6 октября 2010г. по инициативе Н. Сванизде Комиссия Общественной палаты РФ по межнациональным отношениям и свободе совести будет судить авторов учебника «История России 1917-2009 гг» Вдовина и Барсенкова. Им предъявлено обвинение в разжигании межнациональной розни.

Сванидзе (председатель данной Комиссии, а также член Комиссии по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России) к предстоящему мероприятию подготовился: разослал «крамольные» учебники с собственными комментариями нужным людям, в частности, отправил экземпляр книги Рамзану Кадырову, сделав пометки в тех местах, на которые чеченскому лидеру следует обидеться. Вот, мол, какие негодяи эти авторы – называют количество чеченцев, боровшихся с советской властью! А кроме вас, чеченцев, они еще очень обидели евреев, огласив процент представителей этой нации в советской элите! Товарищ Кадыров, примите меры! Какие? – Да любые, вплоть до физических, будем только благодарны.

Травля профессоров МГУ Александра Ивановича Вдовина и Александра Сергеевича Барсенкова разгорелась еще в июле 2010 года. Особо агрессивное рвение проявили тогда Анатолий Голубовский, Ирина Ясина, Зоя Светова, Никита Соколов, Ирина Карацуба – люди с откровенно русофобскими взглядами. Как видим, их почин поддержал «видный придворный историк» Н. Сванизде.

Кстати, старые сотрудники истфака МГУ сообщили моей знакомой, что Сванидзе-студент считался лентяем, двоечником, но не был отчислен, так как с его мамой дружил декан истфака. А вот облитые грязью профессора – великие труженики, с юности привыкшие «пахать» в науке, а не гоняться за популярностью, поэтому сегодня они – выдающиеся академические ученые, предельно ответственные в своих высказываниях и знающие историю 20 века досконально.

Еще один важный момент: данное учебное пособие, содержащее колоссальный фактический материал, сложный, для кого-то неприятный, но строго объективный, имеет четкий адрес: это пособие для студентов высших учебных заведений исторических и политологических специальностей. Это не попса, не желтая публицистика, а книга для специалистов. Серьезнейший научный труд.

Вердикт предстоящего 6 октября судилища, конечно же, давно готов. Но это – преступление перед наукой.
http://www.city-n.ru/view/157001.html

А какое-нибудь письмо в защиту обвиняемых написать можно? И имеет ли это смысл?
Хоть учебник я и не читал, но приведенные Вами примеры

говорят сами за себя!

Обще́ственная пала́та Росси́йской Федера́ции — совещательный орган, созданный для осуществления связи между гражданским обществом и представителями власти.

    * Адрес: 125993, г. Москва, ГСП-3, Миусская пл., д. 7, стр. 1
    * Телефоны: 221-83-63, 251-60-04
    * Официальный сайт — Общественная Палата Российской Федерации

Бывают же в жизни встречи... Вот живешь, живешь, не трогаешь никого. И тут на тебе. Живой диссидент-шестидесятник.

Сижу в барчике. Пью после лекций пивко в кафешке. Читаю книгу «Сто сорок бесед с Молотовым». Подсаживается мужик. Выглядит хорошо — рубашка такая вся бордовая, пиджак весь такой бежевый.
-Вот, я вижу, что вы читаете, это большая редкость в современном обществе. Можно мне присесть и пообщаться с Вами?
Привыкший к быдловопросу — ачё, ты тут самый грамотный, личё? - я несколько прифигел.
-Эдуард.
-Алексей.
-Я тут из запоя выхожу, - говорит он мне. - Так-то я не пью, обычно, но...
Делает большой глоток из кружки.
-А что читаете?
Показываю книгу.
Он восхищенно раскрывает глаза, потом долго убеждает меня не читать такую макулатуру.
-Архивы никогда не рассекретят. А это — пренебрежительно тыкает он в книжку — туфта, прошедшая через тройные фильтры цензуры. В каком году издана?
-В девяносто первом.. В феврале.
-А я тоже тогда был диссидентом. Когда в СССР была запрещена музыка — мне спортсмены привезли из Москвы пластинку Бориса Рубашкина. Вы знаете, кто такой Борис Рубашкин?
Неопределенно развожу руками. На самом деле — я знаю, кто это такой.
-Так вот. Ночью за мной приехали из КГБ. Приехали к полковнику. Тот послушал «Очи черные» и отпустил меня с пожеланием - «Слушай, только не распространяй».
Я удивленно приподнимаю брови:
-И отпустил?
-Конечно. К тому времени, их система уже давно прогнила. Они боялись нас трогать. Это тебе не НКВД. Если бы Сталин был — мне бы четвертак дали. Как нашему соседу — писателю Рукавишникову. Или как маме моей.
-А что мама?
-По пятьдесят восьмой ее осудили. Во время войны. Она тут в Кирове работала директором кондитерской фабрики. Я поднял документы, когда их рассекретили. Приехали энкаведешники и нашли на чердаке у нас мешок сахара. Кто-то донес. А после смерти Сталина ее реабилитировали. А я ведь прекрасно помню, как воронки каждую ночь подъезжали к нашему дому...
Я сочувственно киваю головой и говорю:
-А сейчас разве лучше?
-Нет. Сейчас еще хуже. Раньше просто сажали, теперь просто убивают.
Потом он долго рассказывает о своей жизни. Как учился на связиста, как работал им. Как они проводили телефонные линии...
-У нас же план. Например, двести линий в месяц. А больше и не справимся. Линию проложить — тьфу, кажется, пустяк! А это ж надо асфальт ломать, копать, обратно все делать. Работа не из легких. Да там еще коммуникации... Да сложно это, ты не поймешь. А вот лимит исчерпан, потрудились по-стахановски. План выполнен. Есть, правда лимит на перевыполнение плана, но мы его старались не догонять. Почему? А в следующем месяце тогда еще план накинут. Мы с лимитчками по-свойски разбирались — пятерку с абонента. И работаем. Мне пять сотен, начальнику отдела — тысяча, директору — пару тыщ. Работягам тоже достается достается. Ну и кому надо еще.
-По взяткам работал?
-Да какие взятки... Так... Бизнес. Потом другим занялись. С работы меня выгнали при Андропове, когда узнали, что мать сидела. Помнишь, про Рубашкина рассказывал?
-Ну...
-Бомбили мы иностранцев. Нет, не в Кирове. В Москве. У кого покупали джинсы, с кого так снимали. Потом бегом на поезд и в Киров. Джинсы продавали только своим. В джинсы заворачивали музыку. На джинсы рубль там, накидывали, другой. Пластинки влёт шли. От сотни и выше.
Потом он долго мне еще всякую фигню рассказывал. Что ему уже шестьдесят пять, что пенсия всего девять тысяч, и он вынужден работать...
В конце рассказа я спросил его:
-Простите, а вам не стыдно?
Он внезапно замолчал, пристально глядя на меня. Потом спросил:
-А вы где работаете?
Я встал из-за столика. А хожу я, надо сказать, в специфическом одеянии. Черная кожаная куртка. Высокие берцы-«коркораны». Камуфляжные штаны.
-Где надо, там и работаю!
У Эдика челюсть едва не сломалась об столик.
-Извините, гражданин начальник, я же...
Плюнул я в пепельницу и ушел в сортир. Когда вернулся, Эдуарда уже не было.

Имена изменены. Не все. Только одно.