3.

Губерман понятия не имел, как ему повезло. А вот Катехину – наоборот. Обычное дело – удача одного часто оборачивается неудачей другого. Видно, количество счастья в мире строго ограничено, вот его и не хватает на всех.
Предчувствия не обманули первого секретаря. Слухи успели превратиться в бумагу, только ушла та бумага совсем в иное учреждение. Да и были там не только слова об отдаленности Губермана от народа. Если бы только они! Два решившихся остаться неизвестными сочинителя нагородили такого, что любому прочитавшему сразу становилось ясно: вот где скрывается тот злодей, из-за которого в стране до сих пор не все в порядке!
Справедливости ради, неизвестность сочинителей была относительной. В органах прекрасно знали и одного автора, и второго. Но раз не хотят люди широкой огласки, что ж, скромность лишь украшает человека.
Конечно, валить все беды на одного человека как-то излишне фантастично, однако бумага намекала, что как раз-то одиноким данный человек не является. Проще говоря, имеет многочисленных сообщников, с которыми вступил в преступный сговор, а управляется вся эта организация, разумеется, из-за рубежа. Напрасно когда-то писал Николай Васильевич Гоголь, мол, из здешних мест до ближайшей границы три года скакать надо. Настоящим врагам никакие расстояния не помеха. Да и незнакомы были с Гоголем те, кто читал многочисленные поступавшие бумаги. Не попадалось это имя в бесконечных списках новоявленных контрреволюционеров. Потому его многотиражные показания никто просматривать не стал.
Зато там твердо усвоили, что глас народа – это глас истины. Раз уж Божьим гласом называть его стало не принято. Особенно истинный, если звучит в полном соответствии с провозглашенными задачами текущего момента. Как в данном случае.
Кому положено – прочитал, кому дозволено – задумался, наконец, некто на основании изложенного решил, и уже совсем другая бумага пошла, что называется, вниз. В областной филиал некоего учреждения.
Там по вполне понятным причинам думать не полагалось. Зато полагалось выполнять. Четко и безоговорочно, как велят инструкции, и завещал основатель данного учреждения.
Вопреки всевозможным осторожным слухам (ох, добраться бы до тех, кто их распускает!) такие заметные дела выпадали на долю филиала нечасто. Мелкой сошки попадалось достаточно много, но чтобы такую крупную рыбу? Тут поневоле слюнки потекут, и зачешутся руки. Это будет же что вспомнить, когда позволят вспоминать!
Капитан Ковалев, руководивший областным филиалом учреждения, сгоряча даже захотел руководить процедурой лично. Но – увы! Не положено такому важному чину самому отправляться на дело. Есть кабинет, вот в нем и надо спокойно дожидаться окончания операции, а уж потом можно будет поговорить с доставленным по душам. Узнать в подробностях, как, а главное, по чьему наущению докатился некий Губерман Я.М. до такой жизни.
Былой покровитель Ежов слетел с должности, и чтобы не последовать следом, неплохо бы проявить себя в глазах нового наркома.
Дальнейшее началось как положено.
Прошел остаток дня. Закончился вечер. Наступила хмурая пасмурная ночь. С ветром, словно желая подчеркнуть тяжесть содеянного и неотвратимость грядущего.
Ночь – время тревог и кошмарных снов, подсознательных ужасных сказок, являющихся к человеку без зова. Но ведь не зря поется в песне: "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…" Кто ж виноват, что страшненькие сказки превратить в суровую реальность намного легче, чем веселые?
Но первый секретарь – человек не простой. Ему почет требуется. Этим почетом являлся лейтенант Катехин, первый зам Ковалева. Человек достойный, кому же поручить операцию, как не ему? Не простому же сержанту брать первое лицо области!
Хотя, сержант там тоже присутствовал. На всякий случай.
Две машины плавно въехали во двор спящего пятиэтажного дома. Неотвратимыми шагами Командора прогрохотали по лестнице подкованные сапоги. Бесконечно долгий звонок. Открывшая дверь жена, заспанная, еще не понимающая смысла происходящего. Все, как всегда. Разве что, квартира – не коммуналка какая-то, бывшее жилье купца первой гильдии Плющихина, сгинувшего во время революции вместе со всем сословием.
- Ну, где? - коротко осведомился Катехин, отстраняя хозяйку и проходя в длинный коридор.
В гостях у первого секретаря ему бывать не приходилось, и потому расположение комнат он не знал.
- Кто? – вопросом ответила просыпающаяся, но еще не проснувшаяся супруга.
- Гражданин Губерман где? – сразу поставил все точки над "и" лейтенант.
Женщина побледнела на глазах. Дошло, значит.
- Нету…
- Как это – нету? – сурово спросил Катехин.
- Уехал с обеда, и не появлялся, - потерянно, словно теперь вся вина падет на нее, выдохнула жена.
- Может, в обкоме задержался? – предположил Артюхов, тот самый сержант, который был направлен на подкрепление заместителю начальника.
Предположение было вполне здравым. Обкомы и прочие места, где работали слуги народа, функционировали едва ли не круглосуточно. Труд руководителя – самый тяжелый. Времени на него уходит – уйма. За день никак не успеть.
На всякий случай прибывшие осмотрели комнаты. Губермана не было нигде. Ни в спальной, ни в столовой, ни в кабинете, ни в гостиной, ни, даже, в ванной, или туалете.
Дела…
Катехин почувствовал навалившийся на него величайший из грузов – груз принятия решения.
- Приступайте к обыску, - решительно распорядился он, а сам шагнул к телефонному аппарату.
Нет, он не докладывал по команде. Так, обычный звонок в обком. Благо, лейтенант госбезопасности да еще при исполнении может звонить едва ли не по любому закрытому номеру. Кроме тех, по которым ни одному трезвомыслящему человеку даже в голову звонить не придет. Да те номера все равно никому неизвестны.
- Что? – переспросил после неизбежных процедур лейтенант. – Во сколько, вы говорите? Понятненько…
Хотя, ничего понятно ему пока не было.
Катехин повесил трубку на рычаг, сдвинул на затылок фуражку и потянулся за папиросами.
- Сержант! Артюхов!
Оба начальника уединились в хозяйском кабинете.
- Откуда он звонил? – Артюхов рос в одной из местных деревень, и потому довольно неплохо ориентировался среди многочисленных Сосновок, Больших и Малых Выселок, и прочих мест обитания нынешних колхозников.
А вот названия самих колхозов говорили ему мало. Пришлось вновь позвонить и уточнить, откуда в последний раз Губерман связывался с обкомом.
- Угу, - медленно процедил Артюхов, прикидывая. – Так до туда от силы сто верст. На машине по нынешним дорогам – часа три езды.
Его начальник посмотрел на часы:
- Ну… А было это семь с лишним часов назад. Почти семь с половиной. Что же это получается? Так может…
Мысль о побеге что-то проведавшего секретаря посетила обоих стражей государства. Никогда из города не вылезал, а тут придумал себе поездку. И никто ни ухом, ни рылом.
- Что же это получается? – повторил лейтенант.
Он вновь шагнул к телефону. Решение напрашивалось само собой, но как не доложить по начальству?
Разговор не занял много времени.
- Дождемся другой группы, и едем, - объявил итоги Катехин.
Дождь заливал окна, выбираться на улицу не хотелось, и в то же время – куда денешься от долга? И головы своей жалко. Не казенная же, другой не будет.

5.

Дождь ударил в машину с такой силой, что пришлось остановиться. Дворники не могли справиться с потоком воды. Видимости не было никакой. Что творится снаружи, осталось лишь представлять. Только не хотелось. Уж больно неуютной получалась картина.
- Мать твою!.. – выругался Губерман.
Ему еще было неплохо. Ливень бил в машину со стороны шофера.
На заднем сидении, тоже ругаясь, торопливо перебрался к противоположной двери Носощекин.
Вода проникала внутрь. Как на терпящем бедствие корабле, которому суждено скоро пойти ко дну. Скорее даже – на подводной лодке.
- Ну, если мотор заглохнет! – продолжать Румазов не стал.
Как ни далеки были пассажиры от техники, даже они поняли – зальет двигатель – и все. Под водой работать он не может. Если же вспомнить, каких сил стоило завести машину в прошлый раз, то застрять здесь можно надолго. До следующего утра, например. Да и то, если к тому времени распогодится.
Самое плохое – виноватого не найдешь. Погода, как ни прискорбно, от человека не зависит.
- Мать! – вновь выругался Губерман.
Он подумал, как расценят его отсутствие в обкоме. Еще скажут: сбежал! Времена нынче суровые. Не знаешь, на кого кадить, на кого – капать.
Ливень стал переходить в дождь. Пусть с прежним ветром, но уже что-то можно было рассмотреть, по крайней мере, вблизи.
Румазов тронул машину без команды. Далеко отъехать не удалось. На считанные метры, а дальше плотно застряли. Напрасно Васильевич газовал, переключал передачи, пробовал дать задний ход. Эмка чуть раскачивалась, но ехать отказывалась.
- Подтолкнуть надоть, - буркнул шофер.
Другого способа он не видел.
Первый секретарь и инструктор – не те люди, которым положено вытаскивать застрявшую машину. Попались бы какие другие, Губерман заставил бы заниматься делом их. Пусть под дулом пистолета, если бы уж были слишком несознательные.
Он даже посмотрел по сторонам в надежде. Словно можно найти идиота, прогуливающегося по дороге в такой дождь!
Идиотов не было. Только два человека в машине. И оба – с положением Плюс – водитель, которого от баранки не оторвешь.
- Мать твою так и этак! – в очередной раз облегчил душу первый секретарь. – Пошли, что ли? А, Носощекин?
Тот тоже выругался, но менее витиевато и потише. Все же, полностью высказывать свое мнение при начальстве не рекомендуется. Даже если согласен с ним каждым выражением.
С собой для солидности были взяты плащи. Они помогли на какое-то время. Зато сапоги и вся одежда едва ли не до пояса мгновенно перепачкалась летящей из-под колес грязью. Машину пришлось толкать изо всех сил. Какое-то время – без малейшего результата. Потом эмка внезапно тронулась. Замешкавшийся Носощекин полетел за ней прямо в разбитую колею, и тут уже высказался в полную силу.
- Как тебя! – качнул головой первый секретарь.
С одобрением качнул. Рассмеялся бы, да как-то отвык на своем высоком посту.
Он первый догнал медленно ползущий автомобиль. Останавливаться Румазов просто боялся. Хотя, машина вскоре остановилась сама, и вместо неуютного, но все же салона, пришлось толкать ее вновь под дождем и ветром.
Так продолжалось кошмарных метров сто. Никак не меньше. Пока эмка не выбралась из небольшой низинки.
- Теперь пойдет! – воскликнул шофер.
Как оказалось – напрасно. Едва пассажиры заняли свои места, как эмка встала вновь.
Дождь уже не лил, а моросил. Только это уже не играло большой роли. Почва в любом случае просохнуть не могла. Одежда и обувь – тоже. И толкать легче не стало. Налипшая на сапоги глина весила побольше гирь. Ноги скользили и разъезжались. Сил уже не было. Казалось, так и останешься стоять, привалившись, не толкая, а подпирая проклятый автомобиль.
Но – о чудо! – эмка вдруг тронулась, и пришлось в очередной раз изображать бег, догоняя ее.
- Мать!.. – развить мысль дальше Губерман не смог.
Сидел на своем месте, пытаясь отдышаться, уже не думая о том, что скажут по поводу его отсутствия на рабочем месте.
Это оказалось последним испытанием. Дальше автомобиль ехал сам. С натугой, рычанием, но все-таки…
Эмка поднялась на очередной холм. Дождь как раз почти перестал. Впереди отчетливо виделось большое село у реки, а на другом берегу раскинулась невысокая горка, увенчанная усадьбой.
- Слава Богу, приехали! – вырвалось у Румазова.
Он поневоле покосился на спутников, но те не придали никакого значения политически незрелой фразе.
Автомобиль бодренько покатился к селению. Дорога и та превратилась во вполне проезжее место. Странно.
Вдалеке на лугу виднелось большое стадо коров. Даже с виду здоровых, мясистых, наглядно подтверждавших преимущества колхозного труда.
- Сельсовет ищи, - распорядился Губерман.
Весь перемазанный, мокрый, он сейчас мало походил на повелителя целой области.
Давать распоряжения намного легче, чем выполнять их. Избы были побольше и поменьше, чуть побогаче и победнее, но все как одна крепкие, демонстрирующие зажиточность обитателей. Даже дощатые тротуары были проложены вдоль улиц, чтобы в плохую погоду не приходилось ходить по грязи. Лишь нигде не видно было флага, или другого знака, символизирующего местную власть.
Людей тоже нигде не было. Работали ли где, сидели из-за погоды по домам, однако никто даже не выглянул посмотреть на медленно идущую машину. Где тот встречный, кому хоть задать вопрос?
- Бардак! – сердито бросил Губерман, когда эмка проехала добрую половину села.
Объявившись нежданно-негаданно, он не мог рассчитывать на торжественную встречу. Но все-таки, могли бы заметить. Ясно же: простые люди на машинах не ездят.
- Посигналь! – в конце концов не выдержал первый секретарь.
Румазов послушно затормозил у ближайшей избы и нажал на клаксон.
Некоторое время ничего не происходило.
- Вымерли они, что ли, все? – пробурчал Носощекин.
- Типун тебе на язык! – отозвался Губерман.
На вымершее село явно не походило. Хотя бы своей ухоженностью. Работники обкома не являлись специалистами по сельскому хозяйству, но уж заброшенные земли от ухоженных отличить могли.
Румазов вторично нажал на клаксон. Продолжительно и раздраженно. Шоферу не меньше пассажиров хотелось определенности, а по возможности – и отдыха.
Дверь в избу открылась, и к калитке засеменила полноватая бабка. На плечах в качестве защиты от дождя она несла большой плат. А, может, просто тряпку.
Бабка сноровисто выбралась на настеленные вдоль заборов доски.
- Здравствуйте, соколики! К кому пожаловали?
Носощекин вылез из машины, собрался задать вопрос, но бабка узрела его и часто закрестилась.
- Свят-свят-свят…
Вид у инструктора в самом деле был крайне непрезентабельный. На чей-то взгляд даже жутковатый. Весь перемазанный в грязи, мокрый, он походил не на представителя рабоче-крестьянской власти, а в лучшем случае на бандита, в худшем же – на некое страшилище из тех, которым в глухих деревнях принято пугать детей.
- Ты чего, бабка? – удивился было тоже вылезший Румазов, но оглянулся на спутника и понимающе хмыкнул. – Да ты что? Упал человек в грязь. С кем не бывает?
Бабка несколько успокоилась. На Носощекина посматривала по-прежнему с некоторым подозрением, хотя больше не крестилась.
- Где это он, сердешный? – спросила она уже более нормальным тоном.
Словно в округе была сушь да гладь!
- Да по дороге. Ты лучше скажи, как вашего председателя найти? – перевел разговор на главное Румазов.
- Барина? – переспросила старуха. – Так где ж ему быть? У себя в усадьбе, вестимо.
И посмотрела на приезжих с нескрываемой жалостью. Мол, совсем уже умом обижены. Самое простое не ведают.
Сочтя свой долг исполненным, бабулька развернулась и засеменила к избе.
- Это колхоз "Светлый путь"? – вопросил вдогонку Носощекин.
До этого он молчал. Ему было явно неприятно впечатление, произведенное на бабулю.
- Село? Село наше – Орловка, - обернулась бабка, перед тем, как скрыться в избе.
И вроде бы пробурчала, мол, ездят, а где – сами не ведают.
- В сельсовет, - с небрежной важностью бросил Губерман, когда его спутники вновь залезли в машину.
Словно могло быть какое-то иное решение!
- Хоть с центром свяжемся! – вздохнул на заднем сидении Носощекин. – Черт знает, что там могут подумать!
Он напомнил о самом больном. Люди есть люди. Ладно если только подумают. А если доложат, куда следует, и там начнут действовать? Что тогда?

7.

Небольшой мост оказался каменным, основательным. Такому впору не соединять бывшую помещичью усадьбу с подвластными владениями, а как минимум лежать на стратегической магистрали.
- Хорошо жили местные баре, - с нескрываемой завистью бросил Носощекин. – Небось, какие князья.
- Мать их так и разэтак! – Губерману вспомнились хлипкие деревянные сооружения, какие имелись во вверенной ему области.
Дорога шла широкой дугой, и вверх поднималась довольно плавно. Эмка легко преодолела последние метры, и притормозила у входа.
На этот раз прибывших встречали. Мужчина с седыми усами и в длиннополом сюртуке старого покроя и в фуражке отделился от колонн, спустился к машине и бесстрастно осведомился:
- Как прикажете доложить?
- Что? Развели, понимаешь, бюрократию местного масштаба, мать вас так! – взвился Губерман.
Нет, всего лишь председатель какого-то колхоза, а ведет себя, словно член правительства! Ни в какие ворота не лезет!
Первый секретарь собрался пройти внутрь, однако седоусый преградил ему проход.
Хотя, откуда ему было знать главу области в лицо?
- Это же первый секретарь! – со значением объявил пошедший было следом Носощекин.
- Чей секретарь? – не понял встречавший.
Вид перемазанного инструктора не вызвал на его лице ни тени эмоций.
- Оставь их, Тимофей! Не видишь – люди устали с дороги. Хлебнули грязи, - раздался голос от дверей.
Навстречу приезжим шел мужчина среднего роста. Возраст у мужчины был тоже средний. Явно за сорок, но точнее и не скажешь. Светлые усы спускались к подбородку. Округлое лицо было украшено небольшими бакенбардами. На правой щеке, приглядевшись, можно было различить старый, едва видимый шрам. Такие шрамы бывают от сабельных ударов. Глаза, какие-то сероватые, но с оттенком зеленого, смотрели спокойно, умудрено. Одет мужчина был в сюртук, почти в такой же, как на первом. Разве – чуть поновее. Поновее казалась и фуражка, сдвинутая несколько набекрень. Вообще, все лицо и подтянутая фигура мужчины дышали такой уверенностью в себе, что сразу было ясно – перед ними человек не простой. Хотя, для председателя колхоза этой уверенности было явно многовато.
За спиной мужчины появился какой-то толстяк с несколько одутловатым лицом, но, не в пример остальным, аккуратно выбритый. На гостей он смотрел с некоторой тревогой. Опять-таки, в противовес остальным.
- С кем имею честь, господа?
- Первый секретарь обкома Губерман, - Яков Михайлович специально добавил перед фамилией должность, дабы усилить впечатление.
- Очень приятно, - мужчина улыбнулся любезно, однако без тени подобострастия. – А я – местный помещик Орлов, Александр Александрович. Простите, как вас по отчеству?
Губерман назвался. Сзади Носощекин пробормотал:
- Ну и гонору у этого председателя!
Но пробормотал еле слышно, больше для себя.
- Чем могу служить? – осведомился Орлов. – Хотя, что это я? Совсем одичал в здешней глуши. Вы, верно, устали с дороги? Аполлинарий, покажи нашим гостям их комнаты.
- Пойдемте, господа, - выступил вперед толстяк.
Тимофей молча посторонился. На гостей он теперь смотрел с некоторым дружелюбием, словно это не он перед тем пытался не пустить приехавших в дом.
Но первый секретарь не забывал главного:
- Телефон у вас где?
- К сожалению, отсутствует, - развел руками Орлов.
- Как?! – в голове Губермана промелькнули кары, которые грянут на головы нерасторопных связистов. Оставить целый колхоз без связи!
- За ненадобностью, - чуть пожал плечами Орлов.
- За безалаберностью? – каждый слышит то, что желает услышать. Даже если говорится иное. – Товарищ Носощекин, обязательно запишите этот возмутительный факт. Надо будет разобраться, кто это занимается подрывом авторитета Советской власти. Разобраться – и примерно наказать.
Последние слова Губерман говорил уже на ходу, следуя за чинно поднимающимся по лестнице Аполлинарием.
Гостевые комнаты оказались на втором этаже. По одной на каждого из обкомовцев. Шофера, разумеется, гостеприимство касалось в значительно меньшей степени, и куда он пропал, ни Губерман, ни Носощекин не имели понятия.
- Позвольте вашу верхнюю одежду, господа. Тут есть халаты, а через полчаса все будет почищено, - предложил толстяк.
В другой момент Губерман бы отказался, но уж очень неприятно было во всем мокром. А о прибывшем с ним инструкторе не стоило и говорить.
- Мать его! – привычно пробормотал Губерман, разглядывая в окно великолепный пейзаж.
Окно выходило на противоположную от реки сторону. Многочисленные службы, несколько флигелей, не очень ухоженный, постепенно спускающийся вниз сад, дорожки в нем, беседки, даже фонтан у самого подножия холма, неработающий не то совсем, не то – по случаю дождя.
Мелькнула мысль – может, он не расслышал, и Орлов представился не председателем колхоза, а директором гостиницы? Откуда иначе здесь свободные комнаты и прислуга?
Конечно, вдали от города гостиница не очень нужна. С другой стороны, для отдыха высокопоставленных работников  место было настолько подходящим, что невольно порождало соответствующие мысли. Дела от предшественника (вернее, после предшественника, оказавшегося врагом народа) Губерман принимал невнимательно, вполне мог не обратить внимания на имеющийся где-то дом отдыха.
Тут ругать было некого, кроме себя. Если же Губерман помянул в очередной раз чью-то мать, то сделал это исключительно в силу привычки, даже не имея в виду, чьим конкретно родителем мог бы стать.
В дверь вежливо постучали.
- Да! – с оттенком привычного раздражения бросил первый секретарь.
Когда твоя основная работа – это крик на подчиненных людей, постепенно подобная манера поведения становится привычкой.
В комнату вошел Носощекин. Он в свою очередь успел привыкнуть к начальственному рыку. Главное – чтобы не касалось непосредственно тебя за непосредственное дело. А прочее…
- Я что-то не очень пойму, Яков Михайлович, куда мы попали? Откуда здесь прислуга? – Носощекин был переведен сюда еще позже первого секретаря, причем, аж с Урала, и местности тоже не знал.
- Это дом отдыха, - отозвался Губерман, уже все решивший для себя. – Только что же они, сволочи, телефона провести сюда не могли? Отдых – отдыхом, однако нашу работу никто не отменял.
Подразумевалось – пока отсутствуешь, под тебя могут подкопаться. Враг ведь не дремлет. Спит и видит, каким образом занять твое кресло?
- А я-то думаю, что здесь не так? – облегченно вздохнул Носощекин. Для него тоже все сразу стало на свои места.
Он подошел к окну и встал за спиной первого секретаря.
- Однако, красиво здесь. Если бы еще не погода… И добираться сюда долго.
- Да. Надо ехать, - согласился с ним Губерман. – Только одежду в порядок приведут.
Легок на помине, появился Аполлинарий. Вещи путешественников были почищены, подсушены и даже поглажены.
- Барин приглашает вас пообедать.
В прозвучавшей фразе обед был главным, а остальное обкомовцы слушать не стали.
Носощекин с некоторым опасением посмотрел на начальника. Вдруг решит ехать тот час же?
- Что ж, перекусить необходимо, - к его немалому облегчению сказал Яков Михайлович.
Столовая мало напоминала привычные. Прежде всего здесь не было отдельных столиков. Лишь один, но длинный. А вот то, что накрыт он был лишь на три персоны, удивления не вызвало. Где находились свои, обкомовские, было известно. Другим же сюда хода быть не могло.
Несколько удивило другое. Почему сам заведующий разделяет трапезу с гостями? Его место – в кабинете, но никак не среди отдыхающих. В крайнем случае – среди прочей прислуги.
Или дело в том, что Губерман с Носощекиным отдыхающими в строгом смысле слова не были? Так, заглянули, что называется, на огонек. Проще говоря – заблудились.
Обслуживание было выше похвал. Обед – тем более.
- По рюмочке для аппетита, господа? – предложил первым делом Орлов. – Я бы рекомендовал хреновуху. Мой сосед прислал недавно несколько бутылок. Прекрасно ее делает. Опять-таки, после перипетий дороги в целях здоровья…
Простыть действительно было недолго. Отведали хреновухи. Настойка оказалась крепкой, забористой. После такой в самом деле никакая простуда не пристанет.
- Дозволено ли полюбопытствовать: откуда и куда держите путь, господа? – когда гости принялись отдавать дань закускам, спросил Орлов.
- В область, - буркнул с набитым ртом Губерман.
- Из "Светлого луча", - дополнил его Носощекин.
Инструктор чувствовал себя за столом неважно. Не привык есть с кучей приборов, и подсознательно опасался опозориться. Не такая беда, коммунистам не до хороших манер, но все же… Вон как себя ведет хозяин! Словно ему это привычно с детства.
- В этом случае вы несколько сбились с дороги. Вам надо бы держать правее. Как раз выехали бы на губернский тракт, - заметил Орлов. – Хотя, конечно, погода нынче не для путешествий.
- Дела, - буркнул Губерман.
- Понимаю, - кивнул хозяин. – Сам частенько раньше странствовал по казенной надобности.
Уговаривать задержаться он не стал. Да и какие задержки, раз в обкоме до сих пор ничего не знают?
Но сколько можно думать об этом? И Губерман перевел разговор на другую тему.
- Смотрю, отдыхающих у вас на данный момент нет.
- Откуда же им взяться? – усмехнулся Орлов. – Тут почти никого не осталось. Но если хотите, приезжайте послезавтра. Как раз с друзьями соберемся, посидим, выпьем, прошлое помянем.
- Спасибо, но вряд ли получится, - отрицательно помотал головой первый секретарь.
Орлов в свою очередь пожал плечами. Мол, как хотите, дело хозяйское. Он налил еще по одной, и гости послушно взяли рюмки.
- Многие соберутся? – Носощекин, в отличие от Губермана, был всего лишь инструктором. Посему невольно подумал: может, на самом деле поговорить с Яковом Михайловичем? Вдруг выпишет сюда путевку хоть на недельку?
- Ближайшие соседи, - ответил Орлов. – Бегичев будет, Штадены. Все свои люди.
Фамилии, как ни странно, ничего не говорили. Не было в обкоме таких работников! Не было! Может, кто из военных? У них свое начальство, и потому знать всех Губерман не мог. Носощекин и подавно. Да и стоят войска не только в областном центре. Для военных область – лишь часть округа. Не самая основная часть. Штаб и тот находится в соседней области.
Но тогда, выходит, дом отдыха проходит совсем по другому ведомству. Становится более понятно, почему о нем ничего не известно в обкоме. Тем более, если он окружного подчинения. В округе таких областей аж шесть штук. Вроде бы.
Меж тем выпили еще по одной под поданное горячее.
- Машина к тракту пройдет? – поинтересовался Губерман.
- Пройдет, - обнадежил его Орлов. – Хотя, мне порою кажется, что конь в наших краях гораздо более надежен. Сегодня совершал прогулку на Мюрате. Великолепно, господа!
- На ком? – не понял первый секретарь.
- На Мюрате, - повторил Орлов и уточнил. – Конь у меня так зовется.
- Я все понимаю, но называть коня в честь прославленного революционера, геройски павшего от рук контрреволюционеров, это, знаете, как-то… - Губерман переглянулся с инструктором.
- Вот вы о чем. Не Марат, а Мюрат, - улыбнулся хозяин. – Был у Наполеона такой маршал. Редкой отваги человек, вообще яркая была личность. Во всех отношениях. Один костюм чего стоил! Совершенно опереточный наряд немыслимых цветов. Помню, под Прейсиш-Эйлау он возглавил атаку своей кавалерии. Как сейчас вижу сию картину, - взгляд Орлова чуть затуманился. - Представьте, не менее шестидесяти эскадронов в разноцветных мундирах стройными шеренгами несутся по заснеженному полю, а во главе – неподражаемый Мюрат в своем костюме. Натиск был таков, что первую линию пехоты французы проскочили играючи. Казалось, нет в мире силы, способной их остановить. Но наша вторая линия стояла несокрушимо. Французская кавалерия не выдержала дружного огня и штыков, смешалась, повернула назад. Первая линия, смятая, но непобежденная, поднялась, стала палить вдогон. И тут мы в едином порыве ринулись в погоню. Кирасиры, драгуны, гусары, рубили врагов  преследовали, что называется, до самого дна. Да, были люди…
Орлов умолк. Похоже, ему очень хотелось вернуться туда, в давно прошедшее время.
Ничего удивительного. С годами самые трудные моменты жизни кажутся нам самыми дорогими. Может, они действительно являются таковыми на фоне последующих будней?
Бывали дни…
- Вы – кавалерист? Командир? – с уважением спросил Носощекин.
Сам он чуть успел повоевать, и уже поэтому относился с уважением, кто больше хлебнул сурового военного лиха.
- Кавалерист. Давно это было, - чуть улыбнулся одними кончиками губ Орлов.
Мог бы не говорить. Армейское прошлое чувствовалось в выправке, в шраме на щеке.
Носощекин собрался спросить, на каких фронтах воевал хозяин, но где-то рядом, несомненно в самом доме, вдруг громко закричал петух. Крик был настолько неожиданный, что гости вздрогнули.
- Это Петруша, - ласково пояснил Орлов. – Попугай. Нахватался в деревне всякого, вот порою и подражает.
Крик повторился, а затем сменился куриным квохтаньем.
- Не хотите познакомиться? – предложил хозяин. – А там и кофе в кабинет подадут.
Инструктор посмотрел на своего начальника. Ему очень хотелось увидеть диковинную птицу, о которой слышать доводилось, а видеть, увы, нет.
- Почему бы не взглянуть? – сытный обед привел первого секретаря в благодушное настроение.
Надо бы отправляться дальше, но как-то сразу из-за стола…
- Тогда пойдемте, - Орлов поднялся первым. – Петруша помнит столько, но на свой манер. Никогда не знаешь, что взбредет ему в голову. Интересная птица.
Он сам открыл дверь и застыл, пропуская гостей вперед.
- Прошу!

9.

- Приехали, - водитель едва не сплюнул прямо в машину и притормозил.
- Что там? – встрепенулся Катехин.
Он привык бодрствовать по ночам, зато днем обычно клонило в сон. А тут еще рев мотора, покачивания, барабанная дробь дождя по крыше. Поневоле задремлешь, особенно, когда немедленных действий не требуется.
- Да опять развилка, чтоб ее! – с чувством выругался шофер.
Катехин повернулся к сержанту. Мол, ты местный, тебе и видней. Артюхов уже высматривал, решал, какая из так называемых дорог ведет в "Светлый путь". Обе представляли из себя наполненные грязью и водой колеи, и с виду ничем не отличались друг от друга. Даже вели почти в одну сторону с некоторым расхождением. Хотя, если проехать дальше, могли увлечь далеко друг от друга.
Это с областной, так сказать, точки зрения Артюхов был местным. Если же брать другой масштаб – соседским. Район, по старому, уезд, был другой, хоть и смежный. А у соседей все знать невозможно. Тут бы лучше спросить председателя, да не очень хочется вылезать под дождь и идти ко второй машине. Без того уже пришлось потолкать транспортное средство, в переводе на русский гордо именуемое "самодвижущим".
- Так куда? Долго будем стоять? – с некоторым раздражением спросил лейтенант.
- Туда, - неопределенно махнул рукой сержант.
Когда не знаешь точно, остается только гадать.
Тут шансов – пятьдесят на пятьдесят. Вот если бы дорог было десять, тогда было бы намного хуже. Да и председатель во второй машине если что поправит.
Насчет председателя Артюхов крупно ошибался. Потапову было не до дорог. Виноватым он не был. Ни в каких уклонах не состоял, все, что спускалось сверху, выполнял насколько было в силах, сообразуясь со своим мужицким умом.  Колхозников по возможности не тиранил. Линия партии меняется, а с этими людьми жить. В общем, упрекнуть ни с какой стороны как бы не за что.
Даже в Красной армии Потапов в свое время побывал. По мобилизации. Когда дезертировал из Белой (куда тоже был мобилизован) и вернулся в родное село. Но из Красной бежать уже не сумел. Так что дослужил, как мог, до самого конца Гражданской. Что и было отмечено в официальных документах. О предыдущей службе там, к счастью, не говорилось ни слова. Воюющие армии списками солдат не обменивались, да и где те, белые, списки?
Обычная в те времена история.
Потапов сам позабыл о давнем эпизоде. Так как-то надежнее. Когда не помнишь – хоть не проговоришься. Сейчас же, трясясь между двумя конвоирами, и перебирая возможные грехи, подумал – и ужаснулся. Вдруг да пронюхают? При желании каждое лыко можно вставить в строку.
Понятно, в таком состоянии председателю было все равно, куда ехать. Лишь бы не сидеть.
Машины шли еле-еле. Катехин снова дремал. Артюхов временами посматривал в окно, пытаясь узреть нечто знакомое, а потом тоже проваливался в чуткий, словно у сторожевой собаки, сон. Потапов переживал. Одни водители были при деле. Следили за дорогой, да старались проехать так, чтобы не застрять.
Ехать стало полегче. За проселком явно следили. Грязь – грязью, но хотя бы не было глубоких ям.
- Телега! Товарищ лейтенант!
- А? – пробудился Катехин.
- Телега, говорю! – повторил водитель.
- Где? – Катехин заозирался по сторонам.
- Да вот. Подальше.
Впереди и в стороне медленно ехала повозка, запряженная парой лошадей.
- Ну! Догоняй! Щас спросим! – лейтенант азартно потер руки.
Со стороны погоня выглядела неэффектно. Машины миновали очередную развилку и теперь ползли за повозкой, не отставая, но и особо не приближаясь к ней. В такую погоду да на проселке у мотора немного преимуществ не то, что перед лошадью, но и перед хорошим пешеходом.
Но фора у повозки была невелика, и даже самые крохотные преимущества потихоньку стали приносить успех. Моторы рычали, и лишь непрекращающийся ветер с дождем мешал услышать двоим колхозникам то, что происходило за их спинами.
Головную эмку отделяло от повозки каких-то десять метров, но двое колхозников по-прежнему стоически восседали, не думая оглянуться назад.
- Посигналь, - коротко распорядился Катехин.
Звук клаксона прозвучал настолько неожиданно, что Пархом вздрогнул, а Авдотья испуганно перекрестилась, прежде чем посмотреть на источник сигнала.
- О Господи!..
Но все же Пархом сообразил, свернул в сторону с дороги, пропуская заляпанные грязью, похожие на чудовищ железные самодвижущие повозки.
Машины встали, и Катехин с Артюховым самоотверженно выбрались под дождь.
- Здорово, товарищи! – общение с колхозниками взял на себя сержант. – Далеко до "Светлого пути"?
- Докель? – на лице Пархома отразилось искреннее непонимание.
Сотрудники переглянулись. Им сразу пришло в головы, что заехали они куда-то не туда.
- Дорога куда ведет? – переспросил Артюхов.
- А, дорога, - дошло до Пархома. – Вестимо, в Орловку.
- Да я не про название деревни спрашиваю. Колхоз как называется? – сержант сам рос в деревне, и потому терпения у него было не занимать.
- Это не деревня, а село, - с гордостью сообщил Пархом. – Отсель с версту будет.
Сержант наморщил лоб, пытаясь вспомнить село с таким названием. Катехин же махнул рукой на расспросы. На дворе не восемнадцатый год, и не конец двадцатых. Посему какие-то крестьяне его не волновали совершенно. Докапываться, где и что - а тем временем вдруг Губерман в другую область переберется?
Катехин посмотрел на обочины. Развернуться было проблематично. Да и потом куда? Уж проще доехать до деревни, да там живо выяснить у местного председателя, в какую сторону держать путь.
- Колхоз-то у вас… - начал так и не вспомнивший никакой Орловки Артюхин, но лейтенант махнул рукой.
- Поехали. Там разберемся.
Про находящегося во второй машине Потапова лейтенант напрочь забыл.
Зря, между прочим. Зря.
Председатель сейчас находился в таком состоянии, что вполне мог бы рассказать про Орловку, про которую забыл так же, как о своем участии в далекой войне. Но порою о чем только не поведаешь, если спросят наделенные соответствующими полномочиями люди. Даже о том, о чем не знаешь совершенно. А тут Потапов знал. Хотя и запамятовал давно от греха подальше.
Но не спрошено – не узнано. И зря.
Зря.