Не он. Я. Для тех, кто сам себе описать свои чувства - не способен. Считайте это ликбезом. Пригодится.
От уважаемой авторессы - приму
В ВИХРЕ ВРЕМЕН |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Архив Конкурса соискателей » Атакующий горностай
Не он. Я. Для тех, кто сам себе описать свои чувства - не способен. Считайте это ликбезом. Пригодится.
От уважаемой авторессы - приму
yjh
Гм...
Мне всегда казалось, что ревность - это чувство собственника, который опасается (не важно, обосонованно или нет) что ему грозит потеря того, что он считает своей собственностью. Моя (мой, мои) - и вдруг ей (ему, им) с кем-то еще лучше/интереснее/веселее, чем со мной. А вдруг так оно и будет?! Вдруг я окажусь в стороне?! Вдруг я лишусь того, что привык считать своим?
И любовь здесь разве что ну очень сбоку. Ревнуют старых друзей к новым друзьям. Хватает отцов, ревнующих матерей к новорожденным детям. Мой кот ревнует меня к дочери: стоит нам с ней завалиться на кровать на предмет посмотреть кино, как он тут как тут, втискивается между нами и попробуйте погладить девочку и не погладить котика! Он что же, испытывает ко мне любовь в контексте "влюблен, хочу!"?
Константин в данном случае оказался в довольно неуютном положении. Впервые он увидел в Мэри ЖЕНЩИНУ. До того не сложилось: сначала не успел (или поленился), потом она вышла замуж, а это штука такая... тут я, возможно, наделяю Константина собственными тараканами. Для меня чужой муж, даже если я не знакома с его женой, не мужчина. Кто угодно: друг, коллега, собеседник, собутыльник, но не мужчина. Кроме того не следует забывать о том, что как характер собственно Мэри, так и слухи о их связи с Константином довольно надежно защищали ее от посягательств разного рода ловеласов. Женщина по натуре не светская, она редко бывает там, где к ней может подкатиться какой-то храбрец (или безумец). А если бывает, то либо с мужем, либо с тем же Эриком. Когда одна - то там, где все точно знают, что она ЗАНЯТА.
Смерть Никиты Корсакова мало что изменила в восприятии Константина, потому что ФУНКЦИИ, исполняемые ГГ при его особе остались теми же, что и были на протяжении нескольких лет. Все очень хорошо и очень удобно. И только на приеме по случаю годовщины восшествия на трон Лин Цзе до него вдруг дошло, что а) Мэри женщина и б) это видит не только он. А в частности, хозяин праздника. Беда, огорчение, разорение... сундук со сказками под угрозой!
Как-то так...
И это не попытка продолжить "спор", а просто пояснение позиции
Dakar
прекрасно сказано!
Я бы еще добавил страх потери надежного исполнителя которому привык доверять больше чем себе самому.
"Вдруг я лишусь того, что привык считать своим?" == "Меня предали!"
Не согласна категорически. Или, с Вашей точки зрения, домушник=предатель? и устонавливая железную дверь и сигнализацию, Вы защищаетесь от ПРЕДАТЕЛЬСТВА?
когда бы он успел "привыкнуть считать своим"?
А женщина - всего лишь дополнение к прочим качествам и функциям, а уж эти-то качества и функции он по праву считает своими.
Отредактировано Dakar (11-06-2012 15:46:04)
требуется что бы эта потеря могла быть воспринята (пусть и ошибочно) как результат действий субъекта ревности
И где нестыковка? Не так уж важно, КОГО он боится потерять - женщину, ценного сотрудника, хорошую приятельницу... Он боится - и этого достаточно. Почему? потому что "Они были вместе – а все остальные словно оказались за прозрачной, но непреодолимой стеной." и "Они улыбались друг другу, заговорщицки, словно знали что-то, недоступное другим, что-то, касающееся только их двоих."
Константин оказался "вне игры" - и вот это-то и есть самый основной повод для ревности. До него вдруг доперло, что эта - женщина, сотрудница, подруга - может быть и НЕ С НИМ. И тут уже не важно, с кем, главное - не с ним.
Впрочем, спорить и дальше я не буду, у меня элементарно нет на это времени сейчас.
Знаете, это довольно странное ощущение: ты приходишь в гости, и видишь на книжной полке хозяев свои "творения". Так, запросто, между Лондоном и Голсуорси. И пусть ты хозяев знаешь давно и плотно, и поздравления по поводу выхода очередной книги поступают исправно, но все равно... странно.
Ладно, это все лирика, а пока - прода.
После окончания церемонии поздравления императора начался менее официальный прием в парке, с фуршетом и оркестром, наигрывающим попурри из классической музыки пополам с этническими мелодиями. Однако и здесь, в обстановке почти неформальной, Константину пообщаться с Марией не удалось. Нет, разумеется, они обменялись приветствиями и поклонами (сделать в таком платье реверанс личный помощник великого князя не могла), но и только. Желающих поближе познакомиться с дамой, которой в открытую благоволил хозяин праздника, нашлось столько, что наследник русского императора мог лишь следить взглядом за мелькающей в толпе темно-зеленой тенью.
Впрочем, и это удавалось ему только время от времени. Такие приемы, как этот, негласно предназначались именно для того, чтобы представители правящих кругов различных государств могли наладить контакт, минуя хитросплетения дипломатического протокола. И то, что Лин Цзе довольно быстро распрощался с гостями и удалился, лишь добавило собравшимся свободы действий. Поэтому Константину Георгиевичу оставалось только одно: надеяться, что Мария знает, что делает, а ее благоразумия и осторожности хватит на то, чтобы не переступить некую невидимую, но ясно ощутимую черту.
Иногда течение приема ненадолго сводило их вместе, но это случалось редко, а продолжалось совсем недолго. Тут же находился кто-то, желающий что-нибудь обсудить либо с Константином, либо с графиней Корсаковой, и они снова оказывались разделены нарядными, обманчиво-легкомысленными людьми.
Больше всего донимали великого князя желающие поздравить его с таким удачным выбором личного помощника. Причем он даже не мог сказать, что раздражает его больше: многозначительные подмигивания мужчин или лицемерные улыбки и подчеркнуто сладкие голоса женщин. В Новограде его нежелание поддерживать разговор на определенную тему было бы немедленно принято во внимание, но здесь был не Новоград. И его статус, ничем не отличавшийся от статуса других приглашенных, не давал никакого преимущества. Впору позавидовать Лин Цзе. Хорошо быть хозяином. Хозяином хорошо, а гостем – как получится.
- Графиня любит и умеет блистать в первых ролях. А статус личной гостьи императрицы-матери дает ей такую возможность, - глубокомысленно заметил граф Тохтамышев, когда они почти случайно столкнулись у столика с фруктами и остались практически наедине, если не считать замерших, как изваяния, слуг. И добавил, не меняя интонации:
– Ваше высочество, не стоит так смотреть на мистера Литовински. Широко известно, что вице-президент Американской Федерации голубее любого из озер Осетра, его интерес к Марии Александровне вряд ли носит мужской характер. В том же, чтобы обаять собеседника и не дать тому ни грамма информации, ее сиятельство, думаю, даже и такому стреляному воробью, как я, даст сто очков вперед и не поморщится. Дипломат она, похоже, прирожденный. А уж если это действительно был тот самый коммуникатор… да, такого подарка император не получил бы ни от кого и, будьте уверены, он это запомнит.
Константин на секунду опустил веки, соглашаясь и прикидывая, не позеленели ли у него глаза, затем приятно улыбнулся и отсалютовал бокалом одному из представителей Венецианской Республики. От необходимости отвечать Тохтамышеву его спас богато одетый господин, чья одежда выдавала принадлежность к свите императора.
- Его величество Лин Цзе, да продлятся его дни, ожидает ваше высочество, чтобы, как и было условлено, побеседовать в более спокойной атмосфере.
- Почту за честь, - коротко поклонился Константин, пристроил бокал на поднос выросшего как из под земли официанта, и двинулся за своим провожатым. Оглянувшись напоследок, он заметил, как губы Тохтамышева отчетливо выговорили «Удачи!». Мария опять исчезла.
По всему выходило, что аудиенция намечается самого частного характера: добираться пришлось довольно долго. Видимо, утомленный шумным праздником император предпочел уйти как можно дальше от суеты. Константин знал из аналитических сводок, что Лин Цзе свойственна некоторая мизантропия, и от всей души сочувствовал человеку, которому принятые в Запретном городе порядки почти не давали возможности побыть одному.
Резиденция повелителя Небесной Империи действительно была городом, чьи многочисленные строения тонули в зелени (и не только зелени) садов, парков и самых настоящих лесов. Легкому кару, снабженному антигравом, дороги были не нужны, и он бесшумно плыл над луговинами и изысканными цветниками, узкими каналами и обширными прудами, огибал деревья и легко переваливал через искусственные возвышенности.
Красота пейзажей завораживала. Константин сожалел, что не догадался попросить принимающую сторону о воздушной экскурсии: он не отказался бы взглянуть на Запретный город с высоты птичьего полета.
Ему пришло в голову, что кто-то из предков Лин Цзе был большим поклонником «Волшебника Страны Оз». Или Изумрудного города: Константин читал оба варианта, но русский ему нравился больше. Как бы то ни было, каждый из секторов имел свой собственный цвет, причем это выражалось даже в одежде и окраске его обитателей.
Например, часть, которую великий князь про себя окрестил «Желтой», была заполнена цветами и деревьями с лепестками и листьями всех оттенков этого цвета. Вымощенные лимонным камнем дорожки во всех направлениях пересекали лужайки, заросшие золотистой травой. В этой траве нежились великолепно-солнечные львы. Кару кланялись люди в одежде из желтого шелка. На медовой коряге важно восседал удивительно крупный удод. И Константин готов был поклясться, что слышит пение иволги.
Кар скользнул в просвет, обнаружившийся в плотной стене белоствольных буков, и картина разительно изменилась. Неожиданная здесь, березовая рощица словно светилась изнутри. Белесая трава казалась покрытой инеем. В центре явно накрытого силовым полем озерца на засыпанном самым настоящим снегом островке предавался лени полярный медведь. За холмом, покрытым вывезенными с Алабамы уайткэтами, располагался пруд, заросший белыми водяными лилиями с почти прозрачными лепестками. Там, где не было цветов, по зеркальной глади величаво скользили силуэты лебедей. Двойные силуэты, потому что каждой птице сопутствовало ее отражение. А на противоположном берегу пруда сидел в белом кресле под белым навесом хозяин всего этого великолепия, кормивший с руки белоснежного павлина.
Кар опустился поблизости от навеса, и Константин вышел на белый песок. Одетый в белое – конечно же! – слуга подал императору платок, которым тот вытер руки, и повелительно поцокал языком. Павлин развернул хвост в ослепительный веер, презрительно покосился на пришельца и удалился, а Лин Цзе поднялся на ноги и приветствовал гостя легким поклоном.
- Присаживайтесь, Константин. Вы позволите обращаться к вам так? А вы зовите меня Цзе. Если мои аналитики правы – а ошибаются они крайне редко – нам предстоит еще не один год иметь дело друг с другом, так что не стоит тратить время на церемонии.
Такого Константин не ожидал, хотя в логике его собеседнику отказать было невозможно. Но как же нормы? И правила? Традиции, наконец?
- Как вам будет угодно… Цзе.
И началась беседа. Неспешная, вкрадчивая, на полутонах. Так искусные фехтовальщики медлят, прощупывая противника, пытаясь понять, чего от него можно ожидать, а чего ждать бесполезно – не дождешься. Ситуация осложнялась (а может быть и упрощалась) тем, что они вне всякого сомнения нравились друг другу: император и наследник престола. Повелитель огромной Империи и будущий повелитель еще более огромной. Почти ровесники – Константин был семью годами старше по календарю, но определенно моложе в том, что касалось правления. Два человека, которые повидали виды. Пусть разные, но их было вполне достаточно для достижения взаимопонимания.
- Везение – понятие относительное, - задумчиво говорил Лин Цзе. – Повезло ли мне двадцать четыре года назад? Я до сих пор не всегда бываю уверен в этом. А уж поначалу нередко бывали дни, когда я от всей души проклинал мастерство госпожи Гамильтон, сохранившее мне жизнь и приведшее на Яшмовый трон.
- Думаю, что понимаю вас, - кивнул Константин. Исходящие от крохотных плошек с острыми закусками ароматы таяли в предвечернем воздухе. От пруда тянуло свежестью и чуть заметным запахом тины. – Власть это работа, а большая власть – большая работа, и пресловутый «груз ответственности» не только и не столько литературный оборот. Этот груз действительно давит.
- Вижу, вы представляете, о чем идет речь. И я не удивлен. Регентство в какой-то степени накладывает даже большую ответственность, чем собственное правление. Ведь в этом случае приходится соотносить свои решения с тем, как поступил бы на вашем месте тот, кого вы замещаете. И исходить не только из собственного понимания ситуации и предъявляемых ею требований. Большая работа, согласен. Даже для того, кто всегда знал, что эта работа ему предстоит и готовился к ней всю жизнь. Я немного завидую вам, Константин, - несколько неожиданно завершил свой пассаж император.
Имя своего собеседника он произносил не то, чтобы по слогам. Просто раздельно. Кон Стан Тин.
- Завидуете? И что же служит предметом вашей зависти?
- Время. Подготовка. Люди.
Казалось, Лин Цзе не собирается развивать тему. Константин же, в целом примерно представлявший себе, что имеет в виду его собеседник, тоже предпочитал молчать, любуясь прудом.
Где-то вдалеке незнакомая птица назойливо высвистывала один и тот же мотив. Поднявшийся ветер наморщил водную гладь и тут же стих. Отражения лебедей, исказившиеся было, снова стали безукоризненными и четкими, как на картине.
- И происхождение, конечно, - негромко продолжил император, прерывая затянувшееся молчание.
Великий князь слегка приподнял брови:
- И чем же мое происхождение лучше вашего? Вы-то, кстати, были сыном правящего императора, а в момент моего рождения…
- В момент вашего рождения ваш отец был единственным наследником, а вы – его старшим и долгое время единственным сыном. У меня же было восемь братьев. Братьев, рожденных императрицей и Второй женой. Традиции Небесной Империи таковы, что Третья жена мало чем отличается от простой наложницы, ее дети – это ее личное дело.
Неслышно подошедшие слуги расставили на столе горячие блюда, заменили узкогорлые кувшины с вином и растворились среди деревьев.
- Еще один принц… не люблю это слово, но наш термин очень сложен для адекватного перевода… коротко говоря, еще один принц не был нужен никому, кроме собственной матери. Более того. Раз уж я сказал о подготовке… Кон Стан Тин, вы плохо представляете себе реалии Запретного города. Один неверный шаг, одно неосторожное слово… если бы хоть кто-то заподозрил меня в наличии каких-либо амбиций, несчастный случай произошел бы практически мгновенно. И не так уж важно, съел бы я за ужином что-нибудь не то, оступился на лестнице или просто утонул в ванне. Я получил образование, но править меня никто не учил. И когда – через вот этот самый коммуникатор, - Лин Цзе небрежно постучал себя пальцем по предплечью левой руки, - ко мне обратились «Ваше величество», оказалось, что я не готов. А времени уже не оставалось. Мне доводилось читать, что некий ваш предшественник услышал однажды: «Довольно ребячиться, ступайте царствовать!». Могу представить, что почувствовал он в этот момент. Я – могу.
Он отрешенно полюбовался небом, сделал глоток вина и слегка пожал плечами.
- Я говорю все это вовсе не для того, чтобы вызвать у вас жалость или сочувствие. Просто обрисовываю обстоятельства, которые заставляют меня завидовать вам.
Император улыбнулся и указал на тяжелую квадратную тарелку с чем-то, происхождение чего Константин не мог определить ни по виду, ни по запаху.
- Попробуйте вот это. У меня есть веские основания гордиться своими поварами. Да, ну так вот… Представьте себе семнадцатилетнего мальчишку, который вдруг, в одночасье, становится правителем. Не имея ни соответствующей подготовки, ни времени на нее, ни единомышленников. Пришлось учиться на лету, как сказала бы наша с вами общая знакомая. Которой я, кстати, тоже не мог предложить задержаться в Бэйцзине. А вот вы учились годами. И годами выбирали и готовили людей, которые будут рядом с вами в политике, в правлении… в жизни, наконец. У вас было время, Кон Стан Тин. И оно все еще есть у вас. Совсем немного, но есть. Мой вам совет, совет человека, который старше вас на четверть века правления: воспользуйтесь этим временем. Не тратьте его понапрасну.
Задумчивость исчезла из голоса Лин Цзе. Он пристально посмотрел на своего визави и выговорил, отчетливо и веско:
- В игре, именуемой жизнью, две фигуры не прощают промедления и колебаний. Только две, но их вполне достаточно, чтобы, промедлив или заколебавшись, проиграть все. Эти фигуры – власть и женщина. Может быть потому, что правильно выбранная женщина – это тоже власть.
Отредактировано Dakar (16-06-2012 00:27:06)
- В момент вашего рождения ваш отец был единственным наследником, а вы – его старшим и долгое время единственным сыном. У меня же было восемь братьев. Братьев, рожденных императрицей и Второй женой.
Секундочку... А сколько кораблей там было? Мне казалось, что всего три, по числу жен... Но как бы они там разбирались, если-бы дошел корабль с несколькими принцами?
Но как бы они там разбирались, если-бы дошел корабль с несколькими принцами?
По старшинству. Собственно, предполагалось, что и с правящим императором ничего не случится. Тут занятнее другой вопрос - как бы они разбирались в случае гибели императора, если бы не выжил ни один наследник...
Оглянувшись напоследок, он заметил, как губы Тохтамышева беззвучно, но отчетливо, выговорили «Удачи!».
Предлагаю добавить.
Легкому кару, снабженному антигравом, дороги были не нужны, и он бесшумно плыл
Предлагаю заменить на "ни к чему".
Может быть потому, что правильно выбранная женщина – это тоже власть.
Великолепно сказано, Анна.
По старшинству. Собственно, предполагалось, что и с правящим императором ничего не случится. Тут занятнее другой вопрос - как бы они разбирались в случае гибели императора, если бы не выжил ни один наследник...
Смена династии? В Китае вроде практиковалось, и не раз...
МАТУШКА | Произведения Игоря Мельника | 23-12-2014 |
Московский Лес-3. "Забытые в небе" | Произведения Бориса Батыршина | 02-07-2020 |
Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Архив Конкурса соискателей » Атакующий горностай