Рассказик, не дотянувший половину объема на конкурс "Москва за нами!", а раз так - то выкладываю просто в свободное чтение.
Можете покидать тапки и женские сапожки 37 размера - у меня как раз зимние порвались.

Не подвиг.

Юра дотащился до своего пятого этажа, вынул из кармана ключи и остановился. Идти домой категорически не хотелось. Мама точно была дома, а значит надо будет кушать, потом садиться как хороший мальчик за стол и делать уроки. И не телевизора не посмотреть, ни за компьютер. Во двор тоже не выйдешь – там вечные разговоры о стрелялках, кто кого замочил и на каком уровне. Да ну их! Вот бы попробовали сами пострелять и не из какого-то там виртуального автомата, а всамделишного, настоящего. Или подвиг какой совершить, а потом бы и хвастались. А вот Юра и вправду мечтал о подвиге, читая взахлеб книги о попадацах и фантастические боевики – попадаешь и сразу за пулемет, а перед тобой немцы и только ты можешь их остановить. Вот это было бы здорово! Даже его метр шестьдесят субтильного телосложения не помешали бы. Ведь когда за спиной Родина на рост и очки никто смотреть не будет!
- Мама! Я пришел. – Юра снял обувь, одел тапочки и пошкандыбал в свою комнату, привычно ожидая, что на полдороге его перехватят и завернут в кухню.
Точно! Как раз между туалетом и ванной сзади раздался голос:
- Юрочка, молодец, что пришел вовремя! Давай мой руки и за стол! Пока горяченькое не остыло!
- Мам, я не хочу.
- Что значит «не хочешь»?! Давай, давай! Над покушать! После школы и не покушать – где это видано?!
Юрий вздохнул. Ежедневный ритуал «надо - не хочу»  типично был соблюден, но не помог. Так что пришлось оставлять рюкзак на стуле в коридоре, идти мыть руки, а потом на кухню. Опять жрать надевший суп, гречку и котлету из полуфабрикатов.
- А теперь давай садись и делай уроки! Тебе в институт скоро поступать – кто за тебя экзамены сдавать будет?!
Вот же доколупалась! А если я не хочу в институт?! А если я вообще не хочу?! Так нет же – должен и хоть ты тресни! Оно видите ли так заведено – школа, институт, работа. Вся жизнь в какой-то блядской карусели – так и умрешь ничего не сделав, и никого не спася!
Швырнув на стол рюкзак с учебниками, Юра остервенело стал вытаскивать из него книжки и тетради. Пенал неожиданно оказался открыт и все ручки посыпались из него на пол. Юра, ругаясь на чем свет стоит нагнулся, что бы их собрать и в это время из коридора раздался мамин голос:
- Юра, я в магазин! Буду долго!
Юра дернулся, чтобы ответить, но забыл, что над ним крышка стола и со всего размаху ударился об нее. Аж в глазах потемнело. Он согнулся от боли, хватаясь двумя руками за ушибленное темечко, и ему показалось, что после его удара стол тоже стал падать, только как-то громко слишком, как будто взорвалось что-то рядом. «Твою мать, компьютер!» - еще успела промелькнуть паническая мысль и потом он потерял сознание.

То ли компьютер был не один, то ли это и вправду были взрывы, но Юра все еще боялся разжать руки и отрыть глаза, чтобы посмотреть, что вокруг происходит. Внезапный шквал ветра проморозил его до костей и от этого Юра чуть не закричал – каким-то образом он оказался на улице, да еще без куртки и шапки, в одних домашних тапочках. Это было тем более не объяснимо, потому что его колени находились в снегу, а сам он, скрючившись, сидел в самом настоящем сугробе. Рискнув оторвать взгляд от своих коленей, Юра приподнял голову, все еще прикрывая ее руками и огляделся – невдалеке уже догорал танк, а чуть ближе, метрах в десяти, поземка играла с распахнутой шинелью лежащего на земле человека. Тот лежал, раскинув руки и распахнув рот, куда залетали снежинки, но человек этого не чувствовал. Он уже ничего не чувствовал.
Юре стало еще холоднее от вида этого прогоревшего танка и мертвого человека. Не далекая бомбежка прекратилась, видно уже отбомбили все снаряды, и теперь на землю обрушилась неестественная тишина. В этой тишине, нарушаемой подвываниями вьюги, было нечто противоестественное – такой тишины никогда не бывает в городе, даже ночью, даже вдалеке от построек, все равно где-то слышны машины, поезда – в городе тишина не бывает абсолютной. А здесь – была.
Юра медленно разогнулся не веря себе и надеясь, что то, главное, то, о чем он мечтал всю свою жизнь, засиживаясь допоздна над очередной книжкой – случилось! Он на войне! Он попаданец! Теперь главное совершить подвиг! Но нельзя же это делать в тапочках?!
Труп был чуть выше Юры, но такой же нескладный и худой. А еще у него были очки – такие же, как у Юры. И вообще, если не брать рост, то они были очень похожи. Хотя, мальчишки, с коротким торчащим во все стороны ежиком, с лопоухо торчащими ушами и в очках – они все похожи. Так повелось по-жизни. Содрогаясь, но преисполненный мыслью о будущем несомненно великом подвиге, Юра стащил с солдата сапоги, потом шинель. Под шинелью была гимнастерка, и мальчишка на секунду задумался, а нужна ли она ему? И решил – не нужна. Ведь оставлять голым советского солдата – это очень неправильно. А шинель прикроет и кофту и серые брюки, если заправить их в сапоги, то не видно из под длинной шинели, какого они там цвета. Шапка нашлась неподалеку. Как и ружье старого образца. Мосинка. Но ведь это тоже не важно! Важно только то, что теперь он солдат Советской Красной Армии и будет сражаться с немцами!
Отойдя уже на пару метров от солдата, Юра остановился – вот так бросать бойца раздетого, глядящего серыми глазами с серое низкое небо было нельзя. Это было… не честно, не справедливо. И Юра, ухватив холодное тело за плечи и, стараясь не смотреть на перекошенное лицо, потащил. Туда, где он увидел черные змеи окопов.
Пустых.
Хотя нет – люди были.
Были.
Раньше.
Они лежали, сидели, стояли, замерев там, где их застала смерть. Уже давно. Снег успел замести до половины упавшее оружие. А там, где чернела пасть землянки поземка сплела узоры на отброшенной плащ-палатке. Юра втащил мертвое тело в землянку, прикрыл подобранной плащ-палаткой и только тогда перевел дух. Выглянул из окопа. Посмотрел в сторону немцев, но и там стояла ледяная тишина. Врагов не было. А без врагов какой же подвиг? Подобрав вместо мосинки ППШ, Юра двинулся вдоль окопа. Куда-нибудь этот окоп же ведет? Туда, где еще недавно были слышны разрывы снарядов. Туда, где был враг и где ему, Юре, предстояло совершить самый главный подвиг в своей жизни.
Он шел, наверное, с час – посмотреть время Юра не мог. Все, что было на нем из его мира, он снял еще в землянке, оставив рядом с убитым солдатом. Пусть поломают головы НКВДшники оттуда там оказались такие вещи. Оставив на себе только домашний свитер и брюки. Ну и нижнее белье. Снять его у Юры не хватило духа – мороз даже за две минуты грозился оставить человека без того, что это белье прикрывало.
Окоп изгибался, поворачивался. Попадались пустые отрезки, где не было ничего – только деревья, вьюга и Юра, передвигающий замерзшие ноги и страстно мечтающий о шерстяных носках. И даже не одних – сапоги были на размер больше и при каждом шаге норовили съехать с ноги.
Внезапно окоп закончился. Дальше идти было некуда. Впереди стол лес, одетый в снежные свадебные одежды. Но там, за лесом – и Юра это уже начал улавливать – были люди. Идти надо было к ним. И он пошел. Увязая в сугробах, неловко уворачиваясь от веток, норовивших хлестнуть его по лицу, и постоянно перехватывая тяжелеющий с каждым шагом ППШ, который так и норовил ударить какой-нибудь выступающей деталью по бедру.
Два раза он останавливался и, тяжело дыша, приваливался к березе, чтобы отдышаться. Ходьба по зимнему лесу в число подвигов не входила, и Юра, проклиная сволочной лес средней полосы России, внезапно осознал, что для него – лично для него, прожившего всю жизнь в асфальтовых джунглях, - это подвиг. Небольшой. Ничтожный по сравнению с тем, что он должен сделать. Но все же…
Первое что Юра услышал – это бряцание метала. Как будто чем-то пустым, но железным стукнули по такому же пустому и железном. А потом донесся запах. Ароматом это не назвал бы никто, в том числе и Юра, но от него у мальчика все внутри забурчало – это была гречневая каша с мясом. И Юра, не чувствуя ног и рук, ведомый только этим запахом, пошел. Его глазам открылась небольшая полянка со стоящей под раскидистым деревом кухней. Чуть дальше, больше спрятавший с леске, стояла дорожная пекарня, обволакивая все вокруг запашным хлебным духом.
Юра вышел из леса, даже не подумав о том, как его встретят. Голодный, замерзший, у него была только одна мысль – согреться возле печки, приложить руки к ее железному горячему боку и так стоять долго-долго. Может даже всю жизнь.
- Эй! Ты кто? Иди сюда!
Команда донеслась до Юры и он вздрогнул, повернулся всем телом и ошалело уставился на мужика с огромным половником в руке. Только потом до парня дошло, что человек, восседающий на полевой кухне, младший лейтенант. Ругая себя за потерю бдительности и со злостью замечая стоящих вокруг кухни солдат, Юра понуро побрел к окликнувшему его командиру.
- Здравия желаю, товарищ… - Юра попытался изобразить честь, но от дыма, набившегося в рот, он неожиданно подавился и закашлялся.
Внезапно он почувствовал, как у него мягко изъяли из руки автомат, а взамен ткнули в грудь чем-то круглым и горячим. Автоматически подняв руки к груди он почувствовал в них котелок.
- Ешь давай! – Приказал тот же голос. И Юра не посмел ослушаться.
Запихивая в себя горячую кашу, он осторожно осматривался. Кухни было две. Возле одной из них копошился повар в белом переднике – огромного роста детина, хватающий двадцатилитровый котел с горячим варевом одной левой рукой. В другой руке повар как соломинку удерживал черпак, величиной с Юрину голову – литров на пять, не меньше. Возле второй кухни сновал лейтенант вместе с молоденьким солдатиком. Они вдвоем справлялись не хуже детины, но было видно, что лейтенанту тут не место и он занимается этим в силу приказа или необходимости. Пекарню тоже обслуживали два человека – седой мужик в ватнике и худощавый сутулый парень на две головы выше своего напарника. У высокого были огромные глаза и неправдоподобно длинные пушистые ресницы, из-под который он бросал виноватый взгляд на всех, в том числе и на Юру.
Ложка скребнула по дну и в тоже мгновенье, молоденький повар подскочил к Юре и забрал котелок. Лейтенант снял шапку, вытер лоб и уселся на поленицу дров.
- Ну, - лейтенант подмигнул Юре, - наелся?
- Ага. – Ответил Юра и вдруг испугавшись, выпалил. – Так точно!
- Кто ты? – повторил свой вопрос лейтенант. – Откуда?
Юра судорожно пытался вспомнить данные, которые прочел в красноармейской книжке раздетого солдата.
- Красноармеец Вакулов, Дмитрий Иванович. Я из ….
И тут он понял, что не может вспомнить номера части. Просто вылетело из головы. Юра вскинул на лейтенанта перепуганный взгляд и судорожно полез в карман шинели. Куда-то туда он сунул злосчастную книжечку. В левый карман или в правый? А если лейтенант что-то заподозрит? Юра покрылся внезапной испариной. Какой же он дурак! Надо было не спешить, а запомнить все данные, что были записаны в книжке бойца – ведь на этом и ловятся!
А вот она! Юра облегченно вздохнул и попытался раскрыть её.
- Дай сюда!
Лейтенант протянул руку и забрал из онемевших пальцев книжку.
- Красноармеец значит… ага… двадцать третьего года рождения… Так призван неделю назад…
У Юры отлегло от сердца – неделя, на это можно списать и то, что он часть не помнит и вообще – почти все.
- Так, так, так, - продолжал читать лейтенант, - ну что ж… не повезло тебе. Твои все вчера полегли. А ты как выжил?
- Меня… меня… - Юра понял, что надо что-то врать и соврал, - контузили. Я без сознания провалялся.
- И не замерз?
- Я в землянке был. Меня санинструктор туда оттащила. Я потом ничего не помню. Я очнулся и пошел… и вот… вышел… к вам.
- Ну хорошо, боец Вакулов, Дмитрий Иванович, пока побудешь при мне, а вечером или завтра я о тебе доложу. Поможешь мне, а то у меня бойцов мало, а надо сделать много. Так что ты пока поступаешь под мое командование. Я Чайковский Олег Владимирович.
- Так точно! – Юру покидало напряжение от разговора и он не сразу понял, что оказался в команде полевой кухни, а не на передовой. А как же подвиг?
Юра и вправду отогрелся возле печки. Ему даже позволили на ней посидеть и даже дали одну дополнительную пару портянок, когда старый повар узрел, как он чуть не потерял свои сапоги, пытаясь залезть наверх.
- Эй, Вакулов! Иди сюда!
Юра сначала не понял, к кому обращается лейтенант, а потом вспомнив, спрыгнул с печки и вытянулся:
- Красноармеец Вакулов, по вашему приказанию прибыл!
- Так, Вакулов, - лейтенант пытался сдержать улыбку, видя как новичок пытается отдавать честь в длинной не по размеру шинели и ушанке, сползающей на тонкий мальчишеский нос, - слушай сюда. Приказываю доставить вот эти бидоны нашим бойцам на передовую. Пойдешь, слушай как…
Юра смотрел на два пятилитровых бидона, совмещенный в одну конструкцию и ему хотелось расплакаться. Разве это работа для настоящего героя? Он из будущего и должен таскать какие-то ведра! Это просто нечестно!
А потом до него дошло – передовая! Его посылают на передовую! Он согласен! А уж там….!
- Автомат оставь! Главное бидоны не переверни и скорей возвращайся! А я за автоматом присмотрю. Тебе он ни к чему.
- Так точно.
Упавшим голосом ответил Юрий и с тоской посмотрел на свой первый всамделишный автомат. Даже ни разу не выстрелил. Обидно! Но приказ не оспаривают. Юра это хорошо начитался в книжках. Пока ты никто и не сделал ничего особенного – веди себя тише воды, ниже воды. А когда уже будет на груди медаль, или лучше орден – тогда пожалуйста, хоть к Берии, хоть к Сталину!
Бидоны были в тканевом рюкзаке с двумя шлейками. Надеть ему на плечи помогали все. А когда он уже собрался в путь, высокий солдат с грустными глазами виновато протянул мешок:
- Это хлеб. Пожалуйста, не урони.
Вот и руки оказались заняты. Куда ж автомат тащить? Так что пусть пока побудет здесь. Тем более, на передовой, если надо, можно подобрать еще.

Под ноги ложилась протоптанная тропинка. Юре не надо было пробираться по сугробам, да и сапоги уже не спадали, так что он шел быстро и радостно. Бидон нагревал спину, но терпеть было можно, тем более, что чем дальше Юра отходил от кухни, тем яростнее пыталась наверстать упущенное Хозяйка Зима.
Лейтенант говорил о каких-то двух километрах, но парню казалось, что лес никак не хочет заканчиваться, а до передовой не два, а все двадцать километров. Рюкзак уже оттягивал плечи и немилосердно жег спину, а мешок с хлебом хотелось положить, чтобы хоть чуть-чуть растереть руки. Но Юра шел. Потому, что верил – вот тут, за этим поворотом будут окопы, или вон за тем… Ведь еще немного осталось… Совсем чуть-чуть…
И тут грянул выстрел. Лес вздрогнул и взлетел черными, каркающими точками. Обрушился эхом и снова замер. Юра вздрогнул. Выстрел был где-то рядышком. Он показался оглушительным и смертельным. Пришла мысль, что может быть это стреляли в него. Нет, нет! Этого не может быть. Я же не совершил подвиг! Это неправильно! Нечестно!
А потом он понял, что все еще стоит посреди поляны, а по ногам течет что-то мокрое и горячее. От ужаса у Юры подогнулись ноги и он упал.

Юра пытался понять, почему он еще жив. Ведь в него попали – это он точно почувствовал. Как толчок в спину, а дальше падение лицом в белый-белый, пушистый снег. И все-таки он мыслит, а значит существует. Значит он жив?!
В первую очередь надо ощупать себя. Пока ничего не болит. Ран нет. Что же тогда лилось по ногам? И тут он понял – в нижнем бидоне был суп. Попали же в бидон! Вот он и потек. Не зная, смеяться ему или плакать, Юра лежал и глупо улыбался безразличному снегу. А потом пополз. Медленно. Осторожно. Подтягивая за собой мешок с хлебом.
«Кажется, уполз», - позволил он себе обрадоваться, когда между ним и неизвестным снайпером оказались березы. Тогда мальчик осторожно снял плечевые ремни и стянул бидоны. В нижнем, посредине красовалось круглое отверстие. Пришлось бидоны рассоединять. Супа осталось меньше половины, и то, только благодаря тому, что он лежал и дырка оказалась сверху. А когда он попробовал поставить его вертикально, суп опять полился. Юра попробовал заткнуть дырку пальцем – не получилось. Надо бы найти какую-нибудь веточку и выточить затычку. Только вот ножа у Юры не было. Как же так! Автомат взял, а нож? Не подумал! Забыл о ноже! Только об автомате и думал, дурак! Вот теперь даже порезать деревяшку нечем.
Юра попробовал и так и этак, размещая поклажу на плечах, и понял, что бидон с супом придется нести в руках горизонтально, придерживая крышку. Мешок с хлебом отправился за спину, в полуопустевший рюкзак, а Юра, прижимая бидон к груди, пошел дальше.
На этот раз идти далеко не пришлось. Хотя Юра уже и забыл, куда и для чего он идет – одинокий выстрел шокировал его. Поэтому когда впереди отрылись окопы, а в них люди, Юра продолжал идти, держа бидон, как ребенка.
- Прыгай! Прыгай вниз!
Юра в непонятке обернулся и тут же получил хороший толчок. Кто-то его насильно скинул вниз, в окоп. Но упасть ему не дали – сразу несколько рук подхватили его и бидоны и начали тормошить.
- Хлеб давай!
- О, каша!
- Давайте сюда!
- Молодец!
- Смотри, а в бидоне дырка!
- Теперь супа не достанется…
- Давай, давай, пока горяченькое!
- О, хлебушек!
- Что ж ты его в снегу-то так?
Юра смотрел в небритые, уставшие, обмороженные лица, переводя взгляд с одного на другого, не успевая отвечать всем, и вообще не успевая ничего, кроме как смотреть и видеть, как мужчины бережно передают его хлеб, его бидоны один одному. И понимая, ясно, как будто на него нашло озарение свыше, что этого пробитого бидона на всех не хватит. Да, если быть честным – каши тоже не хватит. Даже если ложить по две ложки на брата. Смотрел в голодные глаза людей, для которые две ложки его каши и супа больше чем самый дорогой орден.
- Я принесу еще…
И сам не поверил, почему он это сказал.
- Давай!
- Это правильно!
- Подождем!
- Только ты иди по вот той тропинке – там снайпера нет. А этого мы выловим – не беспокойся!
- Только принеси обязательно! А то тут не всем досталось.
Юра кивал головой, соглашаясь со всеми сразу – и с тропинкой и с тем, что это правильно.
Обратно он не шел – бежал. Вспоминая дрожащие руки, держащие котелок, будто это самая великая ценность в мире. То, что отделяет жизнь от смерти. То, из-за чего эта старуха Зима не сможет сломить и даже согнуть замерзающих в холодных окопах солдат. Рубеж между сейчас и вечностью – ложка горячего супа.

Он даже не заметил, как домчался, как вылетел на знакомую полянку и почти уткнулся носом в лейтенанта.
- Ой!
- Вакулов!
- Я, товарищ младший лейтенант!
- Дошел хорошо?
- Да, товарищ младший лейтенант. Только не на всех хватило! Еще бы…
- Так за этим мы здесь и стоим! Пойдешь опять?
- Пойду! – выдохнул Юра. И понял, что это правда. Пойдет. По собственной воле. Даже без приказа. Даже если не разрешат – там его ждут бойцы. Там его ждут люди, обмороженными пальцами сжимающие автоматы и не отступающие ни на шаг! И дождутся… Он ведь пообещал!
Пробитый бидон заменили. Его утащил старик, буркнувший под нос: «Починю», а ему дали другой – новенький, наполненный супом по самую крышку.
- Я пошел?
- Иди! – напутственно хлопнул по плечу лейтенант. – Теперь должно всем хватить. Смотри не разлей!
И Юра пошел.
Сначала он шел ни о чем не думая, кроме того, что надо бы дойти быстрее, пока еда не остыла, а потом стал замечать, что ноги непонятно как свернули на уже знакомую тропинку. Ту самую.
Юра остановился. Огляделся. Не может же быть, чтобы снайпер остался сидеть на одном месте, тем более, что бойцы сказали, что займутся им. Но на всякий случай, Юра решил поберечься – он перевесил рюкзак с бидонами на грудь, а хлеб перебросил на спину. В хлебе, если что, пуля не страшна – ее оттуда легко вынуть. А вот бидоны еще раз испортить не дам!
Осторожно ступая и судорожно оглядываясь по сторонам, Юра вышел на поляну. Теперь только пересечь ее и там уже недалеко наши. А вот и супное пятно на снегу и дорожка, которую он полз. Он испуганно вслушивался и всматривался, но вокруг было тихо.
А вот и место, где он вставал на ноги. Отсюда до передовой можно не волноваться – совсем чуть-чуть осталось. Юра даже пробежал несколько метров от радости – получилось, получилось! Никто в него не стрелял! Теперь он отдаст еду и попросится оставить его на передовой! А там он совершит свой подвиг! Ведь все попаданцы раньше или позже совершают подвиг!
Радостно выскочив на проплешину между лесом и окопами, он уже собрался закричать, что вот он! Принес! Кушайте! И вдруг краем глаза увидел отблеск. Холодную звездочку на мгновенье мелькнувшую там, где ей быть не полагается – среди заснеженных ветвей старого дуба и уже в повороте услышал выстрел. На этот раз он упал так, чтобы бидоны не пострадали. Только почему же опять течет что-то горячее по спине?
Он видел, как из окопов раздались автоматные очереди, а потом поднялись солдаты. Видел, как, отражаясь от белоснежной поверхности снега, падает на лес небо. Видел, и не мог понять, почему все кричат и стреляют в другую сторону – не в сторону немцев, а в его, Юрыну сторону.
Его пытались поднять, а он только глупо всем улыбался и говорил, говорил, говорил:
- Горяченькое… кушайте… пока горяченькое….
Ему и вправду было горячо где-то внутри справа, а потом стало холодно. Очень холодно и Юра даже удивился: «А как же подвиг? Мой подвиг! Я же его не совершил еще!...
Только снежинкам было все равно, совершил ли попаданец подвиг или нет. Они хотели подольше оставаться на стеклах очков, на слишком большой для такого хрупкого детского тела шинели, на земле, которая почему-то становится слишком горячей для них – маленьких хрупких снежинок. Они не понимали. И не хотели понимать. Они только летели, летели и летели.

А в квартире номер 38 обычной пятиэтажной хрущевки сидела одинокая женщина, подперев голову рукой и ждала. Второй месяц ждала и не могла поверить, что ее сын – отличник, всегда послушный, хороший мальчик куда-то ушел и не возвращается. Она не хотела верить, что с ним что-то могло случиться. Может быть рано или поздно, но милиция его найдет! Обязательно найдет! И он поступит в институт, жениться, родится у них дочка… или сын… И она будет по-прежнему варить ему обеды и звать кушать. Или не звать. Будет так, как он захочет. Только пусть вернется.
Хоть когда-нибудь.
А если захочет, пусть делает свои подвиги – она разрешит. Если это его мечта, то пусть!
А она просто будет ждать…

Отредактировано Ника (10-12-2011 19:29:29)