- Машина – мостику! – ревел Геннадий Михайлович Зуев – наш второй старший помощник, склонившись к переговорной трубе. – Схема один – четыре, а пока - начинай кренование!
        Это был единственный человек в экипаже, рядом с которым мне было не по себе. Я его даже немного побаивался. Ибо была в нашем прошлом страничка, вспоминать о которой, мягко говоря, не хотелось.
        Стараясь быть незаметным, я скромненько встал в уголке. Впереди, сколько видят глаза, простирался плотный паковый лед. Был он ровен и чист, без торосов и снежных барханов. Справа по борту маячила в дымке деревянная башня на мысе Неупокоева. За нею терялся в тумане скалистый, извилистый берег острова Большевик. Языки ледников мягкими складками спадали на белую гладь. От кромки припая, стремились к востоку редкие ледяные поля да десяток изрядно подтаявших айсбергов. Один из них, квадратный как чемодан, плотно засел на песчаной косе у островов Воронина. Левый берег пролива был еще далеко и сливался по цвету с пасмурным небом. Его можно было видеть только в локатор.
        Под воздействием мощных насосов вода в балластных цистернах пришла в движение. «Петр Пахтусов» закачался и всей своей мощью отработал назад. А потом... даже такой старый морской волк как Геннадий Михайлович, не смог впоследствии объяснить, что же случилось потом. Не было ни толчка, ни удара. Ледокол медленно сполз с ледяного поля и вдруг рванулся куда-то вбок. Со штурманского стола посыпались наземь авторучки, линейки, карандаши, что-то еще, судя по звуку, громоздкое и тяжелое. Закачался и чуть не упал стакан с недопитым чаем.
         - Стоп машина, - сказал Зуев, - большой перекур!
         - Что случилось? – забеспокоился Командор.
         Старший помощник пожал плечами:
         - Были бы мы где-нибудь в «Баренцухе», я бы сразу сказал: намотали на винты рыбацкую сеть. А здесь… остается грешить на вояк. Минный трал, или еще какая-нибудь хрень. Водолазы посмотрят – скажут. Так… что у нас там с координатами?
         Жирная черная точка легла на карту, как приговор. Только потом я понял, что это была точка невозвращения.

         В радиорубке царило уныние. Впервые за трое суток экспедиционный корпус собрался в полном составе. Электрический чайник перегорел – пришлось перейти на спирт. В клубах табачного дыма шевелились неясные тени. Тревожно звучала гитара:
         «Мы скакали по степи,
         Где живет наш Том.
         Где живет наш Том,
         Где у Тома дом
         И как нам дом его найти?»... 
         Меня до поры до времени не кантовали. Докладывать было нечего. Водолазы ни шатко, ни валко шевелились в районе кормы и гремели гаечными ключами. Судя по красным рожам, спирт «для промывки шлангов», с боем добытый у Командора, снова ушел налево. Сашка Черкашин - старшина водолазной команды в четвертый раз обещал, что «скоро начнем».
         …Вопрос прозвучал, когда настала пора налить. И задал его скромный стажер Серега, приходившийся Наталье племянником:
         - Виктор Петрович, почему на картах Герхарда Меркатора так много русских топонимов?
         - Действительно, почему? – встрепенулся Максим Яровой. – Я тоже об этом думал, да все забывал спросить. Вон, возле устья Оби ясно написано: «Золотая баба». Перевода не требуется. Есть даже привязка к местности. Сколько русских людей положило жизни, чтобы найти это чудо - символ знаний и власти? А тут, какой-то чужак, иностранец! Неужели вы допускаете, что Меркатор, в шестнадцатом веке, мог пройти побережьем русской Сибири с циркулем и линейкой и не только нарисовать феноменальную по точности карту, но и нанести на нее то, что известно лишь посвященным?
         Командор хотел что-то сказать, но, как это обычно бывает, каждый из выпивающих почему-то решил, что вопрос адресован лично ему. Волны словесных атак приблизились к штормовым. Все старались переорать друг друга. Громче всех – и это не мною замечено – спорят ученые и кухарки.

Глава 5  Геннадий Михайлович Зуев.

       О знакомстве с нашим вторым старпомом можно писать отдельную книгу. У каждого в жизни бывают дни, которые можно снимать без дубля и сразу пускать в кинопрокат. Это, как раз, такой случай. Столкнулись мы с ним в Архангельском «Портофлоте», куда я был сослан в воспитательных целях. Если честно, за дело.
       Есть в любом пароходстве целый свод незыблемых правил, первое из которых - про женщин на корабле. Их мало. Потому спать с ними позволено исключительно двум человекам: капитану и судовому врачу. Замполиту нельзя – вломят. Старпому подавно – сгноят.
       Ну, с капитаном все ясно, - скажете вы, - но причем тут судовой врач?!
       О, братцы мои! Вы не знаете, какой это страшный человек – доктор Пилюлькин! Ведь в его скромной каюте хранятся медицинские книжки всего экипажа. Возьмет да напишет нетрезвой рукой: «Имеется подозрение на…»  и все, приплыли! Будь ты самым талантливым капитаном, кандидатом в члены Политбюро – конец все едино один. Раскроет председатель медицинской комиссии твою многострадальную книжку, ознакомится с результатами ежегодного освидетельствования специалистов и подумает про себя: М-м-м-дем-с! По всем показаниям хоть сейчас в космонавты, а вдруг?! Помрет человек где-нибудь в Атлантическом океане, кого тогда спросят в прокуратуре: «Как же так, Василий Иванович, вас же предупреждали?!»
       Правило номер один включает в себя всех судовых женщин. Даже если они девушки, практиканты, студентки Николаевского кораблестроительного института. А для тех, кто об этом забыл, есть каботаж. В особо запущенных случаях – «Портофлот».
       Теплоход "Воркута", с которого я был с позором изгнан, грузился сырой картошкой на Бакарице. (Есть такой грузовой район в безразмерном порту Архангельска). У них ожидался рейс на Дудинку, в рамках "северного завоза". Меня же призвали в контору, пред светлые очи товарища Брилина и сам старший инспектор с сарказмом и выражением читал  докладную записку, отправленную вдогонку за мной:
       «…В ночь с третьего на четвертое мая принял участие в коллективной пьянке, в результате которой был избит артельщик Воробьев. Как представитель среднего комсостава, не только не принял мер по наведению должного порядка на судне, но и сам дважды ударил артельщика по лицу…»
       Я слушал начальство с должным почтением, а в моей голове рождались стихи:
       Вот парадный подъезд. У него по утрам,
       Одержима холопским недугом,
       Вся бич-хата, с каким-то испугом,
       Подъезжает к заветным дверям.
       Записав свое имя и званье,
       Разъезжаются люди домой:
       Очень трудно с работой зимой,
       Нету пива в макаровской бане…
       - Гнать таких надо, Виктор Федорович! - сказал молодой подмастерье, сидевший в углу за столом.
       - Да куда ж его выгонишь, молодого специалиста? – поморщился Брилин, - разве что в «Портофлот», матросом? А ну, напиши командировочное.
       Клерк подобострастно хихикнул.
       - Знаешь, где их контора? – Инспектор по комсоставу перевел на меня осуждающий взгляд. Не дожидаясь ответа, решил пояснить. – Чешешь отсюда в сторону морвокзала. Третий дом от угла - твой.
       В «Портофлоте» меня уже ждал инспектор по фамилии Маленьких. Я случайно обмолвился, назвал его «начальником службы связи» и мне сразу же предложили присесть.
       Кабинет, как я понял, был у хозяина местом «неходовым».  Он долго копался в столе - разыскивал нужный бланк, смахивал паутину с подушечки для печати, но это его нисколько не  раздражало.
       - Что тут у вас за пожар? – спросил я как равный равного. (Инспектор относился ко мне вполне дружелюбно - он был действительно рад, что я вовремя подвернулся).
       - Ох, не спрашивай, - запричитал Маленьких, - радист-то у нас на буксире непьющий совсем. А тут с женой поругался. Ну, и загремел в медвытревитель, а оттуда  - транзитом – аж на пятнадцать суток!
       - Радист?! – изумился я. – А откуда на буксире радист?
       - Дык как же? – в свою очередь, изумился инспектор, - он же на «Буране» работает! Ах, да, ты же не в курсе…

Справа по борту терялся в тумане ровный кильватерный след какого-то мелкосидящего судна. Вода под шугой дымилась на легком морозце.
       - Может, по этому следу пойдем? - предложил я, а про себя подумал:  все будет полегче.
       - Давай, по этому, - согласился Михалыч.
       Кажется, я немного переложил руль и вышел правее. Стакан упал со стола и разбился. Бутылка не пострадала, ее подхватил на лету капитан. Буксир по инерции перевалил через невидимый глазу барьер, на несколько метров продвинулся дальше и, хоть машина работала «самый полный назад», сиротливо застыл на месте.
       - Вот черт! – огорчился Михалыч, - в самый отлив угораздило… Машина - мостику! Давай-ка еще назад, самый что ни на есть полный!
       За кормой вскипали пенные буруны, но мы почему-то не
двигались.
       - «Радио-6», «Молотобойцу», - капитан переключился на рабочий канал, подальше от посторонних ушей, - выручай, Петрович.
    - Понял тебя! - отозвался эфир. - Буксир «Октябрь», катер «Бакарица», вы там рядом, помогите Михалычу!
       Вокруг нас зашарили прожектора. Кто-то не выдержал,
чертыхнулся:
       - Глубоко сидит! Близко не подойдешь, сразу рядом
пристроишься!
     - «Радио-6", "Радио-12», - в голосе диспетчера «Портофлота» прорезались обертоны профессионального нищего, - где там «Молотобоец»?
       - Да здесь он, у Красной пристани, на мели.
     - Это как на мели? На какой Красной пристани? Он же сорок минут назад Соломбальский рейд проходил! На пляж потянуло, кого-то, позагорать?! Ну, кто-то у меня точно позагорает!
       - Ты что там, салага, языком своим ляскаешь?! – взвился
Михалыч. - Засунь-ка его в задницу!
       - Но, но! Ты это мне прекрати, слышишь?!
       - А я говорю - в задницу!!! - капитан покраснел и сжал кулаки. - Всем спать!
       «Всем спать» - это уже относилось ко мне.
   
       Меня разбудил пронзительный женский визг. Наверное,
пришла повариха и стала качать права. Каюта, в которой я отдыхал, была маленьким закутком между мостиком и радиорубкой.
       - Просыпайся, начальник! – проревел Михалыч за переборкой.
       Я встал и продрал глаза. Брезжил рассвет. В невнятном свете уличных фонарей падали хлопья снега. Наверное, ночью во время прилива буксир самостоятельно снялся с мели и стоял теперь у самого Морвокзала, поближе к начальству. Капитан прихлебывал кофе со сливками - сгущенный концентрат, разбавленный кипятком. Ушанка была по-прежнему сдвинута на затылок. Из-под нее задумчиво свисали на лоб рыжие волосы. Увидев меня, Михалыч достал и кармана фуфайки бутылку, которую мы не допили вчера.
       - На вот, опохмелись, прочитай и поставь свою подпись, - он протянул мне пустой стакан и листок машинописного текста.
         - А ты?
         - Нельзя. Комиссия скоро приедет. Вызвали водолазов, будут осматривать днище и во всем разбираться.
    Я углубился в чтение. Из написанной от моего имени объяснительной вытекало, что буксиром управляли трезвые люди, искренне болеющие за дело. «Молотобоец», ведомый твердой рукой, хорошо «слушался руля». Машина работала «самый полный вперед». В общем, ничто не предвещало беды, но в 1 час 13 минут внезапно налетел снежный заряд. Это случилось в опасной близости от следующего навстречу груженого теплохода. В условиях  нулевой видимости, во избежание столкновения, буксир вынужден был отвернуть влево, машина отработала «самый полный назад» и сразу же – «стоп». Но погасить инерцию так и не удалось. Предотвратив возможную аварийную ситуацию, «Молотобоец» сел на песчаную мель, с которой во время прилива снялся самостоятельно. Повреждений нет. Действия экипажа предлагалось признать героическими и требующими всяческого поощрения.
       - Думаешь, нам поверят? - спросил я, поставив автограф.   
       - А куда они денутся? - усмехнулся Михалыч. - Тут главное в вахтенном журнале все грамотно расписать. Принять меры им, конечно же, будет надо. Но и работать кому-то надо? А тут, для меня и для них надежная отписка – стихия. Что с нее взять, со стихии? Премию, понятное дело, не выдадут, но и разжаловать не разжалуют. Не за что. И заменить некем. Ну, промурыжат пару денечков на берегу... только я все равно уйду! Надоело! Торчишь тут среди пацанов, шпыняют тебя как шавку. А я на морском спасателе капитаном раньше работал. Так что, спасибо тебе, начальник!
     - Я ж не хотел...
    - Нет, на полном серьезе спасибо! Сам бы я не ушел, толчок нужен был. Пока можешь быть свободен, комиссия - песня долгая. Потом еще водолазы днище осматривать будут... В общем, после обеда наведайся, на всякий пожарный случай...

Отредактировано Подкова (11-01-2012 17:32:57)

Cobra спасибо, исправил.