Маленький кусочек.
* * *
Позиции нашего сотого Саксонского полка во Франции, представляли для непосвященного истинный лабиринт. Окопы, траншеи, ходы сообщения – во всем этом многообразии полевой фортификации, можно было с легкостью запутаться.
Хаус нас привел, определил во взводную землянку, затем нами занялись ветераны. Показали места наблюдателей, «лисьи норы», куда надо было нырять при начинавшемся обстреле, отсек траншей, где выдавали завтрак и обед (ужин отсутствовал, как кант на штанах рядового), ну и конечно отхожее место. За то, что в траншеях найдут дерьмо одного, отдуваться придется всему взводу. Это было понятно и возражений не вызывало.
Как я уже говорил, траншеи были в два человеческих роста. Пуль иожно было не бояться, но каждодневный утренний привет из трех французских снарядов, будил нас лучше всякого будильника. Впрочем, «будильник» через месяц испортился. Нет снаряды исправно рвались в наших траншеях, люди гибли, но вот просыпаться, никто решительно при этом не соглашался. Надо «лягушатникам» выполнить норму? Пусть выполняют, но мы то здесь при чем?
В окопах один черт делать нечего, а охоту атаковать нас, отбили те, кто уже находится у престола господнего. С утра, в наши окопы французы садили три своих снаряда, потом наша артиллерия отвечала им таким же количеством смертоносных игрушек.
Мы освоились, с такой жизнью, готовы были так воевать до скончания века. Иоганн, даже сказал, что может быть, мы и уцелеем к моменту подписания мира, произошедшему из-за того, что никому не захочется умирать. Атаковать проволочные заграждения, особенно под огнем пулеметов, это значило переработать в трупы огромное количество людей, по какой-то странной прихоти судьбы, одетых в одинаковую по крою и цвету одежду.
Мысли мои на сей счет, были прерваны когда я в начале ноября, оказался согласно приказу лейтенанта Лански, уроженца Силезии, но почему-то служившего в Саксонском полку, в неглубоком тылу. Письма, которые я нес на полковой пункт почты, послужили только предлогом для моего рассказа во взводе. Я увидел, как на позиции вставали не только шестидюймовые пушки, но и как копали окопы для своих «монстров» солдаты восьмидюймовых мортир. На мой вопрос, о том, что вы ребята здесь делаете, эти засранцы, не ходящие в атаку, только пуляющие своими чемоданами издалека, посоветовали мне заткнуться и идти своей дорогой.
Во взводе, мое сообщение вызвало с одной стороны оживление, с другой стороны, а именно со стороны Хауса и девятнадцати наших ветеранов- уныние.
- Ребята, то, что сказал Август, значит только одно, скоро мы пойдем вперед. Кто выживет, тот будет счастливец Как бы не обработала артиллерия вражеский передний край, всегда найдется какой-нибудь сраный пулемет, который положит половину роты.
У всех был только один вопрос:
- Когда?
Я честно говоря, после двух месяцев пребывания в достаточно комфортной обстановке в глубине траншей, думал, что и в дальнейшем, будет такая же спокойная жизнь. Ну, убивают французы одного-двух человек своими артналетами. Иногда даже не убивают. Ведь можно так и дальше воевать? Какого черта?
Я сам себе иной раз удивляюсь, вступил в армию добровольно, наперекор мнению родителей, хотел подвигов, а вот теперь, хочу забиться в самую глубокую «лисью нору» и не высовывать оттуда свой нос, до окончания наступления. Я трус? Судя по настроениям во взводе, я – трус!
Глядя на трупы французов, отважно атаковавших наши позиции, истребленных пулеметным и ружейным огнем, мне совсем не хотелось стать удобрением для почвы. Чувство товарищества, не давало мне высказаться откровенно, но вот внутри себя … Нет! Я не спрячусь, я пойду вперед вместе с камрадами! Но вот радости от движения вперед, на позиции «лягушатников» я не испытаю.