Первым отозвался с интересом глазевший на него Миу. Но получилось.
– Гиан.
Он поправил его, но у того не получалось, и, устав, он махнул рукой. Пусть будет Гиан...
...Он оставил это своим именем, догадавшись, что настаивать на правильном выговоре глупо. А Гиан – удобно для любого произношения, и ни в одном языке нет похожего по звучанию ругательства. А подлинное имя... ему не от кого услышать. Даже Айя произносила нечётко, сглатывая придыхания. Нет, Гиан совсем неплохо звучит...
...Спать его уложили вместе с Миу. Странное, плетёное из прутьев сооружение, большое – в пол его роста, полукруглое сверху и плоское снизу. Внутри мягкая обивка и ещё тканевое одеяло. И туда надо было влезать как в трубу, что ему очень понравилось. Потом он узнал, что это называется логовом. Миуау отвела его и Миу в ванную и уборную, где, в общем, было всё так же, как у Айи, во всяком случае, он справился. Потом он снял комбинезон, оставшись голым, и вслед за Миу влез в логово, Миуау всунула им ещё одно одеяльце и опустила закрывающую отверстие логова шторку. Они с Миу немного повозились, заворачиваясь в одеяла, подёргали друг друга за уши и волосы, похихикали неизвестно над чем – смеялся Миу ну совсем по-человечески – и заснули. Странно, но в логове не было душно...
...Ночной путь всегда таинственен, даже если он подсвечен, выровнен и безопасен до пределов возможности. Впереди показались белые кубы и пирамиды станции, и Золотинка спрыгнула к нему на плечо, потёрлась мордочкой о его щёку.
Конечно, если очень нужно, лошадь дадут и ночью, но он договорился, что выедет на рассвете, и потому прошёл сразу в гостевую комнату. Здесь было пусто и тихо, под потолком горела синяя ночная лампа.
– Помощь нужна? – спросил дежурный, судя по внешности, землянин, в обычном универсальном комбинезоне.
– Спасибо, я справлюсь. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – ответил дежурный и ушёл на свой пост.
Из спальных ниш заняты только две. Гиан вошёл в первую же свободную и включил радужную завесу входа. Из стены автоматически выдвинулись стандартная койка и стеллаж для вещей. Для Золотинки он вызвал полочку у изголовья, которую она, без особого восторга, и заняла. Гиан разделся, развесив одежду, и шагнул в открывшуюся рядом со стеллажом ванную. Обычный гигиенический набор – чтобы не возиться с полотенцем, обсыхал по дорсайски – и можно ложиться спать. Как только он лёг, свет погас, и Золотинка, бесшумно соскользнув со своей полочки, улеглась клубком у его головы. Он не стал спорить. Лежал, закрыв глаза и распустив мышцы. Сон как отдых, физиологическая необходимость, но не удовольствие. И снов ему не надо. Хватает воспоминаний...
...У катов он провёл декаду. Играл с Миу, дразнил его старших сестёр-близнецов, длинноногих и гибких с яркими цветными кисточками на ушах и позолоченными коготками. Позолотить коготь так, чтобы позолота не мешала ему втягиваться, непросто, и девчонки полдня гробили на ювелирную, в полном смысле этого слова, работу. А он с Миу, прячась в листве или за углом, выжидали момента, когда краска подготовлена и набрана на мазилку, чтобы крикнуть и заставить от неожиданности ляпнуть на коготь слишком толстую каплю, которую тут же придётся стирать, а краска быстро загустевает, и её снова надо разводить, а девчонки, забыв про краску, гонятся за ними, и тут только успевай уворачиваться. А над головой два солнца, и в их лучах листва кажется фиолетовой, и Миуау зовёт их обедать и беспокоится, не холодно ли ему в его тонком комбинезоне, у него же совсем нет шерсти, он гоминид. И слова сразу двух языков – катов и общезвёздного – как сами собой укладываются в память...
...Он потом долго говорил на общезвёздном с акцентом ката.  И его учителям в школе пришлось повозиться с таким нестандартным феноменом...
...Гости, знакомые, родственники, ещё кто-то. Как круги по воде расходилась отправленная Фьорьфьом в сеть оповещения информация, и поглядеть на него съезжались издалека. И пока эта волна не пересеклась с запросами Айи, он перезнакомился с массой катов, айвов, землян и даже р'хнехрром. Р'хнехрр, правда, прибыл не из-за него, а по своим делам. Просто он в тот день вместе с Миу удрал из сада, и они отправились на работу к Фьорьфьу. Дверь в диспетчерскую была закрыта, но Миу, цепляясь когтями, залез на карниз и спустил ему канат, завязав его за какую-то скобу, о чём они ещё раньше сговорились. А с карниза они пролезли в вентиляционный люк и между гудящими цилиндрами аэраторов пробрались к технической лестнице. И пошли гулять по внутренним переходам и пролазам, пока – ну, совсем случайно – не вломились в приёмную камеру, куда только что вошёл из подпространства р'хнехрр. Увидев р'хнехрра, Миу пискнул и оцепенел от страха. Загородив собой Миу, он с изумлением рассматривал странное существо, похожее на жука-богомола, но ростом вдвое больше взрослого воина. Р'хнехрр, видно, удивился ещё больше и молча рассматривал их выпуклыми чуть ли не больше головы глазами. Его настолько поразило, что глаза р'хнехрра состоят из множества крохотных глазков, что на страх времени совсем не оставалось.
– Миу, кто это? – спросил он на языке катов.
Но Миу только дышал у него за спиной. И тогда он спросил на общезвёздном.
– Ты кто?
Р'хнехрр включил висевший у него на шее переводчик и затрещал.
– Я р'хнехрр, – услышал он мёртвый, чем-то похожий на голос Айи, голос механизма. – Что вы здесь делаете?
– Мы играем, – ответил он на общезвёздном.
Эти слова ему приходилось говорить часто, и он знал их хорошо. Р'хнехрр протянул к ним длинную усеянную шипами руку,  и он в ответ протянул свою усвоенным с раннего детства жестом приветствия. Р'хнехрр коснулся его ладони подогнутыми внутрь, остриями к себе, шипами и протрещал что-то, а переводчик что-то сказал. Он не понял ни треска, ни слов, но запомнил.
– Нулевая ксенофобия!
– Что? – переспросил он.
Миу уже перестал бояться и осторожно выглядывал из-за него, впившись когтями в его плечо. Правда, теперь он носил поверх комбинезона перешитые Миуау курточку и штанишки Миу, и потому было не очень больно. Когти Миу не могли пробить кожу курточки.
– Идите за мной, – сказал р'хнехрр.
Ослушаться им и в голову не пришло, и р'хнехрр привёл их в центральный зал. Прямо к Фьорьфьу, которому Миуау уже сообщила, что малыши удрали из сада. Дальше всё было как во всех цивилизациях, на любом уровне развития...
...Гиан улыбнулся, не открывая глаз. Нулевая ксенофобия. Второе его достоинство. И достояние. Если бы он обладал только памятью, пусть даже высокого разряда, его бы, скорее всего, отправили в Резерв, а оттуда на усыновление в какую-нибудь из цивилизаций гоминидов. Возможно, и на ранний, даже более ранний, чем Арла, уровень. Очистив его память от прошлого гипноизлучателем. И вставив новую информацию, нужную для новой жизни. Он бы забыл и катов, и Айю, и Арлу, лорда Гаргала, отца, мать, Дядьку, замок, – всё. Он знает теперь, как это бывает...
...Он перешёл во второй круг школы, сравнявшись со сверстниками, начавшими учиться, как и положено, в шесть лет. Он их нагнал, перестав отличаться по возрасту, да и всему остальному, перейдя со специальной корректирующей программы на общестандартную.
– Я теперь как все? – спросил он Наставника.
– Каждый неповторим, – серьёзно ответил Наставник и сам спросил. – А ты хочешь быть как все?
Он пожал плечами.
– Непохожих не любят. Так везде.
Наставник кивнул и ничего не сказал. Но ему стало легче. Наставник мало объяснял, но почему-то разговоры с ним давали больше понимания, чем объяснения учителей. И становилось спокойно и легко. И безопасно. Как под меховым одеялом рядом отцом или на коленях у Миуау. Он регулярно писал ей и Миу. И получал ответы. В их группе он единственный знал язык катов. И учил дорсайский. И не боялся купаться в бассей¬не с кракеном из негуманоидной группы. Тот попытался, конечно, для начала его утопить, но он сумел перехватить под основание щупальцев и выкинуть кракена за бортик бассейна, где тот сразу стал беспомощным и почернел, прося пощады. Конечно, он столкнул кракена в воду, правда, оказалось это намного сложнее. А тренеру они сказали, что всё вышло случайно. И кракен потом научил его отличать съедобные раковины и водоросли от технических, но это уже в старшем, третьем круге, когда им разрешили плавать в океане. А тогда, во втором, получив разрешение на пешие прогулки в любом направлении и на любое расстояние – всё равно за световой день из школьного парка не выйти, а на ночь тебя отправят в спальню в любом случае – он забрёл на территорию Резерва. Там были такие же жилые корпуса, и дети разных рас и разного возраста, и игровые и спортивные площадки. На одной из них играли в земной волейбол. Он подошёл посмотреть. Все гоминиды. Мальчики были его возраста, и он стал играть с ними. Тренер или, может, их Воспитатель не мешал им. С одним из мальчиков он потом пошёл в бассейн, плавали, играли в водный волейбол, не как кракены, конечно, но для гоминидов неплохо. И пока обсыхали на бортике, тот рассказал о себе. Что землянин, с одной из земных колоний, называл её Терра-Три. Там была то ли эпидемия, то ли ещё что, он не совсем понял, на общезвёздном мальчишка говорил плохо, и Дик – да, именно так его звали – остался один. И как-то попал сюда. В школе Дик не учился, ни там, ни здесь, там непонятно почему, а здесь...
...Он ещё не знал, что в Резерве нет занятий...
...Он ещё несколько раз встречался с Диком, а потом как-то закрутился и декаду не ходил в Резерв. А когда пошёл, Дика нигде не было. И увидел он его ещё декаду спустя. Дик шёл с двумя мужчинами в странной, невиданной им раньше форме, бойко болтал на незнакомом языке и поглядел на него, явно не узнавая, и даже неприязненно. Он шагнул к ним, но его остановила рука Наставника. Он оглянулся.
– Он не помнит тебя, – сказал Наставник. – Он уверен, что всегда жил на Эрдее, а сюда приезжал на экскурсию, но заболел и отстал от своих. И теперь он возвращается домой. Это теперь его отец и старший брат. А тебя он теперь не знает. И прежней жизни тоже.
Он кивнул, глядя вслед Дику.
– Эрдея... это далеко?
Наставник грустно улыбнулся.
– Они не любят контактов... с другими расами.
И он понял, что Дик потерян навсегда, как будто умер...
...Потеря памяти – потеря личности.  Та же смерть. Тело живёт, но для сапиенса не тело важно.
Золотинка сонно вздохнула и перевернулась на другой бок, проехавшись мохнатым телом по его щеке.
Да, он – Гиан Арландон, Барс из Арлы, и другим не будет, не хочет быть. Ему повезло, что он попал в Центр уже семилетним, когда на усыновление и корректировку памяти требуется согласие сапиенса. Мадуа не спрашивали...