настоящей удачей. Он извинился перед Ниной, подошел к Колину и, обменявшись паролями, заявил, что он здесь по приказу проводника. И что их с девушкой надо обслужить по высшему разряду…
Перепуганный Колино кинулся исполнять, а он гордо вернулся за стол и предложил выпить вина. Нина не успела отказаться, как Колино уже притащил к столику закуски и бутылку «Изабеллы». За обильным столом он почувствовал себя уверенней, и очень скоро объяснился Нине в любви. Упоминая семью, он трагически морщил лоб, рассказывал, что их встреча с женой была самой большой ошибкой в его жизни, что он, конечно, очень уважает «великую женщину», но не любит ее, и что если бы не дети, он бы уже давно…
К некоторому его удивлению Нина слушала всю эту белиберду спокойно. Казалось, даже, что благосклонно. Поэтому, проводив девушку до общежития, он, окрыленный таким «успехом», принялся строить на будущее заманчивые планы. Которые суровая действительность не замедлила разрушить самым жестоким образом…
На следующий день он присутствовал в горкоме на совещании по текущим делам. Рядом с ним оказался заместитель заведующего наробраза – пухлый мужчина с красным лицом и маленькими глазами. Чувствуя какую-то общность – оба были здесь всего лишь приглашенными – они разговорились.
Наробразовец превосходно знал своих коллег и давал им едкие характеристики, бесцеремонно обнажая и высмеивая недостатки каждого. Подумав, он решил, что может поподробнее разузнать о Нине и спросил о девушке своего собеседника.
То что он услышал поразило его в самое сердце. Понизив голос до свистящего шепота, краснолицый наробразовец сообщил:
- И жалко девчонку, и сама дура, другого слова не подберешь.
- Почему «жалко»?
- Ну как же, – краснолицый посмотрел на него с недоумением. – Сирота, мать в блокаду умерла. Жила с братом, так того со всей семьей бандеровцы вырезали. Осталась одна как перст.
Значит, родственников нет? Развод придется отложить… А как же?..
- А почему «дура»?
- А потому, – краснолиций наклонился к его уху и зашептал, – вон того капитана видишь? Вон, вон того…
Капитан с погонами МГБ сидел неподалеку от секретаря горкома. При взгляде на его мрачное, жестокое лицо ему стало как-то не по себе. А наробразовец продолжал:
- Не знаю точно: любит он ее, или родственник ей какой, только когда к нам ее переводили так он сам документы ее приносил. И все наши знают: он иногда в конце дня стоит в сторонке, ждет, когда она выйдет…Наблюдает… И вот еще: из отдела МГБ запросы приходят, или просто звонят: как там товарищ Гринберг? Не было у нее зимней одежды, и вдруг – раз! – приходит на службу в новеньком пальто. С обувью туго – раз! – и ботики у нее, и туфельки. Комендант общежития – туда тоже звонят – сказала, что комната у нее холодная – бац! – и верблюжье одеяло!
Он облился ледяным потом: если бы он пришел к ней в общежитие, его стали бы проверять, и тогда!..
- А она, дура, все фордыбачит! Другая давно бы уже замуж за этого капитана выскочила и жила бы себе припеваючи! А эта все нос воротит…
Наробразовец говорил еще что-то, но он уже не слышал. Он во все глаза смотрел на страшного капитана, на его холодное, замертвевшее лицо и с ужасом представлял себе, как услышит страшное «Гражданин! Вы арестованы!». И вот этот самый капитан, этот палач и убийца начнет допрашивать его, такого умного, такого необыкновенного, такого…
Несколько дней он избегал Нины, но однажды она сама пришла к нему в пожарную часть. Он было испугался, но его сослуживцы так завидовали ему, что он оттаял. И страх постепенно куда-то отступил. Правда, его раздражало, что Нина холодна с ним, но когда вспомнил, что она – сирота, простил ей эту холодность. Какой еще может быть девушка, потерявшая всех близких? А этот жуткий капитан? Как она должна бояться его, бедняжка?!
Наконец их отношения потребовали уединения. И тут неожиданно помог Сашко. Правда, и не подозревая об этом…
Примерно через месяц, после вербовки, Сашко показал ему квартиру в центре города:
- Дывись, друже Тремтячий, – сказал он, – то наша зачепная хата. Если нужда придет – сховаться можно…
Нужда пришла, но не та, о которой говорил Сашко. Зачепная хата стала той самой «тихой гаванью», где он мог безбоязненно встречать Нину, и где они могли оставаться до самого утра… Можно сказать, что он был счастлив. Нина, конечно, была несколько холодновата, но зато ничего не требовала взамен. Про капитана он старался не вспоминать.
…Вот и сегодня он ждал прихода Нины на конспиративной квартире оуновцев. Ему удалось отпроситься с дежурства, у Нины скоро кончится рабочий день. Еще немного и она будет здесь. Его Нина, Ниночка… Он любил называть ее «Ночка», по последним слогам уменьшительного имени, невольно проговариваясь о том, что ему в действительности от нее было нужно. Вот сейчас Ночка переступит порог…
Его мечты были нарушены осторожным стуком. «Нина!» Он бросился к двери распахнул ее…
- Гражданин Перевезнюк?! Вы арестованы!
Он почувствовал, как внутри все похолодело и оборвалось, а в штанах стало горячо и мокро. Перед ним стоял тот самый капитан…
Глава
Вазов разглядывал арестованного. Капитан пожарной службы Перевезнюк. Высокий, поджарый, он должен был бы быть неплохим бойцом. Перед задержанием Глеб внутренне готовил себя к серьезной схватке, к тому что защищаться Перевезнюк будет жестоко и яростно. И был очень удивлен, что бандеровский наймит сдался без боя.
Увидев стремительно намокающие штаны арестованного, Вазов с усмешкой вспомнил, что в досье на Перевезнюка было написано: «Расчетлив. Жаден. Труслив». Да уж, те кто собирали это досье, паек свой получали не зря. Впредь стоит им доверять!
Попытка допросить арестованного «по живому», на месте, не привела ни к чему. Одуревший от ужаса Перевезнюк впал в прострацию, и был решительно не в состоянии отвечать на самые простые вопросы. Помучившись с ним минут пять, Глеб понял что «экстренного потрошения» не выйдет и с досадой сплюнул. Потом еще раз оглядел длиннолицего трясущегося от ужаса Перевезнюка, который с трудом стоял на дрожащих, подгибающихся ногах, и обернулся к Магерову:
- Рафаил, забирай этого… – он замешкался, подбирая слово, – этого…Короче, забирай вот это с глаз моих. Тихо, огородами его, чтоб с улицы не заметили. Я пока здесь посижу, подожду… Авось и узнаю: кого эта сволочь встречать здесь задумала?
Сержант Магеров козырнул, и, схватив за шиворот связанного Перевезнюка, вышел, сопровождаемый двумя бойцами. Еще двое остались с капитаном Вазовым. Эмгэбисты бесшумно разошлись по углам комнаты и затаились.
Короткие осенние сумерки быстро сменились ночной темнотой. Комнату заполнили тени. Глаза, напряженно вглядывавшиеся в темноту, болели…
Скрипнула дверь:
- Леженька? Леженька, ты где? Зажги свет…
От звука этого голоса перехватило в груди, стало невозможно дышать. Вазов встал, шагнул вперед и включил фонарик. Луч света выхватил из темноты тонкий силуэт. От яркого света девушка поспешно закрыла лицо рукой, но Глеб все равно узнал ее.
- Ты? – с трудом вытолкнул он слова из пересохшего горла. – Ты?
Нина вздрогнула, словно от удара, и подалась назад. Вазов молча стоял, не сводя с нее потрясенного взгляда. Будто издалека он слышал свой голос и падающие камнями слова:
- Гражданка Гринберг. Вы задержаны. Вам придется проехать вместе с нами. Если у вас есть оружие или антисоветские материалы, предлагаю выдать сейчас. Добровольно…
Нина пошатнулась и чуть не упала, но он подхватил ее, удержал. Но тут же подозвал стоявшего рядом рядового Махрадзе:
- Примите – произнес Глеб, передавая ему Нину. – Доставить в райотдел и оформить задержание…
Сам он остался в квартире... Сидел на продавленном диване, не удосужившись отбросить в сторону несвежее белье, и бездумно разглядывал украшавшие стену иллюстрации из «Огонька».
Сколько прошло времени, Вазов не знал. В голове набатным колоколом гудело: «Нина была с ним! Нина была с ним!» С трудом поднялся и побрел на непослушных ногах…
Выйдя из дома Глеб с удивлением увидел, что машина все еще стоит, ожидая его. Вазов залез в «додж» и безучастно сидел там, пока отчаявшийся водитель не двинулся самостоятельно, без команды…
Несмотря на поздний час, в райотделе МГБ все окна светились ярким электрическим светом. Глеб вошел в здание и тут же столкнулся с капитаном Зыкиным, спешащим куда-то по своим делам. Вазов окликнул его:
- Костя, допроси, пожалуйста, гражданку Гринберг. Я… - голос подвел Глеба и он не смог продолжать дальше.
- Добро, – кивнул Зыкин и приказал конвоирам, – Задержанную ко мне! Я сейчас…
Он побежал куда-то, а Вазов прошел к себе в кабинет и упал на стул. Мысли путались. Он сжал голову руками и словно провалился куда-то. Осталось только одно: «Нина!..»
Из этого состояния его вывел звук удара и короткий девичий вскрик. Звуки доносились из-за стены – оттуда, где капитан Зыкин допрашивал Нину. Его Нину!
Взбесившимся ураганом Глеб влетел в кабинет Зыкина. Миг – и того буквально снесло со стула. Сидевшая напротив Нина дернулась в сторону и негромко ойкнула.
- Еще раз ударишь ее…
Вазову казалось, что он совершенно спокоен, но Зыкин увидел в лице своего коллеги нечто такое, что заставило матерого «волкодава» содрогнуться.
- Ты чего, Разведка? Рехнулся? – лежа на полу, Зыкин пытался тихо отползать подальше от Глеба. – Совсем очумел? Не бил я ее…
- Не бил… Он по столу… – слабым голосом подтвердила Нина.
Вазов бросился к ней, осмотрел лицо, пощупал плечи, ребра. Действовал он быстро и аккуратно, как учили. Действительно, капитан Зыкин ее не бил. Похоже, что даже и не собирался…
- Извини, Костя, почудилось, – выдавил из себя Глеб и, стараясь не глядеть на Нину, снова ушел к себе…
…Скрипнула дверь, и на пороге появилась Нина. Следом за ней, держась на почтительном расстоянии, вошел Зыкин, положил ему на стол папку с уже наклеенным ярлыком «Гринберг Н.С.».Отступил в сторону:
- Разведка, ты вот что… Допрашивай ее сам. Сам задерживал – сам и допрашивай. Дела у меня…
Зыкин давно уже вышел, а Глеб все еще неподвижно сидел и молчал, глядя на Нину. Она потопталась у его стола, затем ощупью нашла стул, села…
Тишина в кабинете стала почти осязаемой. И тут…
- Почему ты не стал меня допрашивать сам? – голос слабый, срывающийся. – Ты… ты что, больше не станешь со мной разговаривать? Никогда-никогда, да?
Глеб силился сказать – сказать хоть что-то. И не мог. Он не мог выдавить из себя даже хрип или стон.
Нина покачала головой:
- Тот, который… ну, который первый допрашивал, сказал что я – дура. Сказал, что ты… – тут Нина запнулась и, глядя на непроницаемое лицо Вазова, суетливо поправилась – то есть вы мне все время помогали, охраняли меня… От того и по столу хлопнул…
И, не дождавшись ответа, глухо спросила:
- Это… это правда?
Глеб кивнул. После долгой паузы она снова спросила дрожащим голоском:
- Скажи, это потому… что ты… вы?.. Потому что я вам… тебе?.. – и обреченно смолкла.
Вазов хотел сказать ей «Да, но сейчас это не имеет значения», но снова только кивнул.
Нина съежилась на стуле, закрыла лицо руками. Плечи ее мелко затряслись. Он смотрел на нее, не отводя взгляд...
Наконец, Нина с трудом поднялась, растерянно спросила:
- Я пойду? – и, не дожидаясь ответа, двинулась к выходу.
Глеб смотрел ей в спину, пока за ней не закрылась дверь. Потом спохватился, бросился к телефону и вызвал пост на входе в здание:
- Дежурный? Капитан Вазов. Сейчас выйдет гражданка Гринберг – не задерживайте. Пропуск я потом занесу. Понятно?!
- Да не переживайте, товарищ капитан, – голос сержанта Семичасного был спокоен и добродушен. – Не к спеху…
Глеб повесил трубку и еще некоторое время сидел, осознавая, что он натворил. Он отпустил задержанную. Без допроса, без показаний. Что же теперь делать?..
Вазов встал, одернул гимнастерку. Взял со стола пустую папку с белым ярлычком «Гринберг Н.С.» и решительно зашагал в кабинет Светличного. Подошел к двери, постучал:
- Разрешите? – и услышав утвердительный ответ, вошел.
Подойдя к столу Светличного, Глеб положил на стол папку. Затем расстегнул портупею, снял с себя ремни вместе с кобурой. Сложил все это на стол и положил сверху свое удостоверение. Светличный, изумленно следивший за манипуляциями Вазова, откашлялся и поинтересовался:
- Это чего?
Глеб вытянулся:
- Товарищ подполковник! Прошу вас приказать арестовать меня. Я только что отпустил задержанную и позволил ей скрыться. Вину свою признаю полностью, готов понести заслуженную кару…
Заслуженная кара не замедлила воспоследовать. Но вовсе не такая, какую представлял себе Вазов. Примерно полчаса подполковник Светличный ругательски ругал Глеба, отчитывая его, точно нашкодившего мальчишку…
-…И если ты не можешь сам разобраться со своей невестой, то, будь любезен, хотя бы не путать личные дела со служебными! Зачем вообще тебе понадобилось тащить ее сюда?! Не мог сам пресечь ее шашни с сомнительным элементом – сам с ней разбирайся! А то ишь придумал: пугать девчонку МГБ, точно ребенка дядей милиционером! Это, знаешь ли, недостойно офицера и коммуниста!
Вазов молча выслушивал обвинения. Постепенно Светличный заинтересовался такой странной реакцией Глеба и, оборвав разнос на полуслове, спросил:
- Ты что, хочешь сказать, что не знал о ней и шкурнике этом? Не знал?
- Нет – выдавил из себя Глеб.
Светличный пристально посмотрел ему в глаза, потом тихо произнес:
- Прости меня, Глеб Владимирович. Мы-то, головы дубовые были уверены, что ты знаешь… Мы же все знали! – Светличный почти кричал – А ты – нет?!!
Глеб мотнул головой. Светличный помолчал, затем сказал:
- Ты, капитан, вот что… Слушай, Разведка: ступай сейчас домой, отдышись, а все дела – на завтра. И вот это, – он махнул рукой на стол, – забери. Так просто ты от нашей службы не отделаешься…
Глеб уже уходил, когда Светличный, в спину ему, сообщил:
- И забудь об этом думать, понял? Никто твою Нину ни в чем не обвиняет. Враг, он на то и враг, что маскируется. Хотя, конечно, она – дура! Такого орла на такое дерьмо променять только дура и может…
…Глеб сидел за столом в своей квартире и тщательно чистил табельный ТТ. Это занятие успокаивало, отвлекало от всего того, что он изо всех сил гнал от себя прочь.
Он собрал пистолет, оттянул затвор. Внезапно Глеба поразила мысль о том, что теперь мертвый, холодный пистолет приобрел странное подобие жизни. Странное и страшное… Мертвый кусок стали, при нажатии на него, приводит в движение другие, такие же мертвые куски. Потом происходит химическая реакция, кусочек металла, мертвый, но внезапно как бы оживший, летит со страшной скоростью и прерывает настоящую жизнь. И снова замирает…
…Глеб удивленно пытался понять: когда это он успел направить пистолет себе в лицо? Неожиданно пришла ясная, спокойная мысль: «А может быть?..»
Тихий стук вырвал его из этих размышлений. Он прислушался. Стук повторился, теперь уже чуть громче. Стучали в дверь. Он встал, открыл и… отшатнулся: перед ним стояла заплаканная Нина. Его Нина…
- Глеб… – жалобно попросила она. – Глеб…
Глава
Утром Глеб чуть не опоздал на службу. Он вспоминал все, что произошло вчера, и не верил, не верил, не верил… Его волновало только одно: суметь сегодня вернуться со службы вовремя. Ведь Нина отпустила его только после клятвенного обещания не задерживаться. Потому что она будет ждать. Ждать его…
Глеб доложился Светличному, прошел в свой кабинет и приказал привести Перевезнюка. В ожидании арестованного он курил, безуспешно пытаясь настроиться на рабочий лад. Из головы все не шли подробности прошедшей ночи. Воспоминания эти были настолько приятны и настолько сладки, что когда боец Махрадзе, конвоировавший арестованного, увидел Вазова, то завистливо подумал, что такое счастливое и довольное выражение лица, как у капитана, он видел только однажды. Собственно, это было даже не лицо, а морда…. Кот Мишико, принадлежавший бабушке Автандила Махрадзе, слыл в селе первейшим и наглейшим вором. Вот точно с таким же выражением на морде, Мишико сидел и жмурился на солнце в тот день, когда он пробрался в соседский дом и слопал там целый горшок сметаны… Впрочем, капитан Вазов всегда хорошо относился к Автандилу, несколько раз выручая горячего сына Кавказских гор из неприятностей с патрулями в городе, и потому Махрадзе тут же мысленно пожелал капитану всех благ и удач. Такой хороший человек ни за что не должен кончить так, как кончил ворюга Мишико, застреленный на следующий день соседом… Поторопив арестанта тычком автомата в спину, Автандил отрапортовал:
- Таварищ капытан! Аристованний Пирэвизнук даставлэн! – и отступил в сторону.
Вазов мгновенно подобрался, бросил на арестанта холодный внимательный взгляд и указал на стул рукой:
- Прошу, гражданин Перевезнюк, присаживайтесь, пожалуйста…
Мучительно ждавший допроса вчера вечером, Перевезнюк за ночь несколько успокоился. В конце концов, арест может оказаться случайностью? Может! Есть ли у капитана серьезные улики? Конечно, нет! Ведь не мог же он – такой умный, осторожный и предусмотрительный попасться! И, уж во всяком случае, не этому тупому служаке с бандитской внешностью! Помнится, однажды он даже отчитал Нину, когда та пыталась рассказать ему об этом капитане. Подумаешь, инженер! Да что он знает, кроме своих винтиков-болтиков? Воевал? Ну и что? Разве много ума надо, чтобы убивать? Да разве можно сравнивать его – такого умного, такого исключительного, с каким-то там бывшим инженеришкой?! Да, он не смог сделать Ночку счастливой, но ведь и этот солдафон уж точно не сможет!.. Да наверняка он приказал арестовать его просто из мести! Конечно! Узнал о том, что Ночка его любит, вот и решил свести счеты! Негодяй! Он немедленно пожалуется начальству этого капитана! В конце концов, закон един для всех! И то, что соперник служит в МГБ, еще не дает ему никаких прав вот так хватать ни в чем не повинных людей!..
Окрыленный такими мыслями, Перевезнюк уверенно перешагнул порог кабинета и грозно воззрился на Вазова. Ему даже показалось, что капитан несколько смутился под его взглядом. Решив не выпускать из своих рук инициативу, Перевезнюк уверенно заявил:
- Я хочу немедленно знать: в чем меня обвиняют?
Вазов слегка кивнул:
- Разумеется, это ваше право. Несколько формальностей и я обязательно сообщу вам причину вашего ареста. А сейчас будьте любезны ответить на несколько вопросов…
От такого подчеркнуто вежливого тона Перевезнюк окончательно расслабился. Все ясно: капитанишка просто хотел его напугать. Ну, да не вышло! Не на того напал!..
Совершенно позабыв о позорных обстоятельствах своего вчерашнего ареста, Перевезнюк гордо сообщил, что зовут его Олегом Ивановичем, что служит он в городском управлении пожарной охраны, что семейное положение его – женат, и так далее, и так далее, и так далее. Он уже представил себе, что при случае обязательно похвастается Ночке как поставил на место ее капитана. И поделом!..
…Если бы он мог прочитать мысли тосковавшего в углу рядового Махрадзе, то потерял бы всю свою уверенность. А если бы он знал, о чем думает Вазов…
Рядовой Автандил Махрадзе стоял и печально размышлял: «Вай, вай, вай! Как плохо, что товарищ капитан разговаривает с этим шакалом так вежливо. Лучше бы он кричал, или ругался, или шутил – можно было бы на что-то надеяться. Но раз он так вежлив, значит, придется мне после допроса пол в кабинете мыть. Вай, вай, вай…»
А Вазов спокойно смотрел на Перевезнюка, и в голове плескалась холодная ярость. «Сейчас ты ответишь мне за каждую ее слезинку, за каждое ее покаянное слово, что она сказала мне сегодня ночью, за каждый твой грязный взгляд на нее, за каждое твое гнусное прикосновение… За все то, что ты сделал с ней и за то, что собирался с ней сделать…»
-…Так я все-таки хотел бы знать: в чем меня обвиняют? – голос Перевезнюка прозвучал нагло и, даже, высокомерно. – Я имею на это право или нет?!
- Еще одну минуточку, пожалуйста, – проговорил Вазов, быстро дописывая в протоколе последний ответ Перевезнюка. – Будьте любезны, гражданин Перевезнюк, ответьте мне: какие отношения связывают вас и гражданина Непейводу Трофима Васильевича?
- Какого еще Нелейводу? – нарочито путая фамилию, возмущенно поинтересовался Перевезнюк. – Не знаю я никакого Нелейводу, или как там его! И вообще, капитан, перестаньте ходить вокруг да около! Если вы арестовали меня по личным мотивам, то имейте мужество признаться в этом! Хотя, где уж вам… Нечего сказать, достойный способ отомстить девушке за то, что она вас отвергла! Схватить человека, которого она любит – ваш метод добиваться благосклонности?!
Голос Перевезнюка сорвался на визг:
- Думаете, вам все позволено?! Я этого так не оставлю! Еще в вашу парторганизацию пожалуюсь…
- Правда? – Глеб заинтересованно взглянул на арестованного. – Ну что ж, это ваше право…
Он встал, обошел стол и остановился возле стула, на котором сидел Перевезнюк. Коротко, без замаха ударил его по уху «лодочкой». Наклонился над упавшим, рывком поднял его, снова прижал к стулу:
- Нина рассказывала, что ты боли боишься, – и, подумав, добавил. – И еще советовала какую-то руку тебе прижать: нерв у тебя там обнажен. Вот только не помню, какую…
Вазов ухватил Перевезнюка за пальцы левой руки, чуть вывернул их. Тот заорал. Глеб удовлетворенно улыбнулся:
- Точно, левая…
Рядовой Махрадзе смотрел за действиями капитана Вазова и грустно думал: «Вай, вай, вай! С одного раз точно не отмоешь! У, ишак! Надо ж было так капитана разозлить…»
Вазов вышел из подвала и тяжело зашагал по лестнице наверх. После таких допросов у него всегда было мерзко на душе. Хотя сегодня повода для такого чувства почти и не было: ополоумевший от ужаса и боли Перевезнюк попытался припутать к своим делишкам Нину, которую он называл почему-то «Ночкой». Услышав это прозвище в первый раз, Вазов рассвирепел. «Коров так зовут, а не людей!» - рявкнул он. Но, несмотря на серьезное предупреждение, подкрепленное не менее серьезным воздействием, Перевезнюк нет-нет, да и сбивался на «Ночку». Но это было не главное.
Осознав, что ему конец, Перевезнюк с маниакальным упорством начал «топить» Нину, обвиняя ее во всех смертных грехах. Он дошел до того, что начал утверждать, будто с бандеровцем Сашко его познакомила тоже Нина. Этого Глеб уже не выдержал...
И вот теперь Вазов шел докладывать Светличному о происшествии…
Особых душевных мук по поводу случившегося, Глеб не испытывал. Мразь, подонок, пытался утянуть за собой невиновного человека. Даже если бы это была не его Нина, то он все равно поступил бы так же. Он был уверен в своей правоте…
Вот с такими мыслями Вазов и вошел в кабинет Светличного. Посмотрел на подполковника и доложил, что арестованный Перевезнюк О.И. скончался во время допроса. И он, капитан Вазов, вину свою признает и готов понести заслуженное наказание…
Реакция Светличного была неожиданной. Он поднялся и навис над Вазовым точно разъяренный медведь:
- У тебя что, капитан, страстная неделя началась?! Два покаяния за два дня – многовато, ты не находишь?! Ты что разрюмился, как старорежимная барышня?!
Голос Светличного гремел, точно главный калибр во время артподготовки. Подполковник принялся расхаживать по кабинету, энергично рубя рукой воздух:
- Умер? И черт с ним! Одной сволочью меньше! Сказать тебе все успел?!
Вазов сухо доложил о результатах допроса. Перевезнюк признался, что участвовал в подготовке нескольких диверсий, по его наводке на улице в прошлом месяце был застрелен член бюро райкома. Бывший замначальника ГУПО был виновен в страшном пожаре в школе, при котором сгорели двое учителей и пятеро ребятишек…
- Ну, так чего тебе еще надо?! Ума-то хоть хватило про свою Нину в протокол не писать?!
Глеб оторопело кивнул.
- Ну, так чего ты еще хочешь?! Сам не знаешь, что сделать нужно?! – Светличный поднял трубку телефонного аппарата, – Зыкина ко мне!
Через минуту в кабинете уже стоял Зыкин, и Светличный коротко приказал:
- Капитан, возьмете двоих надежных бойцов… – он повернулся к Вазову, – Кто с тобой допрос вел? Магеров и Махрадзе? Вот, возьмете с собой сержанта Магерова и рядового Махрадзе, и вывезете арестованного Перевезнюка на место, для уточнения показаний. При попытке к бегству – огонь на поражение! Вопросы есть?
И он грозно посмотрел на Зыкина. Тот, вытянувшись, четко ответил:
- Никак нет! Разрешите выполнять?
- Выполняйте!
И когда Зыкин вышел, подполковник вновь повернулся к Вазову:
- Значит, так. Арестованного застрелили при попытке к бегству. Документы сегодня же сдашь в канцелярию. Ясно?! Свободен!
Глеб уже шелк дверям,когда голос Светличного заставил его обернуться:
- И впредь, Разведка, я тебя очень прошу: не допускай ничего эдакого. Незачем марать свою честь офицера и коммуниста. И помни: товарищи, – внезапно голос начальника райотдела зазвучал как-то теплее, – товарищи всегда придут тебе на помощь…
Светличный посмотрел на Глеба, хитро подмигнул и неожиданно закончил:
- На свадьбу-то скоро пригласишь?..
У тебя что, капитан, страстная неделя началась?! Два покаяния за два дня – многовато, ты не находишь?!
И помни: товарищи, ... товарищи всегда придут тебе на помощь…
Уважаемые Серб и Rose спасибо за продолжение. Очень интересное произведение, всегда с удовольствием читаю продолжение.
Заслуженные +
| 37-я параллель | Произведения Сергея Кима | 23-01-2014 |
| Свет идет с востока | Произведения Бориса Орлова | 10-07-2009 |
| Третий фронт-16-Бис | Проект "Третий фронт" | 03-11-2010 |
| Волонтер для преисподней - 3 | Произведения Александра Голодного | 16-02-2014 |
| Оксиген. Квинт Лициний | Хиты Конкурса соискателей | 06-09-2014 |
Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Произведения Бориса Орлова » Встречный пал
|
|