Спасибо, коллеги - все исправил.

Вот еще кусок на критику:

Интерлюдия

-…Так вот, молодой человек. Вам, как одному из лучших студентов, предоставляется стажировка по будущей специальности. Все попробуете, так сказать, пощупаете своими руками. Вот здесь распишитесь. И вот здесь тоже. Ну-с, разрешите поздравить нового секретаря Харьковского губернского суда. А на то, что «временно исполняющий обязанности» внимания не обращайте. Кем бы вы ни стали по окончании курса: адвокатом ли, прокурором ли – нынешняя практика вам весьма пригодиться. Помянете еще мои слова. Весьма. Проездные извольте получить в кассе университета…
Утренний чай с куском ситного, быстро побрился – и бегом в суд. На извозчика тратится жалко, хотя и маменька и братец не забывают «бедного студиозуса». Вчера шестьдесят рублей получил. Хватит и за квартиру уплатить, и на питание достаточно, и можно еще с Оленькой Верховской в театр… А на извозчика, право слово – жалко. Ничего худого нет в том, чтобы своими ногами полторы версты. А что у нас со временем? Поспеваю…
В присутствии вечная толкотня. Кто  с жалобой, кто с просьбой, кто с заявлением. Кому справочку дать, кому выписка из дела нужна. Лиза Батурина, машинистка в канцелярии уже вовсю по клавишам стальградской «печатки» стучит. А вот и оно, мое место. Мое…
Около конторского стола уже ждет господин. Хоть и в штатском, а выправка военная. Это уже и гадать не надо, откуда. Что же вам угодно, господин из Комитета?
- Здравствуйте. Слушаю вас…
Штатский удостоверение вынул, раскрыл, показал. Для верности еще и сам представился:
- Ротмистр Черемисов. По представлению губернского Комитета Государственной безопасности, прошу вас, господин секретарь, перевести дела за номерами триста шестьдесят восемь и триста девяносто три в разряд преступлений против народа и государства и пометить, что рассмотрение их будет вестись в особом, предусмотренном для такого случая, порядке.
- Позвольте, ваше благородие, как же это? – пальцы быстро перебирают папки с делами. – Я отлично помню: это же дела казнокрада Елатомцева и купца второй гильдии Смирнова, уличенного в поставках некачественной муки. Где же тут измена Родине? Обычная уголовщина. К чему же тут особый порядок?..
Ротмистр слегка улыбается:
- Мне вас так и описали, господин секретарь. Горячий, увлекающийся, но дельный, знающий и учиться хочет… Вы пометочку-то  поставьте, а вот далее… Вы, кстати, когда обедать ходите?
- В полдень, – непонятно, зачем спрашивает, но отвечать приходится. С господами из Комитета лучше не ссориться. – Тут за углом кухмистерская есть. Недорого и вкусно.
- В полдень значит, – Черемисов щелкает крышкой часов. – Не позволите ли присоединиться?
- Сделайте одолжение, ваше благородие…
- В таком случае – до встречи, господин секретарь…
…В кухмистерской гомон и сутолока. В воздухе разлито целое море запахов. Так, если взять пять, нет – шесть… семь… восемь кусков черного хлеба, то можно обойтись и без котлет. Тарелка щей с говядиной и восемь кусков черного хлеба. И еще три стакана чаю. Вот если есть так каждую неделю, тогда можно будет не только сходить с Олечкой в театр, но и подарить ту серебряную брошку, которая ей так понравилась. И еще останется на три книги: Оуэна, Писарева и «Жизнь Вольтера». А кому нужны эти котлеты? Прекрасно и без них обойтись можно…
- …Господин секретарь! Сюда!
Ротмистр Черемисов машет из-за стола у окна:
- Присаживайтесь, располагайтесь, – он снова щелкает часами. – А вы точны. Это приятно. Уж не обессудьте: я чуть раньше пришел, вот и взял смелость на вас тоже заказать.
Канальство! Он же даже не котлеты взял! Мясо! Да еще самый дорогой гарнир – жаренный с грибами и луком картофель. Если завтра и удастся сэкономить, то дальше все равно придется выбирать: или брошь, или книги…
…Черемисов отпил из кружки с квасом:
- Знаете, господин секретарь, мне вдруг стало как-то очень грустно. Последний раз я так ел, когда вышел в полк. Еще подпоручиком. Боже, как же давно это было! Спасибо вам большое, что вытащили меня сюда!
Он улыбается, но не мне, а чему-то своему. Наверное, вспоминает свои юные годы. Он уже почти старик: ему, верно, около тридцати…
- … Вы не слушаете меня, господин секретарь?
А? Чего? Оказывается, пока я разглядывал его, он что-то там говорил, а я и прослушал! Неудобно-то как!
- Я говорю, что вы, скорее всего, рассчитывали на нечто большее, чем ежедневная монотонная рутина в канцелярии губернского суда?
- Нет, почему же – рутина? Среди дел иногда попадаются очень любопытные…
А ведь прав этот «гэбэшник», прав. Если не считать той забавной истории, когда пьянчужка укусил настоятеля Городского собора за лодыжку, ничего любопытного в делах и нет. Обычные тяжбы, скучные разбирательства. И на судебных заседаниях ни разу не был. Только в канцелярии…
- А вы, господин секретарь, не хотели бы заняться чем-то более интересным? Ну, к примеру, послужить у нас делопроизводителем следственной части?
- А какая разница? Что в губернском суде бумажки подшивать, что у вас?
- Ну, не скажите, сударь мой, не скажите… А вести протоколы допросов? И следователь, если он, конечно, не дурак, всегда прислушается к доброму совету. А вы ведь наверняка  захотите давать советы…
Интересно. «Если он, конечно, не дурак…» А дураков в их ведомстве не держат, всем известно… Соглашаться?
- Соглашайтесь, молодой человек, не раздумывайте. Где еще вы найдете такую, с позволения сказать, школу, как у нас?
А, была - не была! Если воевать, так по-военному! В конце концов, что это за практика такая: сидеть в канцелярии и перебирать папочки с делами?!
- Я согласен, ротмистр…
- …Ваше благородие, господин следователь, да какой же я враг народа? Ну, бес попутал – купил муку из проросшего зерна. Так на копеечку же польстился! Семья-то, семья – это ж шесть ртов! Как всех прокормить?
- Не враг народа, говорите… Ну-ну. А то, что хлебом из вашей, так сказать, муки восемь человек отравилось, причем из них двое – маленькие детишки – до смерти? Это как?
- Так ведь ваше благородие, ну кто ж знал, что детишкам-то? Мне б этот грех отмолить, а? Я бы и за вас свечку поставил…
- Ну, со свечками мы после разберемся, а пока скажите-ка мне вот что… Сами бы вы не додумались такую пакость делать. Так кто-то подсказал?
- Помилуйте, ваше высокоблагородие, да кто ж подсказывать-то станет? Ну, вот как есть, бес попутал…
- Господин делопроизводитель. Запишите: подследственный упорствует и от дачи показаний отказывается. Значит так: перерыв, а подследственного увести. Пусть поразмышляет…
Следователь Рославлев отодвигает папку с бумагами:
- А что, молодой человек, не испить ли нам с вами чайку, пока господин Смирнов размышляет и пока ему… хм… помогают собраться с мыслями? Подсаживайтесь-ка к моему столу…
Чай горячий и ароматный – не чета тому, что в кухмистерской.
- Сухарики берите… По вашему лицу вижу, что хотите что-то спросить, так?
- Да. Василий Федорович, но какой же он враг народа? Вор – да, но враг?..
Рославлев молчит, сосредоточенно мешая в стакане ложкой.
- Ну, в самом деле, ну, украл. Ну, люди пострадали. Но разве за это можно…
- Что «можно»? Можно ли за это в Сибирь? Да сколько угодно. Но вот скажите-ка мне, молодой человек: вот закатаем мы его в Сибирь. А кто в его лавке останется? Жена? Правильно, она и останется, благо половина имущества на нее записана. И что, думаете, она не станет худую муку продавать? Да еще как станет, даже больше чем этот сиделец. Ей же мужу посылки надо в Сибирь слать. А, скажете, не знала она, что он муку из проросшего зерна в дело пустил. Может быть, только верится слабо. Супруга его из самого что ни на есть купеческого звания, и всю эту торговую премудрость не хуже мужа разбирает. Так что, вернее всего, знала. А раз так, то и ответ ей вместе с мужем держать…
- … Господин следователь! Подследственный Смирнов на допрос просится.
- Ну, раз просится – допросим. Вели, голубчик, чтоб привели. Давайте-ка, молодой человек, посмотрим да послушаем: не поумнел ли наш отравитель?..
- …Ай-яй-яй, гражданин Смирнов. Да как же это вы так? Должно быть, упали?
- Ваше превосходительство, да какой там «упал»?! Это же ваши … так отделали…
- Да что это вы такое говорите?! Да неужели же вы хотите сказать, что служащие Комитета Государственной безопасности вас ударили? Не может быть!
- Да как же не может быть, ваше превосходительство. Как есть отделали – мое почтение. Особенно этот вот старался!
- Нет, в этом надо разобраться. Подследственного увести, а вас, ефрейтор Кузьмин, я попрошу остаться... Ну, что Петр Прович, упирается?
- Упирается, вашскабродь. Ну, да ни што: и не таких упертых ломали.
- Так давай, голубчик, давай. Только уж постарайтесь, чтоб больше не жаловался. И на сегодня нам его больше не присылать. Как там у вас Елатомцев поживает?
- Да как сказать, вашскабродь? Вроде доходит…
- Как думаешь, Петр Прович: к завтрашнему дню дойдет?
- К завтрему, Василий Федорович, непременно дойдет!
- Вот и хорошо, вот и славно. Чайку с нами не выпьешь, Петр Прович?
- От чего же не почаевничать. Я вот туточки примощусь…
- Вот, молодой человек, не желаете ли Петру Провичу ваш вопросец адресовать?
- Да я вот только хотел сказать, господин ефрейтор, что Смирнов, разумеется, вор, но разве так можно? Нужно?
Ой! Что-то я, должно, не то спросил. Ой, какое у него лицо стало… аж пятнами пошло…
- Вы, Петр Прович, успокойтесь. Чайку вот, сухарик… Молодой человек просто не знает…
- Э-эх, барчук, да моя б воля была б, я б таких без суда, без следствия, на березу! Со всем выводком!
- Видите, молодой человек, как повернулось. Я каюсь, не ожидал, что Петр Прович столь близко к сердцу ваш вопрос воспримет… Дело в том, что четыре года назад у него вот от такой муки вся семья сестры потравилась…
- Да кабы сестра, барчук, а ведь она мне заместо матери была… Враг он, народу враг, России враг! Правильно государь велел, таких в Сибирь гнать, всего лишать. Пусть там грехи свои замаливает!
- Вот видите, молодой человек. Глас народа – глас божий! Петр Прович у нас как раз тот самый народ и есть…
… Итак, господин Елатомцев, если я вас правильно понял, приказ украсть деньги, отпущенные на ремонт моста, вы получили от резидента британской разведки?
- Так.
- И приказ вы выполнили, так?
- Так.
- Ну, что ж, тогда вот тут подпишите, и все – мы вас больше не задерживаем. Ступайте-ка голубчик в камеру, сил для суда набирайтесь. А кстати: резидент британской разведки – статский советник Смагин? Из министерства путей сообщения?
- Да…
- Ну, вот и славно. Молодой человек, дайте ему еще последний листик подписать. Вот и хорошо, голубчик, вот и умница. Ну, ступайте, Елатомцев, ступайте… А славно мы с вами сегодня, Володя… Вы позволите мне вас так называть?
- Пожалуйста, Василий Федорович. Мне будет очень приятно…
- Славно мы сегодня, Володя, потрудились, правда? Давно у нас на этого Смагина сигналы поступали, что с казенными деньгами слишком вольно обращается, да вот все никак не подступиться было. И тут – такой подарок. Славно…
-… А-а, господин Смирнов! Душевно, знаете ли, рад, что снова к нам попросились. Душевно рад. Проходите, присаживайтесь. Жалоб больше нет? А то вид у вас какой-то не здоровый…
- Ва.. ваше превосходительство! Пощадите!
- Да что это вы, сударь мой?! Немедленно встаньте с колен! Иначе…
- Батюшка! Отец родной! Пощади!
- Эх, Смирнов, Смирнов… Ну вот скажи ты мне на милость: много ли заработал-то на этой муке?
- Так ведь… батюшка … три рубли на рупь… Все отдам, все до копеечки, только не погуби! Заставь за себя богу молиться, сердечный…
- Да-а… Три рубля на вложенный рубль. А знаете, Володя, вот странность: читал я когда-то одного из запрещенных ныне авторов – немецкого еврея Маркса. Так вот: господин Маркс изволил писать, что при трехстах процентах прибыли не найдется такого преступления, на которое не пошел бы капитал. Как полагаете, молодой человек: это наш случай?
- Совершенно точно, Василий Федорович: наш! Словно про него этот Маркс написал…
- Батюшка! Заступник! Отец родной! Не знаю я никакого Марксу!..
- Так-таки и не знаешь?.. Ефрейтор!
- Нет! Не надо! Солгал я, господин следователь! Знаю Марксу! Оченно хорошо знаю! Вредный жид! Он сам ко мне приходил и велел муку порченную продать! Велел в драгунский полк!.. А я испугался, только по пекарням продал!
- Ты смотри, как повернулось… Володя, запишите: обвиняемый Смирнов добровольно признался в связях с социалистическими организациями. Сообщил о приеме курьеров и делегатов из-за рубежа…
-…Василий Федорович, разрешите вопрос?
- Конечно, Володя, спрашивайте.
- А как с Марксом-то быть? Я, каюсь, сам его читал когда-то… Правда не понял ничего. Мне брат давал. Но вы не подумайте: он потом от этого отошел…
- Да я, Володенька, и не думаю. Я знаю. Мы, уж извините, прежде чем вас приглашать, семь раз вас проверяли-перепроверяли. Но вы хотели что-то спросить?
- Как же с Марксом-то быть, Василий Федорович? Ведь Смирнов не то, что не читал его, а и узнал-то про него только сейчас…
- Ну, так что же? Маркс – враг и Смирнов – враг. Пусть ему легче станет, бедолаге, что не один он враг народа… Да, собственно, мысль про капитал и триста процентов прибыли – отнюдь не Марксу принадлежит. Он ее у Теодора Даннинга  украл! Был в Англии такой профсоюзный деятель и публицист… - и Василий Федорович процитировал по памяти:
“Капитал избегает шума и брани и отличается боязливой натурой. Это правда, но это еще не вся правда. Капитал боится отсутствия прибыли или слишком маленькой прибыли, как природа боится пустоты. Но раз имеется в наличии достаточная прибыль, капитал становится смелым. Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение, при 20 процентах он становится оживленным, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы. Если шум и брань приносят прибыль, капитал станет способствовать тому и другому. Доказательство: контрабанда и торговля рабами”…
…Вот и лето миновало. Как-то незаметно, быстро. Прошло – и нет! Хотя, если подумать: сколько хорошего было за эти три месяца! И театры, и балы, и Олечка Верховская, и Катенька Белышева… И рыбалка, и охота. Петр Прович замечательные места знает… И, конечно, Рославлев… Но сегодня я увижу его в последний раз. Через два дня начнется курс, так что сегодня вечером – на поезд и в Казань…
- …Что ж, Володя, вот и настала печальная пора прощания. Я, уж извините за прямоту, привязался к вам. Привык.
- Я буду скучать по вас, Василий Федорович. Вы мне стали как родной…
- Приятно слышать, приятно слышать. Ну, и какое впечатление вынесли вы, молодой человек из вашей практики?
- Знаете, Василий Федорович, я очень рад, что в России есть такая служба как ваша. И не сочтите за лесть:  что здесь служат такие люди, как вы!
- Спасибо на добром слове, Володенька, спасибо. А ведь у меня к вам есть дело. Будет у нас с вами, Володя, сейчас очень важный разговор. И для вас, и, не скрою, для меня тоже. Володя скажите: как вы относитесь к тому, чтобы работать у нас?
- Да я же… Я, господин коллежский асессор… Я сам хотел… думал, вот, курс окончу – и буду к вам проситься. Возьмете?
- Очень рад, Володенька, очень рад. Рад, что не ошибся в вас, не ошибся…
- Вот только боюсь, справлюсь ли?
- Справитесь, Володя, справитесь. Можете быть уверены. Вот-с, возьмите. Это в вашу Казанскую alma mater: характеристика, результаты стажировки, отзыв начальства. Можете прочесть: конверт, как видите, не запечатан.  Да-с, а вот тут распишитесь. А вот эту бумаженцию, сразу же по прибытию в университет, отнесете в губернский КГБ. Там уже в курсе… Ну-с, коллега, за сим, желаю вам доброй дороги и успехов в учебе!
- До свидания, Василий Федорович. Можно мне вам писать?
- Конечно, Володя, конечно. Буду очень рад. Вы ведь, так сказать, теперь мой крестник. Удачи вам, Володя!
Интересно, что там, в конверте, написано? Эх, любопытство сгубило кошку – посмотрю! Отзыв… «…Проявил себя… внимательный и усердный работник… благодарность за выполненную во внеурочное время работу… быстрый ум…» Быстрый ум – надо же?! А приятно все-таки, что тебя оценили! Та-ак, что тут еще? «Оценка за практику – превосходно»! Замечательно! Есть чем похвастаться перед братцем. А через три годика и вообще ему нос задирать станет неуместно: В КГБ работа не проще, чем у него…