Предоставляю Вашему вниманию несколько рассказов из цикла "Букет снежинок. Маленькие истории о смерти"

СКАЗКА О МЫШОНКЕ
          Грязная Серая Мгла обволакивала все вокруг. Поникшие деревья, облепленные лохмами черного тумана, пустые, помертвевшие кусты, покрытые промозглой Мглой и, уже не играющие отдыхом изумрудной зелени. Лица, фигуры людей, словно тени, случайно возникали в болотной тине неподвижного тяжелого воздуха и медленно исчезали, меркли в его бездонной глубине. Исчезало все. Мгла беспощадно пожирала весь предметный мир, возникающий у нее на пути, и полностью растворяла в своей непроницаемой серости.
          Маленький, пушистый мышонок сидел один в своей соломенной норке и наблюдал за Серой Мглой. До него она еще не добралась. Он наблюдал, и слезы искринками лились из его черных бархатных глаз. Мышонок плакал и думал: «Почему исчезло горячее, доброе, сверкающее солнце? Почему повисли черные, страшные тучи? Почему дождь не приносит успокоения, а нагнетает тревогу? Почему люди перестали любить друг друга? Почему они так похожи на манекены, которым ни до чего нет дела?» Слезы текли, сверкая, и каждая слезинка несла свои бесконечные вопросы. Размышляя, мышонок очень задумался и не заметил, как вышел из норки. А рядом жила Большая Рыжая Кошка, которую тоже еще не коснулась Серая Мгла. И Большая Рыжая Кошка с удовольствием проглотила пушистого мышонка с его бесконечными: «Почему». Мышонка не стало. Не стало и беспокоящих вопросов. Но что-то осталось. Что-то. И в одно утро, которое уже все было поглощено Серой Мглой, у Большой Рыжей Кошки родился Маленький Пушистый Серый… Мышонок. Это был ее первенец. В Кошке проснулись материнские чувства. И она с нежностью стала воспитывать своего малыша. Мышонок рос, но мыслей в его голове почему-то не было. Он не спрашивал: «Почему его мама кошка? Почему она его любит? Почему всюду царствует Серая Мгла? Почему никто не любит друг друга?» В голове у Маленького Серого Мышонка не было ни одной мысли. И случилось чудо. Там, где пробегал Мышонок, Серая Мгла отступала. Она не могла жить без чужих мыслей. Чужие мысли были ее пищей. А так-как Маленький глупенький Мышонок ни о чем не думал, был очень шустрым и бегал повсюду, то Мгла, скрываясь от него, стала пятиться, пятиться все дальше и дальше. Пока совсем не исчезла.
          И Мир изменился. Засверкали под солнцем брызги дождей. Под радугами зацвели цветы. Зазеленели травы, деревья, кусты. Родились малыши, которые научили любить своих мам и пап. И впервые Маленький Пушистый Серый Мышонок спросил у своей мамы-кошки: «А почему Мир стал другим?» Но Большая Рыжая Кошка не знала, что ответить своему мышонку. Да ее и не интересовало вовсе, почему Мир стал другим. Она даже не задумывалась, почему ее малыш мышонок, а не котенок. Она любила его, и для нее это было самым большим в жизни счастьем.
          И еще никто не заметил, как далеко над горизонтом, над самым его краешком, странно изогнулось и слегка помутнело небо.

ЗАВТРА

         Она лежала и представляла свой завтрашний день. Ее глаза зеленым радостным блеском отражали желтую луну, мерцание звезд. Завтрашний день. Ее завтрашний день. Он обязательно будет самым лучшим! Самым прекрасным из всех! И обязательно сделает ее счастливой. Каким будет ее счастье, представить она не могла. Но с нежностью и непосредственностью маленького ребенка рисовала в своем воображении его радужные грани. Они и сейчас отбрасывали на ее милое лицо отблески восхищенного счастья. Постепенно мысли улетали все дальше в глубины черной ночи, и она забывалась беспокойным сном. Иногда успокаивалась и на ее губах вновь играла легкая улыбка. Будто говорила: «Завтра!»
          Новый день утренней прохладой врывался в окно, играя прозрачной занавеской. Солнце желтым одуванчиком поворачивалось к миру. Все оживало. Она проснулась. Новый день! Она подбежала к окну. С надеждой выглянула в него. Оделась. И торопливо вышла в толпу озабоченно спешащих прохожих. Она шла среди них. Вглядывалась в их хмурые спросонок лица и что-то искала. Чего-то ждала. Но ничего не происходило. На работе все шло по строго налаженному графику. Разве можно ждать чуда от системы. Постепенно ее глаза успокаивались. Их зелень становилась прозрачнее. Будто солнце ушло за тучку и больше не отражается на поверхности изумрудной воды. Легкая грусть облачком наплывала на лицо. День заканчивался. Она представила, как и этот день, серой мутной струйкой стечет в Серое Озеро других таких же дней и застынет там в неподвижности. Ветерок коснулся ее бледной щеки, когда она возвращалась домой. Зажглись первые звезды. Она подошла к окну. Взглянула на ночное небо. И чему-то слабо улыбнулась. «Ничего», - прошептали ее губы, - «Успокойся. Ведь будет Завтра. Обязательно будет. И оно будет самым Лучшим, самым Прекрасным из всех!»

НОЧЬ

          Серый сумрак мягко окутывал дома, деревья, стушевывая резкие очертания предметов, и превращая все в мерцающий мираж. Сумрак сгущался, сгущался, пока Ночь не опустилась на засыпающую землю. Уютно затрещал сверчок. Вдалеке залаяла одинокая собака. На черное небо высыпали яркие, холодные звезды. Зажелтел серпик неполной луны.
          Голый пятилетний ребенок выбежал на крыльцо огромного многоэтажного дома. Он судорожно плакал, трясясь всем своим чумазым тельцем от страха и холода. А где-то там, наверху, раздавался истеричный визг и грязные ругательства пьяной матери. Ночь протянула ребенку свои огромные, лохматые руки, и он укрылся в них, прячась от кошмара. Мальчик продолжал трястись и плакать, боясь, что его найдут. Его маленькое истерзанное сердечко громко билось. Казалось, что оно разорвет тонкую, бледную кожицу его худенького тела. Но Ночь надежно укрыла его в своих объятиях. В душе ребенка было также черно, как была черна Ночь. И в этом он был ей сродни. Вскоре он перестал плакать, прислушиваясь к шепоту Ночи. Тишина успокаивала его, делала сильнее. Маленький мальчик ощущал прикосновения теплого, застывшего в неге воздуха. Это напоминало ласку, которую ребенок не знал. И он замирал, на мгновение, забыв о своем страхе. Но страх возвращался и малыш, как затравленный зверек, быстро озирался по сторонам и глубже прятался в черноту Ночи. Ночь успокаивала его растревоженную душу легким ветерком, который играл листьями и касался осторожными дуновениями головы ребенка. Иногда пролетали зеленым огоньком светлячки. И маленькое существо замирало от восхищения. Страх постепенно утихал, и уставший мальчик тихонько прилег на траву, доверившись Ночи. Она прикрыла его краем своего черного покрывала и навеяла чудесные Сны, в которых подарила ребенку возможность впервые пережить радость и беззаботность детства. Будь Ночь чуточку длиннее, мальчик стал бы другим. Но времени было мало. Уже забрезжил рассвет. И малышу пришлось вернуться домой.
          Незаметно пролетел день. Вновь вкрадчиво вполз задумчивый сумрак, а за ним вновь пришла Ночь. Она заглянула в окно, где жил маленький мальчик, и отпрянула от яркого обжигающего огня. Она успела заметить маленькое безжизненное тельце, которое жадно лизали языки пламени. И женщину, слепо тычущуюся в пьяном бреду в пожаре. Не задумываясь, Ночь стремительно протянула свои огромные лохматые лапы в пылающие окна и вырвала ребенка из пасти всепожирающего огня. Она полюбила это доверившееся ей существо и не могла оставить его беспомощного в вихрях жестокой и бесстрастной стихии. Ночь взмахнула своим черным, усыпанным сияющими звездами покрывалом, и мальчик превратился в, мерцающего изумрудным светом, светлячка. Она бережно опустила его в листья густого кустарника, стараясь успокоить, но светлячок, мгновение, помедлив, вдруг вспорхнул и стремительно полетел навстречу чудесному мерцающему облаку, сиявшему мириадами разноцветий его собратьев-светлячков. Такого счастья, такой радости, такого праздника он не испытывал никогда!

ЧЕРНЫЙ МОНАХ

          Каждый день в деревне занят бесконечными хлопотами и заботами о большой семье. Муж и трое детей не могут обойтись без ее внимания. Комары безжалостно впиваются в ее неутомимые молодые ноги, грызут руки, лицо, шею. Она терпеливо отмахивается от гнуса и продолжает свою повседневную работу. Она любит семью. И любит делать жизнь в родном гнезде лучше и приятнее. Иногда налетает теплый летний ветер, отгоняет надоедливую мошкару и треплет растрепавшиеся от работы упрямые волосы молодой женщины. Устав, она присаживается в тень на прохладное крыльцо. Ее взгляд впитывает зелень листвы, пеструю яркость цветов, красоту летнего неба. Выглянуло яркое солнце, высветив новые краски природы, а женщина продолжала сидеть. Она хотела продлить мгновения уединения и полностью погрузиться в восторг неизведанных ранее чувств.
          По характеру она сторонилась людей. Подруг у нее не было. Она не могла представить себя сидящей на скамеечке перед домом в окружении женщин, ведущих бесконечные разговоры ни о чем. Это навевало скуку, и она сторонилась посиделок, погружаясь в семейные заботы, бесконечные дела по дому. Она представить себе не могла поделиться с кем-то затаенным, что прятала в глубине своей ко всему восприимчивой, легко ранимой души. А внешне, ее принимали за строгую мать, даже суровую, хорошую, полную сил хозяйку, занятую бытом и воспитанием детей. Свою Тайну она хранила очень глубоко. Лишь изредка, оставаясь одна, вдалеке от людских любопытных глаз, она открывала свой тайник и купалась в лучах нежного чувства, как ребенок купается в любви своей мамы.
          Пролетел еще один хлопотливый день. Вновь наступил вечер полный писков комаров, далеким лаем собак и перекличкой петухов. Деревня постепенно затихала. Женщина укладывала детей спать. Целовала их нежные, любимые мордашки, отвечала на их бесконечные вечерние вопросы, и незаметно все утихало, погружаясь в сон. Уставшая, засыпала и она.
          И снилось ей, что она едет в автобусе. Куда едет, не знала. Она сидит и спокойно смотрит вперед. Рядом с ней стоит монах. Лица его она не видит. Он в черном монашеском одеянии, и капюшон закрывает его лицо. Она знает его. Он снится ей каждую ночь. Сон никогда не меняется. Ей хорошо оттого, что он стоит рядом. Она знает, что он намного моложе ее и очень красив. Он всегда молчит. Но его чувство к ней не требует слов. Оно так сильно и чисто, что каждая клеточка ее существа, словно кровью омывается им. Как долго они едут, она не знает. Но вот монах уходит вперед по проходу. Боль охватывает ее. Не вставая, она ищет его руку, хочет удержать его, но лишь слегка касается края рукава его длиннополой тоги. Автобус останавливается. Монах выходит. Она едет дальше одна.
          Мелькнула осень, отшумев грустными дождями, и усыпав землю золотом вянущих листьев. А первые морозы и похрустывающие льдом лужи проложили дорогу зиме. Дни медленно тянулись один за другим. Все было по-прежнему. Днем женщина трудилась, поглощенная семейными заботами, а когда засыпала, видела Монаха в Черном, который молча ехал с ней куда-то. Утром, проснувшись, она чувствовала, что от сна оставалось только тонко-трепетное чувство, сплетенное с нежной грустью и еще что-то непередаваемое словами. И женщина бережно хранила это чувство в глубоких тайниках своей души, лишь изредка позволяя себе прикоснуться к нежности этих переживаний, скрашивая этими мгновениями серую повседневность окружающей ее жизни.
          Она стояла у окна и слушала, как шуршат снежинки, сталкиваясь со стеклом. Белое покрывало снега успокаивало, радовало чистотой, навевало сон. Но грусть не покидала ее. Казалось, будто что-то незримое ускользает от нее, как едва слышный шепот неуловимой мелодии хрустальных снежинок.
          Она прилегла и уснула. Как всегда, она оказалась в автобусе. Рядом стоял монах. Но лицо его, молодое, красивое – открыто. Он бережно взял ее за руку и легким пожатием пригласил за собой. Она спокойно доверилась ему и пошла за ним. Автобус остановился. Они вышли вместе. И остались стоять среди роя сверкающих, звенящих хрустальными колокольчиками снежинок. Монах рассказал ей, что он давно умер, и только необыкновенная сила чистого и безграничного чувства к ней удерживает его в ее снах. И она, если пожелает, может уйти с ним. Он знает Путь. Женщина задумалась лишь на мгновение. Но за этот миг она мысленно простилась со всеми любимыми ею. И пошла за Черным Монахом сквозь звенящий хоровод холодных снежинок. Ее тайное чувство открылось как чудесные врата в иной, неведомый ей, но долгожданный мир. С каждым шагом свет и тепло нарастали. Казалось, снежинки стали одновременно превращаться в сверкающие струйки дождя и ласкающего пламени. Их души наполнялись неведомым чувством, к которому они стремились всю жизнь и в которое ушли со всей искренностью своих сердец. 

МУЗЫКАНТ

          Он спокойно рыл очередную могилу. Было лето. Земля с приятным шорохом осыпалась под его ловкой лопатой. Иногда попадались корни деревьев. Он спокойно отрубал их и продолжал копать. Вскоре могила была готова. Он вылез из ямы, разглядывая результаты своего труда. Издалека слышались звуки похоронной процессии. Могильщик слегка повернул голову, прислушиваясь. Музыка приближалась. Могильщик машинально отметил фальшивые ноты. Когда-то он был композитором. Известным. Теперь же он не сочинял музыку, а работал на кладбище копачом. За многие годы жизни он глубоко познал людей. И ушел от них.
          Летняя духота навевала сон. Но могильщик не уходил. Его работа еще не была окончена. Вот музыка оглушительно взвизгнула фальшивыми нотами рядом с ним. И умолкла. Процессия прибыла. Гроб с телом поставили на специальное место, и начались речи. Сколько их слышал могильщик, сосчитать было невозможно. Но как мгновенно он улавливал фальшь в музыке, так же научился он слышать фальшь в речах. За всеми словами скрывалась тайная радость говорящих, что не они лежат в гробу, и не их тела будут забросаны землей. В этих людях даже не возникало сострадание к покойному и его родным. Они нетерпеливо ждали конца ритуала и последующего за ним застолья, чтобы, напившись, в речах излить свою фальшь еще ярче, даже со слезой. Редко, очень редко, могильщик наблюдал искреннее горе и неподдельную грусть родных о понесенной потере. Когда он это видел, то насупливался и уходил подальше. Как талантливый музыкант, он боялся испортить Музыку Настоящего Горя своим присутствием. Он был бы в ней фальшивой нотой. И зная это, по-своему сострадал даже незнакомым людям.
          Пришла осень. Пожелтелые листья с мягким шорохом сыпались на землю. Иногда моросил теплый дождик. Он еще не был холодным и поэтому успокаивал, навевая приятную, легкую грусть. Могильщик задумчиво глядел на свежевырытую могилу. Он ни о чем не думал. Лишь мысли о смерти, как о Великом Покое, иногда проплывали в его поседевшей преждевременно голове. Подошли люди. Все в черном. Речей не было. Была Музыка Настоящего Горя. Могильщик, насупившись, отошел подальше. И со странной тоской стал наблюдать. Все закончилось быстро и тихо. Гроб опустили в могилу. Каждый бросил в яму горсть земли. И позвали могильщика завершить дело. Все разошлись. Могильщик остался. Он остался сидеть, прислонившись к холмику свежей могилы. Но в его душе больше не бушевала Музыка Настоящего Горя. Он слушал Музыку Великого Покоя, наслаждаясь каждым ее звуком. И, слушая ее, могильщик не заметил, как кто-то положил руку на его левое плечо.
          Его похоронили товарищи по работе, - копачи, - без музыки и торжественных речей. Просто, скромно и быстро. И даже не на кладбище, а за оградой. Так в средние века хоронили актеров и музыкантов. Их не считали за людей и хоронили, как бродяг. Об этом копачи не знали. Они просто похоронили своего друга, как могли. 

ПРАВДА ЛИ?

         Теплый ветерок поднялся из трав. Встрепенул яркую, сочную изумрудность. Всколыхнул желтую поляну одуванчиков и коснулся круглых седых головок старших из них. Белые шары качнулись, и бесчисленное озорство парашютиков взмыло ввысь, уносясь в жаркий день. Ветерок поднялся повыше. Набрал сил и с шумом нырнул в гущу зеленых листьев кустов, сбрасывая некоторые листы на землю и мгновенно поднимая их ввысь. Затрепетали кусты и их тени. Заструились полууснувшие от жары и вдруг проснувшиеся травы. Еще порыв. Более яростный, более настойчивый. И томно застонали толстые стволы деревьев, а им вторили их ветки и листья. Стайка разнежившихся на солнышке влюбленных пташек вдруг встрепенулась, взвилась к небесной синеве и запела. О Любви. И все замерло. Мир слушал. Мир замирал. Мир наслаждался. А птички маленькими серенькими точками поднимались все выше, выше, выше. Пока не исчезли из вида. Наступила Тишина. Где-то хрустнула ветка. Где-то упала капля. Вдали шумел ручей. Над старым-старым озером склонились древние седые ели, и их отражения в воде перевернули Мир. 

ВСЕ ПРОСТО

          Здесь все просто. Сентябрь. Сорняки выше головы. Теплое, без летних красок небо. Выцветшие головки китайской розы. Грозовая черная туча. Стремительный трехминутный ливень. И вновь, будто удивленное, осеннее солнце.
          С громким стуком падают с дерева яблоки. Их нежный аромат – это аромат детства. Все так просто. И все неповторимо. Бесконечная дорога, убегающая в холмы. Храм над долиной. Монахи. Осень. Время будто остановилось.
          Девушка из города поднимается все выше и выше. Одна. Вечерело. Колосья гнулись под ветром. Быстро пролетали птицы. А девушка продолжала идти. О чем она думала? Наверное, о чем-то простом или ни о чем, так спокойно было ее лицо. Спокойно и безмятежно.
          А утром девушку нашли в реке. Ее длинные светлые волосы сплелись с зелеными водорослями. Кувшинки, слегка покачиваясь, удивленно желтели, окружив ее тело. Тихие, прозрачные струи воды ласково омывали спокойное застывшее навсегда лицо. Глаза незряче смотрели сквозь воду на отдохнувшее, просыпающееся небо. И никто не знал, кто она, и зачем здесь. Как никто не узнал, что это была просто проститутка из города, которой почему-то захотелось умереть в деревне. 

МАЛЕНЬКАЯ СЕРАЯ ПТИЧКА

          Он называл ее Маленькой Серой Птичкой. И прятал у себя в комнате от всего Мира. Когда он приходил с работы, то тщательно задергивал шторы, закрывал дверь на ключ, включал свет и садился в свое любимое кресло. Она усаживалась к нему на колено и смотрела прекрасными добрыми глазами. Он гладил ее, осторожно касаясь головки, и неотрывно смотрел, любуясь, наслаждаясь ее добротой, нежностью, привязанностью. Так и сидели они в тиши комнаты, - он и Маленькая, никому не известная, Серая Птичка. Никто даже не подозревал о ее существовании. И он боялся открыть Миру свое сокровище. Боялся, что Мир погубит это нежное создание.
          Когда наступала ночь, он открывал шторы, окна. Они садились на подоконник и любовались ночным небом, а ветерок ласково овевал их и, наверное, что-то рассказывал, что понимали только он и она. Зимой окна не открывались. Он боялся застудить хрупкое создание. Через стекло, они следили за тихо падающим снегом, искрящемся в свете ночных фонарей. Наступила Весна. Все шло своим чередом. Он приходил дамой, запирал дверь, задергивал шторы и наслаждался обществом Маленькой Серой Птички. Утром, когда он уходил, она еще спала, уютно устроившись на кроватке. Он запирал дверь и уходил, бросив нежный взгляд на нее.
          Наступил вечер. Он вернулся домой. Вставил ключ в дверь и попытался его повернуть, но дверь открылась сама от легкого прикосновения. Бледность залила его щеки. Он замер, и почти безжизненный, зашел в комнату. Комната была пуста. Он искал Маленькую Серую Птичку в самых невероятных местах опустевшей комнаты. Он звал ее. Но страшное горе сломило его и, неистово рыдая, он упал на колени перед своим любимым креслом и умер, потому что знал, что его Маленькой Серой Птички больше нет, даже если она вернется из Мира к нему.
          А через несколько минут после его смерти раздались тихие шаги на лестнице. Шум их затих у двери. Дверь медленно открылась, и вошла красивая невысокая девушка с длинными пепельно-серыми волосами. Глаза ее заполняли усталость и пустота. Она обвела взглядом комнату. Увидела его, стоявшего на коленях у кресла. Подошла. Тронула рукой волосы покойного. Еще раз оглянулась вокруг и ушла, не закрыв за собой дверь. Его «Маленькая Серая Птичка». Теперь это был кто-то Другой. 

ДЕВОЧКА

         Тропинка петляла меж небольших холмиков, украшенных цветами и зеленой, только нарождающейся травкой. Куда вела тропинка? Это не важно. Тихо шелестели огромные деревья. Жарко светило солнце, чирикали птицы, перелетая с ветки на ветку. Томно и сонно жужжали редкие мухи. Покой. Тишина. Вдруг что-то ворвалось в этот усыпляющий покой. Это были голоса, чей-то плач. И больше ничего. Грусть легким облачком охватила яркость дня и, не омрачая окружающих нежных красок, вновь растворилась в покое.
          Девочка очень боялась темноты и тесноты. Теперь она стояла и смотрела, как гроб с телом опускают в могилу. Там, в гробу, так тесно. Так неудобно лежать. Там невозможно дышать. Все эти мысли, не останавливаясь, проплывали в ней, превращаясь в чувства. Но вот гроб опущен. Первые комья земли с глухим стуком упали на его крышку. Девочка хотела закричать от ужаса. И не могла. Ей хотелось двинуться, привлечь к себе внимание окружающих, страдающих людей, но что-то удерживало ее. Она чувствовала беспомощность и бесполезность своих порывов. Земля падала, падала, падала, гремела сухими комьями. Ужас нарастал, нарастал, нарастал. Все. Могила засыпана. Новый могильный холмик сиротливо зачернел среди могил, уже заросших травой. Могилу украсили венками, и люди потихоньку разошлись. Девочка осталась стоять около маленькой могилки одна. Ей было очень страшно. Но ее никто не окликнул, не позвал.
          Никто не заметил. Она умерла. И была только что похоронена.