Лето в год Жаворонков по календарю жрецов Миррила выдалось жарким, но не знойным, и обещало быть на диво урожайным. Только никого во всей долине Трелла этот факт теперь не радовал. Лето в год Жаворонков вообще не радовало никого, кроме, разве что, стервятников.
     В то лето армия Баладора перешла через пролив и вторглась в пределы Трехлистника, чиня смерть и разрушения, каких Три Королевства не помнили со времен войны с северными кочевниками сорок лет тому назад.
     Вторжение было точно рассчитано - на юге почти не было войск, потому что все приметы говорили за то, что война придет с востока, из владений Ирваррона. И лишь много позднее стало ясно, что провокации Ирваррона на границах Трех Королевств - всего лишь плата за беспошлинную торговлю, дарованную ему Тассадером, королем Баладора, на всех рынках южнее Ифигана.
     Удар в спину Трехлистника вышел неожиданным и потому эффективным. Разметав ополчение, вставленное горожанами и сельскими общинами, пешие кнехты и легкая конница Тассадера захватили плодородную долину Трелла, два города и один большой речной порт. Участь людей, населявших долину, была незавидной - тех пленных, кого не вырезали в горячке боя, гнали на шахты и солеварни, а мирное население обложили таким налогом, какой не давал им ни малейших шансов пережить зиму. Когда один из сельских старост сказал об этом минцежу короля Тассадера, тот от имени своего правителя заявил, что иного их повелителю и не нужно - пусть земледельцы долины прокормят воинов Баладора до весны, а после могут умереть, не доставив хлопот победителям.
     Ситуация была тем более неприятной, что к моменту вторжения в селах Трелла полно было новорожденных и женщин, готовых вот-вот родить. Известно, что свадьбы в селах играют сразу после сбора урожая, в сентябре-октябре, и основная масса новорожденных приходит на этот свет в июне-июле. И единственной надеждой селян спасти свое потомство было бегство - захватчики не перешли пока реку Ирику, протекающую по границе плоскогорья Тантар, а по ту сторону реки, возле мостов, паромных переправ и бродов, уже скопились немалые силы ополчения и регулярных войск, которые, быть может, и не сдержат атаки армии вторжения, но, во всяком случае, дадут время беглецам для того, чтобы уйти под защиту крепостных стен Аргена, Аргента, Яргора и Сартерна.   
     И по лесным тропам, по солончакам, по долинам рек и ручьев беглецы потянулись в сторону Ирики. Армия Баладора увлеклась грабежом и разбоем, разбрелась, и у жителей Трелла появился шанс. Везло не всем. Можно даже сказать - немногим.
     Староста Корх из села Кедровое Урочище решил было, что ему и тридцати его спутникам пришел конец, когда на перекрестке торных дорог посреди непролазной лесной чащи Серого бора они наскочили на четверку верховых воинов. Корх дал было приказ своим людям бежать в кусты, но неожиданно узнал одного из верховых - рыжую, как августовская зарница, женщину лет двадцати пяти. Две недели назад эта женщина проезжала в сторону границы через Кедровое Урочище и даже разговаривала со старостой возле колодца, где она поила коня. Рассказала, что служит в наемничьей котерии Филгина. А эта котерия была легендой наемничьих отрядов и состояла на жалованье королей Трехлистника каждое второе лето, когда требовалось обучать новых офицеров регулярной армии.
     Вместе с женщиной было еще трое наемников, от которых Корх почел бы за благо держаться подальше хоть в войну, хоть в мир. Но выбора у старосты уже не было.
     А между тем, этой четверкой наемников были мы: я, Эрборн из Коррола, Рисса из Кренборга, лучник Эрнак из степей Лонга и безродный рубака Гур.

     - И куда же вы спешите, пейзане? - Не без издевки спросил старшего из беглецов Эрнак. - Или не знаете, что делают баладорские псы с такими как вы беглявыми кроликами?
     Староста затравленно оглянулся на своих спутников. Сплошные бабы на сносях или с совсем маленькими детьми, при них - трое здоровенных малых с корявыми дубинами в руках, а для разнообразия - сухонький старичок в туфлях с пряжками, белых чулках, коротких бархатных панталонах и синем дублете с кружевными манжетами и воротником.
     - А какая, к ляду, разница - тут полечь или к весне с голоду подохнуть? - Хмуро ответил староста, такой же хмурый и звероподобный, как и трое других мужиков. - Хоть один до Ирики дойдет, так и то не задаром сгибнем…
     - Э-э-э… Позвольте… - Выступил из-за спин мужиков субтильный старичок в дублете. - Позвольте, так сказать, представиться… Волею судьбы, здесь оказался я, мэтр Гертц, адьюнкт-аудитор его светлости графа Коррвинга, главы камер-коллегии его сиятельства герцога…
     - Это, что ли, типа, халдей? - Повернулся ко мне Эрнак.
     - Не… Типа этот… звездочет... - Без особой уверенности сказал Гур.
     - Во, дураки. - Хихикнула Рисса. - Это типа счетовода, умники…
     - Поелику судьба моя вверена вашим рукам, не соблаговолите ли вы, так сказать, отважные воины, препроводить меня в метрополию моего сиятельного сюзерена…
     - Заткнись. - Сказал ему Эрнак и поглядел на старосту. - И чего, всю дорогу так?..
     Корх скривился, точно от острой боли.
     - Пару раз подумывал - пусть лучше баладорцы порубают, чем хренью его хитромудрой уши-то увечить… - отозвался староста. - Ведь навроде по нашему говорит, а хоть бы чего понятного сказал бы… Одни, мать иху, «сиятельства», «наминял» да «дефьцит», мать иху так снова… Как прибился к нам возле Ривны, так и нет нам от его речей ни свету, ни продыху…
     - Поторапливайтесь. - Без улыбки сказала Рисса тем временем. - А то в округе шастают два больших отряда. Один, правда, режет сейчас ополченцев возле Мелового холма и ему дела до вас нет. Но второй на подходе. Если будете осторожны, пройдете у них под носом как раз на Коровий брод…
     У Риссы никогда не было своих детей. Да и вряд ли когда-либо будут. Зато Гур потерял свою семью при осаде Локхина. И не понаслышке знал, что новорожденных детей не уговоришь молчать, даже когда ползешь под самым носом противника. Гур резко дернул головой, будто воротник был ему тесен. Рисса уловила его движении и осеклась. Гур был молчалив, собран и, в целом, добродушен. Но его поведение становилось непредсказуемым, если что-то прямо или косвенно напоминало ему о локхинской резне.
     Я посмотрел на восток. В двух местах по ту сторону леса, в каком-то получасе ходу от нас, с граем ввинчивались в невидимый окаем столбы ворон и прочих стервятников. Это значило, что оба отряда карателей уже справились со своими текущими заботами, и, оставив поле боя падальщикам, идут сейчас в нашу сторону. И ждать их остается совсем недолго.
     Неожиданно я обнаружил, что все, включая Риссу, Эрнака и Гура молчат и смотрят на меня. 
     - И чего ты встал, старый? - Заорал на старосту Эрнак, моментально проследив мой взгляд и моментально оценив ситуацию. - До Ирики час ходу! Подбирайте свои лапти и неситесь туда так, будто сам черт вас в зад кусает!
     -  Не успеют. - Коротко сказал Гур. - Они со своими псами. Уже лай слышу. В степи вычистят всех мигом.
     Я увидел, как дернулся Эрнак. Отца Эрнака в свое время затравили собаками как раз-таки тиуны баладорского короля. Боевые собаки баладорцев были ростом с теленка, одеты в кожаные доспехи и шипастые ошейники. Каких-то пару часов назад мне довелось видеть трупы крестьянок, которых эти твари рвали в клочья. Зрелище неприглядное. Мягко говоря. Человеку, который дрессировал этих чудищ, я был бы рад подарить неприятную смерть. Часов так на двенадцать. А если повезет, то и подольше.
     Похоже, что беглецы какие-то собачьи страсти тоже видели или про них слышали. Кто-то в голос заревел, кого-то шумно стало тошнить.
     - Уходите же, мать вашу! - Заорала Рисса, привстав на стременах. - Валите отсюда! Я их задержу!
     - Ну ты и дура, рыжая. - Сказал Гур добродушно. - Тебе захотелось в герои без компании?
     - Вообще-то это верная смерть. - Заметил Эрнак, подгоняя при этом свою стрелковую сбрую так, как всегда делал это перед боем. - Ну, это я вас просто так, для порядка предупреждаю…
     - А что скажет капитан? - Дерзко усмехнулась в мою сторону Рисса.
     - Скажу то, что скажет на моем месте любой порядочный наемник. - Ответил я угрюмо, потому что умирать в такое жаркое лето без надежды быть похороненным до того, как подоспеют мухи и черви, мне вовсе не хотелось. - Скажу, что таким серьезным делом, как война, должны заниматься профессионалы, а не баладорские мясники, оскорбляющие профессию солдата. Скажу, что ненавижу палачей и рад случаю зарезать дюжину-другую. И еще скажу, что оставить команду таких, как вы, придурков, без командира, значит сократить вашу жизнь минут на семь. А это, мать вашу, преступление.

     Мы заняли позицию на лесной опушке Серого бора, в том месте, где узкая лесная до-рога выходила на простор степи, по ту сторону которой, в трех-четырех верстах, лежал вожделенный берег Ирики.
     Бурелом в этом месте сплюснул дорогу до ширины телеги, и до ближайшего поворота было полсотни шагов. Не крепостная стена, конечно, но довольно удобно. Особенно с учетом того, насколько стихийно было избрано место схватки. Впрочем, тем мы, наемники, тем и отличаемся от обычных солдат, что никогда не знаем наперед, где нас накроет очередной ушат помоев. И потому готовы ко всему в любой момент. 
     На нас было мало доспехов - во времена тяжелых дальнобойных луков с трехгранными наконечниками доспехи носят только рыцари, для которых броня значит то же самое, что их мужское достоинство, да наслушавшиеся героических баллад купеческие отпрыски. Кольчуги под толстыми кожаными куртками, у Эрнака с Гуром еще и наручи. Ну, разумеется, перчатки.
     У Эрнака, нашего стрелка, лук был настоящим шедевром. Однако он был бы и в половину не таким ценным, если бы не искусство его владельца. А с искусством все было в порядке.
     У Гура и у Риссы были трофейные арбалеты. В дополнение к мечам и кинжалам, конечно. Я стрелял настолько паршиво, что забрал единственное на всю нашу четверку кавалерийское копье, вполовину укоротив у него ратовище. Наших лошадей мы пустили в степь.
     - Сколько нам нужно простоять, а, капитан? - Спросил Эрнак, второпях делая кинжалом грубые зарубки на стрелах и втыкая в землю перед собой. Насечки нужны были для того, усилить раненным и без того их неприятные ощущения.
     - Если никто из баб не вздумает рожать, часа им должно хватить. - Ответил я, втирая свежий чернозем в желобок своего клинка. Вряд ли я проживу этот час. Но мне легче будет умирать, зная, что даже легко раненный моим оружием противник имеет хорошие шансы откинуть концы в жутких столбнячных корчах.
     - Значит так, рыжая. - Обернулся Эрнак к Риссе. - И ты, верзила. Не вздумайте целится по собакам. Потеряете время и промажете, как пить дать. Лепите по людям, а псы мои. У меня им подарок. Душевный. - И Эрнак продемонстрировал нам четыре стрелы с плоскими стальными дисками вместо наконечников. 
     Лук Эрнака был чуть ниже его ростом и бил на дистанцию в четыреста шагов - я видел это сам. Мне страшно было подумать о силе удара тупой стрелы на расстоянии в пятьдесят шагов.
     - Мне частенько приходилось слышать, какая я дура. - Сказала Рисса, снимая с себя куртку и туго обматывая ее вокруг талии. Импровизированная, но отменная защита против клинкового оружия. - Кое-кого из тех, кто такое говорил, мне даже пришлось убить. А ведь, мать их, они были правы. Влипнуть в такое дерьмо! И задаром!
     - Может быть, нашими именами они назовут своих детей! - Довольно патетично предположил Гур.
     - А ты разве успел им представиться? - Откликнулся Эрнак скептически. Но на этом беседы кончились. Из-за поворота появились баладорцы.
   
     Впереди шли шеренгой трое всадников. Все - в тяжелом доспехе, с плюмажами на шлемах. У шлемов, впрочем, были подняты забрала. Очевидно, что это были достаточно высокопоставленные офицеры. Полный доспех штука дорогая.
     Я не раз видел Эрнака в деле. Стрельба для него была чем-то большим, нежели просто боевой навык. Он признался мне как-то раз, что рисует в воображении момент попадания стрелы в цель. И воображение никогда его не подводит.
     Я не знал, что сейчас вообразил себе Эрнак. Но стрелы попали в поднятые личины вражеских шлемов с интервалом в долю мгновения. Банг - банг - банг - так прозвучали удары стрел в цель, словно били палкой по пустой бочке. Стрелы, длинной в руку, утонули в телах врагов до самого оперения. Со стороны было похоже, словно на лица противников уселись здоровенные цветастые бабочки.
     Фирменным знаком котерии Филгина было яркое оперения стрел.
     Удары стрел были сумасшедшей силы, но выбить всадников из их высоченных седел не смогли. Кони рыцарей затормозили ход и остановились в двух десятков шагов от нас. Из-за поворота потягивались прочие силы баладорцев - еще несколько всадников из числа рядовых кавалеристов, несколько ратников в хауберках, несколько пехотинцев в неряшливых кольчугах и бригантинах, несколько рвущихся с цепей баладорских боевых псин…
     Несколько мгновений на дороге царил бардак, знакомый только неопытному командиру да потерявшему свое стадо пастуху. Стрелы Эрнака находили цели лучше любой ищейки. Он специально косил передние ряды, чтобы создать дополнительный заслон для всадников и чтобы усилить сумятицу. Гур и Рисса били куда попало, но арбалетным белтам и лететь-то было некуда, кроме как во вражеские шеренги. Кони убитых рыцарей попали под огонь и рванулись кто куда - один перемахнул через бурелом и умчался в степь, два других повернули назад, внеся свою лепту в царивший на дороге хаос. 
     С цепи спустили собак. Сразу четверых. Эрнак был готов к этому. Попадание тупой стрелы оторвало тварь от дороги и отшвырнуло назад шага на три. Она выла от боли и хватала зубами все, до чего могла дотянуться. В основном это были ноги пехотинцев.
     Четвертая собака, впрочем, прорвалась к нам вплотную и получила копьем в левый бок. Так я открыл свой счет в этом бою.
     Смятение в рядах противника творился минуты три. Но, несмотря на огромное количество жертв, - я успел насчитать двенадцать упавших - задние ряды просто ничего не знали про засаду и продолжали огибать извив дороги. Топтали своих раненных, получали свою порцию стрел и белтов, но тупо двигались вперед. Они запаниковали лишь тогда, когда Гур издал страшный вопль - боевой клич котерии Филгина. На какое-то время дорога опустела.
     Гур и Рисса лихорадочно делили меж собой остатки белтов. Я ногой стряхнул с наконечника копья труп собаки. Эрнак невозмутимо поворачивал наконечники стрел в земле, - с той же целью, с какой я испачкал свой меч. Зачем - непонятно. Я ни разу не видел, чтобы он ранил кого-то, если только сам этого не хотел.
     Вторая волна атакующих была умнее. Наступала, прикрывшись огромными ручными тарчами, неряшливо крашенными известью и охрой. Баладорцы не были настолько умелыми, чтобы держать строй как следует, и Эрнак успешно расстрелял оставшиеся у него стрелы. Гур и Рисса подпустили противников на дистанцию в десять шагов и в упор ударили из арбалетов по щитам. На малом расстоянии сила удара была такова, что валила противника с ног.
     Вторая волна атакующих тоже не выдержала и отступила так сноровисто, что правильнее было бы сказать - бросилась бежать. Остатки белтов и стрел свалили кое-кого из отступавших. Но у нас не осталось метательного оружия. Настало время мечей.
     Как обычно бывает в таких ситуациях, я не помнил зачем я здесь и почему мне нужно умирать. В душе разливалась странная противоестественная радость и такой же противоестественный азарт. В моей правой руке был меч. В левой было копье, еще сочащееся собачьей кровью.
     Мы подпустили третью волну атаки к самому укрытию. Они решили, наверное, что мы отступили, и в конце концов расслабились. Мы ждали до того момента, пока они не подошли вплотную. А когда подошли, началась резня.
     Копье я воткнул в горло тому из противников, кто был левее меня. Баладорцу, оказавшемуся справа, нанес удар мечом. Он не был полным профаном и попытался прикрыться щитом. Наверное, думал, что удивит меня своей прытью - откуда ему было знать, что его прием я знал лет за десять до своей первой женщины? Вывернув кисть, я ударил по краю щита, сбив его в сторону, и завершил дело коротким колющим ударом в горло.
     Я выдернул копье и меч одновременно. Раскрутил оружие, чтобы придать ему нужное для боя ускорение. Копье перекинул на предплечье левой руки.
     Справа от меня рубились Гур и Рисса, слева был Эрнак. Ни у одного из нас не было щита.
     На меня, пригнувшись и втянув голову в плечи, бежал коренастый малый в ржавой кольчуге. На уровне лба он держал боевой топор. Я припугнул его копьем и мечом снес ему кисти рук.
     Мимо меня пролетела чья-то голова. Незнакомая. 
     Противников кругом было уже много. Я воткнул свое копье в почку баладорца, нацелившегося на Эрнака, и там его оставил. Меч в бою вернее держать двумя руками.
     Рубанул ближайшего ко мне противника упредительным ударом поперек лица. Тут же присел и использовал остатки замаха для того, чтобы перерубить бедро еще одному баладорцу. Оттолкнувшись ногой от земли, закрутился вправо, используя меч как балансир. Я фиксировал положение противников, их защиту и вооружение. Я вплетался в ритм боя, словно рифма в песнь трубадура.
     Однако чего бы там не пели эти дармоеды про скрещенные мечи, в ближнем бою  скрещивать с кем-либо оружие крайне рискованно. Дело даже не в потере времени. Дело в том, что каждый противник весит не меньше шести-восьми пудов, и первое же парирование просто контузит вам руки и плечи, а после десятка таких парирований про эффективное фехтование можно забыть - вы просто позабудете, где ваши руки и для чего они нужны.
     Действовать нужно на упреждение. Нужно двигаться быстрее противников. Нужно двигаться настолько быстро, чтобы выпадать из их поля зрения. Долго держать такой темп, конечно, невозможно. Потому у нас за спиной и была последняя линия обороны.
     Я резанул от паха к подвздошине верзилу в мятом саладе с опущенным забралом. Закрутился, припадая на правую ногу, и в конце пируэта рубанул верзилу между шеей и плечом. Не зависая в конце удара, тут же закрутился в обратную сторону, и еще один противник, оказавшийся в самом конце моего нанесенного вслепую удара, получил страшную рубленную рану ниже скулы.
     Слева на меня уже падало лезвие меча. Я парировал удар, перекинув свой клинок за спину, и контузия от удара растеклась по спине, миновав руки. Резко пригнувшись, я нырнул под оружие противника и резанул его по ногам так, что сразу добавил нового калеку в несчетные полчища городских нищих Баладорской столицы.
     Распрямившись, встретил очередного нападающего, поймал его колющий удар в ловушку из своей руки и своего меча и вывернул вражеское оружие так, что оно отлетело куда-то в кусты. В благодарность противник получил эфесом по затылку.
     Справа на меня навалился очередной баладорский солдат, отличительной особенностью которого были совершенно белые, как у рыбы, глаза. Он явно не рассчитал расстояния и замахнулся на меня топором, стоя почти вплотную. В узком пространстве между нашими телами я подкинул меч, перехватил его изнутри, как мы держим обычно нож, и резанул противника по горлу. Воздух с шумом ворвался в его легкие сквозь распоротую трахею.
     Не меняя хвата, я, словно копье, вогнал свой меч под нагрудник низкорослого малого, голова которого была обмотана грязной тряпкой вместо подшлемника. Он заорал, схватился за лезвие, и мне пришлось помочь своему оружию, вогнав его глубже ударом ладони по обуху рукоятки.
     Отбросив низкорослого ударом ноги, я освободил лезвие, прыгнул вправо, и коротким быстрыми шагами побежал за спины атакующим, отвлекая их на себя, как пес отвлекает медведя от охотника, цепляя его за лапу. Как только позволяло расстояние, я рубил - коротко, сильно. Из-за тесноты меч приходилось держать на плече. При каждом моем взмахе с лезвия срывались и зависали в воздухе капли чужой крови. По вибрации меча я мог сказать, сколько и каких костей я перерубил…
     Все это заняло время, равное десяти ударам сердца. На том пятачке, где шла битва, земля уже промокла от потоков крови, да и тела противников валялись вокруг в изобилии. Мы покончили с авангардом, а остальные силы врагов пока стояли на некотором отдалении. Их сковал вполне объяснимый страх. Рукопашная схватка - жестокое занятие. В том темпе, в каком шел бой, убить кого-то одним ударом очень сложно. И львиная доля наших противников корчилась сейчас в агонии, извергая из себя вопли, кровь и внутренности. Противники Риссы вопили с особо трагичной интонацией - из-за ее маленького, в сравнении с мужчинами, роста, большинство ударов ее меча, нацеленные в корпус, приходились врагам ниже пояса, и потому печальный пример всех тех, кто попал под ее клинок, способен был умерить наступательный пыл любого мужика. Те раненные, кто мог, отползали в сторону. Но их было мало. Рисковать мы не могли.
     У меня за спиной зазвенела тетива. Эрнак успел подобрать несколько стрел и выпустить их по баладорцам.
     Это переполнило чашу их терпения, и они бегом стали отходить обратно за изгиб дороги.     
     Ну а мы, в свою очередь, за бурелом.
     - Эй, капитан, чего ты там такое замудрил с мечом? - Спросил Эрнак, бережно раскладывая перед собой три оставшиеся стрелы. - Я краем глаза зацепил…
      - У меня есть хороший блат в одном цирке, капитан. - Засмеялась Рисса, блестя зуами сквозь разводы чужой крови, запятнавшие ее лицо. - Хочешь, могу сказать за тебя слово. Гарантирован аншлаг и благосклонность пары карлиц!
     - Если проживем этот день, можешь замолвить за меня слово даже перед танцовщиками Друутского эмира… - Отозвался я, ровным счетом ничем не рискуя при этом. - Эй, Гур, ты в порядке?
     - Пока молчит, все в порядке. - Сказала Рисса. - Беда, когда он рот раскрывает. Точно, бугай?
     - А не пошла бы ты, рыжая! - Рявкнул Гур. И отнюдь не добродушно.
     - Вот теперь и вправду беда! - Рассмеялась Рисса и стукнула Гура кулаком в грудь.
     - Одна осталась. - Сказал Эрнак, разглядывая стрелу с тупым наконечником. - Поберегу до особого какого случая.
     Со стороны противников прозвучал звук охотничьего рога. Из-за поворота появился всадник в полном доспехе, на голове - инкрустированный золотом и серебром бургиньот, на локте левой руки - маленький щит с королевским гербом рода Тассадеров, в правой руке - вымпел отборной королевской тысячи имперского легиона: слон, сокрушающий крепостную башню. На верхушке древка, поверх стяга, прицеплена была какая-то белая тряпка. Судя по одежде, доспеху, оружию, коню и многочисленной атрибутике, всадник явно был из знатных баладорцев.
     Сами того не зная, враги упрощали нам задачу и увеличивали шансы крестьянского потомства.
     - И о чем он с нами будет разговаривать? - Настороженно спросил Гур.
     - А о чем разговаривают в таких случаях? - Отозвался Эрнак. - Будут предлагать нам богатство, славу, титулы и юных пленниц в довесок. Эй, Рисса, если сторгуемся, возьмешь свою долю пленниц деньгами или попросишь взамен пару здоровых мужиков?
     - Да ты, сдается мне, от мужиков и сам не откажешься! - Огрызнулась Рисса.
     Всадник приблизился на дистанцию в двадцать шагов и остановился. Его конь, могучий вороной, покрытый попоной багрового цвета, нервно переступал передними ногами.
     - Я хочу говорить со старшим. - Гулко прозвучал из-под шлема голос парламентера. Шлем у него был примечательный - с клинообразным забралом, похожим на лезвие топора. Такое забрало хорошо тем, что любая стрела и вообще метательное оружие непременно соскользнет в сторону.
     - Можешь поговорить со мной. - Отозвался я, не показываясь из-за бурелома. - Мне уже тридцать два, остальные - младше.
     - Я тан Эрмель, владелец гербов Двух Лебедей и Черного Пса. Командир полутысячи имперского легиона. Король Тассадер не ссорился с котерией Филгина. Я хочу видеть вас друзьями. Но не стану повторять свое предложение дважды.
     - А ты не шутишь, тан? - Сохраняя серьезность, спросил я. - Нам? Сам король Тассадер?
     - Шутки - досуг черни. Благородный человек либо говорит серьезно, либо молчит.
     - Нет, серьезно? Не, мы конечно, согласны. Ждем вашего короля до завтра, выпьем с ним на брудершафт и расстанемся друзьями. А пока, если ты не против, мы здесь покараулим дорогу от всяких проходимцев.
     Эрнак и Рисса захихикали. Они знали, что зубоскальство перед боем - такое же искусство, как фехтование. И оба, кстати, нехило им владели.
     - Эй, рыжая, я чего-то не разберу, чего у него там пришпилено на флаге? Не иначе, как евойные кальсоны?
     - Да ты спятил, бродяга. Чистые кальсоны у баладорца на двенадцатый-то день войны?
     - Мне нет нужды унижаться беседой с толпой фигляров. - Ярость в голосе тана Эрмеля была еще более заметна от того, что он пытался ее сдерживать. - И говорю с вами только потому, что это нужно мне для дела.       
     С толпой? Это он нам льстит.
     - Ну а ты попробуй еще раз, тан. Возможно, войдешь во вкус. Или тебе наплевать, сколько твоих солдат умрет здесь сегодня, если ты не будешь повежливее?
     - Я повторяю свое предложение в последний раз. Я готов обменять жизни своих солдат на золото. Вы не можете не понимать, что вам стоять здесь четверть часа. От силы. Да, вы заберете кое-кого с собой. Только знайте, что если вы не примете моей милости, то я прикажу брать вас живыми, чего бы это не стоило. А взяв вас живьем, я душевно позабочусь о том, чтобы познакомить всех вас с такой болью, даже мысль о которой больнее клещами вырванных зубов. И о том, чтобы у вас не было другой могилы, кроме желудков моих собак. Боевых собак герба Черного Пса.
     Взгляд Эрнака, который я ощутил на себе, был похож на тучу, закрывшую солнце. Я посмотрел ему в глаза. Он кивнул. Мы поняли друг друга так же хорошо, как если бы обменялись письмами.
     - Так это ты дрессируешь ваших боевых собак? - Спросил я нейтральным тоном.
     - Я сам учу боевых псов королевского двора. Боевые псы рода Тассадеров - лучшие псы армии. Их специально натаскивают на пленных и преступниках. За это к моему гербу Двух Лебедей добавлена фигура Черного Пса. 
     - Я не раздаю своего слова кому попало. Я хочу знать, с кем говорю. - Резко сказал я. - Дальше мы станем говорить, только посмотрев в лицо друг другу. Вот мое лицо.
     Я встал. 

     Одна вражеская стрела рванула мне волосы, вторая - пробила куртку на плече, слегка зацепив тело. Я был готов к этому и даже не покачнулся. Зато оба стрелка умерли, даже не успев разозлиться от досадных промахов. Эрнак, скалясь не хуже боевого пса, положил на тетиву тупую стрелу.
     - Вот мое лицо. - Повторил я, дерзко улыбаясь. - Твои стрелки - дерьмо. Я хочу смотреть в лицо того, с кем разговариваю.
     Тан Эрмель с видимой неохотой поднял личину своего бургиньота.
     - Вот мое лицо. - Сказал он.
     - А мне наплевать. - Ответил я.
     Тупая стрела ударила в открытое лицо тана.
     
     Он орал минут двадцать. Он орал, наверняка, дольше, просто вскоре началась черт его знает какая по счету атака, и его вопли перестали тешить наш слух.
     Эрнак был мастером стрельбы из лука. И ему не составила труда пустить стрелу с такой силой и точностью, что она, расплющив тану всю лицевую часть черепа, не убила и даже не оглушила его.
     - Война - жестокая штука. - Заметил Эрнак хладнокровно, наблюдая за агонией тана Эрмеля. - Мой отец гербов, ясен пень, не фига не имел. Зато имел достоинство умереть без визга…
     Со стороны противника в нашу сторону неслись угрозы, ругательства и многочисленные обещания по части нашей безвременной кончины. Преобладали огонь и колья, но нам было наплевать. Злоба врага звучала в воздухе как музыка. Полчаса уже прошло, и мы были почти уверены, что крестьяне успеют дойти до Ирики. Шансов, во всяком случае, у них теперь много больше. А что касается нас… мы были счастливы. Это трудно объяснить, но в преддверии неминуемой смерти в наши души пришло такое спокойствие и умиротворение, какое бывает только у мертвецов. Да еще у людей, хорошо выполнивших трудную работу.
     - Эй, рыжая, когда ты в последний раз была с мужиком? - Глядя в небо, мечтательно спросил Эрнак.
     - Да какая, на хрен, разница? - Не менее задушевно ответила Рисса. - Я же тебя не спрашиваю, когда ты последний раз болел триппером…
     - А какая здесь тайна? Я и сейчас болею.
     - Я не пожму этому придурку руку на прощание. - Брезгливо сморщился Гур. - И не проси, придурок.
     - Да не завидуй ты, боевой слон. Шанса испытать то, что чувствую я, у тебя уже не будет.
     - В свободное от триппера время поглядывайте по сторонам. - Сказал я, проворачивая острие меча в земле. - Они не настолько идиоты, чтобы ничего не знать про фланговый обход. А лес не настолько непроходимый, чтобы они слишком долго толпились на дороге.
     Лучше бы я этого не говорил.

     Противник действительно допер, что бурелом венчает дорогу в том месте, где расположилась наша засада. Справа и слева были кусты, овраги и дурная чаща, но дебри не были настолько уж непролазными, чтобы два десятка головорезов не могли бы продраться сквозь заросли. Вот они и продрались. И напали с двух сторон.
     И это было плохо. Сдерживать врага на позиции можно долго, причем больше чем мы их сдерживает собственный страх - кому охота идти под мечи четверых недоумков, которые выбрали это место чтобы свести счеты с жизнью? Но теперь, когда нас связали боем, противник живо продвинется по главной дороге, выбьет нас из ее горловины и пойдет себе дальше, оставив на опушке столько солдат, сколько необходимо для того, чтобы свести нас в могилу.
     И у нас был только один выход - вырезать нападавших раньше, чем противник сочтет наступление по дороге достаточно безопасным.   
     Вы не поверите, но у нас получилось. Это был шедевр, достойный отдельной героической баллады. Впрочем, даже трубадуры, какие и сами сквернословы, каких поискать, взявшись писать балладу, вряд ли рискнут повторить все те проклятия, которыми мы сопровождали каждый наш удар.
     Мы выложились по полной. Я крутился быстрее пса, ловящего свой хвост. Один из главных принципов боя в свалке - удары нужно наносить быстрые, скорее режущие, чем колющие, чтобы не зависать ни на мгновение. Если клинок застрянет, можешь сочинять себе эпитафию на могильную плиту. Если успеешь. Что вряд ли.
     Я полосовал направо и налево, держал дистанцию, уклонялся от чужого оружия нырками и вольтами, орал, как ненормальный, и постоянно раскручивал меч, чтобы клинок, во-первых, сохранял ускорение в момент удара, а во-вторых, чтобы защищаться от случайных выпадов и бросков. У троих или четверых противников были арбалеты, и нас спасло только то, что они не решились стрелять, убоявшись попасть в своих же, наступавших с другой стороны.
     На этот раз без крови с нашей стороны не обошлось. Я сам не понял когда именно мне рассекли бедро и левое предплечье. В общем-то, ерунда, но кровь не уймется от моего хорошего настроения, ну а кровь - это выносливость, а выносливость - это скорость, а скорость - это жизнь. Гуру попало кистенем по голове, и он странно стал подергивать головой. Рисса получила удар глевной в бок, и ее спасла только кольчуга, при этом пара ее ребер хрустнули так, что я услышал этот звук даже в шуме боя. Ну а Эрнак лишился пальца на левой руке, неловко парировав нанесенный ему боевым топором удар.
     Мы убили и ранили девять человек, остальные бросились бежать. Дыхание у нас уже было сбито, плечи и руки уже тянулись к земле и отдыху, потеря крови уже давала себя знать - но время для отдыха у нас не было. Ни единого мгновения. По дороге в нашу сторону уже неслись наиболее отчаянные баладорские рубаки.
     Нам удалось выгадать какие-то мгновения, разрядив в противника трофейные арбалеты. Потом мы начали кидать в наступающих подобранное вражеское оружие, сопровождая броски такими воплями и таким матом, что, скорее всего, именно наши проклятия, а не наши метательные снаряды, остановили наступательный порыв врага. Мы рванулись в атаку, нанесли по десятку ударов, и тут же откатились обратно за бурелом. А там попадали на землю, и, хватая воздух, словно просидели пять минут под водой, стали бинтовать свои раны. В этот момент опушка леса была настоящим предбанником ада - кругом было разлито море крови, орали раненные, лишенные конечностей или разматывающий внутренности по земле, у кого-то фонтанировала кровь между ладоней, которыми он прикрыл лицо, кто-то тщетно пытался вправить открытый перелом, кто-то хрипел рассеченным горлом… но звуки становились все тише и тише. Только пропитанная кровью земля парила, словно теплая лужа в мороз.
     Больше всего я боялся, что противник безо всякой передышки навалится на нас снова. Тогда наша смерть стала бы не то что бы бесславной, но недостаточно практичной. Но, по счастью, противник надолго задумался. На полчаса.
     Мы успели отдышаться, проверить оружие, наскоро залатать друг на друге одежду, починить доспехи и перебинтовать раны. И даже подумать над смыслом жизни.
     Со стороны противника донеслись рычание и лай боевых псов.
     - П-подкреп-пление п-под-дтянулось. - Напряженно сказал Гур. Он уже пришел в себя, хотя за прошедшие полчаса его уже дважды тошнило. Он перестал дергать головой, зато стал заикаться.
     - Будет хреново. - Угрюмо сказала Рисса. - Теперь они нажмут по полной. И уже не отступят.
     Эрнак поднялся и побрел к разбросанным по нашу сторону бурелома трупам.
     - Эй, бродяга, ты стал охочий до покойников? - Спросила Рисса.       
     - Очень скоро тебе станет смертельно стыдно за свои слова, рыжая. - Сказал Эрнак, с треском опуская рукоятку меча на лицо одного из трупов. - По счастью, баладорцы избавят нас от всяких там взаимных обид еще быстрее…
     Он перешел к следующему трупу. После удара рукоятки тот захрипел и задергался.
     - Эй, да он же еще живой! – Удивилась Рисса. - А ты, выходит, просто головорез…
     - Это ненадолго, рыжая. - Хладнокровно откликнулся Эрнак. - И, к слову, был у меня один ученый приятель. Он таких, как ты называл «гуманистами».
     Рисса нахмурилась.
     - Это что, типа «лагерной шалавы» или хуже?
     - Это типа «маменькиной дочки», рыжая.
     - Тогда пусть уж лучше будет «лагерная шалава»…
     - А вообще, рыжая, ты бы лучше не трепалась, а собрала арбалеты. Если нам дадут еще хоть пять минут, я устрою баладорским собакам сюрприз, какой не все из них переживут…
     Он сдержал слово.
     С момента последней стычки прошло уже почти полчаса. Было очевидно, что крестьяне, чье отступление мы прикрывали, добрались до Ирики и бредут в этот момент по Ко-ровьему броду, шлепая лаптями по низкой воде, и хорошо видят плато Тантар и конников Сторожевого легиона, выстроившихся поперек деревянного помоста, ведущего от берега реки на плоскогорье.
     Крестьян обязательно должны успеть дойти до реки. Если, конечно, никто не вздумает рожать на бегу. Если никого не укусит змея. Если они не заблудятся. Если их не подрежет другой вражеский отряд…
     Все это маловероятно. Скорее всего, они уже переходят брод и опасливо идут навстречу стражникам перевала. А там… может быть…

     Я понимал, что все это глупость. Я меньше кого бы то ни было верил сказкам. Но, втайне от всех, любил иногда рисовать в своем воображении картины, тешившие ум и сердце.
     Почему не может быть так, что за переправой крестьян через Ирику смотрит из-под руки низкорослый, как гном, и коренастый, как деревянная кадка, солдат с разноцветной нашивкой котерии Филгина на древке копья, прикрепленного ремнем за его спиной. Почему не может быть, что это сам Эрри Филгин, бессменный командир самой известной котерии Трехлистника?
     Котерия Филгина не имеет отношения к регулярной армии Трех Королевств. Но, по негласному обычаю, всегда принимает сторону Трехлистника, если дело доходит до войны. Короли Трехлистника, впрочем, согласно этого же обычая всегда платят котерии жалованье, втрое превышающее жалованье отряда регулярной армии. И, поверьте, котерия отрабатывает свои деньги так, что ни у одного, даже самого прижимистого королевского казначея ни разу не возникло сомнений на счет справедливости этого обычая. 
     Эрри Филгин осторожно направляет своего коня к группе крестьян, опасливо столпившихся на берегу Ирики. Филгин знает, что о продвижении противника в сторону их позиций можно узнать только от беглецов с того берега. Он искренне сочувствует крестьянам и не хочет их пугать. Поэтому загодя спешивается, бросает поводья на луку седла и, тяжело ступая, направляется к беглецам.
     Я представлял себе эту картину так, словно наблюдал ее со стороны.
     - Как вы сюда поспели, землерои? - Добродушно гудит он, подмигивая ближайшей пейзанке с ребенком на руках. - Мои парни, если прищурятся, уже видят баладорцев с той стороны реки.
     - Да вот… - Отвечает старший среди крестьян, староста Корх. - Свезло вот нам. Четверо служивых, значит, встретились. Говорят, идите. А мы, говорят, вражин попридержим. Ни и вот… Успели мы…
     - Феерично!  - Добавляет мэтр Гертц, адьюнкт-аудитор его светлости графа Коррвинга. - Блистательно! Восхитительно! Клево! Потрясно!  - Из глаз ученого мужа текут слезы. - Чтобы… чтоб… чтоб я сдох, мля…
     Эрри Филгин отирает пот со лба суконной боевой рукавицей.     
     - Ты хоть имена их узнал? - Спрашивает командир котерии у Корха сурово. - Вам всем до седьмого колена теми именами своих первенцев называть нужно.
     - Так это… недосуг оно было, имена-то спрашивать… - Затоптался на месте староста, но взгляд его останавливается вдруг на флажке котерии, прикрепленном на копье Филгина. - Так, ваша милость, оно ведь и у них такие же блямбы на куртках! Точь-в-точь такие!
     Филгин напрягается. В его котерии не хватает пока человек двадцать из тех, кто был командирован в дальние гарнизоны. И он верит, что большинство из них, умелые и опытные вояки, успеют еще присоединится к отряду.
     - А ну, расскажи, кто такие?
     - Так это, ваша милость… Один чернявый такой, с луком… Второй чистый медведь, с двумя мечами… Потом еще девка… баба… ну, мамзель то есть, рыжая такая, что кошка у соседа… А старший над ними – такой бандюг… ой, мужик… ну, рыцарь, то есть, немолодой уже, а рожи… лица, то есть, из-за шрамов и не разглядеть…
     - Далеко они от нас?
     - Да с час назад мы с ними разошлись… Их уж, поди, и в живых-то уже нет…
     Филгин щерится так, что Корх начинает от него пятиться.
     - Да чего бы ты понимал, селянин! Чтобы Эрборн, Рисса, Эрнак и Гур не простояли против этих баладорских трупоедов какой-то там час? - Гулко хохочет Филгин и оборачивается к своим людям, сдерживающим приплясывающих от нетерпения коней в двадцати шагах от того места, где проходит беседа. - Вы слышали, парни? Эрборн и его люди в часе ходьбы отсюда вчетвером дерутся со сворой Тассадера! Что нужно делать, парни?
     Корх на всякий случай делает еще один шаг назад. От воина, с которым он разговаривает, веет такой могучей и всесокрушающей силой, что находиться рядом с ним так же боязно, как стоять в чистом поле посреди летней грозы.
     Примерно три сотни верховых лязгают мечом об меч. Представляя себе эту картину, я искренне гордился обычаями, принятыми в отряде Филгина.
     - Если не можешь умереть лучше, чем жил - живи вечно! - Вопит самая отчаянная ватага головорезов Трехлистника.
      - Точно, парни! За мной!
     Три сотни всадников врезаются в воду Коровьего брода.

     Представив себе такую картину, я постарался убедить себя, что умирать будет не страшно.
     С начала боя прошло уже значительно более часа, когда противник начал новую атаку.
     Было очевидно, что эту атаку он доведет до конца без оглядки на жертвы.
     Сначала на нас пустили десяток отборных боевых псов. Псины были чуть поменьше вепря величиной и ничуть не менее свирепые. Они ринулись на нас, как атакующая тяжелая кавалерия.
     Но Эрнак сдержал свое слово.
     У нас было несколько трофейных арбалетов, но не было белтов к ним. Эрнак собрал пригоршню зубов у убитых и раненных врагов и раскрошил их. Потом он из обрывков ткани сделал некое подобие белтов, начинив их зубным крошевом и залатав на живую нитку.
     - Стреляйте только в упор. - Предупредил он. - Будьте уверены - им станет грустно.
     Спусковой механизм арбалета выбрасывал с пулевой чашки изобретенные Эрнаком белты с силой разогнавшегося быка и со скоростью брошенного из пращи камня. Ткань не выдерживала, конечно, стартовой нагрузки, шов расходился уже в момент выстрела, но их начинка летела широким веером с прежней скоростью, точно тайфун их осколков стекла. На расстоянии в пять шагов они ударили по атакующим боевым псам, как будто ураган из тысяч портняжных иголок.
     Псов специально тренируют не закрывать глаза в момент атаки. И такая дрессура стоила им зрения. Почти всем. Восемь из десяти собак повалились на дорогу, скуля, рыча и мотая головами. Двоих мы зарубили, когда они полезли через бурелом.
     Противники поступили так, как я сам бы поступил бы на их месте. Они тут же расстреляли собак из луков и арбалетов, расчистив дорогу пехоте. Едва атакующие баладорцы прошли половину расстояния по дороге, как справа и слева обнаружилась новая порция врагов, продравшихся через лес на наши фланги. У них было много арбалетов, и они открыли по нам стрельбу, не смущаясь тем, что могут попасть в своих же. Нам пришлось пустить в ход трофейные щиты. В самом начале боя один белт угодил в основание моего клинка и вывернул его из моих пальцев так, что на какую-то секунду мне показалось - мне оторвало кисти рук.
     Я остался безоружным. Это, как ни странно, сыграло нам на руку - противники решили, что могут взять меня живым, и оттого прекратили стрельбу.   
     Насмешили. Я - наемник, сын и внук наемника, познакомившийся с мечом раньше, чем иные дети - с погремушкой. Ремесло солдата немыслимо без постоянного изучения боевой науки, и на мою долю этой науки досталось больше, чем, возможно, всем моим противником вместе взятым.
     Учили меня сурово. Например, когда мои наставники решили, что у меня слабые пальцы, они, ничтоже сумняшеся, поставили меня перед деревянной колодой, в которую на две трети заколочены были здоровенные гвозди. Мне нужно было выкорчевывать их из древесины голыми руками день за днем. Пока наставники не решили, что добились своего.
     По сей день я могу гнуть пальцами медные монеты любой величины и любого достоинства.
     И еще мои учителя научили меня тому, что оружие - это всегда оружие. Даже если находиться в чужих руках.
     Ближайший противник атаковал меня пехотным дардом. Я увернулся, поймал баладорца за рукав и двинул его кулаком в челюсть, дернув при этом на себя и стараясь усилить собственный удар встречным движением врага. Так можно сломать человеку шею. Моему противнику повезло - он всего лишь лишился дюжины зубов.
     Схватив его за плечи, я от души швырнул тело в набегавших на нас врагов. Ногой подбросил в воздух и на лету поймал дард - пехотное копье с толстым древком чуть выше меня ростом. Пока не подберу меч, сойдет и эта, мать ее, острога.
     Одного противника я припугнул колющим ударом, перехватил дард обоими руками и нанес удар по шлему баладорца сверху вниз, выбив ему из орбиты один глаз.
     Тут же прикрылся от удара топора справа, и, упав на одно колено и описав копьем петлю над головой, ударил владельца топора по ноге так, что сразу ее сломал. По-другому действовать было бы просто самоубийственно. Один удар - один противник.
     Не вставая с колен, я загнал дард в живот очередному нападающему, подхватил с земли свой меч, дружески подвернувшийся под руку, и от души раскроил кому-то грудь так, что успел увидеть биение его сердца.
     Бой был уже проигран. Нас прижали  с трех сторон, и пока Гур еще удерживал правый фланг, я - левый, а Рисса и Эрнак - фронт. Но напор врагов прижимал нас ближе друг к другу, и скоре мы образовали последний рубеж нашей обороны, встав спиной друг к другу.
     - В-все ж-живы? - Спросил Гур через плечо.
     - Береги дыхание. - Отозвался я.
     Враги наступали со всех сторон. Мы отмахивали их оружие и вгрызались в образовавшиеся разрывы, нанося возможный урон противнику. Мы были еще очень опасны. И будем опасны еще в течение нескольких минут. Трех, а может даже четырех.
     Отбив чью-то алебарду, я ударом снизу развалил противнику лицо. Пика слева и снизу ударила меня в плечо. Я с ревом сорвался с острия и угостил владельца пики ногой в пах. Он шарахнулся назад. Точно под взмах моего меча. Кровавая борозда глубиной в два дюйма распахала его от ключицы до живота.
     Теперь нас уже не пытались брать в плен. Это слегка облегчало нам задачу. Но только слегка.
     Я вдруг ощутил, что кто-то цепляется за мое плечо. Это была Рисса. Белая, как полотно.
     - Зацепили, рыжая? - Спросил я, защищаясь за нас двоих.
     - Живот… - Простонала та.
     - Сильно?
     - Месячные! - Рявкнула Рисса. - Нашли время!
     - Это нервы, рыжая. - Сообщил Эрнак деловито. Я не видел на нем ран, но из-под его кольчуги кровь лилась только что не рекой. - Надо их беречь.
     - М-мне б-бы в-ваши п-п-проблемы… - Прошипел Гур, правая половина лица которого была разбита так, что напоминала кусок свежей печенки.
     - Стоим? - Спросил я, ткнув кого-то острием меча в подбородок.
     - Спать еще рано. - Отозвался Эрнак. - Хотя глаза уже слипаются.
     - По крайней мере точно буду знать, что помру не беременная. - Сказала Рисса.
     - Мн-не бы-ы т-тв-вои пр-робл-лемы… - Повторил Гур. Его правый глаз совсем заплыл, и от того удары он стал наносить хаотично. Значит, пошла последняя минут его боя. Нам будет его не хватать.
     - Берегите дыхание! - Прорычал я.
     Сдаваться нам уже не предлагали. Нас убивали.
     У меня совсем уже онемели руки и плечи. Пространства для маневра не было. Враги мешали, конечно, друг другу, но не настолько, как хотелось бы. Каждый наш удар окатывал нас кровью противников. Мы были окружены кольцом орущих и истекающих кровью раненных баладорцев. Пару раз мне пришлось отрубать руки, тянувшиеся снизу и мешавшие двигаться.
     Трупов, правда, вокруг нас собралось тоже уже вполне прилично. И это работало нам на руку - когда противник ставил ногу на тело павшего, я цеплял эту ногу подсечкой, а когда противник заваливался, рубил его в падении, попадая по лицу или по шее.
     Где-то на четвертой минуте боя мне досталось в лицо щитом. Ощущение было такое, словно я с разбегу налетел на стенку. Когда затмение прошло, я стоял на одном колене, а сверху на меня замахивались топором. Чуть опередив противника, я ударил его снизу вверх, от паха к подбородку. Мне в бок въехало что-то тупое и жесткое, и я снова упал. Меч был справа, ноги противника, огревшего меня топорищем секиры - слева. Я махнул мечом изо всех моих оставшихся сил, но не смог перерубить противнику обе ноги. Только одну.
     Лежа на спине и отмахиваясь от падавших на меня ударов я услышал свист стрел.
     Он пришел издалека, откуда-то с самой периферии слуха. Нарастал и ширился, а потом прервался одновременно с чередой глухих ударов. Окружающий меня лес ног стал редеть. Я поднялся, оперевшись на свой клинок.
     На меня уже замахивался мечом очередной противник. Я увернулся нырком, а противник тем временем лег мне под ноги, и в его виске я увидел стрелу с радужным оперением. Метка котерии Филгина.
     - Ну наконец-то! - Сварливо сказал Эрнак. – Пьяная черепаха доползла б быстрее…
     Всадники налетели из долины, смяв и растоптав тех баладорцев, кто по глупости пытался встать в оборону. Несколько мгновений кругом бушевал хаос самой прекрасной из схваток, какие я видел в своей жизни. Схватка была тем более хороша от того, что сам я в ней не участвовал. Только наблюдал.
     Напор всадников смыл противника так, как вода смывает грязь. Кругом были знакомые лица, знакомые доспехи, знакомые повадки и знакомые, соленые на вкус шутки. Дом родной. Котерия Филгина.
     Смотреть за работой профессионалов всегда приятно. Часть наемников безо всякого приказа прочесали опушку леса. Другие быстро заняли оборону за завалом из деревьев и ударили в тыл бегущему противнику из луков и арбалетов, забрав в нашу пользу еще с десяток баладорских душ. Но немало людей столпилось вокруг нас. Подбежал Эрмон Сарантин, врач отряда.
     - Ей, ей помоги!.. - Рычал Гур, махая в сторону Риссы, которая сидела на земле, держась за живот.
     - Да пошли вы все!.. - Заорала в ответ Рисса, вскакивая. - Если хоть одна сволочь пойдет за мной следом, оторву ему все любопытство! С корнем!..
     Сарантин был таким же мастером своего дела как я - своего. Он сразу рванул к Эрнаку. Тот лежал на боку, его колотил озноб. Под его курткой и кольчугой оказалась глубокая резанная рана.
     - Сейчас я буду тебя штопать, служивый. - Сказал Сарантин, доставая свои инструменты из заплечного мешка. - А ты можешь орать, как роженица. Эй, пьянь! Дайте ему выпить, если у кого есть!
     Пока Эрнака штопали, он рычал, перемежая ругательства со взрывами хохота.
     - С руганью все ясно. - Строго спросил его Сарантин. - Но чего смешного в том, что я шью тебя, как старый мешок?
     - Капитан сказал, что если останемся живы, он подумает, не уйти ли ему в танцоры к Друутскому эмиру… - Корчился от смеха Эрнак.
     - Доктор, если он упадет в обморок, тебе проще будет работать? - Спросил я, показывая лучнику кулак. Но моя угроза запоздала - Эрнак отключился без посторонней помощи. Сказалась потеря крови.
     Я стащил с себя куртку, кольчугу и рубаху. От куртки мало что осталось, от кольчуги лишь немногим больше. На моем левом плече была колотая рана глубиной и диаметром чуть поменьше винного ковшика.
     Из леса вернулась Рисса. Видок у нее был тот еще - сломанные ребра мешали ей и брюки застегнуть, и рубаху в брюки заправить. Она придерживала бриджи руками, всхлипывала, и ни одна живая душа не поверила бы, что после встречи с этой девчонкой хренова уйма мужиков разговаривает сейчас фальцетом. 
     Сам Эрри Филгин спрыгнул на землю рядом со мной. От его приземления дрогнула почва под ногами.
     - С чего это ты решил, что можешь умереть без моего приказа? - Сурово спросил он, при этом придерживая меня за шею - точно опасался, что я не устою на ногах. И правильно опасался. - Решил, небось, что можешь добыть всю славу в одиночку?
     - Это как посмотреть, капитан. Никакой славы пока нет, только морда в крови. - Ответил я, едва ворочая языком. Я не боялся Филгина. Уважал - да. Но не боялся. Он был справедливым командиром. А мы, приняв решение вступиться за крестьян, не нарушили устава котерии. Другое дело, что, придя нам на помощь, Филгину пришлось рисковал отрядом. Он и сейчас им рискует, потому что в любую минуту мы можем столкнуться со свежими силами противника. Хотя такая возможность маловероятна.
     Я понимал и то, что упреки Филгина хоть и своекорыстны, но справедливы. Он создал котерию своими руками, собственноручно подбирал каждого солдата и каждого командира. Если каждый его солдат станет геройствовать вместо того, чтобы отрабатывать опасную грамоту, добра не жди. Но сейчас отряд работал на Триумвират, так что и упрекнуть-то нас, в общем-то, было не в чем. Кроме как в неумении умереть с пользой для дела.
     - Оштрафую. - Серьезно сказал Филгин. - Вычту из следующей добычи половину, чтобы умел себя беречь. Все слышали?
     - Ты его раз уже штрафовал, дед. - Подал голос командир второй сотни Крин Абалдор. - За тот случай под Йылном. А толку? Будто не знаешь, чем дело кончилось. Этот стервец на паях с нашим лекарем открыл в том же Йылне подпольный абортарий. С тех доходов и штраф заплатил!
     - Так… - Филгин отпустил мой затылок и грозно повел плечами. - Чегой еще нового мне расскажут про отряд, где я по глупому недоразумению считаюсь командиром?..
     Абалдор осекся. Про историю с абортарием Эрри Филгин ничего не знал. Два года назад нам выдалась исключительно тяжелая зимовка в северном городе Йылне. Денег не было вообще, и чтобы прокормить отряд, нам пришлось хвататься за любые дела, сулящие хотя бы малый заработок. Помимо частных уроков борьбы и фехтования сыновьям богатых горожан, охраны рынков, кабаков и вертепов, пришлось учредить несколько предприятий, вроде писчей конторы. Вот тогда-то Сарантину и пришла в голову идея насчет абортария. Этим предприятием мы в ту зиму прокормили весь отряд. Командиру ничего не говорили потому, что жрецы Миррила не одобряли не то что досрочного прерывания беременности, а даже эстрактирования зубов. А ссориться со светской властью вольного города Йылна нам было ну никак нельзя. Филгин ничего не знал про источник доходов, потому что, дойди дело до разборок с местной властью, одно дело, когда предприятие работает от чьего-то интереса, и совсем другое - когда в курсе сам командир отряда. В первом случае ответственность несет только тот, кто учредил абортарий, во втором - сам начальник. Стесняться нашего предприятия я не собирался, тем более, что по популярности в ту зиму среди жителей Йылна оно могло бы посостязаться с заезжим цирком. Вот только Абалдор выбрал неподходящее время, чтобы открыть Филгину глаза на наши коммерческие таланты.
     Абалдор понял уже, что сморозил лишнего.
     - В смысле, капитан, ну а как назовешь его эту… контору писчую, как ни абортарием? Натуральный абортарий, не сказать хуже! Точно, доктор?
     - Так же точно, как тот случай с одним моим коллегой. - Отозвался Сарантин, не отрываясь от своего занятия. - Он напоил одного поганца, не сдержанного на язык, специаль¬ной микстурой, от которой тот поганец на четыре дня забрал все окрестные сортиры в свое полное распоряжение.
     Эрри Филгин обвел всех нас тяжелым взглядом.
     - Не уважают. - Сказал он угрюмо. - Совсем, сукины дети, не уважают. Оштрафую всех. На четверть дохода. Потом распущу котерию, уйду на покой и открою цирк с клоунами. И даже знаю, мать их, где этих клоунов найду!
     В задних рядах кто-то отчетливо хихикнул. Эрри Филгин плюнул себе под ноги и взялся было за луку седла. Но в этот момент его громко окликнули.
     Со стороны дороги шел помощник Филгина, старый бородатый вояка Керрит Лорк, который воевал, пожалуй, дольше, чем мне было лет. Последние года три Филгин даже не пускал Лорка в бой, и использовал лишь его жизненный опыт да невероятное мастерство оружейника.
     Под мышкой Керрит нес знакомый мне мятый шлем с клинообразным забралом.
     - Какие, значица, тута у нас новости? - Обратился Керрит к всадникам.
     - Капитан обещал оштрафовать Эрборна. - Сообщил кто-то из задних рядов. - На полдобычи. Говорит, чтоб Хмурый тут не пижонил…
     - А чего это ты приволок, дед? - Спросил я Лорка, мучительно пытаясь понять, отчего знакомый шлем в его руках путешествует отдельно от тела хозяина. 
     - Дак вот решил я, значица, тут кой кого порадовать. Ну да не целиком же сюда жмурика волочь-то было - в нем с доспехом пудов семь будет... От я и взял тока то, чего мне для дела нужно. - Махнул рукой Керрит, а потом обернулся к Филгину. - Значитца так, Филгин. Не хрена ты его не оштрафуешь.
     - С каких это пор ты меня за язык стал ловить? - Зарычал на Керрита Филгин. - Да назови хоть одну причину, по какой я его не оштрафую?
     - Назову, значица. Я, ты сам знаешь, Эрри, любимчиков не развожу. И Эрборна особливо не поважаю, потому как больно образован и себе на уме. Да тока, Филгин, не хрена ты его не оштрафуешь. Премию еще заплатишь. Ба-альшую, мать его, премию.
     Эрри Филгин хватил оземь своими боевыми рукавицами.
     - Чего тут твориться, сукины вы дети? Я вам командир или жрец - толкователь снов? А ну, хрыч, или пиши черным по белому или разом подарю красную соплю к белой бороде!..
     Керрит Лорк сделался серьезным.
     - Этот везун Хмурый и его троица только что выиграли войну. - Сказал старый солдат и потряс шлем, из которого под ноги Филгину вывалилась голова. 
     - И чего мне с этой падали? - Продолжал бушевать Филгин. - Всплакнуть с тоски, кликнуть токседермиста или сойдет наподдать ногой в канаву?
     - Даю, значитца, подсказку. - Терпеливо сказал Керрит Лорк, и, порывшись в кармане, бросил командиру монету. - Это у нас тута баладорский дукат последней чеканки.
     Филгин поглядел на монету, затем - на голову.
     - Одинаково покореженные. - Пожал плечами он. - Это ты на чего намекаешь, старый?
     - А тута и без намека ясно, что это и есть тот, кто на монете. - Так же терпеливо пояснил Лорк. - Голова его, значитца. Сам государь всея Баладора, Тассадером звать. Тока дохлый. Коли кому не понятно, растолкую - совсем уже, значитца, неживой.

     Только тут до меня дошли несообразности нашей беседы с владельцем герба Двух лебедей и Черного пса. Он говорил от имени короля, как от своего собственного имени. А любой порядочный сенешаль говорит за сеньора исключительно в третьем лице.
     Позднее, много позднее, стали известны подробности обстоятельств, благодаря которым случилось наше невероятное везение.
     Король Баладора Тассадер боялся оставаться при своем дворе, поскольку его отец имел глупость наплодить четырнадцать сыновей от девятерых жен, и старший из претендентов на трон был всего на пару недель младше правящего монарха. Угроза заговора была естественным состоянием королевского двора, и Тассадер гораздо увереннее чувствовал себя на передовой при своих гвардейских частях, чем в замке Эрревельд, древней резиденции баладорских королей.
     Случилось так, что король Тассадер, имевший при себе лишь два десятка всадников эскорта, расслабленный сообщениями лазутчиков о том, что по эту сторону Ирики не осталось боеспособных частей противника, воспользовался случаем, чтобы опробовать в деле новое поколение своих боевых псов.
     Случилось так, что шум битвы привлек внимание короля Тассадера и его эскорта.
     Обнаружив несколько сотен своих пехотинцев и небольшое число всадников, сгрудившихся возле изгиба лесной дороги на опушке Серого бора, король выяснил, в чем дело, и пришел в ярость. Он не желал действовать от своего королевского имени, потому что вне ставки состоял при армии инкогнито, под штандартом рода своей матери, тана Эрмеля. Тассадер знал, что степь по ту сторону Серого бора наполнена беглецами, стремящимся к Ирике, и это даст возможность его псам проявить себя во всей красе. Тассадер торопился, поэтому принял командование солдатами на свой герб и выступил в качестве парламентера. Он считал, что сможет быть коварным настолько, насколько привык быть коварным при своем дворе. Но куда ему было до коварства четверых отвязных наемников, готовых к смерти?
     Следом за смертью тана Эрмеля наступило легко объяснимое замешательство. Эскорт короля немедленно кинулся в бега. Кроме эскорта никто не знал, кто скрывается под штандартом тана Эрмеля, а эскорт, само собой, не торопился поделиться новостью. Наступил паралич командования. Пока командиры разобрались меж собой, чей герб берет командование, случилось так, что селянин Корх добрался до Коровьего брода и повстречался с Эрри Филгиным...

     Нет, Керрит Лорк, конечно, оказался неправ. Война не закончилась с гибелью короля Тассадера. Просто с этого момента в войне наступил перелом, который сделал возможным победу Трехлистника еще до конца лета. В Эрревельде произошла череда политических интриг и убийств, закончившаяся восхождением на трон Баладора одного из братьев покойного Тассадера - Эсснера. Эсснер настолько был озабочен тем, чтоб усидеть на троне, что война была ему совсем не с руки. Впрочем, прекратить ее в одночасье своей волей он тоже не мог, потому что потерял бы в таком случае лицо применительно ко всей внешней политике своего государства. Но при всем том, на фоне всех этих событий войско Баладора стало неважным противником. Тем более, что в числе его командиров вовсе не было единства по вопросу, является ли Эсснер легитимным правителем либо самозванцем. 
     Однако задолго до воцарения Эсснера, Эрри Филгин направил гонца в Триумвират с предложением плана действий, а сам предпринял дерзкий рейд по тылам противника, всюду демонстрируя голову Тассадера. Короли Трехлистника вняли предложению знаменитого наемника и тут же предприняли наступление всеми имеющимися в их распоряжении силами. В ходе трех крупных битв и множества мелких стычек долина Трелла была очищена от баладорцев до наступления времени сбора урожая.
     Обо всем этом я узнал на госпитальной койке, где оказался после того, как меня зашил Эрмон Сарантин. На соседней койке лежали Эрнак и Гур, не устававшие сетовать на несправедливость судьбы - Рисса отделалась одним сломанным и одним треснувшем ребром, осталась в строю и закончила войну на границе Баладора.
     Но это случилось много позднее. А в тот день, когда случилось нечаянное наше геройство, я очень скоро отрубился. Как только исчерпался весь мой адреналин, я сразу почувствовал себя настолько плохо, будто побывал под тележными колесами. Эрмон Сарантин перевязал меня и дал мне чуть-чуть водки, но штопать меня стал только после того, как справился с ранами Эрнака и Гура.
     - Как любит говаривать наш капитан по дороге в бордель - командир идет в бой первым, а в корчму - последним. - Строго сказал при этом лекарь. - И ко мне под нож - тоже. Потому что моя иголка, верь на слово,  завалит тебя вернее, чем клеверный эль трехлетней выдержки…
     К тому времени, когда до меня дошла очередь, мир вокруг меня уже цвел диковинными цветами, яркими, как петушиные хвосты. Уколов докторский иглы я не чувствовал. Не чувствовал я и того, как в сопровождении десятка легко раненных соратников по котерии нас отправили в тыл, на ту сторону Ирики. Не слышал я, как медведем рычал Гур, требовавший, ничуть при этом не заикаясь, чтобы ему вернули его оружие и лошадей. Гур во что бы то ни стало хотел наказать баладорцев за локхинскую резню, и Гура в бреду нимало не волновало, что баладорцы не имеют к той резне никакого отношения. И я не видел, как рыжая Рисса ревела точно деревенская баба, провожая нас в тыл - по странной женской традиции она почему-то решила, что никогда нас больше не увидит. «Не с твоим счастьем, рыжая» - шипел Эрнак, пытаясь погладить ее по волосам.
     Дальше было долгое, долгое затмение. Я пришел в себя на рассвете третьего дня, открыл глаза и увидел над собой трепещущий полог походного шатра. Скосил глаза налево - и увидел лежак, на котором лицом вниз спал Гур, причем храпел он при этом так, что не было никаких сомнений на тот счет, что он пошел на поправку. Я скосил глаза направо - и чуть было не шарахнулся прочь. Справа на меня глядела звероподобная физиономия старосты селения Кедровое Урочище.
     - От же оно славно-то как. - Прогудел Корх сдавленным басом. - Тока, ваша милость, вы того… не взыщите. Доктор не велел вам пить давать, как вы в себя войдете.     
     - А ты чего здесь делаешь, селянин? - Спросил я сурово, потому что пить мне действительно хотелось зверски. - Кто ж тебя, хлебороба, в сиделки пристроил?
     - Дак это ж я того… жду. - Смущенно сказал Корх, утирая нос рукавом своей домотканой рубахи. - Племянница моя, Улна, уже второй день как родила. А мне его светлость господин командир Филгин велел - сиди, говорит, и жди. Вот я, значит, оно и жду. А парень-то второй день без имени…
     - А чего ждешь-то, старый? - Не понял я.
     - Дак это… Вот оно. - Сказал Корх и, пошарив по полу где-то ниже поля моего зрения, осторожно положил мне на грудь кусок веленя, писчее перо и наглухо завинченную чернильницу. - Друзья-то ваши… Господин Гур и господин Эрнак грамоте не больно разумеют. А уж вы, ради всего святого, уж напишите мне.
     - Чего тебе написать? - Все еще не понял я. - Стихи в альбом, что ли?
     - Про то, кто таков этот ваш «Стихивальбом», ничего не ведаю. - С достоинством отозвался сельский староста. - Да тока велел мне его светлость господин командир Филгин, чтобы я все ваши имена выведал и себе на память записал. Потому как господином Филгиным велено, чтоб я теми именами до седьмого колена своих первенцев называл. Я-то уже стар, не до первенцев. Но селенью своему накажу крепко. Будте знать, про любое имя, кроме как про ваши, позабудут, как про вчерашний сон. А вот племянница моя, Улна, второй день как разрешилась. Парня родила. И не назвать парня никак, потому как имен-то ваших не знаем покамест. Дак вы мне их запишите, чтоб знали мы. Ну и сына Улны побыстрее назвать нужно. Как мне господин командир Филгин велел…

     Староста селения Кедровое Урочище вышел из шатра, осторожно, словно сосуд с драгоценной жидкостью, держа перед грудью кусок веленя.
     С холма, где стоял госпитальный шатер, видна была Ирика и переправы через нее. Поднятые зовом Эрри Филгина, через реку, на другой ее берег, в долину Трелла, шли и шли войска Трехлистиника - бравые княжеские дружины, сумрачные и деловитые отряды наемников, разномастные таборы ополченцев. Они шли непрерывно уже второй день, и их нескончаемый поток походил на реку гораздо больше, чем тихая и почти неподвижная Ирика.
     На холме, глядя на торжественное и внушающее надежду шествие войск, стоял неприкаянный старичок, мэтр Гертц. Туфли и чулки адьюнкт-аудитора его светлости графа Коррвинга давно пришли в негодность, и обут был мэтр в крестьянские онучи.
     Корх подошел к нему, протянул кусок веленя и попросил:
     - Эй, ваш-милость, ты того… прочти… Я ж не разумею…
     Адьюнкт-аудитор взял пергамент, помахал им в воздухе, высушивая чернила, а потом прочел старосте написанные на пергаменте имена.
     - Вона как оно вышло-то, дорогой мой дружище Корх. - Сказал мэтр Гертц, вытирая выступившую старческую слезу. - Вона как бывает-то… От ведь… Оно как оно как…
     - Эт точно. - Умиротворенно кивнул головой староста. - От такая, значит, у нас, брат, вышла, ети их, коллизия дефиниций…

     По иронии судьбы, как я узнал много позднее, внучатого племянника старосты селения Кедровое Урочище Корха назвали Риссом.

Отредактировано Альберт (09-03-2010 10:18:11)