"Мы скоро утонем" (это вы уже читали)

     Посвящается Лешке Махрову
       
      "В лодке, сооруженной из сена и хвороста,
      мы отошли от берега.
      С капитаном, который слишком горд,
      чтобы признаться в том, что уронил весла.
      Маленькое отверстие дало течь
      в этом дешевом понтоне.
      Корпус лодки начинает слабеть,
      и мы все скоро утонем.
       
      Мы скоро
      утонем...
      Мы скоро
      утонем...
      Задержите дыхание,
      ведь мы все скоро утонем"
       
      Geethali Norah Jones Shankhar
       
      Before apocalypse...
       
      - И молока не забудь! - сказала жена, чмокнув Сашку на прощание.
      Впрочем, какое там прощание? Неторопливо дойти до магазина, купить там разные несрочные продукты и, так же не спеша, вернуться домой.
      Каких продуктов? Несрочных? Ну... Сахар там, потому как скоро закончится. Йогурт такой в баночках. И чтобы не одни там мюсли были, а мюсли с персиком, на крайний случай с клубникой. А то с одними мюслями - не очень вкусно. Можно какого-нибудь мяска на вечер. Но к мяску обязательно коньячку. Только немножко и недорогого. Коньяк дешевым не бывает? Тогда мяты, сока и водки. Будем мохито делать перед сном. Суббота же сегодня! Не забыл? Сока... Только не апельсинового. Возьми ананасового. Мне так больше нравится. Да, и не забудь молока! Только в бутылке, а не в пакете!
      А по пути обязательно зайти в кабачок и принять кружку другую доброго эля.
      И на самом деле, куда Сашке спешить? Бабье лето - ласковое, нежное и ни разу не капризное - во всю царствовало в городе. Листья уже начинали желтеть, но еще не шуршали лохматым грязно-золотым ковром под ногами. Красота! Да и завтра - выходной. Предпоследнее воскресенье сентября. Ну как тут пива не выпить?
      Жена? А что жена? Жена прекрасно понимает, что это значит для мужчины - неспешная прогулка в одиночестве.
      Да и кабачок тот весьма привлекателен. Не только относительно демократическими ценами и не только вкусно-уютным меню, но еще и тем, что этот кабачок был практически не посещаем. Во дворах, в подвале одной из панелек - не знаешь, так и не найдешь. И как он не разорился еще?
      Сашка подозревал, что хозяин кабачка сделал себе место для встреч с друзьями. Ну, чтобы своей жене сказать - деловая встреча, а сам поехал в свой кабачок. На кой фиг в сауну? Иногда просто хочется посидеть с мужиками, и чтобы никаких баб рядом. Не потому что мешают, а просто так. Чтобы никто не мешал, отвлекая на себя мужское внимание. Редкая женщина умеет не мешаться за мужским столом.
      Хорошая версия? А даже если и плохая - Сашку это не волновало.
      Впрочем, редких случайных посетителей туда пускали, а значит все океюшки
      Сашка открыл этот кабачок в начале лета, решив пройти от метро к дому через дворы, с тех пор заходил туда регулярно после работы.
      Пиво ему тоже там нравилось. Не стандартное балтийское пойло, как везде, а свое, сваренное с любовью и уважением. Причем - разнообразное. И тебе обычное, и портер, и фруктовые, и даже зеленое ирландское и красное баварское. Особенно пристрастился Сашка к зеленому. Легкое освежающее, с прозрачной нежной кислинкой оно было самым настоящим спасением душными вечерами тягучего как асфальт московского июля.
      Красное же, наоборот, согревало плотностью и сладковатой горчинкой в сырой холод конца августа.
      А еще там играла тихая музыка...
      Сашка не любил большие рестораны, популярные бары, клубы и, не к ночи будь помянуты различного рода фаст-фуды. Или музыка грохочет так, что горло потом болит не от выкуренных сигарет, а от попытки докричаться до собеседника, сидящего напротив. Или наоборот - телевизор включат на такую мощность, что в туалете слышно.
      А тут играет тихая музыка. Легкий джаз, грустный блюз, негромкий рок - и никакой попсы.
      Рай для любого семейного мужчины. А еще здесь нет вай-фая - и нет соблазна открыть ноутбук и завязнуть в сети, как муха в паутине. И, наконец, самое главное - здесь не ловил мобильник! Сашка от всей души ненавидел этот поводок. В современном мире возник новый вид невроза, еще не описанный психиатрами - человек начинает впадать в неконтролируемую панику, если не может дозвониться до кого-либо. И ведь не объяснишь, что был занят, сидел в туалете или, наконец, сексился от всей мужской души. Да и просто - никого не хотел слышать и видеть. Не объяснишь. Шеф всегда истерил, когда Сашка не брал трубку вечерами, ставя ее на беззвучку. "Жена подождет, а деньги - нет!" - заявил он однажды на робкое: "У меня жена молодая...". Про клиентов вообще лучше умолчать. Эти вообще разницу между днем и ночью не понимают. Это у тебя три утра. А в Петропавловске-Камчатском - полдень. А пик звонков приходится на метро. Грохочет так, что себя не слышно, но с той стороны трубки это не понимают. Мир перевернется, если Сашка через полчаса ответит? Долго он отучал жену, а особенно маму с тещей, не звонить ему каждые полчаса. Жену научил - звонить только в экстренных случаях. А вот старшее поколение перевоспитывалось с трудом. Вернее, никак не перевоспитывалось. Только обижалось на сухого и грубого сына и зятя.
      Долбаный поводок, который контролирует каждый твой шаг. Антиутопия надвигается семимильными шагами, но Большим Братом нынче не государство - а все окружающие.
      Сашка завернул за угол дома, в который раз улыбнувшись абсурдно смешной надписи на стене панельки: "Фриц - еврей!". Интересно, как эти два несовместимых понятия уместились в башке у того, кто водил баллончиком с краской по стене?
      Так и есть. В баре никого не было. Удивительно, вечер субботы, а нет никого! И ведь, практически центр Москвы - Маросейка, все-таки. И прямая трансляция футбольного матча не привлекла посетителей. Впрочем, бармену, лениво протирающему идеально чистые стаканы идеально белым полотенцем, на это было плевать.
      - Привет! - поздоровался Сашка с барменом, махнув рукой.
      Тот кивнул головой:
      - Как обычно, Саша?
      В ответ клиент посмотрел на часы.
      - Давай, литру красного. А там посмотрим.
      - Закусить?
      - Не, Андрей, я ж из дома.
      - Присаживайтесь.
      Бармен Андрей был под стать заведению. Он никогда не задавал лишних вопросов, но помнил Сашку по имени. После десятого посещения, бармен тогда поинтересовался именем постоянного клиента и Сашка получил скидку.
      Нет, никаких накопительных, дисконтных и прочих карточек. Просто скидку. Все по сто пятьдесят за поллитра, а Сашка сотню отдает. Вот так!
      - А кто с кем играет? - Сашка сел перед телевизором, пододвинул поближе пепельницу и немедленно закурил.
      - Зенит с Рубином. В Казани, - не глядя на экран ответил бармен, сосредоточенно наполняя большую кружку тонкой красной струйкой. - Звук прибавить?
      - А давай!
      В юности Сашка был рьяным болельщиком, старался не пропускать ни одной трансляции. Даже в тетрадке таблички старательно чертил, высунув от усердия кончик языка. Если б он так на лаборантских чертил - закончил бы с красным дипломом. Болел за ЦСКА. Болел, болел да и переболел. Сборную старался не пропускать, вечно матерясь на кривоногих миллионеров, лениво бродивших по зеленому полю. А чемпионат России... Ну как бы так. Можно посмотреть. А можно и забить. Ну а если случай представился, отчего же не посмотреть на татарских бразильцев и питерских португальцев?
      Как раз закончился первый тайм. Счет был два-один в пользу "Рубина", шли повторы голов. Один татары забили с пенальти. Второй хитрым ударом из-за штрафной. Питерский "Зенит" отыграл один гол, когда их нападающий в невероятном прыжке, прямо из-под носа воротчика рубинцев, опередив защиту, буквально сунул мяч в сетку.
      Когда пошла реклама, официантка принесла ему кружку с пивом.
      Бармен убавил звук телевизора - и правильно сделал, не хрен рекламой мозг отравлять - и снова включил музыку. Волшебный, с хрипотцой, голос Норы Джонс нежно наполнил небольшое помещение.
       
      We're gonna be
      Sinkin' soon,
      We're gonna be
      Sinkin' soon,
      Everybody hold your breath 'cause,
      We're gonna be sinkin' soon
       
      Как-то Сашка поинтересовался у жены - о чем поет дочь индийца и американки, на что та улыбнулась и ответила:
      - Она предупреждает, что мы скоро утонем.
       
      И они утонули друг в друге...
      Он в ней и она под ним.
       
      Сашка вздрогнул, когда голос Норы внезапно погас и снова заорал стадион в Казани. Команды вышли на поле. Начался второй тайм.
      Глоток пива и...
      Зенит сразу пошел в атаку, еще бы на кону стояло чемпионство. И практически сразу же забил гол. Два-два. Гол был хорош, Сашка уже приготовился рассмотреть его во всех деталях, но не успел.
      Внезапный удар грохотом оборвал трансляцию. Экран погас. Выключились лампы. Сначала Сашка ничего не понял, чуть привстал, но тут же получил удар по голове и потерял сознание.
       
      During apocalypse...
       
      Он открыл глаза. Потом закрыл. Потом снова открыл.
      Ничего не менялось.
      Темнота была такая, что...
      Или он ослеп?
      Он медленно провел рукой по лицу, стряхивая пыль и каменные крошки.
      Вроде бы нет, глаза на месте. Почему он ничего не видит?
      Голова гудела словно колокол. Именно не болела, а гудела. Или это гул со всех сторон шел, не только изнутри? И почему вокруг так мокро?
      Он поводил руками вокруг себя. Точно - мокро. Кровь? Непохоже...
      Сквозь гул кто-то застонал. Стон был протяжным, но резко оборвавшимся. Сашка перевернулся на живот, попытался подняться.
      Правой рукой он попал во что-то липкое, левой же напоролся на что-то острое. Рефлекторно он отдернул левую и едва не потерял равновесие.
      Кое-как он сел. Гул в голове не проходил, но, все же, слегка уменьшался, словно кто-то вращал регулятор громкости.
      Но темнота не проходила.
      "Теракт?" - испуганно мелькнула вялая мысль.
      Угораздило же... Нет, москвичи жили в состоянии постоянной паранойи уже лет двадцать. Паспорт всегда с собой, любые средства связи, вплоть до нашивок на внутренней стороне курточек и прочих пальто. Это неизбежная цена за жизнь в столице. Но вот как-то обходило же стороной... Обкуренные таджики, пьяная гопота с рабочих окраин, мрачные ваххабиты с Кавказа, обдолбанные мажоры на папиных ферарях, милицейские нукеры Нургалиева - все это было рядом, но в каком-то другом мире.
      В мире Сашки этого не было. Но ОНО вдруг появилось. Только потому, что Сашка оказался не в том месте и не в то время.
      Это как переходишь на зеленый, а тебя все равно сшибает машина. Ты сделал все, что мог, но ОНО догнало тебя. Просто ты встал у ОНО на пути.
      Впервые в жизни Сашка вдруг пожалел о мобильнике. Вот отзвонился бы сейчас и утешил - все нормально, моя хорошая. Я жив и цел, только весь в каком-то дерьме.
      Впрочем, это не дерьмо. Сашка лизнул руку. Пиво. Красное пиво, разлитое по белому полу и острые осколки, впившиеся в ладонь - это осколки разбитого бокала.
      Мобильник?
      Вот только сейчас доперло до Сашки - надо его достать и посветить вокруг себя. Фонарик же есть встроенный. Лишь бы не разбит был...
      Не разбит!
      Сети как не было - так и нет, но фонарик работает.
      Ну, слава Богу, не ослеп. Белый свет так ударил по глазам, что Сашка непроизвольно прищурился. Да, действительно - пиво разлито на полу. Не кровь.
      Гул в голове все уменьшался и уменьшался.
      Но сквозь него, по-прежнему, доносился стон. Уже другой, более тонкий, женский такой, переходящий во всхлипывание.
      Сашка посветил мобильным фонариком на звук. Около полуразрушенной упавшей плитой барной стойки рыдала официантка. Динара, кажется? Да, Динара. Точеная ее фигурка всегда вызывала улыбку - хороша Дина, но, увы, не наша.
      Он потряс головой. С волос посыпалась бетонная пыль. Потом осторожно пополз к ней.
      - Дина! Дина! - позвал он ее хриплым голосом.
      Вздрогнув как испуганный котенок, она вдруг посмотрела на него, но тут же, ослепленная фонариком, прикрыла глаза рукой:
      - Кто ты? - дрожащий ее голос окончательно выключил гул.
      - Саша я. Пиво зашел выпить. Помнишь?
      - Нет, - и опять зарыдала.
      Сашка подполз к ней:
      - Ну, тихо, тихо, - приобнял он ее, руками стараясь пробежать по всему ее телу. Не похоти ради, но здоровья для - понять есть ли раны, переломы и прочие вывихи. Внешне, по крайней мере, ничего вроде такого не было. Хотя раны бывают разные - например, внутреннее кровотечение. Внешне и не поймешь, если не врач, а человек сгорает за несколько часов без помощи.
      - Ты как? Все в порядке?
      Она пожала плечами.
      - Андрей где?
      И опять пожала плечами.
      - Посмотри на меня! На меня посмотри! - он несильно ударил ее по щеке.
      Она покорно посмотрела на мужчину.
      - Цела?
      - Не знаю...
      В этот момент Сашка вдруг почувствовал облегчение. Мужчине всегда становится легче, когда он о ком-то заботится.
      - Динара! Ты это... Сиди спокойно, я Андрюху поищу.
      Искать пришлось не долго.
      Та самая бетонная плита, разрушившая стойку, упала острым углом точно на бармена. И только ноги его в синих джинсах торчали из-под нее. А вокруг растекалась кровь.
      "Смешно" - отрешенно вдруг подумал Сашка. "А ведь стой он у кранов с пивом - жив бы остался".
      Захотелось курить.
      Он присел рядом с хныкающей Динарой, пошлепал себя по карманам, вытащил пачку сигарет и зажигалку... А потом вспомнил. Нельзя. Наверняка, взрывом гексогена разорвало газовые трубы в доме. Чиркни спичкой - и кирдык. Да, да... Надо вспомнить, как себя вести в этой ситуации?
      Так... "Вот же я тормоз!" - Сашка машинально хлопнул себя по лбу. А потом бросился к выходу из бара.
      Увы.
      Огромная, почти в человеческий рост, груда камней напрочь отрезала выход.
      И что теперь делать?
      А просто. Сидеть и ждать. Ни в коем случае не разбирать завалы. Стронутый камень может обрушить лавину железобетонных осколков. И все время подавать сигналы. Стучать по трубам, разговаривать, песни петь. У спасателей есть эти, как их... "Минуты тишины", что ли? Раз в полчаса останавливают работы и прислушиваются. Осталось узнать, на месте ли спасатели? А как узнать? А никак?
      Сашка отключил фонарик. Посмотрел на экран. Из дома он вышел ровно в четыре. А теперь уже восемь вечера. Это ж он часа три с половиной без сознания провалялся? Значит, спасатели должны уже быть на месте. Жена уши оторвет, потом истерику устроит...
      - Дина, ты петь умеешь?
      - Что? - впервые более-менее осмысленно ответила она и посмотрела на него.
      - Петь умеешь?
      - А что именно?
      - Не важно...
      Он выключил фонарик и на двух человек упала темнота.
      В пробитую бетонным острием дыру медленно капала тягучая кровь. Кровь собиралась в струйки и текла сквозь камни и глину в земное тело, внезапно покрывшееся оспинами выдавленных прыщей. Человечество белым гноем размазывалось по коже планеты.
      Но ни Сашка, ни Динара об этом еще не знали. Они просто задремали, обнявшись в полуразрушенном подвале.
      Сашка проснулся от того, что на лоб упала холодная капля. Он вздрогнул от удара, открыл глаза, и снова ничего не увидел. Динара тихо сопела где-то под мышкой.
      Кап!
      Новая капля обрушилась с невидимого потолка.
      Кап!
      Он утер текущую со лба влагу. Дина даже не пошевелилась.
      Кап!
      Он осторожно повернул голову.
      Кап!
      Вода ударила в висок.
      Он зашевелился, Дина что-то буркнула во сне, потом вдруг вскочила, закричав.
      - Тише, тише, тише... - прижал он ее к себе. Верное дело, истерящую женщину надо обнимать и прижимать. Только так она успокаивается. Впрочем, можно еще пощечину дать, но это совсем уже крайний случай.
      - Ты кто? - внезапно спросила Динара и голос ее перекрыл капающую воду, эхом отразившись от бетонных обломков.
      - Саша, я. Саша, - ответил он, гладя ее по мягким волосам.
      - А я Дина...
      - Я помню...
      "Почему нет спасателей? Или они еще не добрались до завала?" - подумал Сашка. Вместо этого он сказал:
      - Есть хочешь?
      Она покачала головой:
      - К маме хочу...
      И тут Сашка задал дурацкий вопрос:
      - А мама где?
      - В Арске, - успела ответить она и снова зарыдала. Голова ее легкими толчками билась о его грудь.
      Кап!
      - Тихо! - рявкнул Сашка и полез в карман за мобилой. Включил ее. Сети как не было, так и нет.
      Дина чуть затихла, но плакать не перестала. А вода все продолжала капать.
      - Где у вас тут кухня? - встал Сашка, машинально отряхнув изгвазданные джинсы.
      Дина не ответила, продолжая тихо плакать.
      Сашка перебрался за стойку. Под ногами звенела мелочь, шуршали купюры, хрустели осколки бокалов, хлюпала подсохшая кровь бармена.
      Осторожно переступив ноги бармена, он посветил на стойку. Бутылки с иностранными этикетками почему-то уцелели. Сашка схватил одну из них, наполовину полную и хлебнул от души. Допинг - наше все. Особенно в такой ситуации. "Тем более, на халяву!" - мелькнула дурацкая мысль.
      И только после этого он подумал: "А сколько же они спали?". Глянув на мобильник - Сашка часы не носил принципиально - обнаружил: двадцать три пятьдесят. Это что, их вырубило аж на четыре часов? Или сколько там с двадцати прошло? Мозг упрямо не хотел вспоминать правила арифметики.
      А и фиг с ним. Двадцать три пятьдесят. Только где же спасатели и все это гребаное МЧС вместе с их министром в оранжевой куртке? Что-то не торопятся...
      Дверь в кухню, впрочем, как и выход из бара, была завалена осколками бетона. Одна из плит, хищно распахнув пальцы арматуры под потолком, словно предупреждала - не подходи, рухну.
      - Отлично... - буркнул Сашка.
      - Что? - тихо подала голос Динара.
      - Ничего, - ответил он и шагнул назад, едва не наступив на тело бармена.
      А потом полез смотреть уцелевшие ящики в стойке. Осколки посуды, ножи и прочие салфетки его не интересовали. Интересовала еда. А из нее оказались лишь пачки сухариков, чипсы, соленая рыба и пять кег с пивом. Красное, зеленое, лагер, бочковое какое-то и крепкое. Мда... Нет, конечно, много пива это хорошо, но не в такой же ситуации? Блин... И куда тут наливать?
      А есть хочется.
      Первая реакция организма на стресс - отрубон. А потом пробивает на немерянное потребление калорий. Есть, конечно, другой вариант - бесконтрольный выброс этих калорий, то бишь, истерика. Откуда Сашка об этом знал? А от жены, опять же. Все-таки она клинический психолог. Нет, не в смысле абсолютного идиота, а в смысле медицины. Это такая отрасль в психологии - работа на грани нормы и патологии. Первый год после универа она работала в скорой, фельдшером - такого насмотрелась, мама не горюй! Зачем работала? А для практики. Много потом чего рассказывала.
      "Мать ети, куда же налить-то?" - подумал Сашка, лихорадочно шаря в глубине шкафчика.
      Из всех емкостей уцелел лишь поддон для ложек-вилок.
      В тишине, разрываемой лишь капающей водой, раздался грохот столовых приборов, безжалостно выкинутых на пол.
      - Пить будешь? - хрипло спросил Сашка.
      Молчание в ответ...
      - Пить, говорю, будешь?
      Молчание...
      - Жива?
      - Да...
      - Пить, спрашиваю, что будешь?
      - Я не хочу...
      - Я не спрашиваю, хочешь или нет. Я спрашиваю, что будешь пить?
      - Ммм...
      "Нда... Ну угораздило же? Лучше бы Андрей жив остался, чем..." - мгновенно устыдившись своих мыслей и самого себя, Саша нажал на кран. Тугая струна ударила в поддон, обрызгав изгаженный свитер.
      Осторожно, светя мобильником под ноги и стараясь не расплескать содержимое, он подошел к Дине:
      - Пей.
      Да. Потом голова будет болеть с крепкого пива. А, может быть, стресс сожрет алкоголь и не поморщится? А какая разница? Сейчас главное просто перебить голод. Потом пусть медики со своими капельницами разбираются.
      - Пей, я сказал! - рявкнул он, когда девочка отвернулась.
      Она упрямо смотрела в сторону. Бледный свет косо падал на черную прядь, скрывавшую белое лицо.
      Сашка вдруг схватил ее за эту прядь и ткнул лицом в поддон с пивом:
      - Пей!
      И он, словно послушная собачонка, начала не пить, но лакать.
      Когда налакалась - он отпустил ее волосы и допил остатки. Странно, но ни виски, ни крепкое пиво не зашумели в голове. Тогда он встал, неловко перебрался через груду обломков и ноги бармена и схватил бутылку за горлышко. Насовал полные карманы пакетики сухариков и кальмаров, чтобы второй раз не ходить. Потом наплескал себе еще пива в поддон.
      Вернувшись обратно, сел рядом с девушкой. И выключил мобильник. Свет надо было беречь.
      - Дина... - позвал он ее.
      - Что?
      - Как ты здесь оказалась, я имею в виду в Москве?
      - Поступать приехала...
      - Куда?
      - В ГИТИС...
      - Не поступила?
      - Нет... Что ты там пьешь?
      - Вискарь.
      - Дай и мне.
      - Из закуски только снеки...
      - Это не важно.
      Две руки, мужская и женская нашли в темноте друг друга. Тихое бульканье в горлышке бутылки.
      - Нет, не поступила.
      - А обратно почему не уехала? В этот свой... Орск?
      - Арск. А как бы я в глаза родителям посмотрела? Стыдно...
      - А потом?
      Слова летели через плотную темноту, нарушаемую лишь звонким: "Кап... Кап... Кап..."
      Зашелестел разорванным целлофаном пакетик с кальмарами.
      - Решила здесь остаться. Вот, нашла работу. Здесь хорошо, комнату мы с девчонками снимаем в Мытищах - денег хватает. На следующий год поступать снова буду.
      - Дура ты, - немного поразмыслив, сказал Сашка.
      - Я знаю, - тихим эхом ответила Динара.
      Он снова глотнул.
      Постепенно алкоголь китовьим жиром успокаивал адреналиновый шторм в венах.
      Они говорили. Говорили обо всем, что приходило в голову. Говорили для того, чтобы спасатели услышали их голоса и пробились сквозь бетонные груды и спасли их, наконец. Сашка еще пару раз ходил наливать пива, на полу росла гора пустых пакетиков и скорлупки фисташек летели во все стороны. Когда виски закончилось, принялись за ром. И разговаривали, разговаривали, разговаривали, пока алкоголь не победил...
      ...Сон сменялся явью, а явь сном. Густое похмельем пробуждение начиналось с глотка из очередной бутылки. И все время хотелось курить, но курить было нельзя.
      Время от времени Сашка включал мобильник и смотрел на часы. Время шло, но тишина продолжала бить пульсом в ушах.
      Спасать их, видимо, не спешили.
      Иногда они пели песни. Любые, которые придут на память. Странно, но вспоминались в основном те, которые из детства:
      - Ведь мама услышит, ведь мама придет, ведь мама меня непременно найдет!
      Они кричали, не пели, и хриплые их голоса стучались об обрушенный потолок, метались как сумасшедшие по грудам обломков, застревая среди покосившихся колонн.
      И говорили, говорили, говорили...
      О чем говорили? Да обо всем. Он рассказывал ей о своей работе, она ему о фильмах, которые недавно смотрела.
      - Недавно вот смотрела фильм такой "Непристойное предложение". Слышал?
      - Нет, - честно ответил он.
      - Там Деми Мур играет. И этот... Все время забываю... Вуди?
      - Харрельсон?
      - Да, он. Они там, типа, молодая семейная пара. У них денег нет, а они еще в долги залезли. Поехали в казино играть и проигрались. А тут миллиардер пришел и предложил им миллион долларов за ночь с Деми Мур.
      - И что?
      - Она согласилась...
      - А он?
      - Кто?
      - Вуди?
      - Дятел он, - вздохнула Динара. - Он тоже согласился.
      - А она?
      - Кто?
      - Деми?
      - А она, мне так показалась, даже с удовольствием согласилась.
      - Люди - идиоты, - меланхолично сказал Сашка. - Она с миллионером осталась?
      - Да, но ненадолго. Потом она к своему Вуди вернулась. Когда он ей бегемота купил.
      - Какого бегемота?
      - Живого. Ну, она ушла от него к миллиардеру, а миллион остался у него и он...
      - Кто он, миллиардер?
      - Да нет, Харрельсон. Так вот, миллион у Вуди остался, а Деми ушла к миллиардеру.
      - А причем тут бегемот?
      - Просто муж понял, что ему миллион не нужен без жены. Там в конце был благотворительны аукцион, на котором зверей из зоопарка покупали, так вот Харрельсон пришел и купил для своей Деми бегемота на весь миллион. Понимаешь? И ушел.
      - Не понимаю.
      - Не важно. Она все равно к нему вернулась, потому что любила его.
      - Идиотский фильм.
      - Вовсе нет. Понимаешь, этот Вуди в начале фильма был таким мальчиком, а в конце стал мужчиной.
      - Девочки тоже не сразу становятся женщинами.
      - Сразу. Женщина это сразу и навсегда. А мужчиной нельзя родиться. Им можно только стать. Женщина может влюбиться в мальчика. На время. Но любить она будет только мужчину. Понимаешь?
      - Может быть, - неловко ответил он.
      И снова была тишина и только капли монотонно простреливали ее.
      - В туалет хочу, - вдруг сказала она.
      Внезапно, Сашка понял, что и сам хочет туда же.
      - Давай посвечу, - предложил он.
      - Давай, - легко согласилась она.
      Мобильник снова заиграл дурацкой своей мелодией. "Одно деление" - машинально отметил Сашка. На время он уже не обращал внимания. Направив луч фонарика в угол, он сказал ей:
      - Иди.
      - Туда?
      - А куда еще-то? - удивился Сашка.
      Дина помялась и, не глядя на режущий глаза фонарик, сказала:
      - Только фонарик не выключай. И отвернись.
      - Как скажешь, - как можно равнодушнее ответил Сашка и отвернулся.
      В тишине начало журчать.
      Сашка сглотнул, но не повернулся.
      - Расскажи мне, какая у тебя жена? - вдруг сказала Дина.
      - Что? - не понял Сашка.
      - Жена какая у тебя?
      Он вдруг замолчал, вспоминая жену.
      - Красивая и... Ну... Настоящая жена. Ну, я о такой мечтал.
      - Тебе повезло? - спросила Дина.
      Сашка подумал:
      - Да, мне повезло.
      Вдруг со стороны Дины раздался какой-то шорох. Сашка хотел было вскочить, но Дина остановила его:
      - Не поворачивайся, я же просила.
      Стеснительная, как все женщины, Дина старательно засыпала свои следы бетонной мелкой рухлядью.
      - Иди, твоя очередь, - сказала она, когда вернулась к Сашке.
      И он пошел, выключив фонарик.
      Расстегнув штаны, он вдруг понял, почему Дина его спрашивала о жене. Живот бурлил. Питаясь одним пивом и сухариками, кишечник, в конце концов, не выдержал и перешел на режим "жидкого стула". Как еще до этого терпел? А когда жидкость всегда выходит из твоего тела с шумом и бурлением. Вот этих газов Диночка-официанточка и стеснялась.
      Но что было тут поделать?
      Только ходить в дальний угол и потихонечку засыпать отходы бетонным шлаком.
      Это не помогало, честно говоря.
      Вскоре спертый воздух бывшего бара начал наполняться человеческими миазмами. Пах дерьмовый угол, куда они ходили совершенно уже перестав стесняться друг друга. Начало пахнуть и мертвое тело бармена.
      После очередного внезапного пробуждения Сашка вдруг подумал, что лучше попытаться выбраться, нежели сидеть и ждать неизвестно кого. Может быть, про них забыли? А может быть - вообще никогда не знали? А может быть, это вообще не теракт?
      Перед глазами плясали разноцветные кружочки. Куда взгляд - туда и они. Они не торопятся, они не поспевают за взглядом. Резко так смотришь налево - кружочки медленно, медленно плывут к центру... Раз так - направо! И они возвращаются...
      Виски уже закончилось. Закончился и ром, и ликеры, и кега с крепким пивом, и, кажется с красным. Или зеленым? А какая разница... Он глотнул чего-то можжевелового, подполз к очередному крану, открыл его, струя хмельным шипением ударила ему по лицу. Он с наслаждением умывался липким прохладным напитком, глотая густую пену широко открытым ртом.
      После же, так и не закрыв кран и зарычав как животное, пополз к выходу, заваленному обломками.
      - Ты куда? - слабым голосом спросила его Динара.
      Но он не отвечал. Упав на живот, он начал разгребать завал, сдирая кожу. Под ногти забивались мелкие камешки, но он не чувствовал боли. Он расшвыривал камни в разные стороны, словно зверь, попавший в смертельную западню. Он был готов перегрызть себе руку, лишь бы выбраться из удушающего капкана, словно волк, лапу которого перебили стальные челюсти. Он копал, копал, копал, сбивая руки в кровь, и каждое его движение становилось все слабее и слабее, пока он не затих на этой куче, лишившись последних сил.
      Динара молча слушала его звериные рыки, камешки иногда больно ударяли ее по телу, но она тихо сидела, не мешая мужчине, внезапно превратившемуся в самца, искать путь к спасению. А когда он затих, молча подползла к нему и улеглась на каменную россыпь и обняла его.
      Она молча гладила его по грязным волосам, шептала какие-то свои древние женские заклинания, дающие силы мужчинам, она прижималась к нему всем телом и они замерли. Замерли, обессиленные, на целую вечность, имя которой - мгновение.
      Когда он пришел в себя, то первым делом, машинально, на рефлексе, погладил ее по худенькой спине.
      Потом повернул голову. Ткнулся носом в ее лоб.
      И начал целовать.
      Если первый поцелуй был тонок и нежен, то с каждым последующим он становился все грубее и жестче. Руки его, сами по себе, словно клешни огромного краба, елозили по ее телу, забираясь под рваную блузку, нашаривая нетерпеливыми пальцами застежки непослушного бюстгальтера, пока твердые чашечки не обнажили маленькую девичью грудь.
      Она опасливо, но старательно отвечала на его поцелуи, вцепившись когтями в его плечи. Вздрагивая от прикосновений, она, словно бездомный котенок, прижималась изо всех сил всем телом, словно хотела спрятаться на его груди от его же рук. Словно пряча себя в нем от него же. Он же отталкивал ее, стараясь дать простор своим ладоням, чтобы вцепиться грязными руками в ее живот, в ее бедра, в ее грудь, но она прижималась и прижималась, распаляя его и себя.
      Когда их губы сомкнулись, и языки, жадно облизывая друг друга щекотали десна, наталкиваясь на холодок зубов, его руки скользнули по гибкой талии к тугому поясу коротенькой юбчонки.
      Она схватила было его за одну руку, но вторая, тем временем, ворвалась по бедру и, сжавшись в кулак, рванула к коленям узкие трусики.
      - Только не туда! - простонала она. - Пожалуйста!
      Но он не слышал ее слов.
      Она кричала на русском и на татарском, что у нее жених, что ей нельзя, что она опозорила всю семью, что давай лучше по-другому и пыталась вывернуться из под него и перевернуться на живот.
      Но он диким зверем распахнул ее. А потом ходил мощным поршнем, раздвигая девичье лоно, податливо разверзшее сокровенное перед откровенным. И тело ее отзывалось на грубую ласку, и она гортанно кричала что-то на своем, на степняцком:
      - Эни, эни! ЭНИ!
      А потом тела их вдруг скрутила сладкая судорога и они замерли.
      И они лежали, словно первобытные звери, после страстной случки.
      - Мне больно, - вдруг шепнула она.
      Он не пошевелился.
      - Мне больно!
      Камушки впивались в ее спину.
      Он приподнял голову. Глаза ее распахнутыми белками смотрели в полуобрушенный потолок.
      - Ты что-то сказал?
      - Мне больно, - повторила она и уперлась маленькими острыми кулачками в его грудь.
      Он неловко вышел из неё и перевалился на спину.
      - Иди ко мне, - шепотом попросил Сашка.
      Она не ответила. По шороху он догадался, что она села. Протянул руку и коснулся ее спины. Провел вдоль позвоночника, стряхивая песчинки и прочий мелкий мусор, впившийся в тонкую кожу.
      Она молчала.
      - Дина... - осторожно позвал он ее.
      - Теперь ты мой муж, - каким- то деревянным, неживым голосом ответила она.
      Он закусил губу. Помолчал. Потом напомнил:
      - Я - женат, Дин...
      - А мне все равно. Теперь ты мой муж.
      - Диночка...
      - А я жена твоя...
      - Дин...
      - Мне нравится, как ты меня зовешь. Дин...
      - Дин-дин... Колокольчик... - попытался пошутить Сашка. - Я буду звать тебя Колокольчик.
      - Да... Колокольчик...
      А потом она замолчала.
      Молчал и Сашка.
      Говорить было нечего.
      - Колокольчик, принеси попить? - попросил он.
      - Сейчас, - тихо откликнулась она.
      Под ногами ее захрустела бетонная крошка.
      Потом то-то звякнуло, забренчало, захрустело и...
      И замолчало.
      - Колокольчик! Колокольчик? КОЛОКОЛЬЧИК!
      Дина молчала.
      Сашка торопливо застегнул молнию на штанах, вытащил мобильник и включил его. Зарядка уже почти заканчивалась, поэтому он не стал включать фонарик, а просто, светя себе под ноги экраном, побрел, пошатываясь к стойке.
      Дина сидела рядом с бетонной плитой, под которой покоились останки несчастного бармена. Глаза ее уже остекленели, и размазанная по грязному лицу помада кровавила бледное лицо. Такое же пятно расползалось по лохмотьям белой когда-то блузки.
      Он уронил мобильник на пол и бросился к ней, схватив за плечи:
      - Дина! Дина! Колокольчик! Динарочка!
      Он тряс ее, и голова ее болталась, словно у тряпичной куклы.
      Он схватился за нож и попытался вытащить его. С трудом, с хрустом и скрипом, он потащил его на себя и едва не упал, когда тот вдруг легко выпал из узкой раны под левой грудью. А потом упал на колени перед телом Дины, и, ткнувшись головой в выплескивающуюся кровь, замер, целуя остывающее тело.
      Очнулся он, когда засохшая девичья кровь начала стягиваться на его лице.
      Машинально достал измятую пачку сигарет. Достал одну. Оторвал от нее фильтр. Сунул в рот. Начал искать зажигалку. Увы. Зажигалки не было. То ли оставил ее на столе и взрывной волной ее закинуло незнамо куда, то ли просто выронил где-то. Впрочем, у Андрея должны быть зажигалки. Сашка зашарил по полу, натыкаясь на те же осколки стекла, камни, чьи-то мертвые руки...
      Ага. Есть. Газ, говорите? А был бы газ - давно бы задохнулись. Нервно крутанув колесико, Сашка закурил. Потом выплюнул сигарету - пока искал зажигалку, слюна промочила ее конец. Достал новую, сухую. Снова закурил.
      А и был бы газ - и пусть с ним. Все бы кончилось.
      Он курил и чиркал зажигалкой, глядя прямо в пламя. Сквозь эти вспышки на него глядели мертвые глаза Дины. Но ему было все равно.
      В конце концов, он не выдержал и, удерживая пламя, нагнулся к девчонке, чтобы закрыт ее глаза. И уже закрывая, вдруг увидел.
      Пламя зажигалки отклонялось в сторону.
      Сквозняк? То есть...
      Ну, конечно же! Сквозняк! Раз есть ветерок, значит, есть и дыра куда-то! Он же читал, читал в детстве приключенческие книжки! Раз есть сквозняк - есть выход!
      Вдруг его скрутило острой резью в животе. Не удержавшись, он согнулся пополам. А потом едва успел отодвинуться в сторону - как его вырвало. И немудрено - поживи столько времени на алкоголе и сухариках. Резко заболела голова. А, может быть, она и раньше болела, только он не замечал? Стараясь унять пульсирующую боль в висках, он снова сел на пол. Каждое резкое движение вызывало новый приступ тошноты и боли.
      "Давление" - подумал он. "Наверняка - давление". Вегетососудистая дистония - коварный и хитрый попутчик офисных гиподинамичных хомячков. Несмотря на все фитнесы и прочие джоггинги от нее не избавиться никогда.
      Да... Сейчас бы, хотя бы, цитрамончика...
      Сашка снова чиркнул зажигалкой. Нет, ему не показалось. Сквозняк есть. Значит, превозмогая слабость, ползем к источнику этого самого сквозняка.
      И он, встав на четвереньки, пополз в нужную сторону.
      Долго ползая по кучам бетонного щебня, он искал источник воздуха. Искал, искал, время от времени теряя сознание. А когда нашел, начал разгребать завал.
      Руки, казалось, слабели с каждым часом, с каждым мгновением. Словно Дина, уйдя из подвала, забирала и часть его сил. Но он грыз, грыз и прогрызался сквозь бетон, отшвыривая мелкие обломки и перекладывая крупные. Разгребал, не чувствуя боли в онемевших руках.
      - Саша! - вдруг позвал его голос за спиной.
      - А? - как ужаленный обернулся он.
      - Теперь ты мой муж, - Дина стояла в круге света, держа в руке нож, с которого капала кровь.
      Кап...
      Кап...
      Кап...
      - Ты умерла! Уходи! - захрипел Сашка и кинул что было сил камень.
      - Саш, ты с ума сошел? - нахмурилась жена, когда камень пролетел сквозь ее тело. - Ты почему молоко не принес?
      - Аня? - приподнялся на локте Сашка. - Но...
      - Вы пиво будете заказывать? - Андрей выполз на руках из-под бетонного блока. За ним тянулся почти черный, маслянистый след.
      - Ааааа! - понял Сашка. И засмеялся. Смех его был похож на карканье отравленной вороны. - Вы все умерли! Вы все умерли, а я жив! Я - жив! Я вам докажу.
      И отвернулся, начав копать с удвоенной силой. А за спиной его бродили призраки.
      - А я жена твоя!
      - Вы за пиво не рассчитались!
      - Саш, ну я же просила молока купить!
      Он затыкал уши, но голоса стучали в его сердце. Он закрывал глаза, но сквозь веки видел свет...
      Свет?
      СВЕТ!
      Рыча как бешеный зверь, он пополз по узкой норе к свету. Он сдирал кожу лохмотьями, цепляясь за какие-то железяки, но полз, полз.
      Если бы ему раньше сказали, что он может проползти через такой шкуродер, он бы долго смеялся. Но "раньше" уже не существовало. Был только свет в конце тоннеля. Было только здесь и сейчас. И пусть нещадно горит кожа, которую словно кипятком шпарит этот свет, пусть, пусть... Главное - свет. Главное - добраться до него. А дальше? А дальше будет дальше.
      На последнем усилии, рыча и теряя сознание, он высунул голову в узкое отверстие. Настолько узкое, что, голову пришлось повернуть набок. Но ведь если пройдет голова, пройдет и все остальное?
      Выбравшись на поверхность, он долго лежал, тяжело дыша.
      Потом встал на четвереньки. Упал на бок. Лизнул окровавленные, разбитые кисти. Опрокинулся как черепаха на спину и долго глядел в пасмурное, покрытое какими-то чернильными разводами небо. И закричал в это небо, выхаркивая сам себя в сумасшедший мир.
      Москвы не было. Не было домов, не было церквей, не было припаркованных как попало машин, не было людей, перебегающих трамвайные пути.
      Были развалины.
      И струи дыма, вздымающиеся скорбными пальцами к низкому черному небу.
      И пепел, порхающий перед лицом.
      И черные тени на оплавленных бетонных плитах, перевернутых и изломанных невероятной силой.
      Он снова закричал. Но вместо крика изо рта его потекла черная слизь.
       
      Postapocalypse...
       
      - Седьмой! Прием! Я - База!
      - База - прием! Я седьмой!
      - Как слышите меня?
      - Хреново, База! Помехи...
      - Что видите, Седьмой?
      - Идем по краю Кремлевской воронки. Ничего нового, База. Все по-прежнему.
      - Принято, Седьмой. Продолжайте разведку.
      Машина взревела и натужным рывком преодолела очередной вал из остатков былой московской роскоши.
      Дома, автомобили, люди - все это спеклось в единый, практически монолитный слой какого-то невероятно вулканического стекла.
      Экипажу было не по себе.
      Трудно привыкнуть к ядерному хаосу. А еще труднее привыкнуть к осознанию того, что невидимая смерть под названием "радиация" только и ждет момента, чтобы убить тебя за считанные доли секунды. Да, техника вроде как защищена. Да и сам экипаж сидит практически в скафандрах, но...
      Механик-водитель резко ударил по тормозам.
      - Витёк, чего встал?
      - Сами гляньте, товарищ лейтенант!
      Командир повернул перископ. Мда...
      Огромная рубиновая звезда с какой-то из кремлевских башен лежала воткнувшись одним лучом в землю. Словно летающая тарелка из какого-то фантастического фильма.
      - Ну, объезжай, чего встал?
      Иногда лейтенант думал, что лучше бы ему было сгореть в ту субботу. Но такие мысли офицеру надо гнать от себя. Потому как если расслабится офицер, то он моментально погибнет. А что это значит? Это значит, что погибнет и все его подразделение, все эти парни, которые уже никогда не вернутся домой.
      - Надеюсь, вся сволота вместе с Кремлем сгорела, - буркнул наводчик.
      - Разговорчики! - рявкнул лейтенант, в душе соглашаясь с сержантом.
      Все-таки им повезло. Повезло, что его экипаж был из сверхсрочников, а не салабонов-призывников. Повезло, что в части была суматоха в связи с "внезапным" приездом министра обороны и проверкой, а потому они уже неделю не покидали бокс, засыпая где придется, лишь бы успеть приготовиться к смотру. А еще повезло, что ровно в шестнадцать пятнадцать была объявлена учебная тревога и они за десять минут до Атаки успели спуститься в бомбоубежище.
      Суки...
      Какие же они суки, что начали все это? И самое главное - зачем? Лейтенант старался не думать о родителях и о Настеньке, оставшихся в далеком Кирове. Его лишь грела надежда. Вернее, даже две надежды. Первая - что Киров все-таки уцелел. Хотя это вряд ли. Слишком лакомая цель для янкесов. А вторая... Вторая, что наши ракетчики дали им достойны ответ. И сейчас всякие Бостоны, Чикаги и прочие Вашингтоны выглядят не лучше чем Москва. Бывшая Москва...
      Эх, жисть, жисть... Жисть - только держись!
      На войне только один рецепт не сойти с ума.
      Не думать. Не думать и выполнять приказы вышестоящих командиров. Так жить проще.
      Послали тебя на новехоньком "Т-90" в самый эпицентр ядерной войны? Ну, вот и шлепай туда и не думай ни о чем. Думать - вредно. Лучевая болезнь? Тебе сказали, что она тебе не страшна, главное не высовывайся? Ну, вот и верь начальству. А если обмануло тебя начальство? А тогда кони двинешь и сам не поймешь. Оно и даже легче.
      Помереть всегда легче, чем жить.
      Даже если помирать медленно и болюче. Помучался - и все. Свет в конце тоннеля и трехкратный залп на могиле.
      Жить - оно завсегда сложнее. И самое главное - ради чего жить. У лейтенанта была цель. Ему хотелось найти того, кто отдал тот безумный приказ и набить ему морду. Причем так медленно, не спеша, с толком и расстановкой. И потом повесить его на собственных кишках. На чем повесить? А хоть и на луче вот этой самой оплавленной рубиновой звезды. Высоко? Ничего, достанем...
      - Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант! - раздался взволнованный голос наводчика.
      - Ну?
      - Гляньте! На десять часов!
      Лейтенант и глянул, а потом громко заматерился.
      Странное существо, неведомым образом выжившее почти в эпицентре ядерного взрыва, стояло задрав окровавленную голову и выло, выло на черное небо. Лейтенант не слышал его, но понимал, что оно воет. Как же он выжил тут, почти в эпицентре?
      Стрелок понял мат правильно. Коротко грохнул пулемет и человека больше не стало, лишь грязные клочья брызнули в разные стороны.
      Заговорил голос в подшлемнике:
      - Седьмой! Седьмой, я База! Прием!
      - База, я Седьмой! Прием!
      - Что нового, Седьмой?
      - Все по-прежнему, База. Все по-прежнему!
      - Продолжайте патрулирование!
      - Есть продолжать патрулирование!
      - Отбой, Седьмой!
      - Отбой, База!