Разговор довольно быстро зашел в тупик. Сначала Одинцов виртуозно валял дурака, делая вид, что совершенно не понимает, о чем идет речь. И вообще он контуженный, страдает провалами в памяти, судорогами и ночным недержанием. А тут пристают! Хоть бы пожалели инвалида!
Потом здоровенный «инвалид» то ли понял, что от цирка нет никакого проку, то ли ему просто надоело, и началось откровенное, с точки зрения капитана третьего ранга Лукошникова, хамство. Он давно заметил, что чем ниже располагается человек в армейской или флотской иерархии, тем меньше склонен понимать необходимость работы контрразведки. Тяжелее, чем с сержантами десанта, приходится разве что с тамошними же рядовыми.
Выслушав очередной, …надцатый по счету, отсыл к Службе безопасности, которая и получила все материалы по операции на Черном Кряже, капитан не выдержал.
- Послушайте, Одинцов. Вы не хуже моего понимаете, что с СБ по данному поводу разговаривать бесполезно. Они графиню Корсакову прикроют всегда. «Крестная внучка» князя  Цинцадзе, племянница по жене генерала Зарецкого… кто ж ее в обиду-то даст! Полицию Орлана как генерал Тедеев напугал, так они до сих пор трясутся… а ведь речь идет о серьезном преступлении! Об убийстве двух человек, следы которого вы – ну, или ваши сослуживцы – попытались скрыть, взорвав помещение, в котором были обнаружены трупы.
Одинцов, скривившись, почесал бровь и тоном лектора, утомленного тупостью студентов, произнес:
- Господин капитан третьего ранга, я еще раз вам повторяю: при мне никто ничего не взрывал. Если мы говорим об одном и том же помещении – в чем я не уверен – то когда я уходил, там все было в полном порядке.
- Это ты помнишь, сержант, а описать комнату не можешь? – взорвался напарник Лукошникова, кап-лей Малыгин.
- Так вы ж должны знать, господин капитан-лейтенант, что при контузии «тут помню, тут не помню» - обычное дело! – не к месту развеселился отставной десантник.
И тут у Геннадия Лукошникова лопнуло терпение.
- Вот что, Федор Григорьевич, - негромко заговорил он, и Одинцов сразу и заметно насторожился. Ага, проняло! То ли еще будет! – нам нужны эти сведения и у нас не так уж много времени. Правда, и не настолько мало, чтобы не дождаться возвращения вашей супруги из гостей. Не поселится же она там навечно… а дом ваш стоит уединенно, до ближайшего жилья – километров пять по прямой…
Пистолет был уже в руках Лукошникова.
- Ты мне угрожаешь, капитан? – хрипло, словно ворот рубашки душил его, поинтересовался сержант.
- Угрожаю, Федя. Угрожаю. И тебе, и твоей жене, и деткам, если понадобится… - сочувственно покивал тот и вдруг замер.
Потому что предельно холодный женский голос отчетливо произнес за их с Малыгиным спинами:
- И совершенно напрасно.
Попытка повернуться к источнику звука провалилась с треском, точнее – с низким грозным ворчанием. Сочтя за лучшее не совершать лишних движений, Лукошников вывернул шею, скосил глаза, насколько это было возможно, и увидел вызывающе красивую женщину, стоящую в арочном проеме, ведущем из гостиной в холл. Безоружную, но что-то подсказывало капитану, что это только видимость. Как же она ухитрилась подкрасться… черт, одинцовская благоверная из пилотов, ну конечно же!
Источники ворчания располагались слева и справа от красотки. Мускулистые, серые с подпалинами. С метр в холке. Зубастые – это было очень заметно ввиду полного отсутствия намордников. С пугающим своей разумностью взглядом темных внимательных глаз. И даже такого мизерного изменения положения, как поворот головы, хватило, чтобы ворчание стало громче.
- Не советую вам шевелиться, господа, - изысканно-любезно проговорила Тара Одинцова. – Хампти и Дампти  не любят чужих и не понимают шуток. И они существенно быстрее любого человека. Если им не понравится ваше поведение, вся королевская конница и вся королевская рать будет собирать по кускам вас, а не их. Не думаю, правда, что соберет все: малыши постоянно голодны. Они ведь еще растут… ты в порядке, дорогой?
- Кто позволил тебе вернуться домой?! – взорвался Одинцов, пряча облегчение за вспышкой гнева.
- Прости, - голоском случайно напроказившей пай-девочки отозвалась любящая супруга. – Я больше не буду. Не ругай меня при посторонних, хорошо? Избавимся от… гм… гостей – все на твое усмотрение. И уйди, пожалуйста, с линии огня.
Сержант легко – нет, ну вы видели «инвалида»? – скользнул мимо застывших контрразведчиков, проверил, судя по звуку, поданное оружие и уже вполне мирно произнес:
- Не буду ругать. И наказывать не буду.
- Как?! – теперь в голосе женщины слышалось разочарование. – Не будешь наказывать? Ну вот, я-то надеялась… можно сказать, все для этого сделала… а ты… медведь он и есть медведь. Лесной новоросский обыкновенный.
Впрочем, изображать обиженную кокетку хозяйке дома быстро надоело, и она деловито поинтересовалась:
- Кстати, а что тут происходит?
- Эти господа желают получить информацию по некоторым моментам, касающимся Марии Александровны.
- Гамильтон?
Угол зрения был неудачным, но Лукошников все же увидел, как нарочитая расслабленность жены Одинцова сменилась предельной собранностью.
- Угу, - угрюмо подтвердил сержант.
- Та-ак, - протянула женщина с явственно различимой угрозой. – Ну-ка, погоди. Сейчас все будет.
Что происходит, кап-три не очень-то понимал: по оперативным данным, Тара Этель Донован, мягко говоря, не слишком любила Мэри Александру Гамильтон. Что-то, очевидно, изменилось, но что? Тем временем госпожа Одинцова проделала короткую манипуляцию с браслетом, несколько секунд ожидания – и она отрывисто заговорила на кельтике, акцентируясь на каждом слове и рубя фразы, как топором:
- Добрый день, сэр. Да, код «ноль двадцать два-плюс». Заявились какие-то двое, представились… Тед?
- Сотрудниками имперской флотской контрразведки, - с готовностью подсказал Одинцов.
- Сотрудниками имперской флотской контрразведки. Задавали вопросы о Гамильтон. Хамили, угрожали Теду, мне и детям… да, сэр.
Должно быть, она передала сигнал с наручного коммуникатора на стационарный, потому что в воздухе развернулся виртуальный дисплей, с которого на Лукошникова и Малыгина на редкость злобно воззрился седой тип с резкими чертами лица, чью более чем внушительную нижнюю челюсть обнимали роскошные бакенбарды.
- Хамили, значит, - негромко выговорил он. – Угрожали. Гражданке Бельтайна. В ее же собственном доме. На моей земле. Ну-ну. Ты патруль вызвала?
- Так точно, сэр.
- Когда прилетят – пусть упакуют этих красавцев и доставят ко мне в офис. Разберемся, что это за контрразведка такая.
- Но господин… - попробовал возмутиться Лукошников.
- Морган. Полковник Морган.
- Господин полковник, наши полномочия…
- Я ничего не знаю о ваших полномочиях. Поскольку вы не сочли нужным представиться официальным лицам, у меня есть все основания считать ваши документы поддельными. Пока не доказано обратное – вы арестованы. Особо отметь патрулю, Тара – чтобы никакой связи. Вообще никакой. При попытке  сопротивления не церемониться. И вот еще что… кто с ними разговаривал? Ты или Тед?
- Я, сэр, - вступил в разговор Одинцов. – Я свяжусь с Марией Александровной.
- И как можно быстрее, - подвел черту седой.

Видимо, следовало написать - "флотской контрразведки Империи". Флотов много, знаете ли. Соответственно, и контрразведок хватает.

Просчеты в анализе бывают везде и всегда, идеал недостижим, я ведь не о небожителях пишу.

А они - как и было сказано - не на своей земле, чтобы таскать с собой подразделение силовой поддержки. И чтобы фиксировать информатора в специально отведенном помещении, надо а) иметь это помещение б) исходить из презумпции виновности информатора и с самого начала рассчитывать на силовое решение вопроса. Два человека могут прибыть открыто и никого не заинтересовать. Группа поддержки, способная "перекрыть периметр", внимание к себе привлечет неизбежно. Да и зачем?  Вот просто - зачем? "Войсковая операция оставляет после себя трупы" (с) Оно им надо?
Контрразведка дело не самое чистое, но чтобы в открытую хамить союзникам, нужны ОЧ-ЧЕНЬ веские причины.