Старпом был кровно обижен. Он психовал. И я, со своей стороны, разделял его возмущение. Даже сопливый щенок, имеющий смелость называть себя моряком, должен знать назубок элементарные постулаты. В море нельзя свистеть – насвистишь неудобный ветер. Нельзя плевать за борт – накличешь штормовую погоду. Есть и другие тонкости. Если, к примеру, ты очень не хочешь, чтобы тебя выгнали в отпуск - не затевай ремонта в своей каюте. Стоит всего лишь покрасить стены – замена придет в ближайшем порту. Теперь, что касается правил хорошего тона: нельзя садиться в чужое кресло, равно как допускать, чтобы кто-то садился в твое. Это больше, чем оскорбление, это – твердое намерение «подсидеть». За такие художества бьют по лицу. Но чтобы без хозяйского дозволения поселиться в чужой каюте?! Даже я такого не слышал! Это же беспредел, полное попрание всех флотских традиций! Ну, ладно мужик: забухал, каюты попутал. Но баба?!
       В свете последних событий, мне тоже вдруг захотелось покритиковать нашу Наташку, ибо других представителей слабого пола в составе экспедиции не было. Но я не успел, потому, что Михайлович налил по второй.
       - С Наташки какой спрос? – вслух размышлял старпом,  закусывая домашнею кулебякой, - ей сказали, «будешь здесь жить»,  а она существо подневольное. С картами тоже все ясно: в спешке освобождала каюту, забыла про самое главное. Теперь вот, стесняется назад попросить.
       - Знает кошка, чье мясо съела! – вставил и я свои пять копеек. - Думаю, ей до сих пор стыдно… из-за этих затычек.
       - Ширше надо на проблему смотреть, - хмыкнул Михалыч. - Собственноручно выбрасывать нечто подобное за борт – для бабы большой грех. Такой, что не отмолишь потом. Вот они и крутятся, как умеют. Ну, давай… за горькую женскую долю!
       Я махнул свой стакан в полтора неполных глотка, чтобы скорее спросить:
       - И как же  они… крутятся?
       - Да так вот и крутятся! – Зуев потянулся за колбасой, понюхал кусочек и отложил в сторону. – Баб у нас… давай посчитаем:  две на камбузе у Вани Сорокоумова, дневальная плюс буфетчица… да, чуть не забыл, эта… как ее? – Верка. Ну, и собственно - Окунева Наташка. Итого шесть штук. Так?
       - Так.
       - И все они…
       - Семь! – спохватился  я. – На месте буфетчицы у нас практикантка, а та, настоящая, пока проживает у капитана.
       - И все они… верней, и она вместе со всеми, - поправил себя Михайлович, - вечерами частенько выходит на палубу прогуляться. Тудым – сюдым, от бака к корме. Так?
       - Так. Ну, и что?
       Настроение у хозяина стремительно улучшалось. Он позволил себе засмеяться и вынул из сейфа вторую бутылку.
       - Эх, молодо-зелено! Моряк, между прочим, должен быть наблюдательным. Выходят они с пакетами, свертками, раздувшимися карманами, а возвращаются налегке. Не замечал? -  то-то же! Они это дело бросают в правый якорный клюз!
       Последнюю фразу старпом прошептал мне на ухо, как будто бы кто-то в этой каюте мог нас подслушать.
       - А почему не в левый?
       Вопрос, с моей точки зрения, получился вполне безболезненным. В нем не ставилась под сомнение достоверность полученной информации, а просто хотелось более развернутых пояснений. Но Михалыч все понял иначе. Лицо его раскраснелось, губы сжались в бескровную линию.
       - Ты это что, не веришь?!  - почти прорычал он.
       Старпом был типичным холериком, по пьяному делу заводился с пол-оборота. Это я заметил еще на буксире. Ему лишь бы был человек, а повод потешить душеньку, он отыщет в любой момент. Люди подобного склада на любом пароходе не редкость. Особенно среди старшего комсостава. От умения с ними ладить во многом зависит спокойная жизнь, а то и карьера в целом. Поэтому, вести себя с ними нужно как с душевнобольными: не юлить, не оправдываться и никогда не идти на попятную.
       Я выдержал долгий взгляд одурманенного водкой старпома и сказал, как отрезал:
       - Все! За баб мы сегодня больше не пьем!
       На исходе минуты Михалыч остыл.
       - Умный вроде бы человек, водку, вон, пьешь, - проворчал он примирительным голосом, - а сам задаешь такие вопросы! Почему не в левый? – да потому, что примета плохая: будущий муж потом будет налево ходить. А еще – потому, что я запретил, под роспись.