Ну, ладно, тогда, чтобы вам еще интереснее трепалось, выкладываю новый кусок
1891 год.
Анна сидела в маленькой каморке при школе и чуть не плакала от обиды и унижения. Конечно, она понимает, что она – всего лишь учительница за пятнадцать рублей в месяц, что здесь, в селе, она не имеет никакого веса, и что особого уважения пока не заслужила, но… Но, в самом деле, нельзя же так! Кто дал право этому лавочнику так с ней разговаривать?! Мало ли, что он знаком с урядником! Ну и что?! Что она сделала, что он ТАК с ней разговаривал и ТАКОЕ ей предложил?! Да как он смеет!..
Именно в этот момент, когда снова начала переживать унижение от предложения лавочника, когда краска снова бросилась ей в лицо, раздался заливистый звон колокольчика. Забыв обо всем, Анна подхватилась и метнулась к окну. Любой новый человек был в большом, хотя и небогатом селе событием. Кто бы ни приехал, это всегда свежие новости, свежие сплетни, да и просто, наконец, свежее лицо. Любопытство заставило Анну – Анну Васильевну Вяткину – сельскую учительницу с грошовым окладом, позабыть о своих горестях и бедах. А еще через мгновение любопытство Анны сменилось ужасом: из запряженного тройкой экипажа, остановившегося на маленькой площади перед школой, вылезал … УРЯДНИК!!!
Нет, этого не может быть! И что он ей сделает?! В конце концов, если даже этот противный Василий Фомич, со своей сивой бородой и воняющими дегтем сапогами, дружен с урядником, это не значит, что она должна… Боже, какая мерзость!..
А если он сейчас будет придираться, а потом… потом ее вынудят… НИКОГДА! Лучше уж сразу умереть!.. Что это? Стучат…
- Желаю здравствовать, госпожа Вяткина, желаю здравствовать. А мы к вам по делу-с, – урядник, невысокий человечек с угреватым лицом, посторонился, пропуская вперед человека в военной форме, но без погон. – Вот-с, уважаемая Анна Васильевна, привез я к вам помощника.
Урядник собирался еще что-то добавить, но человек в военной форме – серьезный мужчина лет сорока-сорока пяти, крепкий, основательный, слегка поклонился и представился:
- Здравия желаем, госпожа Вяткина. Отставной фельдфебель Стрелкового батальона Императорской Фамилии Медведев Яков Михалыч. По окончании курса сельских учителей направлен к вам, вторым учителем. Вот, извольте ознакомиться.
С этими словами он протянул Анне сложенный вчетверо лист. Она развернула его, пробежала глазами, приятно запунцовела. Оказывается, отныне она не просто сельская учительница, нет! Она теперь – госпожа старший преподаватель! С обязанностями управляющего школой!! И с окладом в восемнадцать рублей!!!
Лишние три рубля! Это значит, что за два месяца можно скопить на новые зимние башмачки, а за год – и пальто справить! Или можно выписать себе новых книг. Или раз в месяц выбираться в уездный город…
-…Так я пойду, госпожа Вяткина?
Оказывается, пока она предавалась мечтам, урядник уже трижды спрашивал ее, может ли он быть свободен. Конечно, может! Пусть убирается к своему Василию Фомичу, в уезд, к черту!.. Она – госпожа старший преподаватель!..
… Ах, какой он милый, этот Медведев! Согрел самовар, вытащил из своего солдатского сундучка пиленый сахар, хороший чай, и вязку баранок. И уже второй час они гоняют вместе чаи, и она рассказывает ему про себя, про дом, про курсы, про село, а он не перебивает ее, только усмехается и иногда что-нибудь уточняет. И голос у него такой же крепкий и основательный, как и он сам, и на груди три медали и георгиевский крестик…
-… Эй, учительша! Можа, с нами пойдешь? Нас чему научишь, аль мы тебя? – и омерзительный гогот со двора.
- Это – молодые – шепнула она, покраснев, в ответ на немой вопрос Медведева. – Гуляют, вот и до нас добрались… Ой, что вы?! Куда?! Не надо!..
Но отставной фельдфебель уже встал из-за стола, решительно надел форменную шапку с меховой опушкой и вышел вон. Анна услышала, как хлопнула дверь. Гогот тут же стих.
- Чего, парнищи, гуляете? – раздался спокойный, уверенный голос.
- Гуляем… А че, нельзя? – после секундного молчания отозвался кто-то неуверенно.
- Делать, поди, нечего? – все так же спокойно поинтересовался Яков Михайлович.
- Неча, ага! – вразнобой отвечает уже несколько голосов.
- А вы, робята, чай православные? Аль как?
- А вы чего это дядька?..
Вопрос прервался могучим командным рыком:
- Отвечать!
Анна не удержалась и выглянула в окно. Во дворе Медведев прохаживался вдоль неровной шеренги из пяти парней. Вот он ткнул одного в грудь:
- Как звать?!
- Макаром … ваше благородие…
- Ты вот что, Макарка… значит так: вон там видишь – дрова свалены. Наколоть, в поленницу сложить, а пару охапок занесете в школу, чтоб к завтрему сухие были. Ты – за старшего. Коли православные – так поможете ближним вашим… Ис-пол-НЯТЬ!
Медведев круто развернулся, и через секунду Анна услышала, как снова хлопнула входная дверь. А еще через мгновение отставник уже сидел за столом, и вкусно прихлебывал чай из стакана, на подстаканнике которого был изображен Кремль и что-то написано. Фельдфебель проследил направление ее взгляда:
- Это, госпожа старший преподаватель, нам выдали на коронации. Мы тогда вместе с атаманцами в карауле у Успенского собора стояли.
- Ой, так вы, Яков Михайлович, и государя видели?
- Да вот, Анна Васильевна, почитай, как вас. А еще когда они цесаревичем были-с, так и вовсе часто видал, запросто. Он нашей ротой командовал, учил нас – как да что… Да-а… Он, значит, нас учил, а мы, значит, бывало, что и их высочество чему научим…
Медведев отхлебнул из стакана и продолжал:
- А уж прост государь – не сказать. Сколько раз бывало – не поверите: кашу с нами из одного котла хлебал! Артельщика, что однажды мяса в кашу не доложил, он самолично так отде…– видимо сообразив, что сморозил что-то не то, отставник смущенно кашлянул, сбился и замолк…
Часа через два парни свалили последнюю охапку дров возле печи, отказались от предложенного чая и быстро ушли прочь. Анне, несмотря на поздний час, хотелось еще порасспросить своего нового коллегу, об «Ускоренных курсах народных учителей», которые тот закончил, о его службе в армии, которой он отдал лет двадцать пять, а то и больше, о новой столице, Москве, о старой столице, Санкт-Петербурге – и еще о тысяче разных, самых разных вещей, но тут Медведев сказал, что, должно быть, пора уже отдыхать (он сказал «отбиваться»), и ушел в свою каморку, возле самого класса. Анна тоже легла, но все никак не могла заснуть. Перед глазами мелькали то урядник, словно бы побаивающийся нового учителя, то парни, таскающие наколотые дрова, то Медведев, но не такой, как сейчас, а другой: в парадном мундире, с винтовкой за плечом, вытянувшийся во фрунт и рапортующий Самому…
…Неожиданно, ей нестерпимо захотелось пить. Она встала, закуталась поверх рубашки в пальто и вышла в сени, к кадушке с водой. Зачерпнула ковшиком, принялась маленьким глотками пить зуболомно-ледяную воду и вдруг увидела тонкий лучик, пробивающийся из каморки. Он неслышно подошла к дверям: Медведев спал на топчане, укрывшись шинелью. Он спал так, как спит очень спокойный или очень уставший человек: вытянувшись во весь рост, слегка запрокинув голову. Она осторожно прикрыла дверь и прошла к себе. Уже засыпая, она вдруг подумала, что сон у нового учителя такой же крепкий и основательный, как и он сам…
…
- ... Вы уж как хотите, а сына свово я от вас заберу – крестьянин, в остро пахнущем тулупе даже не желал называть ее хоть как-то. Словно к стенке обращался. Он ухватил за рукав веснушчатого мальчишку лет одиннадцати-двенадцати – Пошли, пошли. Работы – за день не переделать, забот полон рот, а ты – эвона, прохлаждаисси…
Анна бессильно смотрела на происходящее. Мальчишка только-только начал понимать буквы и складывать из них слова, и вот… А когда он вернется через две-три недели, он уже все забудет и понадобится все начинать сначала… Да сколько ж можно!..
- Эй, борода! – спокойный и уверенный голос прервал ее тяжелые думы. – Куды ребятенка потащил?
-Куды надо – туды и потащил! – огрызнулся мужичонка. – Эвона тут командир выискалси… Тебе не спросил!..
- Не спросил, – подтвердил Медведев, оставив в покое ребят постарше, с которыми он что-то увлеченно обсуждал, и подходя поближе. – Не спросил!
- А и не спросю! Мой сынок: что хочу, то и делаю! И никто мне не указ!
- А и делай, – легко согласился Медведев. – Фамилию свою скажи – и делай!
Мужичонка замер. Медленно, словно только сейчас понял, что в классе присутствует кто-то кроме него, повернулся и посмотрел на Медведева так, словно увидел его впервые в жизни:
- А для ча, тебе, к примеру, фамилие?
- А и верно, – Согласился Медведев также легко. – Не для чего. Вон госпожа Вяткина скажет, я и отпишу куда следует, что крестьянин… Как бишь его, Анна Васильевна?
- Петр Савельев, – обмирая, сказала Анна одними губами.
Она видела, как на ее глазах Яков давал окорот самому скандальному и шебуршливому мужику, и не могла поверить, что все это происходит не во сне. Медведев кивнул и продолжил:
- Вот, стал быть, крестьянин Петр Савельев, указов Государевых не чтит, не блюдет, и хвалится, будто государь – ему не указ…
- Вы… эта… господин хороший, Яков Михайлович… Чаво ж напраслину возводите? Какого государя?..
- Иисусе Христе! – деланно изумился Медведев. – Так ты и государя нашего не знаешь?!
Он широким жестом показал себе за спину, где на стене висел небольшой, отпечатанный на мелованной бумаге портрет императора:
- Государь у нас один – богом данный Николай Александрович Второй. Запомнил? Ну и ступай себе, Петр Савельев, ступай. Может, ты и правильно порешил. Чего тебе в деревне-то делать? В Сибири, оно, конечно, не в пример лучше…
С этими словами Медведев уселся за стол и начал что-то аккуратно писать. Савельев не выдержал:
- Да что ты меня Сибирью-от стращаешь? Не пужай, не из пужливых! Пошто в Сибирь-от?!
- Как так «за что»? Государь повелел, чтоб все детишки, мужеского и женского полу шесть классов окончили? Повелел. Указ государев об том был? Был. А ты говоришь, что тебе никто не указ. Стал быть, тебе и государь не указ? Стал быть так. Ну, тут уж не мне – тут уж пущай КГБ разбирает: сам до такого додумался, али подговорил кто? А ты иди, Петр Савельев, иди. Собирайся пока. КГБ долго ждать не станет. А что не из пугливых – совсем хорошо! Дружок мой, тоже из кантонистов, теперь на строительстве в Сибири служит. Так он писал, что зекам там за три тигриные шкуры разрешают с женой вместе жить, а за пять – так и вовсе в бесконвойные уходят. Коли не из пугливых, так ты ж мигом пять шкур соберешь. Эка невидаль – тигр…
Должно быть, он собирался рассказывать еще что-нибудь столь же увлекательное из быта строителей Транссиба, но Савельев уже все понял. С диким воем, он рухнул на колени перед Анной и пополз к ней, норовя схватить за край юбки:
- Матушка, Анна Васильевна! Госпожа Вяткина, барыня! Не погуби! Ведь не по умыслу брякнул – по нерозумию! Я ж чаво?! Я ж тока… земля ж подсохла, а пахать? Не погуби, матушка! Заставь за себя век бога молить: накажи свому учителю, чтоб не посылал гумагу!
Анна посмотрела на Медведева. Тот стоял с серьезным выражением лица, но глаза его смеялись. Она улыбнулась ему в ответ, а затем, наклонившись, забрала у Савельева мальчика:
- Иди, Митя, садись за парту. А вас Петр Савельев я предупреждаю: чтобы это было в последний раз!
И не слушая благодарственных излияний крестьянина, подняла глаза на Медведева. Тот украдкой показал ей большой палец…
-…Яков Михайлович, как вы хорошо придумали его обмануть! – она захлопала в ладоши, вспоминая лицо Петра Савельева. – И так хорошо все разыграли!..
Медведев налил ей чай из самовара, подал чашку:
- Да в чем же я обманул его, Анна Васильевна? Все так и есть: которые не хотят детей в школу отдавать – добро пожаловать к жандармам! А у тех сейчас приговор один: на Транссиб, лет на двадцать. Ну, которые, конечно, ударным трудом на путь исправления встали, так те, может, и поменьше отсидят, а только сдается, Анна Васильевна, что многие, ой многие весь свой срок до конца отбухают…
Он налил свой стакан, отрезал кусок привезенной из города колбасы:
- И не бойтесь вы их, мужиков этих сиволапых, очень вас прошу! Права вам сейчас даны – ой-ёй-ёй, ну а коли что, так я ж рядом…
- И вы думаете, Савельева действительно сослали бы в Сибирь? – она все никак не могла поверить, что Медведев вот так, не шутя, мог просто и легко изломать жизнь человеку?
Но в этот момент она вспомнила, как на сходе Савельев доказывал, что от ученья никакого толка нет, что отдавать деньги он не может и мальчик его должен работать… Как, с упрямством барана, он мешал ей вести уроки, как всячески выказывал ей свое неуважение… А так ли уж он не виновен?..
1892 год
-…Ох, Анна Васильевна, Анна Васильевна. Цветок вы наш, медвяной! Да ведь я ж для вас же стараюсь! Ну вот, к примеру: много ль на свои грошики нагуляесси? А кабы человек солидный, да не жадный… И не старый к тому ж… Ну дозвольте хоть ручку…
- Василий Фомич, я прошу вас… Не надо!.. Да что ж это?!
Анна отскочила вся красная, поправляя измятую кофточку. Лавочник Авдеев стоял, изумленно взирая на учительницу. На его сивобородом лице медленно проступал отпечаток женской ладони.
- Ах ты ж, курва! Я ж к тебе… а ты?! Вот ужо я в городе-то обскажу, чем ты тут с парнями занимаесси! Да с этим, дуроломом твоим! Как он, отставник-то твой? В постельке так и вовсе – лекрут? Ужо обскажу господину попечителю, как есть все обскажу…
Анне вдруг ужасно захотелось, чтобы ничего этого не было, чтобы этот лавочник исчез куда-нибудь. Господи! Ну почему все это свалилось на нее?!!
- Василий Фомич? А чего это тут у вас? – Боже! Какое счастье, что Медведев вошел именно сейчас! – Анна Васильевна, что это?!
- А ты ступай, служивый, ступа… хр… а-хр…
- Боже мой, Яков Михайлович! Что вы делаете? Вы же его задушите!
Медведев удивленно оглядел Авдеева, которого одной рукой он держал за горло, а другой заламывал лавочнику руку за спину:
- Да что вы, Анна Васильевна. Небось, не задушу. Ну-с, раб божий, обшит кожей, пойдем. И вы, Анна Васильевна, пойдемте…
- Куда, Яков Михайлович?
- Вот тебе и раз! То есть как это: «куда»? Мир на сход скликать. Пока у них еще община, такое дело положено миром решать. Он ведь вас снасильничать хотел? Хотел. Кабы не я - глядишь, и сумел бы…
- Хр… а-хр…
- Что, Авдеев, не так было? А я думаю, что так. И свидетельствовать в том буду. Сколько тебе мир положит? Плетей, я думаю, сорок* (* - приговор «мирового», т.е.общинного, «товарищеского» суда обычно ограничивался штрафом, телесным наказанием плетьми или, в худшем случае, изгнанием из общины. За изнасилование присуждали 30-50 плетей и изгнание)? Правильно, уж никак не мене. Ну, а плети эти ты от меня получишь. Попрошу дозволения тебя попарить – навряд откажут* (* - телесные наказания приводились в исполнение самими же мирянами. Но Медведев, как уважаемый человек и представитель «власти», совершенно прав: если он попросит – ему не откажут). Убить не убью, за то не бойся. Вот только ходить ты после этого не будешь. Мне его императорское величество, коего казаки учили, сам показывал, как хребет с одного удара перебить. Я вашей плети не видал, так что с одного удара, может и не выйти. Но уж с пяти – это я, аки господь свят, перешибу. Так что пойдем, Василий Фомич, пойдем. Пройдись-ка ноженьками своими напоследок…
- Яков Михайлович! Может не стоит? Отпустим его с богом?..
- Да ведь он, душонка подлая, вас же потом и обвинит, Анна Васильевна? Обвинишь, Авдеев?
- Хр… хр… а-а-хр…
- Не обвинишь? Да ведь ты соврешь – недорого возьмешь, Авдеев! Нет тебе веры! Топай!..
…
Анна объясняла ребятам постарше географию, указывая разные страны на старенькой, потрепанной карте, Медведев возился с младшими, которые монотонно повторяли за ним слоги: «Буки-аз – ба, веди-аз – ва, глаголь-аз – га», когда на колоколенке ударил и зачастил старый, дребезжащий колокол.
Медведев вскочил и, ловко перемахнув через парту, оказался у окна. Выглянул и мгновенно обернулся к классу:
- Анна Васильевна – пожар!
Она вздрогнула. Пожар – ужас и кошмар русской деревни, случился очень уж не вовремя. Большая часть мужиков в поле, сейчас самый сев. Пока они успеют вернуться – полдеревни уже будет охвачено огнем. Но ведь до школы, стоящей на отшибе огонь не доберется?..
- Анна Васильевна, я старших ребят заберу. Пойдем тушить, а вы, очень прошу, не выпускайте девочек и мальцов. Еще обгорят, не дай боже…
Медведев распоряжался быстро и четко. Собрал старших, быстро пересчитал и только дверь захлопала! Анна выглянула в окно. Медведев быстро бежал обочь мчащейся недлинной колонны из двенадцати ребят. Где-то по дороге они уже успели разжиться баграми, топорами и дощатыми ведрами, которые для удобства надели на плечи. Багры в такт бегу мерно колыхались над головами ребят, точно копья, дощатые донья ведер торчали сбоку, словно щиты. На мгновенье Анне показалось, что вот сейчас из охваченной дымом деревни высочат степные всадники и тогда воевода Медведев отдаст приказ, маленький отряд выставит вперед копья, прикроется щитами, взлетят над головами незваных гостей топоры…
Младшие ребята и девочки тоже сгрудились у окон. Заметив это, Анна призвала всех к порядку. Теперь только со старшими заниматься не получится – надо и младших чем-то занять. Она подняла руку. Класс, приученный отставным фельдфебелем к послушанию, притих.
- Пока наши старшие сражаются с огнем, давайте-ка я вам почитаю.
Анна достала томик Ключевского и начала читать ребятам о Смутном времени и ополчении Минина и Пожарского…
1893 год
-… Госпожа учительша, Яков Михалыч! – в класс влетел растрепанный Макар Корытин, тот самый, который в первый день приезда Медведева поработал старшим дровосеком.
Увидев Макара, ребята тут же завозились, зашумели. Медведев прицыкнул на них, а Анна спросила:
- Что-то случилось Макар?
Макар, задыхаясь от быстрого бега, прохрипел:
- Бежите на сход! Авось, хоть вас уважуть: до смерти друг дружку не поубивають!
Ничего не поняв, Анна хотела переспросить, но Медведев уже встал, одернул мундир:
- Так! Семенов – за старшего! Чтоб порядок у меня был – с тебя спрошу! – и повернувшись к ней, уже совсем другим тоном попросил – Вы, госпожа старший преподаватель, лучше переоденьтесь и, не спеша, за нами. А мы сейчас…
Он ухватил Макара за плечо и почти поволок его прочь из школы. Анна, все еще не понимая, чем она может помочь, заторопилась переодеться. И уже минут через десять она быстро шагала к сельской площади.
Еще подходя к площади, она услышала выкрики:
-…Дык, мужики! Раз указ вышел – дык и землю поделить!..
- Ишь ты, умной сыскалси!..
- Делить!..
- А ежели я, в пример, не жалаю?!
- А я – жалаю!..
На площади, или по-деревенски – на майдане, волновалась толпа. Над головами то тут, то там мелькали колья, кое-где уже виднелись топоры, косы, вилы… Привалившись к забору сидели трое мужиков с разбитыми, опухшими лицами. Одному из них баба вытирала кровь, струящуюся по волосам на спину…
- Ну, так, мужики! Коли меня слушать хотите – говорить буду, – спокойный уверенный голос Медведева перекрыл гомон толпы. – А коли себя слушать хотите – так я пошел: дела у меня есть…
Толпа притихла. Анна увидела Медведева, стоящего на телеге во весь рост. Он обвел взглядом площадь:
- Вы сперва решите, что вам выгоднее: делить – или не делить? Вот, предположим, вы поделили. Добро. У кого две лошади или больше – а ну, встань от меня по левую руку!
В толпе началось шевеление. Человек пятнадцать протолкалось и встало туда, куда указал Медведев. Он оглядел их и продолжил, уже обращаясь не к ним, а к остальным:
- Стал быть, вы, православные миряне, их отпускать не хотите? Ну-ну… Нет, понять-то вас можно, – он приостановился, вытащил из кармана пачку папирос и закурил – вам всем платить, каждому за себя – нож острый. С одной лошаденкой, да с одной коровенкой много ли наплатишься? Ясно, что тогда: скидавай с себя армяк, да ходи голым! Так что ли?
- Вестимо, так! Верно, Яков Михалыч, так! – нестройно загомонили крестьяне.
- Стал быть, вы с уплатами одни не справитесь? И этих вот, – широкий жест в сторону «крепких» мужиков, – отпускать не желаете?
- Нет! Не жалаем!
- А скажи-ка мне – Медведев соскочил с телеги, прошелся вдоль толпы мужиков – да вот хотя бы ты: хлеб-то у тебя остался, нет ли?
Рябой мужичонка потупился:
- Какой там… С картохой прошлогодней в прикуску едим…
- Странно, – Медведев снова подбоченился, – а я-то думал, что богатый ты, когда еще и команду воинскую кормить хочешь.
-Это каку-таку команду – оторопел рябенький.
- Таку-таку, – передразнил его Медведев. – Вы их сейчас не отпустите, а они в город поедут, да и с жалобой – в уезд. Пришлют вам, миряне, солдатиков роту, с двумя офицерами да восемью унтерами, а это на круг – двести сорок шесть лбов. И все кушают – не тебе чета! Мало того, что этих отпустите, так еще и сами голыми останетесь!
Толпа потрясенно молчала. А отставной фельдфебель продолжал:
- Раз есть указ государя о том, чтоб кто желает из мира выйти, тому препятствий не чинить, стал быть – так и должно!
- А мы вам что втолковывали, головы мякинные! – радостно крикнул один из «крепких».
Медведев тут же развернулся к ним:
- Ну, а вы, господа хорошие, понятно: землю себе хотите - получите. Обработать ее сможете, урожай собрать, хлеб вывезти. А вот, наприклад: сколько вы земли всего поднять сможете?
В толпе «крепких» произошло короткое шевеление, перешептывание, а затем Тихон Дурнов, имевший в хозяйстве трех лошадей и столько же коров, уперев руки в боки, веско заявил:
- А хоть и за всех!
Медведев усмехнулся:
- Ай и врешь ты, Тихон. Рук-то, где столько возьмешь? Ну, вот к примеру: лошадей у вас на шестнадцать дворов - ровно сорок две. Ну, и кого ж вы, мужики к сохам приставите? На сорок две сохи у вас, во всех дворах, мужиков тридцать четыре ровным счетом. Ладно, допустим, вы работников примете. Ну, один год землицу подняли, ну второй. Лошадей еще прикупите, а вот работников – где возьмешь?
Тихон, не понимая, чего от него добивается Медведев, ухмыляясь, обвел рукой майдан:
- Тут и найму. Чать, миряне-то не откажутся лишнюю копеечку заработать…
- Да какие же миряне, коли вы ВСЮ землю от села подымать взялись?
И «крепкие», и остальной мир напряженно молчали, пытаясь понять: к чему клонит Медведев.
- И верно, головы мякинные! – невесело засмеялся Медведев. – Разойдутся миряне. Кто в город подастся, кто – в Сибирь, потому как в Сибири государь-батюшка кроме надела еще и деньжатами помогает. На первое время, значит. И кого вы нанимать собрались?
Майдан молчал, но теперь молчание было испуганным, ошарашенным.
- Яков Михалыч, ты – человек опытный, знающий. Яви божескую милость: научи нас – как быть-то? – несмело попросил кто-то.
- Как быть? А запросто – Медведев жестом подозвал всех подойти поближе. – Этих вот отпустить. Только не радуйтесь, не просто так уйдете. За весь мир возьмете на себя выплаты на два года. И неча тут выть – потянете. Не с неба взял – знаю. А вам, миряне, в колхоз идти…
- Куды?..
- Туды! В колхоз! Есть такое дело: «коллективное хозяйство» называется. Землю обрабатывать сообща, сообща прибыток делить, дела все сообща решать. Коли не понятно, приходи ко мне в вечеру – растолкую…
…
1894 год.
В комнате вкусно пахнет вареной убоиной. Анна сидит во главе стола, возле которого расположились колхозный староста, урядник, колхозный сиделец* (* - продавец колхозной лавочки), трое хуторян с женами, батюшка с матушкой и поповной и, конечно же, Медведев.
- С днем Ангела вас, Анна Васильевна! – гости поднимают рюмки, в которых у кого – очищенная, у кого – вино сладкое.
Анна давно уже не отмечала свои именины. Да и как было отмечать? Когда? Где?
Медведев выпив свою рюмку сидит молча, оглядывая стол. Выбирает чем закусить. Большая часть закуски принесена гостями, поэтому они на перебой начинают предлагать:
- Огурчика, Яков Михалыч! Баба с хренком да с черемуховым листом солила…
- Грибочков, Яков Михалыч! Рыжики духовитые…
- Яков Михалыч! Залом-то, залом! С горчичкой да с уксусцем…
Медведев пробует все, и всех благодарит. Но Анна-то знает: в те редкие дни, когда Медведев позволяет себе рюмку – с холоду, или с устатку, он предпочитает закусывать черной горбушкой, посыпанной солью…
А гости уже наперебой хвастаются своими подарками. Новые козловые башмачки, большая расписная чашка, тарелки, чайная пара, отрез на жакетку… Но вот встает и Медведев:
- Госпожа старший преподаватель. Вот, – он протягивает ей оренбургский платок из козьего пуха.
Анна накидывает его на плечи. Хорошо. Ах, как хорошо!
- Яков Михалыч, милый! Да где же вы достали его?
Медведев улыбается чуть смущенно:
- Друг у меня есть, Нургалиев – татарин. Унтер-офицер. Тоже в отставку вышел. Он сейчас в Оренбургских степях учительствует. Вот и прислал…
Анна слушает, и приятное тепло растекается по всему телу. Он специально, ради того, чтобы сделать ей подарок, писал в Оренбург, просил, искал… Медведев искал подарок для нее…
-… Яков Михайлович. Расскажите о себе. А то ведь я вам все в первые же дни и выложила, а вы?..
- Да мне, Анна Васильевна, и рассказывать особо нечего. Забрали меня в армию мальчишкой еще. Я ж евреем был…
- Вы?!
- Вот представьте себе – был евреем. В двенадцать лет в кантонисты забрали. После выучили и – здравствуй, армия. Как свое отслужил – дальше остался. А куда идти-то? Семья назад выкреста не примет. Так вот и остался в своем полку. В Турецкой кампании участвовал, в походе на Питер. Крест георгиевский мне лично государь вручал. Вот, вроде и все…
Анна молчала. Она вспоминала, как Медведев, где уговорами, а где – и кулаками приучал крестьян уважать школу, как он поучал крестьянский сход, как вытащил двоих маленьких ребятишек из горящей избы… Как и в день, и в ночь приходили за ним из соседних деревень ходоки, прося помочь рассудить, помирить, научить… как тянуться перед ним мальчишки, и все, как один мечтают попасть в армию, чтобы стать такими же, как «фильфебль Яков Михалыч»…
- А что ж вы один, Яков Михайлович?
- Да вот, Анна Васильевна, не довелось как-то семьей обрасти. В армии вроде и некогда: тебе твоя рота – семья, а после – поздно уже…
Поздно? Почему это «поздно»?! Вот если не думать о том, что он прослужил в армии двадцать… наверное все же двадцать пять лет, если не думать, что ему уже сорок… сорок шесть? Сорок семь? Ну и что?
Нет, в самом деле, ну и что с того, что он старше ее на двадцать с небольшим лет? Он еще вон какой: молодой и сильный! Анна вдруг вспомнила, как он учил ребят во дворе. Поставил доску, а потом сломал ее быстрым и сильным ударом. И кирпич может кулаком разбить – она сама видела! Да он дрова может без топора…
От этих мыслей стало жарко. Но, в конце концов, он же не чурбан деревянный! Должен же он – умный, образованный, интеллигентный человек понять, что она его… Да она его любит!
Отредактировано Серб (17-02-2010 20:21:21)
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
