Горячий чай из самовара, так похожего на всмаделишний, разлился по чашкам и приземлился рядом со мной, возле белоснежно-белой тарелочки с «фирменным» вареньем. Последнее – единственное, что пришлось поменять в своём рационе, после многочисленных просьб Катерины, ибо с Настасьей Павловной, без любви к её варенью найти общий язык было бы сложновато. Бабуля в прошлом немалый начальник какого-то промышленного управления, ныне пенсионер, хорошо замаскированный под бабушку-одуванчика. Не сразу я понял, почему Катерина в первую очередь познакомила меня именно с бабушкой, а не с родителями, а потому недоумевал. Но послушался. «При дворе» меня приняли благосклонно, ибо бабуля, устроив мне, допрос решила, что я перспективный. А то, что уродился пустынным дикобразом, так то не беда, с кем в детстве не бывает. После того, как вердикт был вынесен, меня относительно дружелюбно приняли Катькины родители и куда бы они делись, учитывая весовой коэффициент бабушки в этой семейке. Разве, что Катькин старший братец поглядывал косо, специфически так поглядывал, как на потенциального клиента – он в Стражах служит, у него это профессиональное по отношению к пустынникам. И стал я, так сказать, женихом на законных основаниях.
В бабусином домике, как и всегда, относительно спартанская обстановка, разве что пара красивых ковриков под ногами, да цветочки на окнах. Пахнет чем-то печёным, варёным и уютно-закостеневшим. Где-то на заднем фоне слышна музыка, судя по всему, до моего прихода бабуля смотрела зомбоящик.
– Как вернулись, – поинтересовалась Настасья Павловна. – Без потерь?
– Да, без потерь… – беру ложку варенья, отправляю в рот. Не люблю я эти варёные фрукты, тем более пригоревшие, но пришлось смириться, дипломатия требует.
– Нам пришлось завершить работы раньше. Какая-то военная операция в Пустоши, ждем, чем всё это кончится.
– Какая-то… – бурчит бабуля, помешивая мёд в чае, – Да ваши дурики опять что-то взорвали! Не хотят спокойно жить, ну никак!
И пошёл поток сознания на тему, как правильно делали в её молодые годы, когда на каждое нападение бродяг стирали с лица Пустоши целые поселения. Пью чай, терпеливо жду, когда монолог закончится. Во времена последних войн в Пустоши, собственно наши, то бишь подземники, вообще в ней не участвовали, а порой помогали горожанам отстреливать особо буйных. Попутно, кстати, прихватив несколько «зачищенных» крупных подземных узлов в близи приграничья, ранее принадлежавших сильным кланам, имевшим глупость задраться с синтетами. Хотя бабуля обо всём этом знает, с подземниками сама работала по молодости, однако телевизор уже влил в уши кучу дерьма, и у неё теперь естественный зуд поделиться всем этим сокровищем мысли с окружающими. Со мной, вот, например.
– Да знаю, знаю – хрипло усмехается она, видя мой взгляд, снисходительно махнув рукой – Ничего. Потерпишь, должна же старуха побухтеть хоть когда-нибудь?
– А оно Вам надо, старухой быть? – интересуюсь, наливая ещё одну кружку. В отличии от варенья, чай вполне себе ничего.
– Этого, дружочек, никто у меня не спрашивал, – грустно произносит Настасья Павловна, – Возраст есть возраст, если доживёшь, узнаешь.
Усмехаюсь и заливаю в себя порцию горячего напитка, ощущая, как тепло разливается по жилам, заполоняя тело. У бабули специфический взгляд на вещи, ибо ветеран, инвалид труда, заслуженный работник чего-то там. Большую часть жизни проработала в технологических посёлках, добывающих в Пустоши ресурсы, там же похоронила мужа. Доросла до начальственной должности, работала уже тут в городе, как раз когда тот поднимался из-под земли на поверхность. И купол в те времена создали со всеми уровнями защиты и пустынников причесали, до кого дотянулись. В общем, эпические были времена, и у неё биография под стать – на пару-тройку романов. Сейчас отдыхает от молодых лет, живёт в небольшом домике с крохотным двориком, что по меркам города – невиданная роскошь, даже для Ставрополя, где многоэтажки не везде и построишь, ибо грунт ползёт как сволочь, трудно с этим что-либо поделать.
– Так что случилось? – спросил, наконец, я.
– Катька пропала, – спокойно сказала бабулька, прихлёбывая чай. Меня от её невозмутимости порой бросает в холодок.
– А как именно? – осторожно уточняю.
– Не знаю. Пришла ко мне ночью, забралась в свою комнату, проторчала там, около пяти минут и смылась. Сам знаешь, сплю я крепко, пушкой не разбудишь. Утром уже «домовой» запись прокрутил, так и узнала.
– Одна она была?
– Нет, камеры засняли бомжару какого-то. Топтался возле двери. В дом не вошёл, наверно побоялся сигнализации.
– Наверно…
Машинально закидываю ложку варенья, морщусь. Всё! Норму текущее на чаепитие выполнил. Отодвигаю тарелку.
– Можно посмотреть запись?
– Нет, – тарелка с вареньем убирается со стола, вместе с опустевшими кружками. – Стражи изъяли все записи. Данные затёрли. Сказали только, что она в своей комнате отсылала кому-то сообщения. Не тебе, случаем?
– Может и мне, но я свой телефон крякнул по глупости, так что не уверен.
Она тяжело вздохнула и мотнула головой, потом, словно вспомнив что-то, спросила.
– Скажи-ка, а Стражи могут узнать, что она писала?
– Конечно. Могут и, скорее всего уже узнали. И кому писала, и что именно… Но меня пока не вызывали. Безнадежное, в общем-то, дело.
– Глупости! – отрезала она, – Ничего безнадёжного не бывает. Пока живой. Телефон, что, украли что ли?
– Нет… – подумав, говорю, почти что правду – Пришлось… побегать, от некоторых резвых товарищей. Так и получилось, что потерял.
– Во! – сказала она, скривившись – Дожили! Эти уроды со своими идиотскими реформами…
И опять понеслась здравая критика клана, возглавляющего нынче страну. Помешиваю ложечкой искусственный мёд, в таком же искусственном чае и внимательно слушаю финальную часть её излюбленного монолога, завершающуюся, как правило, мыслями о смене политического строя. Кто его будет сменять среди массово причёсанных и, главное, какой смысл одних уродов менять на других, не спрашиваю, ибо мне пофиг. Мне надо чтобы бабуля, насмотрелась на меня и вдоволь выговорилась, после чего выпроводила меня на улицу, не заподозрив, что со мной что-то не так. В противном случае, она обязательно начала бы меня искать, и СТРАПу накидала бы сведений обо мне, может даже поиски активизировала бы. У неё в этой конторе кенты есть, чуть не в генеральских званиях. И логично подозревать, что пропажа Кати связана со мной. Вот поэтому свечусь перед ней, усыпляя бдительность, и внимательно слушаю, чего скажет.
– Тебя ещё Стражи не вызывали? – спросила бабка. Мотаю Гловой. – Ну и хорошо, а сам не ходи. Дело, ведёт дружок твой, Гарик. Уж он точно тебя точно в оборот прихватит.
Едва не давлюсь чаем.
– Чего?!
Час от часу! Гарик. Незадачливый ухажёр Катерины. Упрямый и упорный тип с ломом вместо позвоночника и компьютером вместо мозгов. Одно время тусовался в группе любителей непознанного, это такие веселые ребята, развлекающиеся сбором информации о неопознанных явлениях («зелёные поля», летающие объекты и прочая мутотень). В таких полуофициальных сообществах всегда есть, так сказать, наблюдатель от Стражей. На всякий…  Бывший сосед по подъезду Катькиной подруги Леночки дружил с ними обеими с детства. В те времена ещё курсант, или как они там называются? Сторожёнок, короче. Влюбившись в Катьку, пробил у начальства разрешение быть наблюдателем в той тесной компании, получив, таким образом туда доступ. Ясен пень, поближе к Катерине чтоб. «Обществу» в целом жить давал, хотя бы потому, что мало им интересовался, ему совсем другое нужно было. Но вышел облом. Не глянулся он ей. А спустя ещё время появился я, и они «стали друзьями»… Угу. Я потом до-о-олго на себе колючие взгляды ловил, хотя конечно проблем с ним не возникало. Вежливый такой, паренёк, спокойный.
Десять к десяти, уж этот-то меня точно уконтрапупит при первой же возможности. Впрочем, и Катерину тоже искать будет с утроенным рвением. Уж и не знаю, радоваться или печалиться таким новостям. Один плюс, бабка им пока не помощник. Удачно это я зашёл.
Заканчиваю чаёвничать. Пора сваливать под предлогом работы. Только сначала надо придумать какую-нибудь причину, чтоб зайти в комнату Катьки. А это не так-то просто. Подозреваю, Катерина прочно ассоциируется у Настасьи Павловны с её первым потерянным ребёнком, балует она Катьку без меры. Вот сыночка своего, папашу Катиного, как раз наоборот – он у неё всё детство строевым шагом по одной половице на цыпочках промаршировал. Это я к тому, что в комнату Катину, без Кати, войти непросто. Но надо. Собственно, ради этого я сюда и пришёл.
– Настасья Павловна, дневник Катерины Стражи забрали?
Ответом мне была двух-трёх секундная пауза.
– Какой дневник?
Хорошо…
– Она ведёт дневник, – поясняю я, и почти не вру. – Одна копия всегда хранится тут у Вас в её комнате. Стражи список изъятого Вам предъявляли? Он там был?
– Предъявляли. На свою память не жалуюсь, не беспокойся – сказала бабуля, убирая вымытые кружки в посудный шкаф. – На свой маразм тоже не жалуюсь, разве что соседи иногда... Не было у них никакого дневника.
– Он, электронный, – продолжаю гнуть свою линию. – Может, они скопировали, но не сообщили?
Ответом был укоризненный взгляд.
– Не сказали, МНЕ? Говорю тебе, не было у них ничего!
Зная крутой нрав бабули и её связи, Гарик вряд ли бы стал от неё скрывать то, что обязан по закону не скрывать. А уж он о ней знает. Он и о Катерине много чего знает. И обо мне тоже, да и я о нём. Такой вот компот с вареньем.
– Может, взглянем? – с плохо скрываемой надеждой в голосе, наконец, выдавливаю из себя. Не любит она, когда без Катерины посещают её комнату…
Хорошо – наконец, сказала Настасья Павловна, орудуя возле мойки. – Сейчас, посуду домою, посмотрим…
***
Дневник был истинно девичий. Хоть девушке уже за двадцать, и ума палата, а всё равно девичий стиль мышления ничем не перешибить. Такие вот они существа, эти женщины. Ценного там ничего обнаружить, не удалось, да я на это и не рассчитывал. Бегло проскочив по страницам, на всякий случай, постарался обнаружить язык образов, скрывающих одни фразы под видом других, но ничего подобного не засёк. Сам я Катерину этому языку не учил, запрещено. Ведь заложит же, даже против воли, неосознанно. Если система «зов» решит, что шифр – вещь важная, она рано или поздно, расслабится и всё равно «стуканёт». А потому ничего «важного» и «опасного» я ей старался не говорить. Один раз только, и то огрёб…
– Может, тут шифр, какой? – спросила Настасья Павловна, взглянув на меня.
– Сейчас проверю… – бурчу я.
Отвлекает… Пару раз уже чуть не разорвал связь с домовым компьютером. Даже если Стражи и зачистили запись, мне это пофиг, у меня альтернативный источник.
Сделал я его ещё в ту пору, когда Катька жила тут у бабушки. У родителей было слишком тесно, двое родителей плюс двое братцев, вот и жила тут в своей комнатушке, пока не купила себе в рассрочку конуру, за которую ещё лет двадцать будет расплачиваться. Параллельную систему управления камерами я сделал специально, чтобы засекать возвращение бабушки от соседки, когда у нас с Катей… гм… производилось романтическое свидание. Учитывая бесцеремонность Настасьи Павловны, дело совсем не лишнее. Впрочем, главной причиной стало моё желание знать, кто в этом доме ещё бродит помимо меня. И если бродит, спрашивает ли он обо мне у бабули? Впрочем, в этом ракурсе система себя не оправдала, никому я нафиг оказался не нужен. И хорошо!
Запуск. Сеть. Готово. Мысленно вбиваю нужную дату, скашиваю глаз на свой экран, пристёгнутый на предплечье. С этого ракурса Настасья Павловна экран не видит, она видит лишь то, что я смотрю в монитор, на котором мчатся строчки из дневника, который я якобы просматриваю. О том, что я могу одномоментно считывать целые страницы, она не знает, и потому думает, что я всё ещё читаю Катькин опус.
Проматываю запись. Ага! Точно! Катерина входит в дом. Сердце отчаянно забилось, словно она вот-вот и войдёт сюда, скажет своё обычное «Привет!». Машинально бегаю по клавишам, словно что-то проверяю. Бабуля не слишком хорошо видит и пока терпеливо ждёт.
СТОП! А это кто?! У порога стоит, точнее стоял. Внутрь не заходит, только по сторонам башкой вертит. Действительно, бомжара. Точнее, производит впечатление такового. Изрядно потрёпанный. Стоит, слегка склонившись на бок, рука тоже на боку. Ранен? Увеличиваю разрешение. Качество картинки, не очень, хорошо хоть сработала система ночного видения, иначе ничего кроме силуэта я бы не получил.
– Говорю, может, шифр? – влезла бабуля.
– Вряд ли. Разве что от меня шифровалась… – Скептически мотаю головой, не отрывая взгляда от физиономии стоявшего. Конечно, качество не очень, так со стороны трудно узнать. Но я знал его почти два года. Вчера я видел фотографию его трупа среди прочих тел. И вчера же читал сигнал тревоги, который он послал спустя время после гибели. Теперь вижу его в тот момент, когда он уводит хрен знает, куда мою невесту. Это Капран, который Арнольд. Живой… может быть, даже, слишком живой, время покажет.
– Ладно, ступай, – сухо сказала бабуля. – Стражи без тебя разберутся. Будет что известно, я с тобой свяжусь.
– Угу… – киваю, тяжело поднимаясь из-за стола. Мозг, яростно обжёвывает полученное, теряясь от нехватки информации. И, наконец, перекидывает анализ куда-то вглубь сознания, избавив меня от долбёжки лбом об стену. Пока избавив...
Встаю, и, уже на грани сознания, там, где заканчиваются мысли и остаётся чистое наитие, принимаю решение, так, на всякий случай, переключить камеры на реальное время и посмотреть, что там, за пределами этого уютного домика, куда я сейчас собираюсь выйти.
ЩЁЛК!
Пустынная час назад улица перед двориком изменилась. Недалеко от дома, в месте разрешенной парковки, стоит машина, известной страповской раскраски, от неё прямо сюда неспешно шагают четыре молодых угрюмых мужика, трое из которых в форме СТРАПа, плюс кого-то помятый, чернявый, скованный наручниками и кажется скрюченный набок.

Отредактировано toron (15-12-2011 16:23:52)