Уважаемые коллеги. Продолжение.
На поляне совсем недавно,  очевидно располагалось что-то вроде хутора. Свежие кострища говорили о наличии в прошлом как минимум четырёх-пяти построек. На противоположном от меня крае поляны, к врытому в землю столбу было привязано тело. Жив или мёртв,   я пока не видел, слишком далеко. Так и подмывало ломануться к столбу, посмотреть, а вдруг жив, вдруг смогу чем-то помочь.
С трудом сдерживая свои порывы, тишком понаблюдал минут пятнадцать. Никто не появился. Только около привязанного,  появилась здоровенная ворона. Прохаживая около столба наглая птичка пыталась распознать – готово висящее тело к употреблению или надо ещё подождать. Наконец гадание ей надоело, и она клюнула несчастного в ногу. Привязанный дернулся. Жив значит.
Что же,   сиди не сиди, что-то делать надо. Под такие мысли, раздвинув ветки, шагнул на поляну. Наглая птица лениво ретировалась, напоследок долбанув клювом привязанного ещё раз.
Бедолага был прикручен к столбу на совесть. Сыромятные ремни развязать не получилось, пришлось резать. Поизгалялись над ним видать знатно. Помимо ран на теле, ноги почти до колен были сожжены почти до кости.
Осторожно уложив тело на землю, присел рядом в раздумье. Что же здесь произошло? Бандитский налёт на мирных пахарей, карательная экспедиция местного феодала,  а может месть за какие – то косяки.  Гадай не гадай, а надо попытаться привести бедолагу в чувство. Как только?
К израненному телу прикасаться было страшно, тронешь его, а он помрёт, вот номер будет.
Водой его облить что-ли, да где-ж  её взять то? Кстати о воде. Явно  рядом должен быть колодец. Не водопровод же у них тут.
Колодец был, притаился под деревьями у самого леса. Классический деревенский журавель.  Деревянное ведро на цепи. Напился сам и, оторвав ведро вместе с половиной цепи (так получилось),  принёс воду раненому.
Облитое ледяной водой тело застонало и открыло глаза. Глаза по самое не хочу заполненные болью. Аж озноб по коже. Приняв невнятное бормотание за просьбу напиться, набрал воду в ладони и смочил ему губы и голову.

Их семья была небольшой. Его старики, он сам с женой, да двое сыновей. Немного по людским меркам. Жили охотой и огородом. Причём не всегда здесь. Время от времени приходилось менять место обитания и переселяться подальше от эльфийских мытарей. Но вездесущие ищейки ослоухих нашли их и здесь. А ведь соседи предупреждали, что стало небезопасно и пора уходить глубже в лес, куда эльфонсы не заходят, страшась Запретного  Леса. Они уже почти собрались, даже нехитрый скарб сложили в тележку. Осталось угнать с подворья скотину и уходить. Не успели.
Закованные в блестящую бронь всадники, на незнающих усталости конях, ворвались на поляну,  когда последние овцы уже скрылись за деревьями. Не знающие промаха стрелы поразили беглецов, и только он сам, будучи раненым и понимая, что конец близок, оказал сопротивление, ударив топором сопровождавшего всадников огромного пса - убийцу.
Семью его сволокли в их бывший дом и подожгли, запалив заодно и сараи, а его привязали к столбу и жгли  огнём, а затем бросили подыхать.
Это всё, что мне удалось разобрать из малосвязной речи умирающего. Он не сказал, как его зовут. Какого он племени и где жил раньше. Он просто умер

Глава девятая.

От сожженного хутора я ушёл далеко. Ещё два дня пёр тележку, как полоумный заяц, петляя между деревьями.
Место подыскал неплохое. Посреди небольшой полянки пригорок, густо поросший колючими кустами, а вершина голая. На ней и расположился.  Неподалёку в овражке пробивался родничок. Красота!
Имея инструмент, нетрудно было соорудить довольно приличный шалаш. Стены из жердей, а на крышу навалил свежескошенной травы. У входа из камней сложил очаг. Ну, просто Робинзон-кукурузо!
Воспоминания орчика говорили, что зимы опасаться не стоит. Не было её здесь. Зато был сезон дождей, Но это как нибудь переживём.
Вообще с воспоминаниями товарища по несчастью явно творилось что-то неладное. Яркие, подробные воспоминания раннего детства сменялись хмарью рабского периода, и абсолютной чернотой событий случившихся после отрезания языка. Да и толку от его памяти было мало. Особо полезного ничего не вспоминалось. Не успел он ничему научиться.

Пока устраивался, питался продуктами оставшимися после человеков. Гурманствовал блин!
Но всё кончается. Кончилась и человеческая еда, а главное - хлеб. Ну и хрен с ним. Орчик то мой от мясной пищи особо не страдал. Желудок видать огого.  Я кстати не оговорился про мясо. Зверь вокруг был далеко не так благожелателен как в Запретном Лесу. Так, что никакие моральные барьеры меня в охоте не сдерживали.
Поскольку сам себе дал установку, что жилище это временное – то и с благоустройством заморачиваться не стал. Выкопал только ямку под туалет и всё.
Ни коптить мясо, ни солить, ни тем более выделывать шкуры я не умел. Поэтому не заморачивался и запасов больших не делал. Что добыл, то и сьел. Так вот.
Здорово выручала домашняя утварь. Хоть я и не великий повар, но супец время от времени позволить себе вполне мог. А чаёк так и ежедневно.
Да и прибарахлиться получилось. Из материи смастерил нечто напоминающее килт и пончо. Видок у меня, наверное, ещё тот -  зеленомордая образина в немыслимых одеждах, за плечами неизменный кладенец и лук со стрелами,  в руках копьецо.  Хорошо у меня
зеркала не было, а то, наверное, умер бы от смеха на себя глядючи.
С луком я кстати помучился. Как из него стрелять знал только теоретически.  Все пальцы поотшибал пока стало получаться более – менее. То есть в сидящего зайца я ещё мог попасть, а вот в бегущего вряд ли.

На полусогнутых стал пробираться поближе, стараясь по возможности обнаружить часового. Ну не дураки же они – без охранения,  в лесу-то.
Вот уже замелькало меж деревьев пламя костра. Нука-нука,  посмотрим.
На приличных размеров поляне,  горел добротный такой костерок. У огня развалились двое, отсюда не поймешь кто. Эти двое не стесняясь выражений, отчитывали третьего,  понуро стоявшего около них. За базаром, что называется, не следили. Причём почем зря поминая моих нынешних земляков. Тут тебе и классическое « орочье дерьмо», и « сын лысого орка», и почему-то « орочий хвост». Где они интересно хвостатого орка видели.  И ещё много, много интересных эпитетов.
Отчитываемый, а он явно авторитетом здесь не пользовался, бубнил себе под нос, и время от времени виновато разводил руками. В одной из которых, кстати,  держал лук. Такой же, как у меня конструкции. Но заметно длиннее.
Наконец словесная экзекуция закончилась, и парень, а теперь стало видно, что это человек, побрёл к краю поляны, прямо туда, где я и притаился.
Вот дилемка то! Что делать, ума не приложу. Ничего прямо не указывало, что это бандиты. Может просто путники остановились на ночь. А что ругаются  как последние пропойцы, так ведь это я так считаю. А по местным меркам у них может самый, что нинаесть дружеский разговор.
Я же не монстр, какой, валить разумных только за то, что они про моих братьев по зелёной коже нелестно отозвались.
Парень между тем подошёл уже совсем близко. Влетело ему видать крепко, и, переживая он пёр не глядя, пока не столкнулся со мной, нос к носу.
Желая сразу продемонстрировать свои дружелюбные намерения, я улыбнулся ему и протянул руку, здороваясь.
Человек же увидев меня, дико вытаращился. Свободной рукой выхватил кинжал, с явным намерение нанести удар, и широко раскрыл рот собираясь закричать.
Ну, уж херушки!  Одной рукой обхватив его голову, другой зажал рот. Не надо шуметь хлопчик. Но шуметь он уже не собирался. Тихий хруст, и тело в моих руках обмякло. Вот же блин! Аккуратнее надо, аккуратнее!
Эх, не видать мне теперь радушного приема
у вечернего костра

Глава десятая.

Из полуобморочного состояния меня вывели крики. Головни под ногами привязанного разгорелись, и он вопил, перемежая призывы о помощи ругательствами и богохульствами.
Пришлось тащиться к дереву. Не для того же я этого недомерка спасал, чтобы он пятки себе прокоптил.
Перехватил кинжалом сыромятный ремень,  и коротышка брякнулся на землю,  стараясь подальше отползти от разгоревшихся не ко времени веток.
Больше всего спасённый напоминал гнома. Только очень непрезентабельного. Ни роскошного камзола, ни расшитого драгоценными камнями пояса. Короткие, до колен, кожаные штаны, грязная, грубого полотна рубаха. Борода, правда, наличествовала, но опять же грязная, свисающая сосульками на тощую грудь. Опять же отрихтовали его знатно. Нос набекрень, под обоими глазами смачные синячищи. Прямо бомжара после бурного распития халявной палёнки.
Пока обладатель антисанитарной бороды валялся на траве, пошел посмотреть, кого это я сподобился завалить.
Безголовый тип оказался человеком. Его отдельно лежащая часть тела имела нормальные уши, роскошные усы, заплетённые в косички и татуировку в виде паука на лысой макушке. Поскольку карманов этот мир не знает, снял с трупа пояс, перевязь с ножнами и сапоги. Явно не мой размерчик, но может хоть опорки получится сделать. Задолбало босиком ходить. Подобрал лежащий рядом меч и бросил трофеи поближе к костру.
Второй  прохиндей оказался эльфом. Ободрал и его тоже. Забавно, но  в процессе сбора трофеев в душе ничего даже не дрогнуло. Словно каждый день свежих покойников обираю. Почему то вспомнилась ритуальная фраза из «Сталкера»:
- Жмур добрый, жмур со мной поделится.
Незадачливого дозорного искать не пошёл. Влом.
Спасённый недомерок между тем оклемался, и переминался с ноги на ногу рядом с костром. Махнул ему рукой, чтобы подошёл ближе.
При свете костра удалось рассмотреть его получше. Действительно гном.
И хотя видно, что страшно ему до уссачки, но стоит гордо. Грудь свою цыплячью выставил, борода сосулистая торчком. Прямо орёл.
Показал ему рукой, что бы садился поближе, рассказывал. Присесть, присел, но молчит. Смотрит жалобно. У костра, возле мешков с бандитским барахлом лежали несколько оплетенных бутылей. Кинул ему один.
Поймал ловко, присосался бедолага проливая на свою и без того далеко не чистую рубаху.
Почти полностью опустошив бутылку, с сожалением оторвался, вытер подолом рубахи бороду, и стал рассказывать.