Еще кусочек.
- Ничего! Щазз мы их встретим как надо, по-саратовски!- ответил ему Крупных. Иван Степанович, на диво быстро вписался в боевую обстановку. Авторитета ему, кроме звания, добавлял Георгиевский крест.
- Прицел семь! Стрельба по готовности! Начинай! – раздалась команда взводного.
   Семь, это значит пятьсот метров, здесь немцы начинали атаку с более близкого расстояния, чем в нашем первом бою. Их надо перестрелять до сближения, иначе сомнут, уж больно густо полезли они из окопов. Устроившись, поудобнее, я приложился и стал ловить серые фигурки перебегающих немцев на мушку. Вокруг раздавалась частая пальба.
   Немцы шли своей излюбленной густой цепью и видимо не ожидали того, что в окопах истребленного полка окажется столько стрелков. Цепь германцев быстро редела. Сзади цепи я разглядел немецкого офицера, который  в отличие от наших бежавших впереди своих солдат, командовал и управлял атакой, находясь позади. Дважды я по нему промахнулся, но третью пулю послал точно. Офицер переломился в поясе и упал. К нему бросились двое. Успокоил одного из них, до второго уже не стало дела, стал выцеливать тех кто вырвался вперед.
   Не слыша команд сзади, цепь, избиваемая выстрелами, залегла, не добежав до окопов метров семьдесят. «Сейчас в штыки» -  подумал я. Так и есть!
- Рота! В атаку вперед! За мной!
  На остатках бруствера выросла фигура штабс-капитана Караваева. Картинно размахивая шашкой, он рванулся вперед. В голове мелькнуло: «Видимо, он так себе и представлял в юнкерском атаку».
- Ура!!! У-р-а-а!!
  Густо полезли бойцы из воронок и остатков окопов. Их согнутые спины, выставленные вперед штыки, мелькали впереди.
- Отделение в атаку вперед!
  Подвернув ногу, замешкался. Догоняя своих, бегу стараясь оправдать свою задержку.
  Немцы вскочили и бросились навстречу. Это был не штыковой бой, это была даже не драка стенка на стенку, это была самая настоящая свалка. Куча перемазанных грязью людей, вопящих, рычащих, бьющихся насмерть. Бились штыками, прикладами, ножами, кулаками и зубами. Сплошной звериный вой.  Я очнулся от криков ротного:
- Отходить в окопы! Отходить в окопы! Отхо-о-дить!
   Живой, стало быть, наш «штабс». Невеликого ума, но храбр и честен. За солдат не прятался. Но что со мной? Сижу на корточках, в руке немецкий плоский штык, весь почерневший от крови. Как он оказался у меня не знаю и не помню. Бросил его с отвращением. Рядом со мной два трупа немцев, поискал глазами свою винтовку. Вот она! Воткнутый в грудную кость немецкого унтера с галуном на воротнике штык никак не хотел вылезать. Пришлось наступить на живот немца ногой, и резко дернуть винтовку на себя. Оглянулся еще раз вокруг. Увидел под грудой тел дергающуюся  руку, а над ней русский офицерский погон на плече. Добежал, стал растаскивать с офицера сплетенные тела. Подпоручик с залитым кровью незнакомым лицом с насмерть зажатым в правой руке наганом. Пальцы к артерии на шее, жилка бьется, значит жив. Рядом уже никого из наших нет.   
   Поддерживая  раненых, рота отступила в окопы, один я задержался. Стыд и позор, в атаке отстал, людей из виду потерял! Угрызения совести прогнали посвистывающие над головой пули.  Пришлось лечь на землю и тащить офицера волоком. Господи! Больно грудь с правой стороны. Гимнастерка изорвана и залита кровью. Тащить волоком тело офицера тяжело. Невольно вспомнилось как в «Они сражались за Родину» санитарка тащила Бондарчука. Таки дотащила же!  Неужели я не смогу? Дотащу! Но больно! Больно! Метрах в пяти от остатков траншеи навстречу мне, извиваясь ужом, выполз Леппик. Подхватил офицера с другой стороны, проползли, и  ввалились в окоп.
-  Наш ротный! Подпоручик Цветков! Живой? – один из последних солдат Ново–Трокского полка.
-  Вроде живой. Пульс прощупывался, иначе не потащил бы.
   На всякий случай опять трогаю артерию, бьется.
-  Живой! Тащи его в тыл ребята! – двое легкораненых согнувшись полуразрушенным ходом сообщения, утащили спасенного офицера в тыл.
- Взвод! Привести в порядок позицию! – Это уже Перетятько.
   Злобный малоросс! Живой!
  Солдаты, достав лопатки начинают окапываться на этих позициях смерти. Тем временем Янис Леппик помогает стянуть мне гимнастерку, туго перебинтовывает  рану не груди. Спрашиваю его:
-  Наши все целы?
-  Трошина закололи, Николаева и этого … как его? Из пополнения, Тяжных, что-ли, нет в окопах. Да еще четверо раненых в тыл отправили, ефрейтор распорядился.
-  Так, … отделение вполовину уменьшилось. Крупных значит цел?
-  Цел. Двоих немцев приколол.
- А Перетятько? Взводный, цел?
- Не видел и не слышал про него.
- Да как же не слышал? Он только, что команду проорал. – Нелогично спросил я, сам не сообразив, раз проорал, значит жив и более менее цел. Тьфу господи!
- Не знаю, все в голове шумит, и кто там чего кричал не пойму. Немец прикладом задел. – поведал Леппик затягивая узел
- Ты головой потряси, глядишь и оклемаешься.
  Янис хмыкнул и ехидно спросил:
- Вас, господин унтер-офицер, за грудь немец зубами рвал?
- Хрен его знает, не помню.
   Надев гимнастерку, подпоясавшись и промочив горло из фляги, я обошел свих бойцов, деловито орудующих персональными шанцевыми инструментами, расчищая траншею.
   Через сорок минут «он» начал обстрел фугасными снарядами. Тоскливо сидеть под обстрелом, и гадать, попадет, не попадет? 
    Кто курил козью ножку, кто нервно грыз сухарь, некоторые просто сидели с закрытыми глазами, несколько человек бормотали молитвы.
- Спаси господи люди твоя…
- Мать Пресвятая Богородица …
- Укрепи меня Господи …
  Примерно через полчаса  после начала обстрела по траншее прошел подпоручик Ромишевский, наш полуротный. Присел, пережидая обстрел.
- Енгалычев!
- Я, вашбродь!
- Принимай третий взвод, Перетятько ваш убит только что, меня от осколков закрыл. В первом отделении командира тоже убили. У тебя, сколько людей осталось?
- Со мной семеро.
- Ранен?
- Ерунда, Ваше благородие, царапина.
  Рядом грохнуло, мы с поручиком вжались в переднюю крутость траншеи. Переждав «дождь» из комьев земли, Ромишевский строго сказал:
- Смотри, сам не маленький. В первом отделении, человек десять еще. Переходите по траншее влево, уплотняйтесь, на подходе первый батальон, им надо место освободить.
- Слушаюсь! Ваше благородие! Разрешите вопрос?
- Ну, давай чего там? Только быстро!
- А ротный наш как? Цел? -  Вопрос закономерный, хорошо, когда командир роты понимающий. А то будет какой-нибудь дятел.
  Опять разрыв, опять вжимаемся в землю.
- Цел. Батальон принял. Среди уцелевших ротных самый старший по званию и по производству оказался. Так, что я теперь ротный. Понял? Большие потери в роте, считай все пополнение за одну атаку … Ну вроде перенесли огонь. Я пойду, а ты выполняй приказ.
- Слушаюсь Ваше Благородие. Отделение! За мной!
   Погиб Перетятько Андрий Власиевич. Упрямый как все хохлы, службист и знаток уставов. А если разобраться, то из малороссов получаются самые лучшие унтера, как в мое время из украинцев сержанты. В мое время говорили: «Хохол без лычки, как …без привычки». Был, и вот уже нету. Службист, пропитан уставом до мозга костей, все как положено, и вот погиб, прикрыв собою офицера. Светлая ему память!

Отредактировано Погранец (15-12-2010 11:12:54)