– Слава Творцу, – шепчет лорд Гаргал и шагает в темноту, увлекая его за собой.
Недолгая темнота на несколько шагов, и они в светлой комнате. Но второй двери не было?! Он озадаченно озирается по сторонам, оглядывая гладкие стены и такой же пол. Ни стола, ни стульев, ни ложа или лавок, ни даже сундуков вдоль стен. И непонятно откуда свет, а стены белые как будто здесь никогда не разводили огня.
– Лорд Гаргал приветствует и желает здоровья и удачи.
Он вздрогнул и растерянно уставился на возникших перед ними трёх мужчин в странной одежде. И по их белым неподвижным лицам догадался – Сумеречные Торговцы. Но без плащей. Их белая одежда словно обтекала их тела без завязок и заколок, выделялись только серебряные пояса, браслеты на запястьях и лодыжках и плотно охватывающие шею ожерелья.
– Мы приветствуем лорда Гаргала и желаем ему здоровья и удачи.
Говорит один, стоящий посередине и на шаг впереди. Он главный?
– О чьей жизни говорил лорд?
– О его, – лорд Гаргал отпускает его руку и слегка выталкивает его вперед. – Возьмите его, ибо здесь он должен умереть.
– Почему?
– Он болен?- спрашивает стоящий слева.
– Он здоров, – лорд Гаргал говорит спокойно и словно равнодушно. – Он последний из рода Барсов.
Он вскидывает на лорда Гаргала глаза: до сих пор он был младшим из Барсов, но последним? Лорд Гаргал замечает его взгляд и продолжает, обращаясь к Сумеречным, но говорит и для него.
– Властитель повелел уничтожить все младшие семьи и ветви, чтобы никто не помешал ни сейчас, ни потом его старшему сыну и его потомкам. Род Барса уничтожен. Он последний.
Отец убит? И мать? И все в их замке? Он знает, что такое – уничтожить род. Убивают всех живущих в замке и разрушают замок. И когда его увозили, там уже убивали. Поэтому с ними только десять воинов, остальные исполняют волю Властителя, Властитель повелел...
– Мы должны посоветоваться. Ждите здесь.
Сумеречные – он уже не называет их торговцами – уходят, словно растворяются в стене, и лорд Гаргал переводит дыхание.
– Слава Творцу, – вздыхает Книжник, – когда они отказывают, то отказывают сразу.
Откуда-то, можно подумать прямо из стены, появляется... женщина? Да, это женщина, и она… Сумеречная, но другая: её одежда так же облепляет тело, но не белая, а золотистая, браслеты, пояс и ожерелье украшены мелкими цветными камушками, и белое лицо не такое неподвижное, она улыбается, и у неё волосы, короткие как у согрешившей служанки, но у Сумеречных совсем нет волос. В руках у нее поднос, она наклонилась поставить его... на пол? Но у подноса вдруг выросли ножки, и он стал столиком. Блюдо с фруктами, кувшин и три чаши.
– Угощайтесь, – её голос мягче и не такой безжизненный.
Лорд Гаргал кивает, благодарит, и она уходит, опять в стену, а они... на что они сядут? Когда они входили, не было никакой мебели, а сейчас у столика-подноса стоят три трёхногих табурета. Откуда они взялись? Не сами же по себе выросли. Непонятно. Лорд Гаргал садится первым и сам наливает себе в чашу из кувшина густую тёмно-красную жидкость, бесстрашно отпивает.
– Настоящее снитское.  Садись, Книжник, выпьем, – и кивает ему, – садись, Барс. Очисти ему яблоко, Книжник.
Он Барс? Уже? До Испытания и Посвящения? И тут же понимает: да, он последний и потому уже Барс. Он садится за стол, и Книжник подаёт ему тёмно-зеленое, сочащееся соком яблоко, а лорд Гаргал наливает вина ему и Книжнику. Книжнику полную чашу, ему на один глоток.
– Властитель может и не поверить, – тихо говорит Книжник.
– И ты, и десятник расскажете всё, как было. Тебе не придётся лгать. Пей. Что бы они ни решили, я выполню свой долг. Я обещал Властителю, что ни одного Барса не останется. Гаргал верен своему слову. Хорошее вино, пей, Барс.
Он осторожно касается губами вина: до Посвящения вино запретно. Хотя... если он мертвец, то что ему запреты живых? И он глотает уже смело. Рот и горло сразу начинают гореть, на глазах выступают слёзы, и он даже не видит, кто ему даёт другое яблоко, уже оранжевое, чтобы заесть, Книжник или сам лорд Гаргал.
– Выпил? Молодец, Барс. А теперь съешь это.
Мелкие розовые ягоды кажутся терпкими и невкусными, но от них проходит жжение в горле и проясняется в глазах.
– Богатое угощение.
– Да, Книжник, они торгуют со всей Равниной, и с горными племенами, и с Озёрным королевством. Да где их только ни видели.
– Говорят, они похищают людей.
– Нет, – лорд Гаргал усмехается, – но иногда они берут плату людьми. И взятых ими никто уже никогда не видел.
Книжник кивает.
– А заспоривший с ними быстро умирает. Без ран и болезни. Но в муках.
– Верно, – кивает лорд Гаргал. – Как-то Хранитель дворца решил захватить одного из них и посадить в подвал.  Не знаю уж зачем. Но воинов просто обожгло, а Хранителя раздуло, а через три дня на нём полопалась кожа и потёк гной. Властитель смилостивился и приказал опоить его сонным настоем.
– Я слышал об этом, – соглашается Книжник.
– Да, – лорд Гаргал смотрит на дно своей чаши, – если внимательно слушать, можно услышать многое.
Книжник, похоже, опьянел. И лорд Гаргал тоже. Они говорят как равные, не думая, что он их слышит.
– Не самое мудрое решение.
– Властитель боится за сына.
– Лучше бы он боялся за страну.  Внука нет, и неизвестно когда будет. Трон крепок, когда есть кому занять его по праву.
– Да, если что... начнется грызня. А замков теперь мало. Если Озёрный король захочет расширить свои земли, мужикам негде будет прятаться от его мясников. А без мужиков земля запустеет.
-–У Властителя пять дочерей.
– Зять не сын. Он думает о своем доме, а не доме тестя. Если с наследником что-то случится, они разорвут страну. Неужели Властитель не понимает этого.
Лорд Гаргал негромко смеётся.
– Властитель слишком хорошо помнит сказания о Великой Смуте. Он боится прошлого.
– И не думает о будущем, – вздыхает Книжник.
– Будущего он боится ещё больше, – пренебрежительно машет рукой лорд Гаргал. – Твой отец был моим другом.
Он вздрагивает и смотрит на лорда Гаргала. Это уже ему? Да, говорят ему. Но... зачем?
– Он знал, что никогда не станет Властителем. И никогда не жалел об этом. Барсы всегда были хорошими воинами. Он хорошо рубился на мечах, и, если бы Властитель доверил ему держать границу с Озёрным королевством, я уверен, там было бы намного спокойнее. Но для этого надо было ездить во дворец и низко кланяться. Слишком многим и слишком низко. А он был слишком горд для этого.
– А... мать? – рискует он спросить.
– Она была красавица. И хорошо пела.
Откуда лорд Гаргал знает, как пела его мать, она же никогда не ходила на пиры, и... Зачем лорд Гаргал ему это говорит? Но он не спрашивает.
– Я мог забрать только одного. Они отказались расстаться.
Он медленно кивает.
– Умершие рядом, рядом и на небесах?
– Верно, Барс, но...
– Но если я умру здесь, они все равно найдут меня там, – заканчивает он за лорда Гаргала и встаёт, поворачиваясь лицом к вошедшим в комнату Сумеречным.

...Гиан достал ключ и открыл дверь. Дорсайцы мастера фокусов и игр с пространством, он с удовольствием пользуется их мембранами, да и установка такой мембраны не самое дорогое удовольствие, но ему нравится ощущать рукой тяжесть и холод ключа, теплоту натурального дерева дверной ручки, вещественность мебели и утвари. В чём-то он остался, конечно, дикарём. Но это необременительно для него и терпимо для окружающих.
В квартире тихо, пахнет свежей листвой и цветами. Золотинка спрыгнула с его плеча и золотой молнией унеслась на кухню, откуда сразу послышалось мелодичное позвякивание: Золотинка нетерпеливо била мордочкой по диску опознавателя над кормушкой. И когда он, привычно сбросив в утилизатор у входа уличную обувь, босиком вошёл в кухню, Золотинка уже ела, аппетитно, как в рекламе, хрустя тёмно-бордовыми шариками «Универсума №5 для периода малой активности». В экспедициях он кормил её «Универсумом-динамик», или собственным пайком, или всем, что попадалось под руку. Золотинка недаром всеядная. И если чувствует предстоящую голодовку, то и ненасытная. Как раз в их первой совместной экспедиции она вдруг начала есть, есть и есть, выжрала за день весь запас, а через три часа полетели обогреватели и контейнером из-под «Универсума» пришлось пожертвовать, пустив его на ремонт обогревателей. Не сожри она корм, он бы пошёл туда же. Энергию можно получить, только пожертвовав веществом. С тех пор он доверяет её аппетиту как ещё одному индикатору. Но надо и самому поесть.
Готовить он умел. В рамках учебной программы самообеспечения. Не гурман, хотя поесть любит, и не страстный кулинар, поэтому полуфабрикаты его вполне устраивают.
Золотинка поела и теперь сыто умывалась и чистилась на этажерке у окна. Обычно на таких ставят цветы или безделушки, но он приспособил для Золотинки. Сейчас она лежала на верхней полке и чистила хвост, распушив его и перебирая передними лапками шерстинки.
Гиан поставил жариться отбивные – еды должно быть много – и взялся за салат. Конечно, он дикарь, причём хищный, и мясо предпочитает всему остальному. Когда у него есть выбор...
...Сумеречная снова взяла его за руку и повела по украшенному синими узорами коридору. Он шёл, легко приноровившись к её шагу, и разглядывал узоры. Вскоре он заметил, что узор повторяется, описывая большие круги. Может, это... он не додумал, потому что она остановилась у одного из таких кругов. Они опять пойдут в стену? Нет. Она положила ладонь на узор, и в центре круга возникла чёрная точка, стремительно расширилась и стала... проходом. Дверью, только круглой. Она отпустила его руку и слегка подтолкнула вперёд.
– Входи.  Здесь живу я. Сейчас ты вымоешься и сменишь одежду. Потом поешь.
Он послушно вошёл в комнату, показавшуюся в первый момент полутёмной. Мягко колыхались большие, от пола до потолка, полотнища узорчатой ткани, образуя шатёр. Похоже на парадную, увешанную гобеленами и коврами спальню в замке, там стояла большая кровать под балдахином. Когда он был маленьким, ему как-то разрешили поиграть в ней. Он помнит: занавеси опущены, мать и отец лежат рядом под тканевыми одеялами, так натоплено в спальне, а он бегает вокруг них по кровати. Пока мать не позвала кормилицу, и та не унесла его. Он помнит: отец смеялся, глядя на него.
– Иди сюда.
Он повернулся. Ещё одна комната? Сколько же их здесь. А снаружи замок Сумеречных не такой уж большой. Почему? Думая об этом, пошел на её голос и оказался в ярко освещенной комнате. Но это...
– Здесь моются?
– Да. Раздевайся. Сними все и брось сюда, – она показала ему на непроницаемо чёрный квадрат на полу. – Я дам тебе другую одежду.
Он не знал, не мог знать, но как-то догадался, что брошенное на квадрат исчезнет бесследно. Жалко: одежда совсем новая, не сношенная, у рубашки даже цветные завязки засалиться не успели. Но он послушно развязал горловой узел, снял рубашку и бросил её. Рубашка задрожала и исчезла. Видно, провалилась. Он сел на пол и снял сапоги, мягкие детские сапожки, штаны, бросил их туда же и встал. Теперь на нем были только пояс с ножом и на шее шнурок с оберегом.
– Это я не отдам.
Она внимательно смотрела на него. Её лицо оставлось неподвижным, и молчание было долгим. Потом она медленно кивнула.
– Хорошо. Положи это пока сюда. Потом заберёшь.
Она открыла сундучок у стены, и он сложил туда пояс – полоску кожи с набитыми на нее металлическими бляшками, нож – детский кинжал в простых безузорчатых ножнах и шнурок с мешочком оберега.
– А теперь иди сюда.
Он встал на плоский металлический диск, шершавый от множества дырочек, успел удивиться, что тот тёплый, и вдруг его окружила вода. Как сильный дождь, но струи со всех сторон, снизу, сверху, и капли бьют отовсюду. Вода сразу и горячая, и холодная, пахнущая чем-то незнакомым. Она всюду, бьёт по лицу, в глаза, в рот, по голове, по телу. Он бестолково замахал руками, будто это не капли, а мухи или пчёлы. Но вода била, щипала, щекотала его, заставляя подпрыгивать в безнадёжных попытках увернуться...
...Дезинфицирующий бактерицидный душ и сейчас не доставляет ему удовольствия, а тогда... странно, а почему он не боялся? Логично, если бы он бился в истерике от страха и непонимания. Почему он был так спокоен и уверен? Эмоциональный ступор? Или преобладание ориентировочного инстинкта над самосохранением?
Золотинка отпустила свой хвост и, по-прежнему лёжа на спине, повернула голову к столу. Вокруг её носа стремительно вырос и развернулся веер обонятельных волосков. Гиан невольно рассмеялся. Как бы ни была сыта Золотинка, чёрные груши она не пропустит. Нарезая тонкими ломтиками угольно-чёрные продолговатые плоды с его кулак величиной, он смотрел, как Золотинка, вытянувшись длинной змейкой, крадётся к столу, трепеща обонятельным веером. Добравшись до стола, она коснулась носом его края и застыла в безмолвной мольбе и ожидании.
Чёрные груши – их подлинное название на дорсайском он так и не освоил – удовольствие недешёвое, но он помнит их вкус ещё с того первого вечера и старается, по возможности, не отказывать себе в этом удовольствии.
Сделав салат и десерт, он снял с плиты отбивные, быстро накрыл на стол и достал из шкафчика маленькую синюю мисочку. Увидев её, Золотинка тонко засвистела от предвкушения. Положив в мисочку понемногу из каждой своей тарелки, он посыпал получившуюся смесь чёрными грушами, подвинул мисочку на край стола и кивнул. Золотинка втекла на стол, прижала обонятельные волоски и уткнулась в мисочку.
Гиан ел и смотрел, как Золотинка ловко вытаскивает из-под ломтиков груш и заглатывает кусочки мяса и овощей. Закончив с ними, она кончиками зубов ухватила ломтик груши, подтянула его к краю мисочки, взяла его передними лапками и выпрямилась. Сидя на краю стола на задних лапках и вытянувшись столбиком, Золотинка держала в передних лапках чёрный бархатисто-блестящий от выступившего сока кружок и быстро вгрызалась в него мелкими жевательными зубами. Судя по раздувшимся щекам, хватательные клыки она сдвинула, чтобы те не мешали наслаждаться.
Гиан так же наслаждался грушами, оставив их напоследок. Положив кружок в рот, он языком прижимал его к нёбу, чтобы мякоть рассыпалась и заполнила рот мелкой сладкой крышкой. И тогда...
...Вода внезапно кончилась. Он стоял на прежнем месте и дрожал. Тело горело и чесалось.
– Иди сюда, – позвала его Сумеречная.
А когда он подошел, указала ему на маленький бассейн с прозрачной чуть зеленоватой водой.
– Можешь поплавать. Ты умеешь плавать?
– Умею, – кивнул он.
И хотя рядом была маленькая лесенка, он по-мужски спрыгнул в воду. В одном из дворов замка был колодец и бассейн. Он много раз из окна женской половины видел, как купаются воины, а, перейдя на мужскую половину, получил разрешение купаться в бассейне, до этого его только мыли в лохани. Но впервые он плавал один, без Дядьки. Вода была какая-то плотная, плавать было легко. А она молча сидела на краю бассейна, скрестив ноги, и смотрела на него. Как он плавает и ныряет, пытаясь достать дно. Она не звала его, но он сам подплыл к бортику, уцепился за него и, подтянувшись, выбрался наверх. Она кивнула и встала.
– Хорошо. Держи, – и дала ему большое полотенце.
Потом он узнал, что дорсайцы предпочитают обсыхать под воздушными струями, считая полотенца варварством, но относясь к этому достаточно снисходительно. Она молча смотрела, как он вытирается, не пытаясь помочь ему. Значит, его не считают совсем уж маленьким, хотя и отправили к женщинам – подумал он.
– А теперь надень это.
Рубашка, штаны и сапожки были сшиты вместе, и он не сразу понял, но всё же сам догадался, что нужно влезать через горловину. К его удивлению, приятно-шелковистая ткань легко тянулась и тут же сжималась, плотно, но, не давя, облегая тело, и была ярко-оранжевой, а пояс, браслеты и воротник-ожерелье – белыми. Потом он узнал, что это детские цвета...
...Комбинезоны дорсайцев удобны и многофункциональны. Недаром они разошлись по всему Звёздному Миру, став стандартной экспедиционной одеждой и основой для любой формы вообще. Дорсайцы много дали Звездному Миру, но их самих не любили и не любят. За непонятный трудный язык, за снисходительное презрение ко всем остальным и заносчивость... По заносчивости с дорсайцами могут поспорить только земляне. Они это знают и предпочитают впрямую не контактировать, а Звёздный Мир, особенно его негуманоидная часть, нетерпеливо ждёт, когда, наконец, эти две расы вцепятся друг другу в горло и избавят остальных от своего присутствия. Но и земляне, и дорсайцы слишком умны, чтобы так сойти в небытие. И их приходится терпеть.
Доели они одновременно, и Гиан собрал посуду. Золотинка облизнулась, провожая глазами мисочку. Гиан засмеялся.
– Хорошего всегда мало. Вот попадём на Дорсай, там и поедим.
Золотинка снова облизнулась и одним прыжком прямо со стола перепрыгнула на свою этажерку к окну, где продолжила вылизывание и чистку шерсти. А он занялся посудой: дома он предпочитал не разовую, растворяющуюся или испаряющуюся после использования, а фарфор, стекло, металл, даже дерево. Такую посуду приходилось мыть и чистить, она не трансформировалась, но в её неизменности было что-то такое... что заставляло многих пользоваться ею, или даже коллекционировать...
...Оглядев его, Сумеречная кивнула.
– Идём.
Он шагнул к шкафчику, куда положили его нож и оберег, но она покачала головой.
– Это потом.
Выходя из ванной – он уже на следующий день узнал, как называются разные помещения – он оглянулся на шкафчик. Она улыбнулась.
– Это не пропадёт. Не бойся.
И он послушно последовал за ней. Большая комната изменилась. В ней стало светло и просторно. А откуда свет – непонятно. Одна из стен словно затянута полупрозрачной тканью – отец как-то купил матери у Сумеречных такой платок, и она надевала его только по очень большим праздникам. А три другие стены в узорах, и двери, через которую они вошли, даже не найти. Посередине стол и два табурета. На столе тарелки и миски. Выглядели они вполне привычно. Он сел за стол и, не дожидаясь её слов, принялся за еду. Ведь он уже два года на мужской половине, а мужчина ест первым. Поэтому он вежливо съедал из каждой тарелки и миски ровно половину и отодвигал к ней. Но она не ела, а молча смотрела на него.
– А ты почему не ешь? – не выдержал он.
– Ты оставил это для меня? – удивилась она.
– Ну да, – удивился он её незнанию и стал объяснять. – Я уже два года на мужской половине. Мужчины едят первыми. Если женщина рядом, ей оставляют.
Она кивнула.
– Я поняла. Спасибо. Но здесь другие обычаи. Это всё тебе.
Он пытливо посмотрел на неё.
– У Сумеречных по-другому? Почему?
– Так устроен мир.  У всех свои обычаи.  Так что доедай. Или тебе не нравится?
– Нравится, – не очень уверенно ответил он и стал доедать.
И тут он вспомнил, что не спросил главного.
– А кто ты?
Она чирикнула и улыбнулась его попытке повторить.
– У тебя всё равно не получится. Но... можешь называть меня Айей.
– Айя? – повторил он.
Она кивнула.
– Правильно. А как тебя зовут, я знаю. Ты Барс.
Он с невольным удовольствием отметил, что и его имя у неё совсем правильно не получилось, и кивнул. Значит, в её семью его не берут, тогда бы дали новое имя. Но он и не раб, рабу не оставляют имени. Так кто же он? Додумать она ему не дала.
– Доел? Больше не хочешь?
Он оглядел опустевшие тарелки и миски и покачал головой.
– Нет.
Она встала.
– Пойдём. Я покажу, где ты будешь спать.
Идя за ней, он оглянулся через плечо и успел увидеть, как стол с посудой и табуреты ушли сквозь пол вниз, и даже следа не осталось.
– Ну же, иди.
Она за край сдвинула полупрозрачную ткань, открывая маленькую комнату. Он послушно вошёл, потрогав по дороге ткань, чуть шершавую и приятно прохладную. Мать ни разу не разрешила ему потрогать свой платок. Какая же богачка Айя, у нее целая занавесь такая. Интересно, все Сумеречные такие богатые или только семья Айи? Эта комната заметно меньше, у стены ложе, покрытое пушистым одеялом из тёмно-коричневого меха. Горный козёл? Кто же у Айи такой охотник? И тут же сообразил, что Сумеречные – торговцы, им охотиться незачем, они что угодно себе наменять могут. Круглый табурет на трёх ножках. Пол тоже пушистый. Это такой ковёр? Да, яркий, узорчатый.
– Смотри. Одежду сложишь сюда.
– А она не исчезнет?
– Нет, – улыбается Айя. – А теперь смотри. Видишь?
В углу комнаты ещё занавеска, а за ней... Да, такого он никогда не видел...

Отредактировано Зубатка (17-02-2010 19:52:53)