Рассказ старенький, но уж больно подходит под тематику

…Наверное, я, наконец, повзрослел. Или постарел – смотря с какой позиции смотреть. В конце концов, тридцать четыре – далеко не мальчик. Только вот ничего не могу поделать со своим идиотским, врожденным, наивным, милым романтизмом. И где-то чуть-чуть даже оптимизмом. «Ты ж одессит, Мишка, а это значит…» - помните? Или иначе: «я одессит, я из Одессы, здрасьте…». Нет, я далеко не Мишка, у меня совсем другое имя, но…разве это что-то меняет? Я, таки да, из Одессы, и, таки да, одессит. И пусть уже нет на свете моего отца, одессита во втором поколении, научившего меня не только искренне любить этот город, но и воспринимать его чуть-чуть иначе, нежели воспринимают все остальные; да и от того легендарного «одесского духа» мало что осталось, но…
…но мне отчего-то всё чаще и чаще хочется пройти по знакомым с детства, но, увы, до неузнаваемости изменившимся местам. Посидеть с бутылочкой пива (увы, тоже уже давно не одесского) там, где когда-то сидел с отцом, с разъехавшимися по разным странам друзьями, с любимой, но так и не ставшей женой, девушкой – и предаться воспоминаниям. Вернуться в прошлое. Хоть на миг, но вернуться. Нет, вы не поняли – вернуться без сожаления о том, чего уже нет, и что никогда не вернется. Просто вернуться - и проплыть по тем самым хрестоматийным «волнам памяти», рассекая их неспешное течение в Вечность форштевнем своих непутёвых воспоминаний… 
Просто пройти, просто посидеть и просто вспомнить. «Поностальгировать», как сказало бы моё второе «я» привыкшего искать неизбитые аллегории писателя-фантаста. Вот только издательского псевдонима пока, извините, не назову. Не сторонник дешевой саморекламы, знаете ли! А захотите пообщаться – пишите, e-mail в издательстве есть…
Ну, так что, начнём? Погуляем по вечно молодой, хоть и слегка подуставшей от бесконечного, почти что броуновского, движения Южной Пальмире?
И где мы пойдём сначала? Ну, конечно же, к морю…
Итак, «впирод», как когда-то говорили «у нас в Одессе»…
****
…Что может быть лучше неспешной пешей прогулки на побережье, куда-нибудь в район любимого со времен счастливого детства и бесшабашной студенческой юности Большефонтанского мыса? Пожалуй, ничего не может быть. Благо весна уже полностью вступила в свои права, уверенно расправив навстречу солнцу клейкие ладошки распустившихся листьев. И солнце греет совсем по-летнему, и налетающий с моря ветерок больше не заставляет ежиться от холода, и сбегающие к пляжам склоны уже укрылись пушистым одеялом молодой, еще не прибитой июньским зноем, травы.
И поехать туда нужно всенепременно «восемнадцатым» трамваем. Причем, не тем новым сине-белым, с электронным информационным табло в салоне и еще не вытертыми до блеска тысячами рук поручнями, а стареньким и жутко дребезжащим красно-желтым вагончиком, пришедшим из прошлого века и прошлого же тысячелетия. Из моего детства. Из нашей памяти. Хотя, честно говоря, не уверен, что подобные еще остались именно на этом маршруте. Жаль, если нет…
Сесть в него можно на Куликовом поле. Но лучше протопать одну остановку пешочком, благо, недалеко. Зачем? Да в общем-то ни за чем  – исключительно, чтобы выполнить давний, студенческих времен, ритуал, наступив ногой на вытертую до блеска крышку люка с датой «1939» по центру. Просто так. Нравится она мне, крышка эта. История, опять же: это сколько ж ног прошлось по ней за почти что семь десятков лет? К лову, гуляя по родному городу, я нашел еще две подобные, 1939 и 1941 года выпуска – одну возле Привоза, другую - на улице Прохоровской…   
Добравшись же до конечной остановки, той самой знаменитой «последней станции Бэ-Фэ», следует обязательно отовариться пивом в гастрономе на углу, который я помню еще кафе-мороженым времен позднего соцреализма…
Ну а дальше, конечно же, пешком. Вниз по узенькой улочке, сбегающей к самому морю, мимо бывшего промтоварного магазина «Чайка», как ни странно, до сих пор сохранившего сиё гордое имя. С отключенным мобильным, никуда не спеша, позвякивая пивными бутылками в целлофановом пакете, попыхивая сигареткой, улыбаясь майскому солнцу и редким встречным прохожим - и вспоминая. Просто вспоминая, не кого-то или что-то конкретное, а так, вообще вспоминая всё то, что давным-давно прошло и вернется разве что во снах.
Или во время вот таких, более чем редких, прогулок…
****
Если вы никогда не видели, как материализуется, становясь видимым и осязаемым, само Время, искренне советую последовать моему совету и побродить под нависшими над морем известняковыми скалами. Конечно, урбанизация и родной железобетонный прогресс шагнули далеко вперед, за неполные полвека исхитрившись почти полностью испохабить некогда дикий ландшафт, но кое-где еще остались участки побережья в том виде, в каком его видели наши предки…
Я люблю район Большефонтанского мыса именно потому, что здесь всё ещё не успело измениться до полной неузнаваемости. Да, вдоль моря пролегла асфальтированная автодорога; несуразные постройки многочисленных летних баров и прочих «бунгало» прочно оккупировали и без того узкие, наполовину слизанные морем пляжи. Много лет назад была срыта немалая часть самого Мыса. И мощные бульдозеры сделали то, что в сорок первом оказалось не под силу оккупационным войскам, выворотив из земли и сбросив вниз бетонный «блин» наблюдательного пункта знаменитых 411 и 39-ой береговых батарей. Тех самых, что несколько месяцев сдерживали наступление армий двух стран, роняя стокилограммовые снаряды на скопления войск и техники, укрывшиеся на побережье одесских лиманов, в пригородной степи и даже за неприступными и, казалось, недосягаемыми для советских снарядов, стенами древней Белгород-днестровской крепости…
Однако многое и осталось. Например, вот эти нависающие над узкой тропкой, похожие на исполинский слоеный пирог скалы, где каждая горизонтальная полосочка донных отложений «весит» не одну тысячу, а то и миллион лет.
Так кто же сказал, что Время нельзя увидеть и даже пощупать?! Можно! Вот же оно, прямо перед вами. Протяните руку - и прикоснитесь сначала к одному слою спрессованных чудовищным давлением ракушек, моллюсков, ила, затем к другому, мгновенно перенесясь на несколько миллионов лет вперед или назад. Этому меня еще в детстве научил отец – видеть в этих желтоватых камнях не просто залежи знаменитого одесского «ракушняка» (именно так, через «я», хоть всезнающий доставучий «Word» в который раз и пытается меня убедить, что это слово пишется через букву «и»), а само непостижимое Время. И еще ни разу не бывало, чтобы я нарушил неписанную традицию, не коснулся рукой нашего нереально-далекого прошлого…
Есть у меня тут и любимое место, откуда при ясной погоде открывался неповторимый вид, как на море, так и почти на всю – от порта и поселка Котовского до бывшей немецкой «веселой деревни» Люстдорфа – береговую линию.
С легким хлопком летит в сторону поддетая зажигалкой крышка пивной бутылки, и первая порция пенного напитка ностальгической волной скользит в горло. Эх, хорошо!..
Передохну немного, и спущусь вниз, поздороваюсь с Морем…
****
Море… Вечное, неизменное, но, в то же время, ежесекундно меняющееся. Живое. Оно никогда не стоит на месте, оно находится в постоянном движении. Ему всегда некогда. По большому счету, ему наплевать на всех нас – оно извечно не принадлежит Времени, оно – вечно; вечно, будто та самая река, в которую нельзя войти дважды. Вы можете приходить к нему каждый день – и каждый день оно будет разным. Неповторяющимся. Единственно возможным.
Всё-таки те, кто видел море лишь на телеэкране или в краткие моменты курортного отдыха, никогда не поймут тех, кто вырос рядом с ним. Ни-ког-да. Что я имею в виду? Да понятия не имею. Это невозможно ни описать, ни объяснить. Это надо чувствовать, это должно быть в тебе самом с рождения; с первого выхода «на пляж», когда ты голозадым двухлетним пацаном впервые окунулся в холодную, но такую матерински-ласковую воду. Окунулся, и, спустя множество лет, понял, что ты – Одессит. И что море столь же привычно и необходимо тебе, как воздух или пища. Что его растворенная в воде соль и пропитавший воздух запах водорослей - в твоих генах, в последовательности нуклеотидов твоей ДНК. Что оно родное. Как мать, Родина или любимая женщина…   
Море… Оно умеет постоять за себя. Его объятия могут быть нежными, как ласки искушенной в искусстве любви валькирии – и одновременно яростными, словно руки истосковавшегося по женскому полу наёмника. Оно может обласкать, но может и оставить с собой навечно. В лихую годину оно держало на своей груди твои корабли – и опускало в пучину, безжалостно сминая глубинным давлением переборки, суда твоих врагов. Оно выносило на берег тела своих сыновей – в окровавленных тельняшках-«рябчиках» и намокших бушлатах – или печально укладывало на прибрежный песок бескозырки тех, кто не сумел добраться до спасительного берега. Оно всегда знало, где свои, а где чужие…
Море чувствует страх и не любит тех, кто боится его, кто ему не доверяет. Но и ценить доверие оно тоже умеет. Как говорил когда-то, уча меня плавать, отец: «помни, вода держит. Она держит всегда. Топит страх». И теперь я знаю, что он был прав. Море чем-то похоже на собаку, оно никогда не тронет того, кто не боится. Но страх часто заставляет его нападать…
Море… Я сижу на берегу, лениво бросая в прибой камушки. Годами море шлифовало их, придавая самую совершенную, без единой острой грани, форму. Шлифовало – и тысячами выбрасывало на прибрежный песок: смотрите, люди, на что я способно! Я придаю вещам идеальную, самую совершенную во Вселенной форму. Я – всесильно.
Но сегодня штиль. Так что «прибой» - это сильно сказано. Нет никаких воспетых маринистами «пенных барашков», и никакого «рокота накатывающих на берег волн» тоже нет. Водная гладь неподвижна до самого горизонта, лишь играют на поверхности солнечные блики. Нет, оно не спит, оно просто позволило себе немного отдохнуть. Расслабиться. Забыть обо всем. Хотя бы на день, хотя бы на час…
Как ни странно, иногда даже вечности нужен отдых…